Не с Нового Года

Хмурое солнце никак не может пробиться через гигантский слой дорогих, плюшевых штор. Раскиданные тут и там шляпки, туфельки, блузки и косметика. Маленький, украшенный яркими желтыми лампочками туалетный столик с подставкой для корон, тиар и диадем. Лотти скучающим взглядом бродит по комнате. Все розовое, мягкое, и блестящее. Наводит тоску. Она обожала свою комнату. Обожала свой стиль, за который ее также обожали. Обожала, вроде бы все в своей жизни. Кроме, кажется, самой себя. "Ты уже не девочка. - Тетя Рокель важно отпила чай из изящной чашечки. - Пора бы уже задуматься над замужеством. - О, да бросьте тетя, - Лотти рассмеялась, и кокетливо помахала рукой проходящему мимо слуге. - У меня вся жизнь впереди! Дайте мне еще немного по-доставать Вас.". Двадцать шесть лет клеймом были для любой "приличной" орлеанской девушки. Вернее уже женщины. Слишком рано наступала старость в Новом Орлеане! Казалось еще вчера ты скакала в классики и играла в принцесс, а сегодня уже должна быть замужем, иметь двоих (как минимум) детей, и быть... взрослой. Шарлотта скорчила гримасу газетным и журнальным вырезкам на потолке. Ровно и не очень, были приклеены на клейкую ленту портреты принцев, влиятельных политиков, симпатичных звезд, богатейших людей планеты. Лишь немногие не занимали какую-либо строчку в списке новомодного журнала "Forbes". Каждый из них был скрытой от окружающих болячкой Шарлотты Ля Баф. С каждым она пересекалась хотя бы мельком, с некоторыми общалась, и с теми же некоторыми - целовалась. В щечку! Она приличная, и французский поцелуй на первом же свидании никогда не дарила. Вот на втором уже можно. Она нехотя поднялась с постели и лениво прошла к туалетному столику. Ах, молодость! С каким счастьем она бежала припудриться в свои семнадцать, двадцать, да даже в двадцать и шесть месяцев - еще более менее. Сейчас же, когда ей, осталось четыре года и два с половиной месяца до роковых тридцати, для нее каждый подход становился пыткой. Она усаживалась на вертящийся стульчик. Клала локти на стол, сдвигая в стороны, и роняя на пол косметику. Подперла руками подбородок, и, глядя на свое отражение мечтала с головой нырнуть под одеяло, и жить там. Умереть, тоже там. Розовое, пуховое одеяльце в цветочек - недурной саван. Все-таки она на своем погребении должна быть на высоте. Наклонилась поближе к зеркалу. Отражение так говорило ей: "Замуруй себя в этом доме и не гляди на свет белый.". Девушка посмотрела в сторону шкафа. Там, за стеклом, на зеркальной полочке стоит единственная гордость Шарлотты Ля Бафф - ее награды с конкурсов красоты. Блестящие хрустальные короны скромно выглядывали из-за золотых колонн кубков и призовых статуэток. Замочек скромно щелкнув, пропустил хозяйку к своим детям. Дородная, по мнению большинства, принцесса небрежно взяла первую попавшуюся диадему. Скептично осмотрев ее - поставила на место. Берет вторую. Повертев в руках без особого интереса, снова кладет на полку. "Может нужно что-то покрупнее?" То была ее гордость. Огромная, весом в шесть футов, и высотой пять дюймов, инкрустированная розовыми кристаллами, и тоненькими серебренными веточками с распускающимися бутонами роз. Шарлотта с нетерпением взяла вещевое признание ее обаяния и красоты. Она медленно подошла к туалетному столику, и также медленно опустила корону на голову. Затаила дыхание. Вот вот должно было произойти чудо. Из милой блондинки Лотти, она должна была превратиться в королеву Марию Антуанетту, Мадам де Помпадур или императрицу Елизавету. Стоит только открыть глаза. Зажмурилась посильнее, и... Спутанные волосы, мятую ночную рубашку, хмурые брови, поджатые губы, глаза полные слез и огромную, несуразно детскую корону отражало зеркало. Не одну из великих женщин старинных империй и королевств, а именно ее - Лотти. * * * Слава Богу, сегодня она, не она. Красивая, стройная, гибкая мексиканская донья глядела на нее из зеркала. Нижняя часть платья не похожа на торбу, ведь