Единственный в своём роде

Свет в палате гаснет по расписанию. После одиннадцати вечера помещение погружается в кромешную темноту, а пациентам предписывается моментально обо всём позабыть, отвлечься от проблем и насладиться крепким, здоровым сном. На деле, всё происходит ровно наоборот. Ворох мыслей, напоминающих рой агрессивных ос, моментально набрасывается на него, заставляя раз за разом вспоминать об одном из самых больших провалов, какие только могут случиться в жизни профессионального спортсмена. Не просто старательно катающего свою программу, а после выступления обо всём благополучно забывающего. Положившего все силы на достижение заветной цели и получившего смачный удар по лбу. Наверняка виной всему завышенные ожидания, думает Ноэль, комкая край тонкой простыни. Если бы все вокруг не кричали о его гениальности, если бы британцы не считали его имя символом фигурного катания — говорим Ноэль Далтон, а подразумеваем феерические прокаты, невероятные связки, восхитительные элементы и потрясающие шоу — возможно, всё сложилось бы иначе. Возможно, если бы ему не начали пророчить победу на Олимпиаде чуть ли не за год до её проведения — смешно сказать, он ещё в юниорах был, а его уже олимпийским чемпионом называли — груз ответственности не давил бы так сильно. Возможно, если бы этот груз не давил, он не стал бы убиваться на тренировках, пытаясь отточить каждый элемент короткой и произвольной программ до бриллиантового блеска. Возможно, азарт не опьянил бы его настолько, и тогда не было бы этой чёртовой травмы, поставившей крест на заветной мечте. Пострадай только собственное тщеславие, он бы это пережил, а так... Получается, что подвёл не только себя — всех, кто возлагал на него надежды. Таких людей было много. Пожалуй, слишком много, чтобы он сумел отмахнуться, сделать вид, будто ничего не случилось, и продолжать улыбаться, глядя в камеры с торжеством. Представители прессы обо всём уже узнали и не упустили возможности высказаться. С завидной частотой стали появляться заголовки вроде «Тёмное Рождество «рождественского мальчика»». Одни сожалели искренне, другие — притворно, третьи осуждали и повторяли, как заведённые, что это всё закономерно. Звёзды, что быстро вспыхивают, имеют обыкновение столь же быстро гаснуть. А он взлетел стремительно и продержался на вершине Олимпа приличное количество времени. Неудивительно, что теперь любители позлорадствовать накинулись на него, словно коршуны. Совсем не вовремя, думает Ноэль, закусывая губу, зажимая до боли. Тут же себя одёргивает. В спортивном мире травмы — дело настолько же частое, насколько несвоевременное. Они никогда не бывают вовремя. Всегда на горизонте маячит какое-то событие, в котором, если не обязательно, то желательно принять участие. И если этапы Гран-При ещё можно пропустить, а то и вовсе отказаться от участия, то Олимпиада... Другой масштаб, другой уровень. Отобраться туда — уже само по себе счастье. Он вытянул свой счастливый билет, но тут же по неосторожности подпалил его, превратив в горстку пепла. И вроде ничто не предвещало. Откатал на тренировке чисто, без единой помарки. Но сам остался недоволен, решил, что программу нужно усложнить, добавив пару прыжков, что прежде удавались на «отлично». Прыгнул и тут же пустил все свои старания под откос, приземлившись неудачно. Сам не понял, как это произошло, и в какой именно момент допустил фатальную ошибку. А дальше всё, как в тумане. Сначала онемение, потом — резкая, адская какая-то боль, бьющая на поражение. Больничные коридоры и диагноз, как приговор. — Можно рискнуть, конечно, если себя не жаль, но я бы порекомендовал ногу не напрягать, если совсем поломаться не хотите. — Не хочу, — произносит Ноэль, опустив голову и зажав ладони между коленей. Несмотря на то, что полученная травма оказалась не слишком серьёзной, на пару дней его оставили в больнице. Под наблюдением врача. Да и в качестве подстраховки. В его умении здраво мыслить вроде бы не сомневались, но — вместе с тем — не были уверены, что он не нарушит рекомендации, оказавшись за пределами лечебного учреждения. Зная о его любви к делу жизни, о том, как он всегда на льду выкладывался... Он мог бы из больницы на каток рвануть, и будь, что будет. Герой, мать его. Главная спортивная надежда британских болельщиков. Неслучившийся чемпион. И подарок ко дню рождения от судьбы. Сомнительный такой. Совпадение, случайность? Или же напоминание о друге детства, вынужденном завершить карьеру много раньше, чем мечталось? Зак. Эх, Зак. Как тут его не вспомнить? Как же так получилось? Как вышло? Почему закончилось именно так? Забыть о нём не получается, как ни старайся. С тех пор, как он уехал, не было ни дня, чтобы Ноэль не возвращался мысленно к их последнему — омерзительному по множеству пунктов — разговору. Обвинения, оскорбления, крики о предательстве. Послевкусие у скандала специфическое, долгоиграющее. Каждый раз, стоит выйти на лёд, перед глазами образ друга детства и собственные слова. Я выбираю лёд, а не нашу дружбу. Потому что это действительно так. Он не для того шёл в большой спорт, чтобы бросить всё на середине дороги. Не для того, чтобы отказаться от триумфа и громких побед сразу после того, как у приятеля одна травма последует за другой, а потом врачи и вовсе посоветуют оставить и спорт, и надежду, чтобы история из печальной не превратилась в трагическую. И никакого триумфа у Зака, конечно, не случится. Одна сплошная полоса препятствий, которые преодолеть не удалось, и разочарований. Отбросив одеяло, Ноэль поднимается с кровати и подходит к окну. На этаже тихо, как в склепе. За окном белым-бело. Несмотря на то, что он живёт и тренируется в США второй год, видеть подобное до сих пор непривычно. Слишком большой контраст между родной, до мелочей знакомой серой лондонской зимой и зимой в Колорадо, где вместо дождей снег выпадает с завидной частотой. Ноэль стоит, крепко ухватившись за прохладный подоконник. Закрывает глаза, думая, как снова выходит на лёд. Его представляют зрителям, звучит музыка, что вскоре захватит и унесёт за собой. Он соединится с мелодией и обо всём забудет. Ничего не останется, кроме номера, который надо откатать, как прожить, не иначе. Он оправдает надежды всех, кто в него верит. Возьмёт это золото. Оно ему по праву принадлежать будет, и пусть подавятся все, кто постоянно кричит, что награды получает не талантливый фигурист, а его родители, основательно вложившиеся в раскрутку и продвижение юного дарования. Он докажет. Он обязательно... Наваждение быстро проходит. И Ноэль тут же усмехается, вспоминая слова доктора, советовавшего повременить с возвращением