— Парни?..

Я не знаю, когда это началось. Я не знаю, что со мной происходит. Я знаю только одно… Кто-то из моих братьев на самом деле мертв. Только вот постоянные галлюцинации мешают понять, кто именно. Я просыпаюсь и слышу где-то там, в коридоре, привычные голоса, которые давно стали частью меня, этого места, этой семьи. Слышу, как Лео поучает Рафа, или как Раф орет на Лео, как Донни рассказывает о новом изобретении и попутно пытается окончательно проснуться после бессонной ночи. Так постоянно бывает. У меня болит голова, и я иду в душ, не придавая значения тому, что до всего этого я почти всегда просыпался раньше всех, чтобы приготовить завтрак. Конечно, если был не выходной. День за днем. Число за числом. Как в День сурка, я просыпаюсь каждый раз, думая об одном и том же, пытаясь понять. Кто же из них троих мне мерещится?.. У меня постоянно болит голова. Раскалывается. Донни дает таблетку, попутно выспрашивая меня о моем состоянии, но лекарства его не помогают. Уже давно, не помню, сколько. Даже не понимаю, зачем я каждый раз их принимаю. Наверное, надеюсь на какое-то чудо, что однажды мне все-таки полегчает. Не помешало бы. — Ты уверен, что вчера тебе не стало хуже или, может быть, лучше? После того, как ты приложился о татами затылком после подсечки Рафа? Донни заботливый. Он всегда был таким. Я помню, как он лечил нас вместе с сенсеем Сплинтером в детстве, старательно учил названия лекарств и их действие на организм, чтобы в ответственный момент он мог сам, без помощи отца, помочь кому-то из нас. Потом пошли более серьезные по медицинской части вещи: анатомия, физиология, другие непонятные мне слова. Но Донни не унывал и не жаловался. Донни это нравилось. Его голова — это бездонный тайник для знаний. Я всегда восхищался им, но редко говорил об этом… Сегодня — или, быть может, это уже завтра?.. — мне представилось сразиться с Лео. Учебный спарринг. Рандори. Никаких ограничений. Вижу легкую добродушную ухмылку на его лице — не воспринимает меня всерьез. Но меня это не расстраивает. Широко улыбаюсь и беру в руки нунчаки, выводя их перед собой. Чтобы заставить Лео воспринимать меня всерьез, нужно постараться, но не так, как с Рафом. После поклона мы прицеливаемся друг к другу, выжидая, но я начинаю бой первым, как всегда. Не понимаю, зачем нужны все эти долгие прелюдии. Я чувствую дрожь рукоятей нунчак в своих ладонях, их вой, мощную вибрацию после того, как блокирую цепью лезвие катаны. Вибрация передается по всему телу, настоящая, как никогда; время останавливается. Я смотрю в голубые глаза Лео и вижу его целеустремленность, удовлетворение битвой, сосредоточенность. Он не намерен сдаваться. Его глаза живые, как глаза ребенка, и такие же яркие… Я отвечаю Донни: — Я успел откинуть руку. Ди, все нормально, не суетись. Что со мной будет? Брат скептически оглядывает меня и говорит: — Я все равно должен понять причину всего этого. Опиши характер болей и их локализацию. Донни заботливый. Но иногда слишком упрямый и дотошный… Уклоняюсь от двух выпадов, режущего и ухожу нашему лидеру за спину. О, кажется, у него на панцире жук! Засмотрелся и тут же получил удар основанием катаны с разворота, получил бы по лицу, если бы не успел в последний момент подставить предплечье. Место ушиба пульсирует. Я слышу, как параллельно толчкам в руке бьется мое собственное сердце. — Майки, ты слишком рас… — Я перебиваю брата махом нунчак перед его лицом, заставляя отступить. Шаг. Два. Три. Лео, скажи… Раскручиваю быструю восьмерку и бью вперед диагональным хлыстом снизу. Вторыми нунчаками — диагональным сверху, со свистом, тем самым произвожу в воздухе ровный крест. Ты