доньи юбочных каркасов не носят. Их платья очаровывают очередного странника, случаем попавшего на их виллу. Но они и практичны, чтобы вскочить на коня и помчаться прочь от разъяренных пустынных мустангов. Кроткий, полный обожания взгляд на книгу, лежащую рядом, и подарившую ей столь оригинальный образ. Воздушный поцелуй отражению, и громкий хлопок закрывающейся двери. Шарлотта пробежала по лестнице, пытаясь вспомнить, имеет ли право донья опоздать на праздник, или же мексиканки славятся пунктуальностью. Юбки платья взметнулись, белое кружево заплясало в воздухе, и так заворожило глаз, что тот не заметил, что ступени кончились. Каблучок красной туфельки проехал по паркету, как лезвие конька по скользкому льду. Ладони неприятно ныли, но радость того, что они уберегли лицо хозяйки бала от очень близкой встречи с дверью - перекрывала боль. Она мечтала показать себя миру! Черные смоляные косы - ключевой элемент образа, ровно овивали голову. Синие маргаритки и веточки белых гипсофил были хаотично разбросаны по волосам. Композицию завершали три огромных, ярко красных, бутона роз. Вплетенные в самую середину, они привлекали больше всего внимания. Музыка слетает со смычков контрабасов, рождается из дыхания артиста и корнета, сбегает от быстрых быстрых пальцев пианиста, и тяжелых ударов барабанщиков. Она разбегается во все стороны, укалывая своих почитателей, и заставляет их плясать так, как они точно не станцевали бы, к примеру, со своей консервативной бабушкой. Под Хэллоуинский бал мсье Ля Баф выделил весь прилегающий к поместью парк. Площадку расчистили за месяц до праздника. Отряды уборщиков, мойщиков бассейна, и садовников дежурили каждый день не давая ни единому листочку упасть на их территорию. Может такие меры были и не нужны, но сейчас это не имели никакого значения, ведь все было изумительно прекрасно. Со столбов свисали спирали радужных конфетти и паутины фонариков. Огромные лампы освещали каждый миллиметр, так что ни один гость не мог укрыться в тени. На каменном полу восседали пластмассовые скелеты, воздушные двадцатидюймовые шары, цвета разлитой нефти валялись в разнобой, мешая танцующим. В кронах деревьев сверкали, как глаза хищного зверя, желтые лампочки, а на ветвях пристроились куклы висельников и приведения из тюля. Мсье Ля Баф никогда не скупился на накрытие столов. Соседи, приглашенные, слуги, собственная дочь, да даже сам повар могли лишь догадываться о том, какими изысками кулинарии будет удивлять их хозяин в этот раз. Сегодня скатерти - муляжи паутины, тарелки, правдоподобная подделка тазобедренных костей, вино со специями, коньяк и чай теплились в кружках - черепах. Пунш, казалось, горит алым пламенем. На блюдцах и в вазах лежали глазированные глаза, засахаренные пальчики, носы из марципанов, кости из белой помадки, лимонные жуки скарабеи, языки-тянучки. Кондитеры выложились для праздника на сто двадцать процентов. Все выглядело настолько реалистично, что даже было мерзко брать это в рот. Обмахиваясь расшитым цветами веером, из дома вышла важная, если судить по ее походке, особа. На черных лакричных волосах расцвели луга полевых цветов, платье сидело строго по фигуре, подчеркивая гордую осанку и высокую грудь, белые кружева оплетали плечи, оставляя оголенной шею, со сверкающим золотом монисто на ней. Черный вышитый пояс обнимал талию. Яркая шаль лежала на руках, юбка чуть чуть не доставала пола, позволяя выглянуть наружу кокетливым туфелькам. Гости еще собирались, а потому план был попробовать все, что есть на столах, и только потом перейти к танцам. Лотти взяла "клыкастыми" щипцами желейное четырёхкамерное сердце, с сине-зелеными прожилками венами. Уже приготовившись ощутить сахарное блаженство на языке, ее бесцеремонно прервали, начав орать возле самого уха. - Простите, эм, миссис? Ух, поклонники даже поесть спокойно не дают! Везде достанут, черти. Кара должна была постигнуть посмевшего прервать вкушение творений новоорлеанских мастеров сладостей. Но