к тренировкам. Во избежание серьёзных последствий. Медаль, которую он, казалось, уже держал в руках, растворилась и исчезла. Неважно, кому она теперь достанется. Важно, что не ему. И распределение мест его теперь не волнует. Какая разница, если его там вообще не будет? Если только в качестве зрителя. У него есть возможность все этапы отследить, но он не уверен, что выдержит испытание. Сможет смирно сидеть на трибунах, глядя, как другие исполняют его мечту. Сможет удержать лицо, а не закроет его ладонями и не разрыдается, как маленький мальчик, у которого отняли не то что любимую игрушку... Плевать на игрушки. У него отняли всё. Он сам это у себя отнял, решив усложнить и без того непростой номер. Поставил перед собой цель, не увидел препятствий и с размаха в них врезался, обвалив всю конструкцию. Она — ожидаемо — погребла его под собой. Из больницы его забирает Мика. Помогает собраться, несёт сумку с вещами. Забрасывает её в багажник. Разговор заводить не торопится, вопросов нелепых не задаёт. Вообще-то она дама многословная, смешливая и любого на откровенность способная развести, но тут отчего-то тормозит. Может, специально так делает, чтобы расположение заслужить. Мику все в тренерском штабе обожают. И коллеги, и подопечные. Она старше Ноэля лет на двадцать, но ко всем, независимо от возраста, сумела найти подход. Даже молчаливая Юки Кавашима, известная своей отстранённостью от остальных ребят в группе и невероятным трудоголизмом — она на тренировках помешана, больше никого и ничего не замечает — в Мике души не чает. Ноэль это мнение разделяет, целиком и полностью поддерживает. Готов под каждым словом подписаться. Их хореограф самая понимающая, самая талантливая, самая чуткая. Превращает куколок в прекрасных бабочек, ставит им программы, лучше всего раскрывающие потенциал, а рассуждения её всегда выверены до мелочей. Она говорила Ноэлю, что программу усложнять не стоит. Если чисто откатать, без единой помарки, баллы будут отличные. Победа практически в кармане. Он не послушал. Вот и поплатился за собственное упрямство. Быть может, именно по этой причине сейчас, находясь рядом с ней, он чувствует себя неловко. Как будто на него время от времени смотрит не человек — антропоморфная совесть, а он не знает, что сказать ей в ответ, чем оправдать тот дурацкий порыв. Загрузив себя рефлексией по полной программе, он не сразу замечает, что едут они вовсе не к общежитию спортсменов. Машина останавливается рядом со «Старбаксом», и Ноэль непонимающе смотрит на Мику. Обычно она не жалует заведения, так или иначе относящиеся к разряду «фаст-фуд», и презрительно поджимает губы, заметив в руках у подопечных фирменный стаканчик или пакет. А сегодня сама предлагает. Так нетипично и удивительно. — Думаю, нам не помешает выпить кофе, — говорит она, первой выбираясь из машины. — Надеюсь, это не ловушка? — уточняет Ноэль, отстёгивая ремень безопасности. — В каком смысле? — Ловушка-сюрприз, — хмыкает он. — Слегка запоздавшая вечеринка по поводу прошедшего дня рождения или что-то в этом духе. — Я не настолько плохо тебя знаю, чтобы устраивать подобные пляски на костях, — замечает Мика. — Не уверена, что ты обрадовался бы, а не посчитал праздничную вечеринку насмешкой. Потому у нас будет просто небольшой перерыв на кофе. И разговор. Откровенный, сложный, в чём-то раздражающий, потому что я по всем твоим болевым точкам пройдусь, но необходимый. — Ты теперь не только хореограф, но по совместительству ещё и штатный психолог? — интересуется Ноэль, сожалея о том, что не выбрал свитер теплее. — Будешь убеждать меня, что ничего страшного не случилось, и все мои победы впереди? — Чем плохо, а? — хмыкает она, и Ноэль не находит слов для возражений. Действительно, чем плохо? Да, он совершил ошибку, показал себя излишне самонадеянным и амбициозным молодым человеком, получил вместо медали травму, осознал серьёзность положения, но... Кто сказал, что после неудачного падения жизнь закончилась, и он никогда не вернёт себе былое влияние? Кто сказал, что он не сумеет побить прежние рекорды, и теперь всю оставшуюся жизнь будет вынужден плестись в конце турнирной таблицы, пропуская вперёд всех, кого не лень? Никто. Из тех, кто им по-настоящему дорожит. Остальные негодуют. СМИ масла в огонь подливают. Психологический прессинг — штука отвратительная. Но что поделать? От неё никуда не деться. Остаётся смириться. Сжать руки в кулаки, стиснуть зубы, собраться с силами и снова начать подниматься, а не лежать на дне, жалея себя. Мика делает заказ на свой вкус и протягивает Ноэлю стаканчик с напитком. Они устраиваются за столиком у окна. Настроение на редкость паршивое и кусок в горло не лезет, но Ноэль пересиливает себя и всё-таки прикладывается к предложенному угощению. — Я пролетаю, — говорит чуть позже, складывая руки на груди и глядя в окно; смотреть в глаза Мике по-прежнему не решается. — Это уже очевидно. Доктор сказал, что восстановиться к Олимпиаде я не успею, и если встану на коньки раньше времени, пренебрегая советами, могу усугубить ситуацию. Вместо несерьёзных травм будут уже те, что не совместимы с профессиональным спортом. — А ты собирался рискнуть? — спрашивает Мика. Ноэль опускает голову. Детское решение и поведение такое же. Прячь — не прячь взгляд, а всё равно всё понятно. Да, он хотел бы рискнуть, даже зная, насколько это безумно. — Меня за эти слова в тренерском штабе по голове бы не погладили, — замечает Мика, перестав ждать ответа, — а то и осудили, но я склонна ставить под сомнение решения об изматывающих тренировках. Не вылезать с ледовой арены, пока мимо проходит жизнь, немного недальновидно. — Что вы такое говорите, Райхерт-сенсей? Как у тебя только язык поворачивается? — усмехается Ноэль. — За подобные высказывания тебя осудили бы и некоторые спортсмены. Юки была бы в полном ауте и начала смотреть с подозрением. — Как ни крути, а у японцев другой менталитет, — дёрнув плечом, выдаёт Мика. — Именно поэтому я предлагаю сделать паузу не Юки, а тебе. Ты старательный парень, Ноэль, упорный, уверенно идущий к своей цели, талантливый и получивший признание заслуженно. Я не хочу, чтобы ты сломал себе жизнь, поставив на карту всё и проиграв, а выиграть с травмой ты не сможешь, это очевидно. Что лучше? Четыре года ожидания и громкий реванш или проявленная настойчивость и инвалидность в ближайшем будущем, когда ты не то что прыгать — встать на коньки не сможешь? По-моему, ответ очевиден. Она говорит правильные вещи. Она, как всегда, логична донельзя. Но... Он привык жертвовать всем ради игры и возможной победы. По сути, вся его жизнь — это каток, бесконечные