Э, дядя

Паша пошёл вымыть руки, щёлкнул выключателем и перед его глазами предстала спина пацана, окружённая дымом сигареты. «А говорили — приличная школа», — усмехнулся про себя Паша. Он цокнул и направился к выходу. За рукав его тут же одёрнули: — Э, дядя, ты что, палить меня пошёл?  Пацан был треугольный. Пашка аж глаза вытаращил, чуть отодвинулся инстинктивно — то ли, потому что тот стоял слишком близко, то ли, потому что хотелось оглядеть этот треугольник полностью. Он был мультяшный: широкие плечи, узкие бёдра, худющие ноги. И голова. Она повторяла форму тела и тоже была треугольной. Торчащая копна чёрных волос, высокий и широкий лоб, удивительно длинное лицо, заканчивающееся чуть закруглённым подбородком. Сероватые глаза щурились, рот искривился в непонятной линии, а бледные пальцы так и не отпускали кофту Паши. — Чё? — уточнил последний. — Ты к директрисе собираешься идти? С каждой секундой Паша понимал всё меньше и меньше: — Слушай, я тут работаю, тебя трогать не собираюсь. Парень поднял брови, и, кажется, ужаснулся пуще прежнего: — Вы наш новый физрук что ли?  Паша хмыкнул, отмечая, как резво пацанчик перескочил на «Вы». Пашка решил этим воспользоваться: — Да, пацан. Я твой новый физрук, так что, если успеешь сдриснуть отсюда за пять секунд, не выдам тебя директрисе. Пацан округлил глаза, схватил рюкзак, валявшийся на полу, и след его простыл. Паша улыбнулся своему успеху.  В октябре школе понадобилось установить сценический свет в актовом зале. С Пашкой отправили коллегу, Колю. — Я Вам, Николай Игоревич, по телефону всё описала. — суетилась завхоз. — Вот по обе стороны и в середине красный, жёлтый и белые прожекторы. И будьте так любезны, посмотрите звуковую систему, там какие-то неполадки.  Когда они почти закончили, вновь пришла завхоз и слёзно попросила кого-то из мужчин прийти на репетицию концерта: — Мы же не знаем, как с пультами управления работать! А вы просто покажете нашему разбирающемуся в технике мальчику, и всё. Коля почесал лоб и с искренним сожалением отказался: — У нас с Анюткой-то годовщина! Вот Пашка наш одинокий волк, — Коля хлопнул того между лопаток: — поможешь Ларис Олеговне? Паша скривился, но Лариса Олеговна, судя по всему, решила, что дожидаться ответа не надо: — Ой, спасибо Вам, Павел огромное. Мы в долгу не останемся, — улыбнулась она. Паша вновь пришёл в школу через два дня. В дверях актового зала Пашка столкнулся с Ларисой Олеговной: — Павел, Вас там наш Мишенька ждёт. Хороший мальчик, — завхоз улыбнулась, огляделась по сторонам и загадочно добавила: — сын нашей Любови Михалны. Вот как раз к ней и бегу. Сами понимаете — директор наша. Внутри стоял «комариный писк». — Пацан, выключи микрофон, — жмурясь, крикнул Паша. Мальчишка на сцене повозился, стало тихо. — О, здорова, физрук, — обернулось на Пашку треугольное лицо. — Ты — Миша? — А ты — физрук? — видимо пацана очень задела их последняя встреча. Было начало ноября. На улице уже холодно, но ещё бесснежно. Пашка шёл от школы к своей припаркованной машине, когда услышал рядом громкие звуки. Он огляделся — между мусорным баком и строительным забором школьники стояли, образовав круг. Внутри — два пацана. Паша уж подумал, что их собираются бить, но не прошло и минуты, как толпа начала кричать и аплодировать, и школьники начали расходиться. Паша вновь направился к своей машине. — Э, дядя, — Пашку одёрнули за рукав. Ну просто дежа вю. — Чё, пацан? — Паша обернулся чтобы увидеть рассерженный треугольник лица Миши. Тот нервно оглядывался по сторонам. — Твоя тачка? — Миша дёрнул рукой в сторону Мазды. Паша нахмурился, но кивнул. — Добрось меня хотя бы до угла, — Миша перетаптывался на месте. — Еще чё? — хмыкнул Пашка, вырывая свою руку из лап школьника. — Да блин, я тебе