настоящий?.. Я убегаю от Донни, клятвенно заверив, что боли чудесным образом прошли и сказали, что больше не вернутся. Я прячусь. Вновь это чувство… Я будто пытаюсь вспомнить что-то важное, но натыкаюсь на упругий барьер, который откидывает меня назад, словно мячик. Снова и снова. Бесплодные попытки постучать в резиновое полотно вместо двери… Я точно знаю, что кого-то из моих братьев нет в живых. Потому что душу съедает необъятное чувство потери, о которой я умудрился забыть. Будто кусок меня откусили вместе с воспоминаниями, но я чувствую этот кусок как самую настоящую живую плоть. Фантомные боли сводят с ума. Раф толкает меня локтем, я не реагирую, а секунду спустя на голову опускается его тяжелая рука. Привычный подзатыльник, и я даже почти не обижаюсь. Мы с ним — в канализации, ищем группу крэнгов, которую засек Донни. Брат злобно зыркает на меня и кивком головы указывает в направлении тоннеля, в который, я знаю, мы уже сворачивали. — Раф, я уверен, мы там уже были, — на всякий случай негромко говорю я. — А я уверен, что нет. У тебя же нет карты, так что иди за мной и помалкивай. Или выбери себе свой тоннель, раз такой умный. Под его шагами плескается вода, слава богу, дождевая, натекшая из решеток на поверхности, а не канализационная. Эти звуки касаются моих ушей ярко и отчетливо. Я чувствую, что куда бы мы ни пошли, за спиной Рафа мне будет надежнее, чем за любой стеной любого тоннеля… Я вижу, как медитируют все трое. Сидят в ряд с закрытыми глазами, на тренировке, на которую я опоздал. Интересно, если я сейчас дотронусь до всех по очереди, что я почувствую? Пустое пространство вместо одного из них? Рука пройдет через воздух, не столкнувшись с живой плотью?.. Кого-то определенно не существует. Я в этом уверен. Мы потеряли сенсея в битве со Шреддером — я это помню. И то, как сильно переживал потом, хотя с поддержкой братьев я пережил эту трагедию. Но когда мы потеряли… кого-то из них… боль была сильнее. И я уже не искал поддержки у остальных, потому что галлюцинации творили и творят со мной страшные вещи… Глаза Лео… Живые глаза ребенка. Он старше нас всех и взрослее морально, но только у ребенка могут быть такие глаза, как у него. Они так сочувственно, с болью смотрят на меня, как будто все понимают. Я сижу на кровати, у себя в комнате, которую больше не воспринимаю, как безопасный уютный уголок. Лео видит мою боль, делится своею, и его взгляд говорит больше, чем способны любые слова на свете. Я чувствую, как мое сердце замирает, дыхание останавливается, будто из воздуха откачали весь кислород. Он кладет мне на плечо руку, желтый свет от лампы придает его лицу еще больше горечи. Кажется, она сейчас разъест его, будто кислота. — Я понимаю, что ты чувствуешь… Нам всем тяжело, — я уже знаю, что он хочет сказать. — Это большая потеря. Но… я уверен, Донни готов был пойти на это и принял смерть с достоинством. Помогите… Его горечь просачивается сквозь меня, заполняет мою душу целиком, съедая меня изнутри. И я вспоминаю. Обвал в здании… Мигающие кнопки на каком-то сложном оборудовании… Панцирь и фиолетовые концы повязки… Донни остался, чтобы отключить установку, хотя уже тогда было опасно. Я видел, как прыгали его локти от быстрых движений рук, хотя вокруг было довольно темно. Его темный силуэт — на фоне мерцающего механизма. А когда громыхнуло, он обернулся, и я встретил его растерянный взгляд, но тем не менее от работы он не отвлекся. Даже когда по потолку пошли крупные трещины. Даже когда громыхнуло во второй раз, и здание начало рушиться катастрофически быстро… Я ошарашенно перевожу взгляд на руку Лео на моем плече и гляжу на нее, пока в ушах звучит чей-то