тренировки, тренировки и снова они же, с редкими просветлениями. Выбор музыки, выбор программы, соревнования, короткая передышка, ещё одни соревнования. И мысль о главном событие в жизни любого спортсмена. У него и детства нормального не было. Пока он покорял лёд, оно успело закончиться, пролетев, будто один миг. — Что бы ты там себе не напридумывал, — решительно говорит Мика, — жизнь на этом этапе не закончилась. У тебя впереди, как минимум, ещё три шанса. До тридцати лет успеешь получить все существующие титулы, может, неоднократно. Если тебе так нужна эта медаль, ты не опустишь руки. Ты пойдёшь и однажды возьмёшь её. Просто не будет, но и сложно — тоже. Для тебя нет ничего невозможного. Если, спустя несколько лет, решишь, что никогда в ней не нуждался, и то, что сейчас кажется трагедией, потом начнёт смешить, я тоже не удивлюсь. — Почему? — Потому что люди и их приоритеты частенько меняются. Ты мне лучше скажи, чудо, что тебе дало фигурное катание такого, что ты не получил бы без него? — На что ты намекаешь? — хмурится Ноэль. — Я же говорила, что буду давить на больное. Вот, от прежних слов не отказываюсь. Честно выполняю обещание. Знаю, ты ненавидишь, когда тебе напоминают о происхождении, но в нашем случае — это важно. В спорт многие рвутся не только ради побед, достижений и славы. И не ради любви к искусству. В спорте крутятся большие деньги, и тщеславные родители пихают туда своих чад, надеясь получить профит. Сегодня вкладываешься в пару коньков и несколько занятий, а завтра твой сын или дочь становится чемпионом мира, и ты собираешь урожай. Что стоит за победами, со стороны не всегда видно, и кажется, что здесь все со всеми носятся, как с драгоценностью. На деле спорт — это мясорубка, и как только у мяса появится душок, его спишут в утиль. Наберут свежего. Все силы бросят на него. Людям нужна глянцевая картинка с душераздирающей историей и прыжками, которые делает не каждый, а не поломанный-переломанный герой, которого хвалить за самоотверженность не станут, но зато обложат матом, что вылез и всё испортил. И это я ещё мягко выражаюсь. Обычно критика куда жёстче. Сначала из спортсмена делают фетиш и произносят его имя с придыханием, а потом пинают за любой промах. — Я обещал им, — произносит Ноэль, понимая, насколько жалко и абсурдно звучат оправдания. Блеяние овцы, а не громогласное заявление любимца публики, поднявшего британское фигурное катание на новый уровень. Впервые за сколько-то там с хреном лет. В статьях о нём часто такое пишут, рассыпаются в комплиментах, называют величайшим спортивным феноменом современности. Называли, пока он не получил эту грёбаную травму. — Им? — переспрашивает Мика. — Это кому? Маме, папе, бабушке? Всей Британии? Всему миру? Ладно, последнее — чушь. Весь мир тебе победы желать точно не мог, но всё же... Кому? — Своим поклонникам. — А, — понимающе кивает она и усмехается. Ноэлю не нравится этот разговор. Он бьёт по натянутым нервам сильнее, чем что-либо иное. Находясь в одиночестве в больничной палате, он не испытывал и сотой доли схожих эмоций. Унижал словами, ненавидел, осуждал, но всё равно не чувствовал себя глупее, чем теперь, когда ему рассказывают то, что он и сам знает. Действительно, как только он испортит себе здоровье, о нём забудут. Как только выйдет на лёд с травмой, освистают и решат, будто он это нарочно делает. Привлекает к себе внимание, портит репутацию команде, усугубляя их и без того незавидное положение. Сидел бы дома, смотрел в экран, точил попкорн и не пытался геройствовать. Но нет, принесла нелёгкая. — Ты им обещал, — продолжает Мика. — Они тебе что-нибудь обещали? — Например? — Ну, не знаю. Например, любить вечно, в любых начинаниях поддерживать, а не освистывать и не поливать грязью, если ты их надежд не оправдаешь? — Нет, но... Она кладёт свою ладонь поверх его и крепко сжимает. Привлекает внимание, и Ноэль всё-таки решается посмотреть Мике в глаза. Она ободряюще улыбается. — Настоящие поклонники останутся с тобой и будут тебя поддерживать, независимо от того, какое решение ты примешь. А толпа «глоров», обожающих не твоё самовыражение, а медали, которые оно приносит, — это не те люди, ради которых стоит выворачиваться наизнанку и рвать себе задницу. Ноэль, ты у себя один. Ты единственный в своём роде. Не рискуй. Я не хочу, чтобы твоя звезда погасла раньше времени, потому настоятельно советую — побереги силы. Ты восстановишься и снова начнёшь побеждать. Мы поставим тебе потрясающую программу, которая взъебёт мир одиночного мужского катания. Но только, когда ты будешь полностью здоров и готов к подвигам. Не сейчас. Услышь меня, пожалуйста. — Слышу, — отвечает Ноэль, переворачивая ладонь так, что у них с Микой соприкасаются подушечки пальцев. Она не лжёт. Слов на ветер не бросает. Он восстанавливается. Его новые программы одна лучше другой. Апофеозом становится та самая. Новаторская. Неповторимая. Западающая в память и надолго там остающаяся. Шахматная тематика и чёрный король. Произвольная программа, которую Ноэль откатывает со всей страстью, на какую способен. Произвольная программа, за прокатом которой мир наблюдает, затаив дыхание, и даже Зак, долгое время стоявший в стороне, даёт о себе знать, появляясь с букетом чёрных роз, преподнесённых, как символ признательности и восхищения. — Твоё золото не пройдёт мимо тебя, — говорит Мика, обнимая Ноэля после того, как проходит церемония награждения. — Ты его обязательно получишь. Я в тебя верю. На этот раз, она ошибается. Чёрный король не ставит спортивный мир на колени. Он забирается слишком высоко и падает в пропасть. * «До тридцати лет успеешь получить все существующие титулы». Ему двадцать шесть. В запасе ещё несколько лет. Два — до очередной Олимпиады. Четыре — до тридцатилетия. Ноэль просматривает электронную почту, когда эта мысль крепко заседает у него в мозгах. И, словно знак свыше, среди многочисленных писем находится весточка из прошлого. Поздравительная открытка от бывшего хореографа. Идея, по-настоящему сумасшедшая, но отделаться от неё не получается. По правде сказать, он и не пытается. Пальцы ложатся на клавиши, набирают ответ. В качестве постскриптума вопрос. «Вы всё ещё работаете с одиночниками, Райхерт-сенсей?» «Да. Куда я от них денусь?». «Может быть, нам стоит вспомнить прошлое?» «Ты хочешь сказать...» Она удивлена. Не очень верит, потому даже предложение не дописывает. Когда сорвалась вторая Олимпиада, и все планы пошли под откос, Ноэль заявил, что больше никогда не выйдет на лёд. Но участие в шоу, кажется, пробудило в нём прежнюю страсть. Смерть Зака стала толчком для того, чтобы вернуться на