заплачу, — Миша, как ребёнок, слегка притопнул ногой. Паша ухмыльнулся: — Вот уж спасибо, обойдусь. Машина радостно мигнула фарами, приветствуя хозяина. Паша только успел открыть дверь водительского места, как на пассажирское кресло плюхнулся школьник. — Э, пацан, вали отсюда. — Да, блин, не вытолкаешь же ты меня отсюда им на потеху, — Миша нервно мусолил в руках лямку рюкзака. — Именно так и сделаю, — без лишних размышлений произнёс Пашка и потянулся открывать пассажирскую дверь. Миша схватил его руку и сжал в своей прохладной ладони. — Пожалуйста, — глаза у Миши были серые, печальные, умоляющие. Паша нахмурился: — Только до угла. — Павел, прошу прощения за беспокойство, но это уже просто невыносимо. Снова в 34-й наркоманские оргии! Беспредел! Полиция скоро там пропишется. Поможете мне разогнать этих поганцев? — в полпервого ночи, как по часам. Сосед Паши снизу сдавал квартиру. Посуточно. И почти каждую субботу там устраивали вечеринки. Это не было бы такой проблемой, если бы в добавок к этому, почти каждую субботу к нему не совалась бы пенсионерка Александра Вячеславовна. Уже почти рутинное мероприятие для Паши: колотить в дверь, грозить полицией каким-то малолеткам, возвращаться к себе в квартиру. В этот раз всё также, только вот возвращаясь, у себя на этаже он заметил жавшихся к мусоропроводу троих девок и Мишу. Паша оглядел их: — Ну и что вы здесь забыли, молодые люди? Мишка на мгновение съёжился, потом мужественно выступил из толпы: — Ты нас, дядя, выгнал. Судя по всему, его мужества хватило лишь на пару секунд, потому что он вновь попятился к мусоропроводу. — Ребята, идите домой, — устало предложил Пашка. Школьники начали переглядываться, шушукаться. Возмущённо мыкнула одна девушка, две остальные стыдливо пожали плечами. Все замолчали. Немая сцена затянулась. Когда Паша уже был готов за шкирку выкидывать их из своего подъезда, одна девчонка промямлила: — Ладно, мы пойдём. Простите. Пашка обрадовался исчезновению проблемы и направился в сторону своей двери. Его схватили за рукав: — Э, дядя, — Миша слегка поёжился, когда Паша развернулся: — Чё, пацан? — Нам с Маней некуда идти. — И чё? Миша прищурился. Девушка за ним увлечённо разглядывала свои ботинки, опасаясь, видимо, поднять взгляд. — Идите тогда в ту хату обратно, — Паша вырвал свой рукав из лап школьника. — Там друзья Вовы, мы с ними только сегодня познакомились, они сказали, что меня пустят, а Миша пусть уходит, но я не хочу там одна, — выпалила девчонка. Паша поднял брови, вздохнул. — Домой идти мы тоже не можем. Ко мне нельзя, к Мишке нельзя. А к Вике только одну девочку можно было, и она с Олесей ушла, — Маня говорила уже всхлипывая. Паша потупил взгляд. Женские слёзы его всегда загоняли в тупик. — Ладно, идите сюда, — измучено произнёс Паша, через пару мгновений добавил на всякий случай: — оба. Пустив школьников в свою квартиру, Паша наказал им ничего не трогать, предупредил, что чутко спит и закрывает дверь на сигнализацию. — Ну что, ребята. Могу предложить девушке раскладное кресло, а в вашем распоряжении, молодой человек, просторнейший пол, — Паша достал девчонке комплект постельного белья. — Да ты серьёзно?! — Миша возмущённо вскинул брови. — Если что-то не устраивает, милости прошу ночевать на улицу, — буркнул ему Паша. Миша скорчил гримасу, но на всякий случай сделал это в пол оборота. Видимо, не был готов бросить вызов судьбе. Пашка проснулся от того, что Маня жалобно скреблась к нему в комнату, слезливо умоляя выпустить её из квартиры. Умывшись и поставив чайник, Пашка тут же растолкал Мишу: — Давай, пацан, тебе пора уже валить. Мишка что-то невразумительно промямлил, поплёлся в ванную. Не прошло и минуты, как он выскочил оттуда, словно ошпаренный: — Блин, совсем забыл, вчера пролил вино