обернувшись, она застыла, забыв, кажется, как вообще выглядит мармелад. - Рейна? Сеньора? Леди? - Нарушитель ее спокойного сна, на ближайшую неделю точно, никак не унимался. - Гражданочка? Слушайте, скажите уже как вас... по-вежливому? - По-вежливому? - Пискнула, уже не гордая и бесстрашная донья. Перед ней стоял настоящий великан! Вернее, над ней. Одному богу известно, кто шил этому громиле костюм, и сколько ткани ушло на него. Ладонь его могла запросто обхватить ствол молодого деревца. - Ну да. - Тогда, ми... Сеньора Мария Хэста Ла Виста! Мужчина нахмурился. - Я вообще-то только пришел. Какой тугодум. На вид ему не больше тридцати. Весь его вид наводил не то страх, не то смех. Крупный нос, небольшие глаза, сжатые губы, пухлые щеки и растрепанные во все стороны волосы. Слишком детское, и простое для такого сурового тела. Кто и зачем пригласил его сюда? * * * Ковырять носком пол, не слишком приятное занятие. В особенности, когда ты пришел, пусть и не по приглашению, на ТАКОЕ мероприятие. Балы в доме Ля Баф устраивались с периодичностью раз, два, в месяц. В эти дни Новый Орлеан, как ни странно, - затихал. На улицах, казалось, говорили менее оживленно, в кафе подавались не такие горячие обеды, и новости становились все нуднее, так как читать на каждой странице о подготовке самого большого поместья в города, к очередной вечеринке, право, неинтересно. Лишь уличные музыканты играли свой джаз громче. Даст бог, и проедет мимо них черный лимузин Эли Ля Бафа, и да услышит он, и да позовет в гости оркестром. Аминь. Шепотки волной проходили сквозь каменные стены многоэтажек. Слухи, как в сломанном телефоне, распарывали и сшивали в глупую пародию на правду. "А вы слышали, что Ля Баф завел живого медведя?" "Ты в курсе, что на прошлой вечеринке Большого Папочки, все женщины были в брюках! А сам хозяин завил волосы, и надел жемчуга покойной жены!" "Жено-мужчинами полон весь свет! Позор какой!" "Их семейка повязана с мафией?" "Ты еще спрашиваешь?" - Думаешь, правда? Приглушенный свет не придавал таинственности, старой кухоньке. Он только напоминал Ральфу, что пора отдать долги за электричество. Табуретки стояли впритык к столу. На блеклых стенах висели плакаты с лозунгами: "Мы должны освободить половину человечества - женщин, чтобы они помогли освободить другую его половину", "Лучше быть счастливыми старыми девами, чем, несчастными женами или нескромными девицами, бегающими в поисках мужей". Над столом, почти во всю стену, висела картинка, с изображением кудрявой девушки в нижней сорочке. Она надевала на свои ноги высокие, кирзовые сапоги, и сдвинув к переносице брови, сердито смотрела на зрителя. - Глупости. - Днища стаканов грохнулись о стол, и половина чая разлилась по столу. Феликс вздохнул и, протянув руку к батарее, нащупал в ней тряпку. - Потише, громила Ральф. Мы не настолько богаты, чтобы разливать наш обед. Серьезно, друг, этого хватит, чтобы нам с тобою выпить сейчас, и оставить на завтрак! Тряпка скользила по столу, собираясь предполагаемую утреннюю трапезу друзей. - Если бы ты не тратил столько денег, на взносы в феминистические профсоюзы, мы бы купались в чае. - А пили бы что? Кофе? Вся комната ребят была увешана портретами великих женщин истории. Мэри Шелли и Элизабет Стэнтон с осуждением смотрели со своих бумажных пьедесталов на газеты, с выделенными маркером вакансиями работы. Их единственной схожестью был критерий: без образования. Ральф уверен, Джейн Остин фыркает, глядя на это. - Серьезно Фил, меня уже достало, что Вирджиния Вульф пялится на меня пока я чищу зубы. - Привыкай находится в окружении прекрасных дам, парень. Было тяжело осуждать друга. Говорить ему, что он что-то делает неправильно, то же самое, что придираться к его способу пикапа. Феликс уже полгода был влюблен в Тамору Джин Калхун. Они познакомились в убитом в хламину кафе, дела которого были так плохи, что он сдавался под сходки самых отчаянных феминисток Нового Орлеана. Как простого работягу