lirica 2.0

KOKIA - Mou Ichido Разговоры. Долгие, бесконечные, последние разговоры. Разговоры обо всем на свете. Лишь бы не пустить в разум сокрушающие мысли о скором расставании. Разговоры, все равно прерываемые надрывным плачем низшей, со всей силой прижавшейся к такому родному телу, чье тепло больше не окутает так долго. Высший держится, гладя по голове и спине, но иногда губы дрожат, и ему великих усилий стоит не расплакаться вновь, как тогда, когда пришли разрывающие душу известия. В свете полночной луны так отчетливо виден блеск чужих глаз, невероятное количество эмоций, так обнажена сильная любовь. Она - единственное, что держит. Только ради того, чтобы еще раз заглянуть в эту недосягаемую глубину, чтобы прикоснуться нежно и проникновенно обнять, чтобы выразить душу в общих песнях, чтобы услышать мерные голоса теплых слов - только ради этого оба готовятся к худшему, чтобы затем выдержать абсолютно все. - Джэ, уже так поздно, - Енкей медленно перебирает пальцами светлые пряди, - тебе нужно поспать. Никто не знает, сколько придется спать там, - как бы ни хотел Енкей провести каждую минуту с ней, он не может не заботиться о ее состоянии. Западным нужен сон в гораздо большей степени, чем Восточным, и высшему хочется, чтобы Джэ непременно выспалась сегодня. - Я не хочу, - подавленно отвечает Западная, все существо которой тоже переполнено желанием насладиться каждым мигом его любви и его тепла. - Пожалуйста, Джэ. Это правда важно. Тебе нужно восстановление. Западная задумчиво отрывает взгляд от его глаз, и лицо вновь скручивает приступом немых слез. - Я так не хочу, не хочу уезжать от Вас, я не хочу расставаться с Вами ни на секунду, почему, почему я должна уйти, я так люблю Вас, я не должна уходить! - истерика снова накрывает ее, накрывает беспощадно, отбирая все силы. Губы Енкея вновь дрожат в сдерживаемой судороге. Ничего не остается, только лишь крепко прижать Джэ к себе, только лишь отдать все свои силы, все свое тепло, чтобы хватило на абсолютно все, все то гнетущее и уничтожающее, что с ней может произойти. Джэ, конечно, не знала, что может случиться с ней. Это знал Енкей, но на опустошенный вопрос "что со мной будет?" он ответил "я не знаю". Он не хочет говорить все то, о чем наслышан. Он не хочет пугать. Он не хочет усиливать безнадежное отчаяние, что так больно видеть в этих прекрасных глазах. Я тяну свою руку, Раскрась меня в заката цвет, Чтобы я не потерял себя Я тяну свою руку Colors Так больно петь эти слова именно сейчас. Сейчас, за несколько часов до расставания. Но оба растворяются в этой останавливающей время музыке, оба выливают все свои до отчаяния сильные чувства, и оба могут ощутить их через сантиметры воздуха между ними. Каждая секунда, каждое мгновение - это самородок золота в недосягаемую тысячу карат. Они посвящают время друг другу, будучи не в силах, просто не в силах и подумать о чем-либо другом. И когда щемящая кислота вновь сводит грудь болью, снова ничего не остается, как утонуть в объятьях, самых проникновенных на свете. Ничего не остается, как оставлять мягкие поцелуи, едва касаясь губами лунно-белой кожи. Ничего не остается, как зарыться руками в волосы и уткнуться носом в плечо. Лишь бы отпечатать все это в памяти, лишь бы безжалостно вырезать это в ее связях. Чтобы в несносные минуты в уже умирающей душе вспомнить эти единственно ценные прикосновения и подумать о том, как же сильно любишь. И выживать ради этого чувства, воскресать ради друг друга вновь и вновь. Время тянется так медленно будто для них. Но чтобы попрощаться, им недостаточно целых веков. Целой вечности. - Обещай мне быть сильной, слышишь? - лишенный спокойствия тихий голос Енкея заставляет оторваться от его груди, чтобы посмотреть в его глаза. Они выглядят такими отчаянными, но сквозь блеск печали проскальзывает вера. Вера в то, что они еще обязательно встретятся. Что все вернется обратно. Вернется и оставит их друг другу уже навсегда. Сложно сдержать слезы, сложно, как и весь последний день. Но Джэ держится, и Енкей проводит ладонью по ее