оглушающий крик того дня, чей-то знакомый голос, хриплый, отчаянный, смутно знакомый. От этого голоса больно. Он напоминает мне о том, как не стало моего брата. Я кладу свою ладонь на руку Лео и крепко сжимаю ее, пока до избитого и оглушенного сознания не доходит, что под моими пальцами — живая плоть. Лео, наверное, больно. И я вспоминаю, что тот голос принадлежал мне. Я брожу по логову, не помня себя от боли и страха. Я помню, как первый камень попал Донни по голове, и он сломанной игрушкой рухнул на пол. Пару мелких камней ударились о его панцирь, крупный валун приземлился на его откинутую руку, раздавив ее, а потом всего его накрыло здоровенным куском бетона. Натекающая лужа крови под все еще сыплющимися обломками… Мы ничего не успели сделать. Я брожу по логову, не обращая внимания ни на что вокруг, прислушиваясь к многочисленным голосам внутри себя. Смутно до меня доходит, что периодически я натыкаюсь на Рафа, натыкаюсь на Лео, натыкаюсь на Рафа… Мы не разговариваем. Каждый переваривает утрату внутри себя. А в логове внезапно становится так пусто, будто здесь никто и не живет вовсе. Меня пугает ощущение того, что вот сейчас все правильно, хоть и немыслимо, невозможно в то же время. Вещи будто бы становятся на свои места, но с той же вероятностью это может быть очередной иллюзией. Я не знаю. Стены вопят вместе со мной, дверь, ведущая в комнату Донни, скалится тоской и одиночеством. Голодная, безразличная пустота. Мне снятся кошмары. Странные, необъяснимые, непонятные, настолько, что я даже не могу их описать. Все происходящее сливается в одну ужасающую бессмысленность, переливается, переплетается, растет и вспыхивает, угасает. В доме пахнет свежеиспеченным печеньем, а я снова пытаюсь быть собой… Раф отталкивает меня к стене, за секунду до того, как в воздухе мелькает фиолетовый лазерный снаряд. Как он только их разглядел? Мы бросаемся в разные стороны и по дуге приближаемся к кучке инопланетных андроидов, уворачиваясь от пуль. Мое оружие всегда при мне. Удар — и оно ломает шею роботу, а потом я хватаю его за железную руку и вырываю ее, попутно пнув пришельца в морщинистое лицо. Рядом — еще двое. Мы с Рафом управляемся за минуту… У меня снова болит голова. Лео выжидает момент и кидается мне навстречу, проскользнув мимо свистящих в воздухе нунчак и откидывая мою правую руку резким толчком на запястье. Катана проходит в сантиметрах от моего лица, и от такого поворота я машинально пячусь, делая два шага назад. Пытаюсь ударить брата ногой в живот, но он перехватывает меня, скручивает и утыкает носом в татами, заведя за спину обе руки. Бой окончен. Интересно... Это все тот же бой, в тот же день, или уже какой-то другой? Такое чувство, что от его начала и до конца прошло больше времени, чем кажется. — Ай… все, я сдаюсь, — скулю я. Лидер только усмехается… Я встречаю Лео и Рафа за ужином, завтраком, которые не готовил, захожу в лабораторию за бессмысленной таблеткой. Пусто. Даже не просто пусто — мертво. Днем сажусь за приставку и перед тем, как начать, какое-то время просто смотрю на джойстик. А потом включаюсь. Забываю обо всем и просто наслаждаюсь игрой, старательно прохожу миссии и, наконец, побеждаю главного босса, после чего делюсь своей радостью со всем логовом громкими криками. На вечерней тренировке — двое на двое. Мы слаженно работаем с Рафом, открывая друг другу слабые места противника, тесним Лео к стене, а потом меня отвлекает Донни и разбивает нас так, что каждому достается по одному. Его удары — мощные и настоящие, преимущество в росте дает ему преимущество в силе, а потому я полагаюсь на скорость. Мы спаррингуемся, пока мне не помогает