Феликса, занесло в это местечко, понять трудно. Фил уверял, что он искал булочную, но заблудился. Хорошая версия, если не считать, что хлеба в том квартале в помине не было. - Так ты идешь? На вечеринку Ля Бафа? Не получив утвердительного ответа он продолжил: - Ты обещал Таморе. Она надеется на тебя. Стоило ли говорить, что Ральфу вся эта затея не нравилась? - Мы бы сами пошли, но нас уже не пускает охрана к его поместью, а тебя не знают. Пожалуйста, Ральф. Ты так поможешь нашему обществу. - Закадрив тебе девчонку? - Тамора не девчонка! - Феликс схватил чашку, но тут же обжегся, и потряхивая рукой, пищал от боли. - Она - женщина! Ральф хмыкнул. - Я не могу отказать друзьям. Но честно, я бы с удовольствием отменил все. * * * - Я не верю ни единому вашему слову! Черный парик ходил ходуном. Лакричные локоны угрожающи выбивались из прически. На полу, подле ног, яро спорящей парочки, уже валялось с десяток цветов. Оркестр продолжал греметь свою партию. Джаз придавал новых сил, уже уставшим гостям, и ноги вновь несли их в танцзал. Грохот барабанов, и сладкая трель контрабаса укрывали от глаз и ушей зрителей занимательную беседу, протекающую в повышенных тонах. - Я могу хоть завтра привести вам сюда человек двадцать, готовых расписаться за каждое мое слово. - Да приведите хоть сотню! Каракули ваших жалких друзей не убедят меня ни в обратном. Вы - лжец, feo. Ральф поморщился. Эта вздорная бестия портила ему весь вечер. План его был таков, - придти, сделать попытку спросить о чем-нибудь мсье Ля Бафа, и закончить вечеринку уже у себя дома, потягивая шампанское из запасов Феликса. Принеси и поставь он хоть одну такую бутылку на стол, то батареи дорогих зеленых, и прозрачных сосудов лопнули бы от стыда, что рядом с ними стоит их уродливый собрат, взращенный в сыром подвале, какой-нибудь халупы. Но эта проклятая ведьма убила в нем последнюю надежду на, пусть и страшно дешевое, но свое пойло. На жутко одинокий и скучный, но свой вечер. Без вздымающихся всполохов карнавальных костюмов, без пирамид из колбас, без странных зубочисток, на которых, зачем-то, насажена еда. Так же зубы еще сильнее пачкаются! Единственное, о чем он вынесет воспоминание отсюда, так это музыка. Он мог терпеть неприязненные, насмешливые взгляды, мог сутулить спину еще сильнее, пытаясь скрыть свой громадный рост. Мог изо всех сил пихать свои огромные ладони в карманы, чтобы на них перестали пялится. Но не наслаждаться главным изобретением улиц двадцатых годов, нет ребят, это невозможно. - - Прошу вас, - подавив вздох, и сжимая кулаки, как можно вежливее отвечал мужчина. - закройте глаза и ваш рот на пять минут, и когда откроете... - Да как ВЫ, смеете мне указывать! - Взвилась дамочка. - Вы хоть знаете, кому затыкаете рот? Я, э, я, - леди явно занервничала, она судорожно оглядывалась, будто в поисках ответа. Вдруг, наткнувшись взглядом на тучную фигуру папочки Ля Бафа, она вспомнила о своем главном преимуществе. Спасавшим ее еще с..., да с самого рождения, если быть честной. Женщина мгновенно преобразилась. Слегка приподняла подбородок, сверкнула глазами, и самодовольно усмехнулась. - Я, сеньора Мария Хэста Ла Виста. - И вам здравствуйте! - Дочь богатейшего плантатора, - пропустив мимо ушей слова чудища, продолжила она, - и лучшая наездница Техаса! Моя вилла тянется от края пустыни Чиуауа до плодородных земель реки Рио-Гранде. - Твоя вилла? Нахмурилась и посмотрела из подо лба. - Или твоего богатого отца-плантатора? Потому что если это так, то тут нечем гордиться. Шарлотта не хотела отвечать на этот вопрос. Но громила уже знал ответ. Понял по опущенной голове, бегающему туда-сюда взгляду, и рукам, которые нервно дергали шелковую шаль. - Если это чье-то достижения, чье-то богатство, то ты не можешь его себе присуждать. Потому что оно чужое, и ты его не заработал. Если это плантация, то она не твоя, она твоего отца. И если это деньги родителей, то они тоже не твои. - Ну, а что еще скажешь? Читать мне