арену. Чёрный лёд растаял. Настало время для новых свершений и заслуженных побед. Ноэль сам удивлён, что решился, но в своих словах нисколько не сомневается и отказываться от них не собирается. «Давай сделаем это, Мика. Вернёмся туда, где остановились прежде, и продолжим наш путь. Поставим лучшую программу и взъебём, наконец, мир одиночного мужского катания». Он знает, что она ответит. Не сомневается ни секунды. Потому совсем не удивляется, открыв очередное послание и увидев всего одно слово. «Давай». * — Двадцать восемь лет — отличный повод, чтобы подарить себе олимпийское золото. И, знаешь, я подумал, что вполне могу себе это позволить. — Что ты хочешь этим сказать? — А что ещё можно сказать, кроме того, что я уже сказал? «Молодец», — думает, мысленно отвешивая себе пощёчину. Сделал ровно то, что сделал. Выбрал оптимальный момент, подобрал нужные слова, нашёл нейтральные формулировки. Вспомнил опыт прошлого, научился на собственных ошибках и не допустил их повторения. Так и просятся аплодисменты. Долгие и бурные. Макс выглядит серьёзным и сосредоточенным. Отставляет бокал, откладывает приборы, комкает в пальцах салфетку. Он слегка растерян, но старается озадаченность не показывать. Возможно, действительно не понимает, что до него пытаются донести. Либо жаждет уточнить, на какой стадии принятия находится Ноэль. Допускает мысль о триумфальном возвращении на лёд, но продолжает сомневаться и нуждается в поддержке? Или поддержка ему не нужна — он уже всё для себя решил и ставит в известность? Как будто бросает на стол конверт с билетами на самолёт и даёт понять, что вскоре отчалит в Штаты, готовясь положить два года на тренировки, борьбу и погоню за главной наградой своей жизни. Отправляя Микаэле письмо с предложением о возобновлении сотрудничества, Ноэль как будто одним махом сбрасывает с плеч груз прожитых лет. Нет в его спортивной истории ни громких побед, не значительных поражений. Он — чистый лист, на котором вскоре снова будет написана история. Во всяком случае, хочется на это надеяться. Верить, что всё сложится лучшим образом, и мечты таковыми быть перестанут, совершив переход в категорию «реальность». Отправляя письмо, он не задумывается ни о чём, кроме собственных амбиций, желаний и тщеславных мыслей. Нет ни груза ответственности, ни обязательств, ни людей, что способны привязать его к столице Великобритании. Ему ничего не стоило — бросить привычную жизнь и отправиться на поиски признания за тысячи миль от дома в подростковом возрасте. Сейчас, когда он полностью несёт за себя ответственность, это тем более не кажется невыполнимой задачей. Они с Микаэлой строят планы, обсуждают возможные программы, собираются оттачивать элементы. Если их тандем снова заявит о себе на мировой ледовой арене, конкурентам придётся кусать локти. Ноэль предвкушает это, и по крови его гуляет ударная порция адреналина. — Если ты однажды выбрал лёд, и он ответил взаимностью, он тебя уже не отпустит, — звучат в ушах слова бывших коллег, напутствовавших юное дарование много лет назад. Период вынужденного бездействия практически убеждает его в том, что это всё — чушь собачья. Повесить коньки на крючок так же просто, как сделать дорожку простеньких зубцов. Но стоит снова ощутить дух соревнований, вспомнить, как это было, и прежние установки ломаются. После того, как переписка подходит к логическому завершению, Ноэль откидывается на спинку кресла и смотрит в потолок, не моргая. Кажется, оттуда на него обрушивается град камней, и каждый из них норовит приложить сильнее, чем когда-либо. Выбор. Снова придётся делать выбор. Однажды он пожертвовал ради льда дружбой. Теперь, похоже, настало время распрощаться с недавно обретённой любовью. В историю со счастливым финалом поверить трудно. Ноэль знает себя, свой характер, склонность к трудоголизму и стремление положить на алтарь фигурного катания всё, что когда-либо имел. Он будет целыми днями пропадать на тренировках, и на Макса банально не останется времени. Отношения типа «сказка» быстро мутируют в отношения типа «дерьмо», и, несомненно, завершатся болезненным разрывом с сотнями обвинений. Вместо любви останется ненависть, и это будет самый мерзкий финал из всех существующих. Времени на размышления у него немного. Месяц. В течение тридцати дней он должен принять окончательное решение, озвучить его и... либо остаться, либо улететь навстречу своим новым достижениям. Потому что дальше тянуть некуда. Потому что уже осенью начнутся отборы, Гран-при, а там и до чемпионатов Европы, мира недалеко. То, что прокатило в рамках телевизионного проекта, где главное — не столько техника, сколько умение пустить пыль в глаза и устроить шоу, в большом спорте уже не прокатит. За время отсутствия Ноэля многое изменилось. Даже система оценивания теперь другая, и прежние рекорды можно смело считать всего лишь частью истории, а не достижением. Теперь каждый второй малолетка прыгает четверные аксели и едва ли не на голове ходит, желая получить хотя бы половину дополнительного балла, в то время, как раньше... Раньше было не в пример проще. С этим не поспоришь. Ноэлю кажется, что за тридцать дней он успеет всё неоднократно обдумать, подберёт подходящие слова, сумеет прогнуть ситуацию под себя, но в итоге не справляется. Они пролетают стремительно, а он всё сильнее вязнет в собственноручно созданной головной боли, будто в трясине. Он не может сказать Максу, что совсем скоро возьмёт чемоданы и свалит отсюда. Что его там снова с руками отрывают. Что серьёзные люди из федерации готовы положить весь мир к его ногам, если он всё-таки встанет на коньки и вернётся в большой спорт. И не просто откатает простенькую программу, шлёпнувшись в процессе на лёд, а потом сделав вид, что так и надо. Если он вернётся, засияет сильнее прежнего и затмит самого себя, считавшегося некогда лучшим британским фигуристом. И считавшегося заслуженно. Ноэль думает, что Макс не поймёт. И Макс... действительно не понимает, потому что использованный заезд оказался слишком «издалека». Они меняются местами. Ноэль чувствует себя не лучше Макса, когда-то вынужденного признаться в совершении ошибок молодости. Хотя, какие там ошибки. Это были не ошибки вовсе, а самые настоящие проёбы. Знатные и по всем фронтам. — Ноэль. Макс его тысячи раз по имени называл. Со всеми существующими оттенками эмоций. Но так, как сейчас — никогда. Здесь и обеспокоенность, и удивление, и недоумение, и подозрение. Провальные попытки разобраться в дебрях чужих умозаключений. Ноэль одним глотком допивает содержимое своего бокала, резко ставит его на стол. Сжимает сильнее, чем нужно, но не разламывает, не