лицу, силясь передать то, чего нет и у него самого - успокоения. В глазах Джэ сейчас столько глубины, что можно утонуть. Хочется, чтобы Западная смотрела на него вечно. - Я обещаю, - одними губами произносит она, упиваясь проникновенным взглядом, набираясь оттуда этой слепой и безнадежной веры. Джэ берет ладонь, что на ее лице, в свои руки и медленно целует пальцы, вкладывая в каждый поцелуй свой, особенный смысл. Ее лицо безмерно сильно насыщено чем-то возвышенным и чистым, в каждом прикосновении столько святости, что сводит дыхание. И опять возвращает к самым страшным мыслям. - Всегда помни, что я люблю тебя, - низшая застывает, не поднимая глаз и не выпуская ладони из своих рук. - Каждую секунду я люблю тебя. Что бы ни происходило с тобой там, помни о моей любви. Пусть эти мысли уводят в память и помогают тебе справляться. Руки Енкея с такой же непередаваемой святостью обвивают талию Джэ и нежно притягивают низшую к себе, и та, обхватывая шею, кладет голову на родное плечо. - И Вы всегда помните о моей, - тихий шепот проливается, оставляя соленую влагу на футболке. Они могли бы растворяться в душах друг друга вечность. Вот так вот сидеть и чувствовать любовь друг к другу, чувствовать, как две их внутренние энергии сливаются воедино в нечто мощное и великолепное. Могли бы, но этого не может позволить время. В 23.57 они стояли у двери, соединив пальцы друг друга. Низшая не могла сдерживать слезы, и высшему это тоже давалось слишком тяжело, поэтому время от времени влага собиралась в глазах, делая лишь еще больнее. Никаких мыслей. Никаких слов. Все уже не раз обдумано и сказано не раз. Ощущение, яркое и все еще настоящее ощущение любви - вот, чем заполняются их души. Взгляды и выражения лиц - все полностью насыщено одним священным чувством. Они стоят, соединив пальцы, и смотрят друг на друга, пытаясь отдать так много, как они только могут. Дверной звонок ужасающе сильно бьет по ушам, и губы нежно соединяются напоследок. Их разрывает лишь еще один удар по чуткому слуху. Стоит взглядам начать наполняться страшными мыслями, как пальцы нехотя расслабляются, отпуская чужие. Руки бессильно падают, а в глазах вновь жидкость бьется, как сломанный фонтан, силясь вырваться наружу. Енкей, через силу дернув губами в улыбке, делает шаг к двери и открывает ее, встречаясь взглядом с раздраженными лицами двух прибывших Восточных. - Приветствуем вас, - склоняет голову один из них, пытаясь отогнать недовольство и состроить дружелюбное лицо. Енкей молчит, не меняясь в выражении глаз, и открывает дверь, впуская высших внутрь. Те осматривают заплаканную Западную с ног до головы и грубо берут за плечи, разворачивая и подталкивая к выходу. Она оборачивается. Бросает последний отчаянный взгляд на такого же отчаянного Енкея. Чтобы никто не услышал, тот одними губами беззвучно складывает "я люблю тебя". И Джэ понимает. Понимает, ибо эти сокровенные движения губ - уже в самом укромном месте памяти. Рывок вперед, и дверь закрывается, разрывая связь. Джэ входит в лифт, стоя между двумя правительственными агентами, и захлебывается новым приступом слез, потому что нет никаких сил выдерживать такое. И получает звучный удар по затылку, который непривычной болью резко отдается по всей голове. - Хватит ныть уже, - голос, исполненный раздражения, бьет не менее сильно. Плакать хочется, вопреки приказу, еще сильнее, ведь накатывает страх от осознания того, что ее никогда больше не поймут. Этих чувств и переживаний, этого отчаяния, этой любви. Не поймут, потому что никто не захочет понимать. Потому что с низшими не считаются. - Назначить время 23.59! Никакого уважения! И по каким причинам? - раздраженно заходится один из высших, театрально жестикулируя, и, видимо, просто продолжая прервавшийся на время разговор. Джэ пугается его напористого тона, сжимая голову в плечи. Она так привыкла к хорошему обращению, что первое время каждая сильно раздраженная фраза будет обухом бить по ней, она в этом уверен. - Да думаю понятно по каким причинам, Зак, - усмехается его спутник, видимо, привыкший