нотации - глупо. Я уже взрослая девочка, да и чужая, к тому же. - Девочка, которую я мог бы поучать, сейчас сидит за уроками! - Ральф, казалось, сейчас лопнет, от перевозбуждения. Его большое раскраснелось, как щеки, у очень старательного трубача. Он часто дышал, и его грудь так вздымалась за рубашкой, что хрупкие ниточки начинали трещать, грозясь не сдержать пуговиц. - Хотя кому я что-то пытаюсь доказать! Избалованная стерва! Нити сдались, и непокорная пуговица бросилась прочь из своего капкана. Маленький разрез в рубашке, совсем чуть чуть засветил кожу парня. Но видимо для него это была последняя капля. Прижав руки к лицу, он стыдливо сбежал с освещенной, ничто не скрывающей площади. Через несколько шагов он был уже в темной стороне парка, где, по-честному ему было и место. Он обессиленно грохнулся на траву, и достав из кармана маленький блокнот, примятый его телом, начал быстро выводить что то карандашом. Шарлотта была в растерянности. Пуговица, отлетевшая ей прямо в глаз, лежала на полу. Ей грозило быть затоптанной туфлями гостей, но ручка, затянутая в шелковую перчатку подхватила ее, и прижав к груди, понесла куда то. Не тяжело найти плачущего человека, даже если тот спрятался в тени дерева. Но как же тяжело к нему подойти. Лотти испытывала стыд перед ним. Это чувство было знакомо ей, с тех самых пор, когда она впервые ступила в ресторан Тианы. Паркетный пол, специально заказанный для танцев, чтобы обувь не скользила, сцена для музыкантов со всеми инструментами, россыпь столиков, пестрящих своими яркими скатертями, и огромная, просто гигантская люстра. Тиана ходила, ловко огибая столики, запальчиво рассказывая обо всем, что есть, и что будет здесь. Она указывала пальцем на место, и так живо все описывала, что там, будто из волшебной палочки, возникали образы. Новая мебель, рояль, фонтан, довольные клиенты, и новое меню. Тиана умела не только заставить поверить в мечту, но и воплотить ее. Только не Шарлотту. Опекаемая всеми, она не знала, что такое труд. Она не задумывалась о карьере, единственной целью для нее было - найти мужа, красивого, но умного, чтобы сумел сдержать папочкино богатство. Единственная вещь, где она хоть как-то преуспела, были конкурсы красоты. О, как она любовалась блеском корон и позолотой кубков. На раскрытой белой ладошке, пуговица казалась почти невидимой. Он попытался схватить ее, но большие, неуклюжие пальцы никак не хотели подцепить ее. Шарлотта улыбалась. Ей не было смешно, но каждая попытка, сопровождаемая поскребыванием ее ладони, вызывало щекотку. Когда Ральф наконец забрал пуговицу, и спрятал ее в карман. Также он хотел поступить и с блокнотом, но она проворно его выхватила, задиристо помахав перед его носом. Не встретив попыток к сопротивлению, страницы были перевёрнуты на то самое место, где несколько минут назад что то быстро, и размашисто выписывалось. "идиот", "неудачник", "не справился", "ни на что ни годный", "неудачник неудачник неудачник" Лотти прикусила губу. Неприятные ощущения, ранее отошедшие на второй план, возобновились. Теперь уши сливались с розами на волосах. Глаза безумно хотелось куда нибудь спрятать, чтобы они не смотрели на заплаканное лицо мужчины. Каждое всхлипывание отдавалось колоколом в голове, живот сильно крутило, а по перчаткам расползлись мокрые, липкие пятна. Ох, зря она об этом подумала. Сине-зеленые трубочки на ярко красном, мягком куске мармелада врезывали теперь не восхищение, а рвотные позывы. Врать не хочется - все до нелепости неловко. Ты в корне меняешь свое мнение о том, кто рядом с тобой, и о себе тоже. Во всех отношениях переживаешь за его, и свою судьбу, и выясняешь совершенно не нужные тебе подробности чужой жизни, которые вытесняют тебя из твоего, уже давно устроенного богатым родителем, благополучия. Ей было не по себе, он также чувствовал себя не в своей тарелке. Неповоротливый громила попытался забрать блокнот из чужих рук. Неудачно. Гладкий шелк коснулся его щеки, привлекая за