Раф, на мгновение выведший из строя Лео и использовавший эту секунду мне во благо, и Донни неожиданно побежден. А потом мы вдвоем успешно одолеваем Лео. Победный хлопок ладонь в ладонь. Донни спрашивает: — Ты в порядке? Я гляжу на него и задумываюсь. Кажется, я опять забыл что-то важное. Яркие лампы в лаборатории горят, как и прежде, на письменном столе слабенько гудит включенный ноутбук. — В полном! Почему спрашиваешь? — Ты ведь замолк, так и не рассказав, чем закончился фильм. Я не помню, чтобы рассказывал ему о фильме… Рафаэль отжимается, балансируя на саях, упирающихся рукоятками в холодный пол, как на опоре. У него на панцире — Морозильная кошка, и вместе с ней мы считаем, не забывая в перерывах потешаться над занятым братцем. Двадцать семь, двадцать восемь… — Ты же сам предложил ее мне в качестве дополнительного груза! — недовольно причитает Раф в ответ на мои насмешки. Кошка мяукает в подтверждение. Неподалеку на диване сидит Лео и смотрит телевизор. — Да! А тебе что, слишком тяжело? — хихикнув, спросил я. — Было бы легче, если бы ты молчал! — Тогда я не буду молчать. Двадцать три… Правда, киса? Зачем облегчать тебе тренировку? — Стоп, сколько? Ты сбился со счета!.. Я помню, как умер Донни. Но глядя на него, такого же настоящего, как и всегда, перемещающего предметы, отвечающего на вопросы и способного свалить тебя с ног — убеждаю себя, что это был всего лишь сон. В следующий раз завтрак, который я не готовил, уныло колупают Раф и Донни. Я беру тарелку, накладываю мясное рагу и сажусь за стол, не произнеся ни слова. Меня моментально пронизывает воцарившаяся атмосфера, ведь в логове снова грозовые тучи. Ощущение потери, боли, чувство рухнувшего мира, обвалившейся Вселенной. Я отчаянно ищу то, что потерял, но найти не могу. Воспоминания разрывают мне голову, правдивые, возможно ложные, скрытые и жестокие. Я смотрю на Донни, просто прожигая его взглядом, но Донни есть Донни. Раф безучастно смотрит в свою тарелку. Нет, здесь не хватает еще одного. Четвертого… Донни ремонтирует Панцеробус в гараже, Раф подает инструменты. Вроде бы, все как обычно, но меня точат изнутри, колупают острыми, как бритва, когтями, небрежно, бесцеремонно. Раф встает и ударяется головой об открытую сбоку у нашего транспортного средства крышку, обронив при этом ругательство. Я улыбаюсь, почти смеюсь. Мне смешно… Я лежу на татами лицом вниз. Руки беспрепятственно опадают на пол и утыкаются в мягкие маты, я упираюсь ими и поднимаю себя, оглядываясь. Странно, только что, кажется, у меня был поединок с кем-то… Я собираю руки и ноги вместе и кланяюсь пустому додзё, так, как положено в конце спарринга… И вспоминаю… Мы выбирались со склада, Лео прикрывал. Я карабкался по ящикам к окну наверху, а внизу скопилось целое полчище фут-ниндзя. Я не мог оставить его одного. Я окликнул его… Лео приказал отступать. Раф вращает на сае металлическую голову робота и самодовольно усмехается… — Делов-то. Управились на раз-два! — он бросает ее прямо в меня, а я, отвлекшись, не успеваю поймать. — Эй! — голова попадает в плечо. Больно. — Смотри, куда кидаешь! — Сам виноват, если зеваешь! Что ты за ниндзя?.. Мое плечо болит. У брата хорошая подача. — Получше тебя буду, уж точно! — я с вызовом делаю шаг к нему и сжимаю кулаки. — Да как бы не так! — его кулак целит мне в лицо, и я хватаю его, блокируя обеими ладонями. Немного съезжаю с места от силы удара. Его кулак… Мои кисти скулят от боли, я чувствую его. Сжимаю, отказываясь отпускать, хотя Раф уже пробует его вернуть. — Эй… — он непонятливо смотрит на меня, пытаясь понять, в чем дело. Я не двигаюсь с места… Я хотел вернуться. Спустился на один