режется. — У меня билет на самолёт, а самолёт через два дня, — выпаливает, неотрывно глядя на Макса. — Я решил вернуться на лёд и продолжить спортивную карьеру. Моё решение поддержали и бывшие тренеры, и федра. Родителям я ничего пока не говорил. Да и зачем? Они неоднократно повторяли, что поддержат любое моё решение, и в правдивости сказанного сомневаться не приходится. И в СМИ информация эта ещё не просочилась. Мы подумали, что пока не стоит делать громких заявлений. Нужно сначала попробовать, приноровиться. Может, у нас вообще ничего не получится, и то, что я задумал, было провальным планом от начала и до конца... Он говорит. Болтает без умолку. Вываливает на Макса ворох подробностей. В горле пересыхать начинает, а в бокале, как назло, ничего не осталось. Желание протянуть руку к бутылке и пить прямо из горлышка Ноэль в себе старательно давит, потому что этот жест видится ему жалким. Макс молчит. Комментарии? Никаких комментариев. Он лишь покачивает бокал из стороны в сторону и сдавливает на мгновение переносицу. Чем дольше длится молчание, тем хуже чувствует себя Ноэль. Кредо предателя. Или что-то вроде того. Ему никогда не было паршивее, чем сейчас. Макс для него значит немало. Вообще-то — дохрена. Он, — и это не пафосное потрясание воздуха, а вполне себе реальная констатация факта, — Максу жизнью обязан. Перед глазами проносятся все события того вечера, и Зак, выплясывающий на пальцах, бьющий прицельно. Бездна под ногами. Мёртвые вороны. Разрезанная на куски игрушка, подаренная юным поклонником. Кровь на руках, на лице, на волосах. Спасительные объятия и обещание никому никогда не отдавать. Даже смерти. Особенно — ей. И то, как Макс ему раны обрабатывает, когда они тет-а-тет остаются, и то, как они разговаривают едва ли не до рассвета, а наговориться всё не получается, и то, как засыпают в обнимку, когда сил не остаётся ни у одного, ни у другого. Ноэль вспоминает случайный вечер, положивший начало их знакомству, песенку о падающих мостах, маску и блёстки на коже, выпитое шампанское, походы в океанариум, признания о бабочках, что здесь, здесь и вот здесь. Он вспоминает всё, что так или иначе связано с Максом. А потом берёт полное ведро чёрной краски и выливает его содержимое на эти воспоминания. Между дружбой и льдом он выбрал лёд. Между льдом и любовью, похоже, выберет его же. Во всяком случае, начало разговора доверия не внушает. А лёд продолжает манить к себе, что-то обещает, не позволяет уйти. Ноэль вмерзает в него, становится его частью. И не может отделаться от мысли, что его песенка не спета до конца. Он может сделать больше, чем уже сделал. Но нужно рвануть к финишу сейчас. Потом будет поздно. Макс замечает смятение и доливает вина. Ноэль не прикасается к бокалу. И больше не говорит. Запал кончился, аргументы — тоже. Он их столько привёл... А ведь с ним даже не начинали спорить. — Очень по-взрослому, Ноэль, — произносит Макс, окончательно убедившись, что признания подошли к концу, и больше откровений не предвидится. — Принять решение самостоятельно, ни с кем толком не посоветовавшись. Особенно мне нравится то, что ты ставишь меня в известность обо всём едва ли не накануне отъезда. Может, не стоило так торопиться? К чему спешка? Написал бы уже из Штатов. Или прямую трансляцию провёл с тренировки. Я бы отправлял сердечки и писал восторженные комментарии, на радость всем твоим фанатам. Он усмехается, но усмешка эта совсем не похожа на проявление веселья. Сарказм, как способ ранить в ответ. Заслуженно. Было бы удивительно, если бы он даже не попытался, а покорно принял и смирился. Сам Ноэль считает, что поступил хуже некуда. Подошёл, улыбнулся, всадил лезвие между рёбер, провернул несколько раз, наплевав на то, что руки кровью только так залило. Похлопал по плечу, поинтересовался самочувствием, понял, что всё плохо, и поспешил удалиться. Лицемерие, как способ защиты от атакующих переживаний. — Что изменило бы моё раннее признание? — спрашивает Ноэль. — Обсудили бы это раньше на месяц. На месяц раньше расстались бы. И пошли каждый в свою сторону. Ему совсем не хочется произносить эти слова, но он не видит иного выхода из ситуации. Расставание само собой напрашивается. Оптимальный вариант. Единственный возможный. — Значит, предлагаешь расстаться? — уточняет Макс. У Ноэля в горле ком. А вдоль позвоночника холод. Не так. Не то. Неправильно. Он же хотел, чтобы эти отношения, начавшиеся так странно, продлились, как можно дольше. Оптимально — до конца дней. Наплевал на свои страхи, перешагнул через них. Он шептал о любви, о том, что никогда и никого так сильно. И сейчас готов шептать, потому что нисколько не сомневается в правдивости былых заверений. Он всё ещё. Быть может, даже сильнее, чем прежде. Он мечтал, чтобы никогда не заканчивалось. А хватило запала всего на несколько месяцев. — Макс... — произносит, спотыкается, предпринимает повторную попытку. — Макс, мне не пятнадцать. Я не верю в любовь на расстоянии, тем более, когда речь о таких сроках заходит. Это не пара дней, когда запросто сгонял туда-обратно и счастлив. Не соседние города и страны. Это чёртова пропасть и изматывающие перелёты. Я не верю, что отношения смогут выдержать испытания моими тренировками и твоей занятостью. На тебе слишком большая ответственность, у тебя ребёнок, в воспитании которого принимаешь активное участие. У тебя много всего, что крепко держит здесь. Я бы предложил просто поставить отношения на паузу, сделать перерыв, довольствоваться редкими встречами, но сомневаюсь, что тебе это придётся по душе. — Мне вообще всё это дерьмо не нравится, — хмыкает Макс, швыряя салфетку. — Начиная от тактики принятия решений у меня за спиной, заканчивая признаниями в последний день. Но если ты считаешь, что так лучше, не стану препятствовать. Надеюсь, третья попытка будет удачной. Ты этого достоин. Я в тебя верю. Вся Британия верит. Я — тем более. Прежде, чем уйти, Макс ненадолго задерживается рядом, наклоняется, запечатлевает невесомый поцелуй на волосах Ноэля. — Ах, да. Это тоже тебе, — говорит, оставляя на столе квадратную коробочку. — Собирался вручить иначе и при других обстоятельствах, с другими словами. Но раз уж ты всегда принимаешь решения за двоих и уверен, что шансов нет, пусть будет прощальным подарком. Ноэль слышит, как открывается и закрывается дверь. Вспоминает, как убегал когда-то из квартиры Макса... Макс не бежит. Не психует. Не оправдывает самые омерзительные ожидания. Не сдёргивает со стола скатерть с посудой, не желает переломать все кости на ледовой арене, не обвиняет, не хлопает дверьми. Макс целует, желает удачи и оставляет в подарок