собой. Повернув голову, Ральф увидел неуклюже улыбающуюся богатую наследницу. - Зачем ты пришел, если этого не желал? Мужчина шмыгнул носом. Он не особо хотел распространяться о своей миссии, тем более дочери Ля Бафа, но ему показалось, что терять уже нечего. Максимум - его выпрут от сюда, но то к лучшему. Больше Феликс и Тамора не станут просить его играть в огромного, неповоротливого шпиона. - Я журналист. Девушка закатила глаза, и спросила: - А если серьезно? - Пришел поесть и послушать музыки что надо. - Уже больше похоже на правду. Принцесса Нового Орлеана вырвала исписанные гадостями листы, и позволила ветру унести их примерно на пару сантиметров от них. Плевать, завтра уберут садовники. - Давай так. Ты посидишь здесь еще немного, и расскажешь об этой девочке, ну та, которую ты можешь поучать. - Мужчина удивленно уставился на нее, но она, как истинная донья, проигнорировала полный непонимания взгляд, - ну, а я пока порисую в твоем блокноте. Я не очень-то красиво это делаю, но он тебе все равно уже не пригодится. Признавший, что ничем он уже своим друзьям не поможет, Ральф напряженно разложился на траве, и прикрывая еще воспаленные слезами глаза рукой, начал свой рассказ: - Она, на деле то, сейчас рубится в карты на карамельки, чертит чертежи своей будущей машины, гоняет по дворам на самодельных картах, обгоняя на поворотах своих соплеменников по приюту. В деревянном доме, стоявшем на отшибе Нового Орлеана, и ведомый старушкой, когда то такой же сироткой, но жившей уже в приюте Филадельфии, одном из крупнейших в стране. Она нашла Ваннилопу совсем крохой... * * * - Мисс Ля Баф! Ваш отец уже... - Умаялся, доченька! Шарлотта подпрыгнула на кровати. Ее отец стоял в ее комнате, с прищуром поглядывая на дочь. На полном лице виделась сильная любовь к дочери и добрая насмешка над ее мечтательным видом, а также готовность прямо сейчас съесть уже привезенную к столу запеченную индейку, которая еле-еле уместится на самом большом блюде их дома. День Благодарения - единственный праздник в году, когда не устраивался бал. Глава дома свято верил, в непогрешимость семейной идиллии этого празднества. Он отказывался видеть в этот знаменательный день кого либо, кроме родной дочери. Но сегодня он сделал небольшое исключение. - Твои журналисты уже пришли. - - Нетерпеливо сообщил мужчина, притоптывая ногой, и мысленно вкушая густое пюре, сдобренное кленовым соусом. - Напомни кстати, зачем я их позвал? Быстро оправив юбку своего платья, девушка кошкой юркнула к отцу. Руки пригладили золотой бархат пиджака. Будучи маленькой девочкой, бархат всюду окружал принцессу дома Ля Баф. Наволочки ее подушек были бархатными, ее первые бальные туфельки также были драпированы этой тканью, ее первое бальное платье, платье на выпускной, мягкие игрушки, и наконец, белая бархатная лента, ставшая ее свадебным браслетом. Лотти помнит, каким он был мокрым. Когда отец надевал его на руку дочери, оба не сдержали накопившегося за душой. Они порывисто обнялись тогда, король отпускал свою вечно маленькую принцессу. Та же в свою очередь, покидала родительский дом с тянущей сердце тоской - еще не время, твердило что-то ей, пять минут как несостоявшейся королеве Мальдонии. - Папа, эти люди знают низы Орлеана. А тебе, очень нужна их поддержка. Они не знают, какой ты добрый, но страшно тебе завидуют, и пускают дурные сплетни. - Сплетни вечны, принцессочка моя. Но так и быть, ради твоего спокойствия. В чем то ты и права. Меньшинства сейчас борются за права, и с каждым днем их все больше. Неизвестно, когда тебе понадобится поддержка, но известно то, что она никогда не будет лишней. Шарлотта бросила последний взгляд на себя в зеркало. Парик поистрепал маскарад, а потому он был безжалостно выброшен горничной, принявшей его за черную полковую тряпку. А потому, золотые, модно подстриженные волосы были уложены сзади в красивый пучок. Несколько, якобы непослушных, прядей обрамляли выбеленное прохладным концом ноября и