Такой возраст...

Такой возраст, когда каждый год идёт за сто, и готов начинать пить пиво, даже не сняв пальто. В карманах – голяк, свежий ветер веет в твоей голове. И если любовь – то уж дайте, пожалуйста, сразу две. Чтобы утром молчать с одной, а вечером пить с другой. Чтоб, мимо идя, отражаться в витринах летящей стрелой. Чтоб слёзы – как смех, а ржач – как плач, и никак иначе. Чтобы впредь самому научиться не срываться от неудач в пьянку или траву. Чтоб дёшево жизнь продать лишь тому, у кого своей – с лихвой, кто и сам не захочет брать, кто молод как ты, и глаза сияют огнями зари. Вот с тем оставайся, вот с ним до утра о любви говори, о жизни и смерти, о том, как прекрасен бой и ужасен быт. Вы оба – мальчишки, в обоих прекрасное утро горит. Потом, когда будут се́мьи и глаза – не здесь, поймёшь, как то было важно, когда было делить с кем Благую Весть о том, что весь мир – причал, что весь мир – приют, что если не здесь, то уж где-то в другом обязательно ждут. И там приголубят, и хлеба отломят кусок. Ты с этою мыслью вдыхал нового дня глоток. И мир был велик, и с тобою был добр и щедр. И каждый, как мог, с тобою делился на свой манер: любовью и песнями, красками утра, бухлом. И с радостью ты всех тащил в свой ещё недостроенный дом. Теперь же нашёл покой и нашёл приют. И даже, кажется, в этом доме тебя ждут. Но где же та яркость, но где же готовность лететь? Тот ты не боялся гореть. Не пришлось ли сгореть?..