кольцо. Не обручальное — они не собирались жениться, считая брак всего лишь формальностью и лишней морокой, но... В груди что-то сворачивается, сжимается, рвётся из клетки рёбер. Вместо сердца — зияющая дыра. Потрясающая пустота. Просидев некоторое время в тишине, Ноэль поднимается с места и идёт собирать вещи. В день вылета он озирается по сторонам, до последнего ждёт, что Макс приедет в аэропорт. Позовёт к себе. Предложит остаться. Никуда не отпустит. Но Макс не ограничивает его свободу. Не пытается ломать. Макс знает, что отобрать у него лёд — всё равно, что подрезать птице крылья. Макс его отпускает. * Чёрный король делает первые шаги очень тихо, не превращая свой камбэк в рейтинговое шоу. До определённого момента и он, и его наставники стараются держать язык за зубами, лишнего не болтать и вообще никаких намёков пронырливым журналистам не давать. Новость о том, что Ноэль Далтон снова будет принимать участие в соревнованиях, определённо, станет информационной бомбой нового сезона, но пока он предпочитает находиться в тени и лишний раз не отсвечивать. Макс хранит гордое молчание. Не удаляет демонстративно из всех социальных сетей, не вносит в чёрные списки не присылает гневные сообщения о бессердечной бляди, решившей поиграть с его чувствами и под занавес плюнувшей в душу. Ноэль пишет ему несколько раз сам, но ответа не получает. Макс публикует какие-то записи, выкладывает фотографии, но на послания никак не реагирует. И тем безмерно бесит. Почти сорок лет, а реакция, как у школьницы, которую продинамили. Впрочем, это не он предложил расстаться. Не он сказал, что любви на расстоянии не существует, и им лучше позабыть о существовании друг друга. Два месяца, проведённые на расстоянии, тянутся бесконечно долго, а вместе с тем — поразительно, но факт, — пролетают очень быстро. Ноэль с головой уходит в тренировки, выезжает на лёд при первой же возможности, выплёскивает на нём свою ярость. Иссекает гладкую поверхность острыми лезвиями коньков так, словно в отчаянии избивает человека, покусившегося на самое дорогое, что было, и чего уже нет. Тренеры в унисон поют, что Ноэль в отличной форме, а потому восстановление идёт семимильными шагами. Тройные прыжки, всегда ему восхитительно удававшиеся, уже не то, чтобы не в моде, но и верхом мастерства не считаются. Нужно усложнять программу. И Ноэль усложняет. Злость придаёт ему сил, подталкивает вперёд, к новым свершениям. Чёрный король готов к завоеваниям. Он собирается покорять всё новые и новые сердца. Он обязательно добьётся успеха. Он с раннего утра пропадает на катке. Оттачивает, полирует, совершенствует. Скольжение по-прежнему на высоте. Техника отличная. И четверные начинают удаваться. Плохо в них только одно — приземления. Он прыгает, делает необходимое количество оборотов и опускается на лёд так, словно та самая корова. Причём, дело не в том, что не понимает, как нужно. Просто вымещает скопившуюся ярость, чтобы не отравляла. Чтобы не мешала жить. Ледяные брызги во все стороны. Мелкое крошево. Россыпь их. Ноэль не знает, на кого злится больше. На себя, снова полезшего в социальные сети, несмотря на данное обещание. Или на Макса, запостившего несколько фотографий с очередной светской тусовки, но благополучно проигнорировавшего текстовую простыню в личных сообщениях. Руки чешутся взять телефон и написать какую-нибудь гадость в комментариях, но это так нелепо и совершенно по-детски. Мика внимательно наблюдает за старым-новым подопечным, решившим поразить мир своими талантами. Наверняка понимает, что с ним не всё в порядке. Нихуя не в порядке, если говорить откровенно. Ноэль пытается скрыть переживания ото всех, но нервы то и дело сдают. Она это видит. Сто процентов. Нет ни единого шанса, что она, продолжающая выращивать чемпионов и чемпионок, внезапно потеряла такую немаловажную вещь, как профессиональное чутьё. Она подзывает его к себе. И Ноэль снова чувствует себя перетренировавшимся подростком, допустившим нелепую ошибку. Сейчас его не будут хвалить, зато оттаскают за уши. Он останавливается. Заново перевязывает растрепавшиеся волосы. Единственное яркое пятно в облике чёрного короля. Чёрный верх, чёрный низ... Только короны той не хватает. Неторопливо скользит по льду. Не так тяжело, не так отчаянно. Легко, красиво, грациозно, как один он умеет. — Что-то не так? — спрашивает, снимая перчатки и похлопывая ими по раскрытой ладони. — Скажи мне честно, Ноэль, — просит Микаэла, — ты действительно в большой спорт решил вернуться? Или, на самом деле, ты убиться на льду планируешь? Проницательная, как всегда. Видит насквозь. Всё понимает. — На сегодня тренировка окончена, — говорит невозмутимо. — Вон с катка, и чтобы я тебя здесь до завтрашнего дня не видела. А лучше — до начала следующей недели. — Райхерт-сенсей... — Вон, — повторяет она. — Если я не буду тренироваться, то очень быстро свихнусь, — замечает он, проводя ладонью по лицу и усмехаясь. — Мне нужно на что-то отвлекаться, вот и пытаюсь... По мере возможности. — Что у тебя случилось? — тут же меняет гнев на милость, интересуется обеспокоенно. — Огромный пиздец личного характера, — поясняет Ноэль, потянув чёрный шнурок. — В создании которого я сам и виноват. Никто, кроме меня. Но я не буду рассказывать об этом. Прости, Мика. Она кивает понимающе, но с катка его всё равно выпроваживает. Тайм-аут, необходимая передышка. Время, чтобы подумать. Разбросать камни сильнее прежнего. Или всё-таки постараться собрать, если сил хватит. Раз сделал ставку на спорт, остальное нужно слать на все четыре стороны. Это не принцип жизни. Скорее, его собственный. Многие спортсмены, с которыми ему доводилось пересекаться, умудряются совмещать профессиональные достижения с прогрессом в личной жизни, а он вот не умеет. Либо одно, либо другое. Третьего варианта не существует. Не для него. При таком раскладе нужно отпустить и забыть. Но не получается. Он прячет кольцо под перчатками. Каждый раз, когда необходимо сконцентрироваться и собраться с силами, ненароком прикасается к нему через ткань. По вечерам, перед сном, тоже не упускает возможности — провести кончиками пальцев по прощальному подарку. Разглядывает фотографии, на которых запечатлён вместе с Максом и его сыном. Тянется к телефону, с равнодушным взглядом пролистывает ленты. Заходит туда исключительно ради одного человека, с одной мыслью и одним желанием. Но фейсбук подбрасывает ему лишь рекомендации ненужных людей, которых он видит впервые в жизни, а сообщения пишут все, кроме Макса. На третий месяц молчания Ноэлю хочется выть от отчаяния и лезть на стену. Ситуация выливается в закономерный