ящик, понимая, что Лео один не выстоит, но в этот момент он рявкнул: «Уходи!». Десятки футов, чьи клинки плевались отраженным светом. Холодный танец смертельной битвы. А потом одна из катан вспорола Лео кожу на шее, вырвав брызги крови… Донни спрашивает: — Что тебе снится? Я снова слоняюсь по логову, я хочу кричать, просто упасть на колени и заплакать, проклиная этот мир. У меня больше нет сил бороться. Где правда, где вымысел? Что реально: мои воспоминания или то, что я вижу своими глазами? Я уже не могу думать. Боль утраты жрет меня, откусывая кусок за куском, и я снова вижу только двоих моих братьев. Хмурых, потерянных, таких же сломанных, как и я. До невозможности четкие картинки опадающего на колени Лео, заколотого со всех сторон клинками. Это ведь не может быть правдой. Почему я, а не кто-то другой? И когда я решил, что кто угодно справился бы с подобным лучше, я решаю поделиться со своей бедой… Я лежу на коленях у Донни, разбуженного мною посреди ночи. Наверное, он впервые видит меня таким — до крайности испуганным и слабым. Но тем не менее, его это не озадачивает, он накрывает меня одеялом и осторожно поглаживает по плечу, панцирю, терпеливо ждет. Мои руки около лица, цепляются за одеяло и ноги брата под ним. — Мне снится, как вы умираете… Раф остервенело терзает грушу, будто это она виновата в случившемся. Он бьет и бьет, вкладывая всю силу, не жалея себя, рычит от злости, а я стою в стороне и понимаю, что не могу просто подойти и поговорить с ним. Никому из нас это не нужно. — Черт! Как ты посмел так поступить, Бесстрашный?! На кого ты нас оставил?! И он останавливается, потому что сгорает. Беспомощно смотрит в никуда, понимая, что ничего уже не исправить… — Знаешь, у меня есть неплохое средство, — говорит Донни. — Сейчас заварю тебе успокаивающий чай, мне он всегда помогает. А потом, если захочешь, могу дать снотворного, чтобы ты быстрее уснул. Но главное — ты помедитируй, это гарантированно избавит тебя от негативных мыслей. — Хорошо. Просто… посиди пока со мной. Я цепляюсь за одеяло, под которым лежит мой брат, целый и невредимый. Обе его руки на месте, я ощущаю их на себе, а его душа не сломана, потому что он знает: никто на самом деле не умер. Я сосредотачиваю все мысли на его ладонях и ногах, которые ощущаю щекой. Донни — настоящий… Я пытаюсь медитировать в додзё, и в какой-то момент у меня получается. Я ощущаю потоки живого, вещи вокруг меня, их энергию, не открывая глаз, и чувствую, как мой дух очищается. Любые звуки как будто не существуют и одновременно воспринимаются очень остро, мое сознание оголяется, избавляется от оков. Галлюцинации — это всего лишь галлюцинации. Сны — всего лишь сны. Я чувствую, что рядом со мной кто-то есть, и приоткрываю глаза. Лео медитирует рядом. Мы медитируем вместе. Закрываю глаза, чтобы продолжить. Все ложное — не истина… Донни и Раф встречают Лео, вернувшегося с разведочной вылазки. Я отрываюсь от комикса, чтобы посмотреть на то, как они хлопают его по панцирю, когда Лео показывает добытый план строения логова Шреддера. Лезет на рожон, как и всегда, хотя нам настрого запрещает. Мы вчетвером — над столом, планируем новый рейд на главу клана Фут. Я не слушаю и смотрю на то, как мигает крохотная лампочка на холодильнике… Лео сидит в додзё немного впереди от меня, и я замечаю все того же жучка у него на панцире, когда мы заканчиваем медитацию. Он медленно перебирает маленькими лапками и ловит слабые блики на своей светло-зеленой спинке. Лео улыбается, глядя на меня. — Решил помедитировать? — спрашивает он. — Ага. Я встаю и потягиваюсь, разминая затекшие конечности. И пока Лео поднимается, чтобы сделать то же