на джинсы. Красное! — Миша поджал губы: — дядь, дай сменную пару какую-нибудь, меня мать заживо сожрёт, если увидит. — Еще чё? Мишка притопнул ногой, словно дитя: — Да что ты жадный такой, отдам я их тебе. Ну дядь, чё ты. Паша вздохнул, оглядел школьника: — У меня твоего размера не найдется, — пробубнил Паша, но пошёл обыскивать шкаф на предмет штанов. — Пацан, чё у тебя за фигня постоянно происходит? — Пашка протянул Мише джинсы. Тот нахмурился: — Какая фигня? — Да то куришь в толчке, то обязательно свалить на тачке из школы, то тусишь с какими-то непонятными людьми и нельзя вернуться домой. Заляпал вот штаны. Какая-то фигня. — Ну, — Миша широко распахнул глаза, пялясь на Пашу. — Фигня эта называется моей жизнью вообще-то. Пашка хмыкает: — Нда, херовая жизнь у тебя. Миша обводит его взглядом: — От тебя это слышать просто смешно. В середине декабря школе вновь понадобились услуги Паши. Он уже шёл к воротам, когда его одёрнули за рукав: — Э, дядя. — Чё, пацан? — Вот тебе джинсы отдаю. Спасибо, что выручил тогда. Миша был в красной пуховой куртке, чёрных узких штанах, низких кроссовках (хоть на улице и было -15). Пашка ухмыльнулся, забрал свои вещи. — Слышь, — окликнул его Миша, когда он уже собирался уходить. — Я вот чё подумал. — Миша теребил лямку рюкзака. — Короче, тут у Глебаря концерт намечается. Для своих вход всего сотка, я могу для тебя организовать, если хочешь. Паша вылупился на него. Миша смотрел с ответ. Паша не понял, что им двигало, когда он ответил, подняв бровь: — Раз организуешь, давай. Когда? Конечно, уверенности поубавилось, когда вечером в субботу у Паши в машине сидело четыре несовершеннолетних существа. Маня, знакомые с его мусоропроводом Олеся и Вика, и несменный Миша. — Давай стартуй, — буквально потирал руки последний. — Рулим в Брюхо! Кто-то из девочек сзади пискнул. Друг о друга ударились бутылки женского пива Эсса. Миша чокнулся с рулём Пашкиной Мазды. Бар-клуб Брюхо располагался на окраине города, в здании старого завода. Им навстречу вышел высокий, худой парень. — Здарова, Мих, — он пожал руку Мише. — Там наши пацаны стоят, ты знаешь, всё как обычно: покричать, попрыгать, громко петь. — Парень понизил голос: — И девочкам скажи, — он кинул быстрый взгляд на Пашу. — Ну ты понял. Мишка рассмеялся. — Это дядя Паша. А это Глеб. — представил их друг другу. –Не боись, когда мы тебя подводили? Глеб хмыкнул: — Да почти каждый раз. — Иди, распевайся, — со смехом произнёс Мишка. Когда Глеб ушёл, Миша наказал Паше «тусоваться на полную катушку» и предупредил, что Вика кинет на сцену лифчик. — Неужели это срабатывает? — усмехнулся Паша. — Каждый раз. Удивительно, но похоже эффект толпы действительно работал. Все прыгали под громкую музыку, кричали строки из песен, а когда Вика бросила Глебу лифчик, все просто слетели с катушек. Кажется, какие-то девчонки решили последовать её примеру. Всеобщее безумие подействовало даже на Пашу, который не мог устоять на месте и даже выучил пару строк из припевов песен. — Ну что, Мань, ты с нами? — спросил Миша, когда пришло время возвращаться обратно. — Мишенька, я к Вике, Олеся же к Косте ушла. — Ну ничего, мы с Пашком не заскучаем. Паша поднял бровь, но ничего не сказал. На утро Паша растолкал развалившегося на кресле Мишу: — Вали давай. Миша уже одетый стоял у двери, когда спросил: — Какие планы на Новый Год? Паша нахмурился, но ответил: — Пока не знаю, к родителям поеду, наверное. — Дай-ка свой номер. — Это ещё зачем? Миша прищурился. — Да нас с девчонками на дачу праздновать зовут. Не можем же мы без дяди поехать. Было бы глупо отрицать, что Паше с ними было не весело. Наверное, поэтому, на сообщение от Миши: «ну что, поможешь несовершеннолетним закупиться алкашкей», Паша ответил вопросом «когда».