итог. Он надирается. И надирается основательно. Что называется, в стельку. Не совершает опрометчивых поступков, не пытается подцепить кого-то в ближайшем баре. Пьёт в одиночестве, в своей съёмной квартире, а, дойдя до кондиции, набирает номер Макса. Плевать на разницу часовых поясов. Плевать вообще на всё. Он должен высказаться. Хоть напрямую. Хоть автоответчику, в пустоту. И он выскажет всё, что накопилось. Ничего хорошего из этой затеи, по определению, выйти не может. Ноэль это понимает, полностью отдаёт себе отчёт, но всё равно звонит. Надиктовывает импровизированный текст, который стоило бы придержать при себе. Ответа не дожидается. Усилием воли обуздывает порывы и не херачит телефон об стену. Утром становится стыдно. Он вспоминает всё, что успел наплести в эмоциональном — чересчур эмоциональном — монологе, прозвучавшем накануне. Бьётся головой о стену — мысленно, конечно, хотя и в реале бы не помешало. Обещает, что больше никогда. В конце недели перфоманс повторяется, но уже на трезвую голову. Ноэль хочет помнить всё, что говорит. Без «сраных мудил, на себе зацикленных». Без «ты только о себе думаешь». Без оскорблений и неоправданных обвинений. В конце концов, впервые за почти три десятка лет у льда появился реальный конкурент. Тот, кто в этой схватке вполне может выиграть. * Его возвращение — череда инфоповодов. Ожидаемо. Иначе и быть не могло. Когда в руки журналистов попадают списки участников приближающихся соревнований, интернет буквально взрывается. Сотни статей в минуту, очередные тотализаторы, попытка покопаться в старых ранах и напомнить о совершённых ошибках. Вечное противостояние лагеря обожателей и закоренелых хейтеров. Милан ждёт своего героя и триумфатора. Первое серьёзное соревнование после стольких лет бездействия. Ноэль понимает, что за ним будут пристально следить. Независимо от того, станет он победителем на данном этапе, или отдаст победу в чужие руки, на него будут направлены сотни камер. И победа, и поражение не останутся незамеченными и спровоцируют то, что принято именовать ажиотажем. Только кажется, что время идёт медленно. Говоря откровенно, оно бежит. Из двух лет, отведённых на завоевание желанного трофея, остаётся полтора года. Позади пять месяцев. Пять чёртовых месяцев, напичканных под завязку тренировками и монологами, надиктованными в трубку, потому что заговорить с ним за это время никто не соизволил. Грёбаная гордость, ответный шаг. Напоминание о том, как Макс — во время их первого разлада — приезжал и часами стоял у ворот, надеясь услышать хоть слово, но наталкиваясь на пустоту и тотальное молчание. Теперь Макс делает вид, что плевать хотел на чужую жизнь, а Ноэль звонит. Упорно пробивает стену лбом. Говорит, шепчет, кричит, посылает трёхэтажным матом, признаётся в любви и обрывает вызов. В Милане он тянет до последнего, но всё-таки звонит Максу. — Сегодня тоже промолчишь? — спрашивает, скролля страницы браузера. Громкие заголовки. Журналистская истерия. Почти везде фигурирует одно имя. — И сегодня, — отвечает сам себе. — А я, если выиграю, посвящу победу тебе. Поражение, впрочем, тоже на твоей совести будет... Откидываясь на подушку, Ноэль прикусывает палец. Полоску металла на нём, пока ещё не спрятанную под перчаткой, выставленную на всеобщее обозрение. Ноэль думает, что справится. Нет причин верить в правдивость обратного утверждения. Раньше же как-то жил, правда? Раньше же не нуждался в группе поддержки, размахивающей у него за спиной помпонами. Теперь они ему и подавно не нужны. Вместе с ним на ледовой арене будет тренерский состав. Он не один. Но... Как же хочется, чтобы там находились не только они, а определённый человек. Ночью ему снится Макс. Та самая вечеринка. Та самая маска. Тот самый отель. То самое всё. Проснувшись, Ноэль долго смотрит в одну точку. Хороший знак или плохой? Лондонский мост падает, падает, падает. Может ли быть так, что сегодня упадёт и он? Не может. Миланская ледовая арена к Ноэлю благосклонна. Он врывается со своей новой программой не только в новостные выпуски, но и в турнирные таблицы, занимая после проката короткой программы первое место. Дебютное выступление в сезоне — отличный старт. Лучшее, чего можно было пожелать. Ноэль раздаёт интервью, откровенно отвечая на вопросы. Обещает удивить в произвольной программе, светится от счастья. Игра на публику, восторги напоказ. Оказавшись в отеле, он лежит, закрыв лицо руками. Не плачет. Но чувствует себя опустошённым. Не с кем разделить радость победы. Точнее, есть с кем. Такие люди всегда найдутся, если хорошо поискать. Проблема в том, что никто из них не Макс. Прокат произвольной программы уже через два дня. Самое худшее, что Ноэль может сделать за эти сорок восемь часов — окончательно раскиснуть и радостно слить в выгребную яму результат полугода тренировок за какие-то десять минут. Моментами кажется, что он к этому близок. Ближе, чем когда-либо. * — Как и обещал, посвящаю эту победу тебе, — говорит Ноэль, оставляя очередное сообщение автоответчику. — Ты смотрел трансляцию? Хотя... Сам знаю, что вопрос глупый. Конечно, ты её не смотрел. Вероятно, и не знал, что она вообще была. Может, Марк или Ники тебе расскажут обо всём через пару дней. Но это совсем другой разговор. Ты не стал бы нарочно отслеживать расписание соревнований, а потом жертвовать сном ради десяти минут, отведённых на мои ужимки и прыжки. Не настолько ты увлечён фигурным катанием. К тому же, уже завтра профессиональная запись этих прокатов появятся в сети, и посмотреть их можно будет в любое время. Говорят, это была одна из лучших моих программ, если не лучшая. Пишут, что сияю ярче, чем когда-либо, а я почему-то не уверен в этом. Моментами кажется, что награду мне дали не за технику и компоненты, а за то, что рискнул снова выйти на лёд после перерыва и попытался прыгнуть выше головы, соревнуясь со вчерашними юниорами. За смелость и, как дань уважения старости. В спорте она рано наступает. Надолго редко кто задерживается, и мой возраст — это почти потолок. Вчерашние спортсмены, устав от нервотрёпки, уходят в шоу, наслаждаются жизнью. Получают столько же, а, может, и больше, но зато здоровье рискам не подвергают, и нервы себе не мотают. У меня весь сегодняшний день был неразрывно с риском связан. Не в том плане, что я сомневался в своих силах и думал, что не вытащу программу, завалив все элементы и упав раз несколько. Нет. Я бы в любом случае её вытащил. Если бы не верил, что смогу, не стал бы и пытаться. Просто и образ, и музыка, и программа — всё это экспериментальным было. В юности катал под классику, когда мне в один голос говорили: рано. А