гнетущими мыслями о самоопределении, лицо. Глаза, как два голубых озера посреди снежного поля, сияли не хуже дорогих серег, запрятанных в шкатулках фамильного дома. Платье, розовое в пол, усыпанное черным мелким горошком, и с завязкой-бантом под горлом, разительно отличалось от того, что надела бы донья Ла Виста. Захлопнулась дверь. И розовый шелк проплыл по паркету, следуя за своей хозяйкой. Услышанные внизу громкие голоса, поспособствовали тому, что каблучки лаковых туфелек застучали бойче. Стоя наконец на полу столовой, находящейся на первом этаже, Шарлотта вскинула брови кверху, как только увидела открывшуюся перед ней постановку. Высокая женщина, с короткими вымеленными волосами, в мужском костюме, яростно спорила о чем то с ее отцом. Ее синий пиджак был больше на пару размеров, штанины были такими широкими, что за ними могла спрятаться ни одна пара обуви. Белая рубашка навыпуск комбинировалась с ее волосами, застенчиво выглядывающими из под темно-синей повязки, служившей неким украшением. Недалеко от нее стоял маленького роста мужчина, с русоволосый и голубоглазый. Он был одет праздничнее. На нем был черный, безжалостно вышедший из моды, фрак, голубая рубашка, ярким пятном на котором расползалась галстук-бабочка, пусть и завязанный неправильно. Мужчина отвлекся от созерцания жаркого диалога, и посмотрел на Шарлотту. Ничего не сказав ей, он только чинно кивнул, будто увидел не принцессу и самую богатую невесту города, а простую женщину, которую каждый день можно встретить на улицах. Растерянно, она кивнула в ответ. Получивший ответное приветствие, его глаза снова были переведены на пару в костюмах. Поглядев по сторонам, взор зацепился за обеденный стол. Нет, все таки, несмотря на осиную талию, Лотти была дочерью своего отца. А потому уже через минуту она осматривала ассортимент сладостей и напитков. Серебряные щипцы подхватили мягкий, только что вытащенный из духовки пряник. Покрытый белый мятной глазурью, он был выпечен в форме сердечка. "Снова будем ранить сердца." - Подумала про себя Шарлотта, откусив кусочек от сердца. - Сеньора? Лакомство застряло в горле. Теоретически, его здесь быть не могло. Он должен лежать на старой, потрепанной софе, пять дешевое пиво, и наслаждаться картинками с красивыми, итальянскими и французскими танцовщицами. Но никак не быть здесь! Стряхнув крошки печенья с губ, и кинув оставшуюся часть пряника на край стола, она развернулась на каблучках. - Soy el vivo retrato de ella? Черт! Еще накануне злополучного бала-маскарада она заучила эту фразу, чтобы отшивать назойливых поклонников и гостей, узнавших в ней - ее. Ее многообещающее начало с треском провалилось. И Ральф это понял. Ехидно улыбаясь, он ответил: - Да, донья Мария До Свидания. Шарлотте показалось, что все ее тело нагрелось до температуры знойной жары, стоявшей каждое лето в Новом Орлеане. - О! Вы верно не узнали меня? Я feo. - Вы знаете испанский. - Ужас в ее голосе, и стыдливая краска на лице, показались Ральфу достаточным извинением, за неприятное поведение девушки на балу. Он снова улыбнулся. Но на этот раз широко и по-доброму. Глаза его были опущены, как будто он извинялся, за застигнутую врасплох "донью". В тот вечер, когда Ральф окончил свой рассказ, и забрал исписанный рисунками блокнот, он сунул его в карман пиджака, даже не посмотрев, что такого нарисовала там эта странная особа. Дома, выслушав возмущения Таморы, и во всем поддерживающего её Феликса, он со спокойною душой отправился в душ. Вирджиния Вульф все с таким же презрением смотрела на него. Показав ей язык, Ральф снял черный пиджак. Выпавший блокнот раскрылся на одной из страниц, исписанной небольшими подробностями из жизни мсье Ля Бафа, а также очень красивыми рисунками сада, воздушных фонариков, и чьих-то больших, грубых рук. - Я вас сразу узнал. - Он кивнул в сторону друзей. Феликс стоял, готовый в любой момент разнять разбушевавшуюся Колхун, и не менее вовлеченного в спор мсье Ля Бафа. - Я же говорил, что