к такого рода выступлениям друга. - Как можно так сильно привязаться к Западной, мать твою, к Западной?! Вот объясни мне, товарищ мой, как? Они же настолько неразвитые по сравнению с нами. Это насколько же все плохо должно быть в личной жизни! Джэ как можно бесшумнее вздыхает. Нужно привыкать ко всем этим сокрушающим словам вокруг. - Не знаю, вот честно, тоже не понимаю, - соглашается Джек, опустив взгляд на сжавшуюся низшую. - А кто за ней закреплен? - Икариим. - Ооооо, Икариим, не сильное везение, - многозначно протягивает высший с неоднозначной усмешкой, заставляя напрячься. - Да а что в нем? - Джек усмехается в ответ, не понимая реакции товарища. - Да у него каждое слово - эксперимент, понимаешь. Что ни спросит, о чем ни заговорит - все подстроено, все для того, чтобы выявить реакции. Способ вообще-то хороший, но низшие обычно теряются, не понимая, где реальность, а где созданная Икариимом иллюзия. Западная вслушивается в каждое слово их разговора, пытаясь запоминать детали. Но пока получается лишь наполняться страхом. Прошло еще несколько десятков минут, и все трое с помощью импульсного энергомобиля оказались в назначенном месте - правительственном здании, что одинокой точкой зияло где-то далеко на окраине мегаполиса. Нигде не горел свет - ведь было очень поздно, и все работники давно разошлись. Здесь находились разве что такие же объекты экспериментов, каким скоро станет Джэ. Зак вышел из энергомобиля после того, как завершил его работу. Джек покинул машину следом, и, дождавшись, пока Западная тоже вылезет из нее, направился к внушительного размера входу. Система тут же считала коды Восточных, и двери раздвинулись перед ними. Зал, в который они зашли, представлял из себя любопытное зрелище - множество различных сооружений для испытаний, модели космических кораблей, экраны с какими-либо проектами. Здесь было сосредоточено все, над чем только велась работа. Джэ неосознанно зацепилась взглядом за столь огромное множество признаков активного умственного труда, - все же, гениальностью Восточных она не могла не восхищаться. Это отвлекло ее от тяжелых мыслей; жаль, что они так быстро очутились в лифте, где Западная больше ничего не могла видеть. После открытия дверц они свернули направо, в коридор, по обе стороны которого расположилось множество комнат. Подойдя к одной из них, Зак постучал, и дверь открыли. На пороге появился Восточный необычайно крепкого телосложения, которое от и до сквозило образом неизмеримой силы. Маленькие карие глаза рассматривали Джэ, показавшиеся большими губы были плотно сжаты. Длинный хвост светлых волос, затянутый резинками в нескольких местах, свисал на плечо, но отнюдь не добавлял в образ мягкости. Напротив, Восточный перед ним казался очень мрачным. - 9774, вот, принимай, - вцепившись острыми пальцами в плечи и двинув низшего вперед, ближе к стоящему в дверях Восточному, Зак будто скинул с души камень, облегченно вздохнув. Высший кивнул в знак прощания, и под звук удаляющихся шагов произнес: - Я прикреплен за тобой. Зови меня Икариим, - догадки Джэ подтвердились. Этот мрачный и пугающий человек действительно был тем самым Икариимом, и на секунду стало не по себе. - Это место твоего пребывания здесь, - Восточный отступил, и Западная, войдя внутрь, увидела крохотную комнату с маленькой кроватью в углу. Пусто. Разбавляло картину лишь огромное окно на полстены, с видом на далекий мегаполис. - Сон по обстоятельствам. Питание стандартное, один раз в день, завтра покажу тебе точку получения еды.. Один раз в день... Это правда стандартно, но не для нее, настолько привыкшей к своей жизни с Енкеем, что теперь считавшей нормальной только ее. Но проблема недоедания, в принципе, самое безобидное, что ее может ждать здесь; такая мысль заставляла быстрее смириться с этим лишением. - Система наказаний присутствует, за любое неповиновение ты будешь наказана в полной мере.. Ужасом приходит понимание, что мир, которого она так боялась на выпуске из учреждения, начинается прямо сейчас. А Западная ведь совсем отвыкла от боли...