теперь, наоборот, от классики отказался... Ноэль прикрывает глаза. Проводит рукой по лицу. Эйфория, свойственная моменту, когда становишься победителем, успела выветриться. Слишком быстро. Обычно заряда хватало на пару-тройку дней, а тут к вечеру всё лопается, будто мыльный пузырь. Кажется, кроме усталости и желания выспаться ничего не осталось. Нужно бы поддаться на уговоры организма, перестать сопротивляться сонливости, позволить себе провалиться в забытье. Нужно. Он этого, конечно, не делает, продолжая сходить с ума и разговаривать с пустотой, выбирая слова и не срываясь на крик. Чертовски предсказуемая реакция, на самом деле. Он чувствовал, что всё сложится именно так, а не иначе, когда вместо поиска компромисса и устранения препятствий, возникших на пути, начал относительно прочувствованную речь со слов о том, что любовь на расстоянии не живёт. И они исключением из правил не станут, зато очередным подтверждением — запросто. Он не настолько наивен, чтобы поверить в обратное. Например, что они сумеют преодолеть этот кризис. Или в то, что Макс, показательно его игнорирующий и лишь из чистой вежливости не почистивший список контактов, нуждается в краткой сводке спортивных новостей. Или, что Макс продолжает ждать его возвращения, а не пытается начать с кем-то новую любовную историю, сочиняя её с нуля. Страница за страницей. Желающих наверняка немало. Любимый типаж, цвет, размер. Возвращение к истокам, а не эксперименты. Ноэль думает об этом, пытается подобрать нужные слова, и паузы между репликами становятся затяжными. Он вспоминает недавнее выступление, белый флаг, которым размахивал, выезжая на лёд, чувства, вложенные в этот прокат. Безмолвный крик, обращённый к определённому человеку, в надежде, что он всё-таки увидит, оценит, поймёт. Досмотрит до конца, а не щёлкнет пультом, убирая изображение. Досмотрит и прочувствует всё на расстоянии. — Несмотря на то, что я сказал тогда... О чувствах, которые на расстоянии не живут... — Ноэль спотыкается буквально на ровном месте, снова делает неловкие паузы, отчего чувствует себя, мягко говоря, глупо. — Знаешь, бывают, оказывается, исключения из правил. Полгода прошло. Ничего не изменилось. Да и не могло, наверное. Макс, я люблю тебя. Я безумно скучаю. По тебе, по нашим разговорам, а не моим монологам в трубку, по Марку и его школьным историям, по Лондонскому мосту, который всё падает и никак не упадёт. Макс... Ты ведь не стираешь эти сообщения. Ты их внимательно прослушиваешь, от начала и до самого конца. Я в этом уверен. Если я прав, почему ты никогда не отвечаешь? Он готов оборвать вызов. Задерживается буквально на какие-то сотые секунды и слышит первые за полгода слова, обращённые к нему: — Не хочу становиться между тобой и твоей мечтой. Наблюдаю издали, не мешаясь под ногами и не перетягивая внимание на себя. Жду, когда вынужденный двухлетний перерыв закончится. Но есть подозрение, что если ты продолжишь в том же духе, я прилечу в Штаты, ворвусь на ледовую арену, украду тебя прямо с тренировки и увезу обратно в Лондон. Вряд ли ты в итоге поблагодаришь меня за это. — Но и возражать не стану, — произносит Ноэль, чувствуя, как на губах расползается счастливая улыбка. Всего-то и нужно было — услышать этот голос. * — Ноэль, не думаю, что об этом обязательно напоминать, но всё же не удержусь. Мне тоже далеко не пятнадцать, и я вполне могу принимать решения самостоятельно, а не соглашаться на те варианты, что выбрал за меня другой человек. Да, это не на пару дней препятствие. Это действительно не соседние города и страны. Да, на дорогу придётся тратить немало времени, но мне не привыкать к постоянным перелётам. Если их станет немногим больше, чем теперь, я не рассыплюсь на части. В конечном итоге, я могу перебраться на период твоих тренировок в Штаты. Не вижу неразрешимых проблем и адских сложностей. Ни одной. Я верю, что отношения смогут выдержать любые испытания. Нужно только дать себе немного времени, подумать и не пороть горячку. Я бы поддержал твоё решение в любом случае, а не стал связывать по рукам и ногам, заставляя выбирать между мной и спортом. Знаю, что фигурное катание в твоей жизни никогда не было просто развлечением. Знаю, как ты мечтал об этой медали... Как много она значит в твоей жизни. Я буду любить тебя независимо от того, получишь ты её или нет. Для меня она не имеет значения. Но если она настолько важна для тебя, то пойди и возьми её. Для тебя нет ничего невозможного. У тебя обязательно получится. — А ты... — начинает Ноэль, но не договаривает, обрывая себя на середине фразы. — Что? — Ничего, Макс. Кроме небольшой просьбы. — Какой? — Будь рядом. Просто будь рядом. Заранее согласованное расписание летит в пропасть. Вместо того чтобы вернуться в Штаты, Ноэль бронирует билет на самолёт до Лондона. Он не собирается задерживаться надолго, буквально на пару дней. Повидаться с родными и близкими, прогуляться по знакомым улицам, провести время в компании своего юного поклонника, а потом... Потом продолжить движение к исполнению заветной мечты. Двадцать восемь лет и, правда, отличный повод, чтобы подарить себе олимпийское золото. Ноэль не сомневается, что сделает это. С опозданием в несколько месяцев, но сделает обязательно. Всё время перелёта в голове крутится последний разговор с Максом. Становится грустно от осознания, что своими словами и действиями едва не разрушил всё. Был — слишком, катастрофически — близок к этому, но каким-то чудом пронесло. Ноэль умеет учиться на своих ошибках. И признавать их он тоже умеет. Здесь сложно поспорить. Проебался основательно. Азарт в голову ударил, всё остальное пошло по боку, но в итоге... Повезло. Почти, как в компьютерной игре. Успел сохраниться и перезапустить процесс. Начинает сначала, скорректировав ситуацию и надеясь, что больше ничего своими руками не разрушит. Он замечает Макса сразу же, как только оказывается в здании аэропорта. Безошибочно находит взглядом в толпе и решительно идёт к нему, вскоре переходя с шага на бег. Наплевать, что подумают посторонние люди. Наплевать, что они будут говорить — он пропустит мимо ушей. Или не услышит вовсе, даже притворяться не придётся. — Никогда, никогда, никогда не отпускай меня, — шепчет в промежутках между торопливыми поцелуями. — Никогда, слышишь? Ноэль не сомневается, что следующий перелёт будет куда лучше своего предшественника. Не придётся кусать губы, не появится ком в горле, не будет омерзительной тоски. Будет железное спокойствие, умиротворение и уверенность: всё сложится хорошо. Нет. Не так. Всё сложится замечательно. Он полетит в Штаты не в одиночестве. Они с Максом полетят туда вместе.