я журналист. Шарлотта неловко рассмеялась. Повисла гнетущая тишина, прерываемая обрывками фраз с конца залы. За окном хмурые облака поглощали зеленый парк. Садовники спешно затягивали покрывала на деревьях, убирали садовые скульптуры, снимали подвесные фонари, чистили прудик. Через пять дней наступит зима. К этому нужно быть готовым. Шарлотта любовалась, как зеленая трава контрастировала на фоне с серым небом, и думала о своем. О том, что короны больше не приносили ей никакой радости. О том, как же ей осточертели балы. Думала об отце, который любил ее больше жизни, из за чего лишил ее простых, житейских радостей. Ее первые шаги светились в первых колонках газет, поцелуи с парнями вызвали презрительные смешки от представителей сливок общества, и без того слабые попытки начать работать, пресекались очередными карманными деньгами и новым балом. Лотти смотрит исподтишка, так, чтобы он не заметил. Он не богач, и не знаменитость. И его место, в списке самых-самых минус тридцатое. Но как горят глаза. Он хочет попробовать одно, другое. Он старается, и злится на самого себя, подстегивая к чему-то. Только к чему? - Ты хочешь стать великим журналистом? Ральф смотрит в сторону. На миг, лицо становится таким удивленным, и прежде чем она успевает спросить, он говорит, указывая на окно: - Посмотри, снег идет! Все кто находится в комнате оборачиваются. Поначалу кажется, что мелкие, быстрые белые мухи атакуют их сад, покрывая собой весь газон. Но потом, когда хлопья становятся больше, а вся трава, верхушки декоративных елок и шапки рабочих окутываются молочной крупой, понимаешь - зима уже здесь. - Поразительно! - Восклицает тучный хозяин поместья. - Снег. Да еще и здесь, в Новом Орлеане! Так вот, мисс Калхун, я полностью поддерживаю эмансипацию женщин Америки, хотя многие... Кусты уже превратились в седовласых стариков, а все вокруг было похоже на школьную доску, которую усердные ученики исписали мелом. На алебастровом фоне, голубые глаза этой чудачки, что не подпускала к нему сны целый месяц, сияли исключительно. А закрытое со всех сторон платье, вписывалось в атмосферу снежного вечера, предавая всему, чего касалась эта женщина, дух приближающегося Рождества. - Вы слишком бледная, для мексиканской доньи. Да и ваш испанский просто ужасен. - Большое спасибо, что просветили. - Буркнула она. - Спрашивать, как вы меня узнали излишне? В глубине души теплилась надежда, что он скажет о ее незабываемых глазах, или покоряющей сердца улыбке, или милейших детских ямочках. - По вашему писклявому голосу. - Шарлотта хотела было рассердиться, за порушенное в ее груди тепло, и неприятное покалывание в пальцах, и всем теле. Но мужчина снова улыбнулся. Правда не ей, а идущему беспросветной стеной снегу. - Меня зовут Ральф. Попытка принять серьезный вид не увенчалась успехом. Ральф прыснул, стоило ему только увидеть пораженную и негодующую мордашку Лотти. Он одернул зеленый клетчатый пиджак, и засунув руку в карман, выудил оттуда мятную карамельку. - Зачем это? - Хоть вопрос и был задан немного раздражено, но вся раздосадованность в миг улетучилась, и обертка оживленно зашуршала в маленьких, женских ладошках. - Я не отдал тебе розу, - Ля Баф ошеломленно пялилась на него. И она сама не могла дать ответ, из за таинственной ли розы, или резкого перехода на "ты". - Она выпала у тебя из прически, на балу. Но ты так меня встретила что... Так что ты там спрашивала? Хочу ли я стать великим журналистом? Да я вообще никаким журналистом становится не хочу. Это все из-за Таморы. Кстати нужно вас познакомить. Она тебе понравится. А я, я хочу совершить что-то великое. А ты? Шарлотта посмотрела вдаль, но уже выбеленную снегом местность. - Да. И я тоже. И посмотрев на Ральфа неясным никому, кроме нее взглядом, весело улыбнулась. У нее уже был намечен план. Первый шаг - заполучить пиджак Ральфа. Второй - под предлогом возвращения вещи, пригласить его погулять. И начнет она прямо завтра, и никак не с Нового Года.