самое, я тяну к нему руку, сердце вновь замирает. Я видел, как наш лидер погиб… Пальцы не проходят сквозь воздух, они натыкаются на твердый панцирь. Живая кость, покрытая тонким слоем нечувствительной кожицы. Лео оборачивается и вопросительно смотрит на меня. — Не обращай внимания. Просто согнал с тебя муху… Я смотрю на то, как Крогнард расправляется со своими врагами, и по какой-то причине меня одолевает скука. Я даже не вникаю в сюжет. В висках болезненно пульсирует, и я думаю о том, сколько дней прошло с тех пор, как я рассказал Донни о кошмарах, думаю, как давно мы с Рафом били крэнгов, думаю, когда состоялся тот ужин в День рождения погибшего сенсея. И не могу вспомнить. В голове — каша, хотя медитация и в самом деле частично мне помогла. Но я не могу вспомнить, когда я медитировал… После тренировки остаюсь в додзё. Здесь всегда тихо, даже во время занятий, всегда гармонично и правильно. Здесь не хочется вести себя бездумно и неосторожно, хотя я умудряюсь. Лео, оставшийся на проработку ката, начинает неспешно повторять связки приемов, но в то же время остается открытым для разговора, я это вижу. Я уже решился спросить его о некоторых вещах, поэтому я это делаю. Лео, пожалуйста, помоги мне. Только ты один на это способен. — Я уходил из логова на прошлой неделе. Ты что, не помнишь? Мы ездили с Эйприл на дачу, там в лесу завелся мутант. — Правда? Ты нашел его? — Да, пришлось убить, хотя он умудрился задеть меня. Поэтому два дня отсиживался там. Я чувствую облегчение. Некоторые детали складываются в общий паззл. Я чудовищно рад, что все это так похоже на правду, в то, что он говорит, хочется верить до потери пульса. — А кто готовил завтрак сегодня утром? Лео останавливается и с удивлением оборачивается, подходит и с сомнением смотрит мне в глаза. — Майки, с тобой все в порядке? Ты здоров? — его рука ложится мне на лоб. Донни ставит химический опыт, наливая в стакан с прозрачным жидким содержимым сыпучее белое вещество из баночки, сделанной из темного стекла. Я наблюдаю бурную реакцию. Вначале раствор моментально окрашивается в желтый, а потом из стакана стремительно валит того же цвета густая пена, заполняя собой половину всего стола. Я удивленно гляжу на все это и спрашиваю разрешение у брата взять реактивы для розыгрыша… Я спрашиваю у Лео: — Это был я? Кивок. Я это делал? Да, наверное, я и правда это делал, хотя в голове — каша. И я уверен, что никогда раньше не готовил всех этих блюд, которые обнаруживаю на тарелке каждое утро. Я улыбаюсь Лео легко и безмятежно. Наверное, мои сны каким-то образом переплетаются с реальностью, чего я упорно не замечаю. И поэтому я принимаю их за галлюцинации. Может, у меня лунатизм? Или, как когда-то говорил Донни, проблемы с кратковременной памятью? Я говорю все это Лео, хотя очень не хочу его беспокоить, и он спрашивает, не ударялся ли я головой за последние дни. Но я не помню. Хотя нет, почему-то я уверен, что такого не было. Я невзначай краем глаза замечаю царапину на тыльной стороне своей ладони. Зажившую царапину. Царапину, которую получил в спарринге десять минут назад. Мы заканчиваем разговор, и я вижу, что Лео уже не помнит про него, хотя у него-то с памятью все хорошо. На его лице написано: «Все в порядке». И в принципе, я склонен верить своему старшему брату, особенно в подобных вещах… В следующий отрезок времени, когда я осознаю себя в «здесь и сейчас», Донни сообщает мне, что Рафаэль не выжил… Раф душит меня. Я чувствую его твердые плечо и предплечье, сдавливающие мою шею, пока Донни прорывается вперед. Захват у Рафа — настоящий, не выдуманный, хотя какое-то количество воздуха все еще проходит в мои