un amour de fin des jours

      — Мы просто друзья, — смеется Саша.       Руки-петли, они друг друга ловят в них, отпустить ли боятся, потерять ли? Не боятся, на самом деле, потому что знают, никуда друг от друга не денутся, никуда друг от друга не уйдут. Взгляд глаза в глаза, поцелуй в висок на публике —       — поцелуй гораздо менее дружеский там, где ни камер, ни зрителей, ни-ко-го. Его губы об ее губы почти ударяются, сталкиваются, «наконец-то», говорят они без единого слова, «к черту всех и все». Им никто другой не нужен, любой третий в этом раскладе несомненно окажется лишним, вытесненным. Между ними нет места никому.       В их постели нет места никому, кроме них.       — Мы не пара, — качает головой Ваня с улыбкой.       Они не пара, они больше, чем можно описать словами, на самом деле. Саша обнаженная похожа на богиню, Саша, глаза полуприкрывшая, сидящая на его бедрах, ловящая его между своими, и есть богиня, самая настоящая, из плоти и крови, вместо какого-то там эфира и солнечного света. Когда в ее волосах путается солнце, ему кажется, что она вот-вот исчезнет. Когда в его волосах путаются ее пальцы, ей кажется, что это просто сон. Ваня готов приносить Саше в жертву молоко и мед, плести ей цветочные венки и возлагать их на ее алтарь.       Саша готова приносить ему человеческие жертвы, думается ей как-то, и уж хотя бы от себя эту мысль она скрывать не собирается. От себя и от него — он все равно не поверит, что она способна совершить что-то подобное. Способна ли на самом деле?       — Про нас постоянно думают, что мы встречаемся, — Саша пожимает плечами, мол, бред.       Если повторить что-то сотню раз, люди в это поверят. Они вдвоем гуляют, и это не свидание, потому что они не пара, говорят они. Говорят о чем-то, молчат намного о большем. Их селят в раздельных номерах на каждых стартах, но они все равно в итоге оказываются в одном. Им положены разные кровати, но они в итоге все равно оказываются в одной. Они не встречаются — они не расстаются почти, если на то пошло, ладонь в ладони, руки на замок, чтобы не расцепить, не отпустить, не потерять. В любом ведь случае не потеряют, просто потому, что не хотят друг от друга теряться, но когда это предосторожности такие лишними были?       Им и жизни были разные положены, да вот только в итоге они все равно одну на двоих делят.       — Мы как брат и сестра, — Ваня ее за плечи приобнимает, притягивает к себе, мол, да вы сами посмотрите.       Нормальные братья не целуют сестер так, что воздуха не хватает, а нормальные сестры не сдирают с братьев одежду нетерпеливо, почти ломая ногти о пуговицы, царапины случайные на коже оставляя. Они врут людям в глаза и не краснеют, и им не стыдно за это — им давно уже не стыдно. Они смеются, вспоминая о том, как были влюблены друг в друга в самом начале, только встав в пару, но не говорят никому, что это не в прошлом. Не говорят никому, что это продолжается. Имеющие глаза, говорит Саша, растягиваясь на постели, пахнущая им и их почти животной страстью, уже видят. Теперь надо убедить их, что то, что они видят, кажется им, говорит Ваня, оставляя след от укуса — сойдет через пару часов — на подтянутом животе, там, где точно никто не увидит.       Когда-нибудь им перестанут верить, думают они. Когда-нибудь. Не сейчас. Сейчас можно просто жить и делать вид что между ними ничего нет, пока их видят, а потом выходить на лед и на несколько минут переставать скрываться. Сейчас можно просто врать и не краснеть, когда им протягивают микрофон, можно прокрадываться из одного номера в другой посреди ночи, и не всегда возвращаться обратно, и притворяться-притворяться-притворяться. Делать вид, что ничего не происходит, что всем все кажется, что…       — Мы просто хорошие актеры, — убежденно заявляет Саша с уверенной улыбкой, а Ваня кивает согласно, как всегда. А от ее волос все еще пахнет его шампунем.