легкие. Если бы это был настоящий бой, моя шея наверняка была бы уже сломана. Я цепляюсь за руки брата в попытке высвободиться… Донни говорит, что после прямого попадания лазерной пушки выжить невозможно. Что она превращает в пепел даже кости. И я вспоминаю… Раф меня душит. Мы соревнуемся в захвате флага где-то в глубинах канализации, и меня не может душить тот, кто уже мертв, хотя я прекрасно помню, как его насквозь прошил толстый фиолетовый луч. Рафа облепили крэнги, мешая ему двигаться, а потом все вместе рухнули в пропасть в полу. Его рука на моей шее — реальная, я чувствую это кончиками пальцев. В ней бурлит кровь, подпитывая напряженные мышцы, она позволяет мне дышать ровно настолько, чтобы не потерять сознание, но не иметь возможности освободиться из его цепкого плена. Я чувствую Рафа своим панцирем, он дышит воздухом, которым дышу я. Чувства перемешиваются, мысли сводят с ума… Я не знаю, когда это началось. У меня каждый день раскалывается голова, и я пытаюсь понять, кого из моих братьев больше нет на этом свете. Донни говорит: — Я пытался. Но… никаких шансов. Мы его потеряли… Я смотрю в его потухшие глаза и понимаю, что еще каких-то пару минут назад они горели, надеждой, жизнью, но сейчас все было кончено. Я помню зеленые глаза, полные искреннего неверия и удивления в тот самый момент. Раф до последнего был уверен, что выберется, но дюжину тяжелых роботов так просто с себя не сбросить. Я помню, как умирал Раф, которого я не нахожу в логове даже после тщательного осмотра в четвертый раз, хотя уверен, что еще совсем недавно его рука смыкалась на моем горле. Лео куда-то уносит саи, мне больно… Я не могу остановиться, хотя искать бесполезно, смотрю везде: под столом, в шкафчиках и холодильнике, на дереве в додзё, в его комнате, дрожащими руками отодвигая кровать… Ночные кошмары. Завтрак, который я не помню, чтобы готовил, и три черепахи за столом. Потерянные, горбатые, больше, чем обычно. Жуткая головная боль. Безумие. Кажется, меня все-таки сожрали. В один момент я не чувствую рук, будто их и нет вовсе, не чувствую ног, не чувствую тела, головы, души. От меня ничего не осталось. Каждый раз, когда я пытаюсь собраться в целого Микеланджело, что-то обязательно происходит, и я распадаюсь на куски, мельчайшие осколки. Я помню, как погиб Донни: его завалило камнями. Я помню, как погиб Лео: ему перерезали горло. Я помню, как погиб Раф: его насквозь прожгло испепеляющим лазерным лучом. Но этого не было. Потому что все они — реальны. Они помогают мне преодолеть страхи, они тренируются вместе со мной каждый день, и я ощущаю их физически, так, как никогда не ощущал ни один предмет. Они теплые, твердые, они двигаются, разговаривают, они надежные и непобедимые, потому что вместе мы — команда. Так просто нас не убьешь. Я иду к Донни, чтобы убедиться в этом, но он все еще не в себе. Сидит на стуле, смотрит в пол, его руки пахнут антисептиком. И я говорю: — Донни, все это сон… Забудь, — я неловко обнимаю его со спины, но это не мешает ему повернуть голову и ошалело на меня уставиться. Его глаза влажные, хотя слез не видно. Может быть… На самом деле мертв Раф? Возможно, мои воспоминания о нем ложны. Я почти верю в это, когда все наше убежище тонет в скорби весь уходящий день, когда я теряю остатки самого себя, хотя все вокруг становится так неправильно правильным, но утром… Лео читает нотации Рафу, Раф ругается с Лео, Донни пытается успокоить обоих и одновременно проснуться после бессонной ночи. А у меня опять болит голова. Но вся семья в сборе. Мы вчетвером пересекаем крыши, шутим, развлекаемся, перепрыгивая препятствия. Повторяем план по проникновению на склад Шреддера. Мы — команда. Действуем, как единое целое, нас не так просто убить. Лео объясняет каждому его роль, Донни объясняет принцип действия лазерной сигнализации, Раф фыркает и пытается абстрагироваться от речей нашего гения, я отпускаю шуточку по поводу предстоящей миссии. И все хорошо. Я готовлю завтрак: панкейки с медом, и на этот раз я хорошо это помню. Мы все — за столом, едим почти молча. Лео думает о предстоящей тренировке, Раф — о том, кому бы сегодня наподдать, а у Донни в голове крутятся шестеренки его нового изобретения. Я лишь пытаюсь угадать, но живыми мои братья думали бы о чем-то подобном. Потому что кто-то из моих братьев на самом деле мертв. Ощущение потери, заставляющее кричать от боли внутри себя, никогда меня не покинет. Я внезапно для себя хватаю за руки всех троих, для этого перегибаясь через стол, чтобы достать до рук Донни и Лео, тем самым обрываю начавшийся было привычный бытовой мелкий спор. Все смотрят на меня, а я чувствую три руки у себя под пальцами, живые, теплые, настоящие. И никто не пытается вырываться. Глаза Лео — живые глаза ребенка. Обеспокоенно-заботливый взгляд Донни. Яркие зеленые глаза Рафа, забывшие удивление несуществующего момента смерти. До боли похоже на реальность. Кто из них действительно меня видит? Потому что кого-то сейчас здесь нет. После чьей-то смерти мне стали мерещиться смерти остальных, я стал видеть то, чего нет. Только вот не могу вспомнить, кто именно это был… Все слишком сильно перепуталось. И я очень хочу верить Донни, хочу верить Лео, хочу верить Рафу, который после моей попытки заговорить на эту тему привычно шлепнул меня по затылку и сказал выбросить из головы всю эту чушь. Хочу верить в то, что наша семья — цела и невредима. Потому что, наверное, так и должно быть. Я сжимаю руки своих братьев и негромко произношу: — Парни?.. В нос попадает запах сырости…

* * *

Майки не знал, что на кухне никого, кроме него, нет. На самом деле, даже лампочка перегорела еще три месяца назад. Пустота. Три стула, пустующие уже давно, звенящая тишина в опустевшем логове. Пыль, которую никто не вытирает, мертвая кошка-мутант в морозильной камере, которую никто не кормил. Майки не помнил, как после проникновения на склад они наткнулись на засаду. Армии крэнгов и футов объединились для победы над общим врагом, и образовавшаяся армия просто не давала им прохода. Отделившегося раньше остальных от команды Рафаэля удалось обездвижить и поразить лазерной пушкой, за чем наблюдали все трое. Донателло бросился к пушке, внезапно обнаружившей себя таким чудовищным образом, однако и здесь была подготовлена ловушка. Донни даже не успел отключить установку, как его завалило, а шокированным до глубины души Леонардо и Микеланджело пришлось отступить под напором ниндзя. Они плохо понимали, что делают, но обуянный бесконечной злостью, наверное, впервые за свою жизнь, Лео смог сражаться с целой окружившей его армией… какое-то время, пока младший отступал. Еще на складе в сознании Майки что-то сломалось. Он вылез через окно и направился прочь, не думая возвращаться, потому что почти сразу решил, что загулялся, а братья ждут дома. На столе ползает крохотный жучок с зеленой спинкой, лениво приближаясь к пустой фарфоровой тарелке. Истерзанный комикс в углу кухни, пустые блистеры из-под таблеток, прошлогодний календарь на стене… Майки сжимает руки, лежащие на столе, и смотрит прямо, в пустоту, говорит: — Парни?.. Пообещайте, что никогда не позволите убить себя, — его слабый голос дрожит, но он все еще полон пустой надежды. Призраки прошлого отвечают ему глухой тишиной, прерываемой слабым постукиванием проезжающего вдали вагона метро.