***

Подростки. Толпы подростков. Паша никак не мог понять, каким образом такое количество людей вместилось в не столь большой загородный дом. — Надо забить себе место для сна, — провозгласил Мишка, уже вскарабкиваясь по лестнице на второй этаж. Паша сомневался, что остались какие-то свободные комнаты, но последовал за ним. И действительно, как и следовало ожидать, почти за каждой кроватью, кинутым рюкзаком или курткой, был закреплён хозяин. Оставался раскладной диван, стоящий буквально посередине коридора: — Шик! — Миша бросил туда свой рюкзак. Паша нахмурился, нигде не заметив шика. Он уже всерьёз подумывал всё бросить, вернуться в город и отпраздновать Новый Год одному, когда Мишка дёрнул его за рукав, заставив наклониться ухом к его губам: — Олеся-то с Костяном будет спать, а вчетвером здесь нормально разложиться можно. Пашу, конечно, это мало успокаивало. И оказалось, что нормально разложиться смог только сам Миша. Тот, порядочно напившись, ушёл спать первым. Уже к утру, когда Паша решил прилечь, он обнаружил на разложенном без постельного белья, одеяла и подушек диване, прижатых друг к другу Вику и Маню, и распластанного Мишу, которой всю оставшуюся ночь локтем утыкался Паше в рёбра.

***

Оказалось, в одиннадцатом классе школьники очень много тусуются. — Ты так удивляешься, будто сам в школе не учился, — сказал ему на одной из последующих посиделок Миша. — Учился, но давно, и не в выпускном классе. Я ПТУ заканчивал, а там такой контингент был, с ними не очень-то хотелось в одном классе сидеть, не говоря уже о том, чтобы на добровольные тусовки собираться, — разоткровенничался Паша в ответ. — Да ты и с нами-то не слишком желанием горел где-то время проводить. Действительно, Миша был прав — Паша и сам не заметил, как быстро он влился в их компанию и теперь, вместо того чтобы разгонять, за них вступался. Вместо того чтобы раздражаться над глупостью, смеялся над шутками. Вместо того, чтобы одёргивать руку, иногда её протягивал сам. Паша молчал. С утра, когда Паша проснулся и обнаружил себя одним в комнате, он умылся и направился к первому этажу. Мишу в тисках держал Глеб. Напротив них с выражением лёгкого недоумения на лице стоял Костя. Чуть поодаль, сидела, положив голову в ладони Олеся. Ей настойчиво что-то шептала Вика, а Маня отвлечённо кивала, оглядываясь на Мишу. Вика обернулась на лестницу: — Мишенька, там Паша. Миша дёргано повернулся к нему. — Глеб, отпусти. Мы уезжаем. В машине никто не разговаривал. Паша даже не решился включить музыку. Изредка издавались тихие всхлипывания с места Олеси. Девочки все ушли к Вике. Мишу слегка трясло. — Что там произошло? — тихо спросил Паша, с опаской глядя на Мишу рядом. Тот молчал. Паша уж было решил, что он не станет с ним разговаривать, когда Миша хрипло ответил: — Он ударил Олесю. Этот ублюдок её ударил. — И ты решил ударить его? — Я решил сломать ему челюсть. Только мне этого сделать не дали. В другое время Паша бы посмеялся над этим. Кому Миша может сломать челюсть? Но тот был слишком взвинчен, так что Паша молча тронулся с места, подвёз Мишу к дому и уехал.

***

Как-то Миша без предупреждения пришёл к Паше домой с шестью бутылками пива. — Всё твоя Эсса, — ухмыльнулся он. — Тебя девчонки до добра не доведут. Миша прищурился: — Ты не понимаешь. — Не понимаю, — согласился Паша. — Они мои лучшие друзья. — Миша смотрел куда-то под ноги, теребил лямку рюкзака. — Мы с Маней в одном роддоме родились. Нас даже назвали Маша и Миша, чтобы дружили. А с Олесей и Викой в детском саду познакомились. — Да это понятно. Но вот Глеб — вы же тоже дружите. Но ты очевидно девочек больше выделяешь. И такие отношения у вас, ни намёка на романтику. Они тебя Мишенькой называют, будто в детском саду и остались. — Девочки… Нет. Именно Маня, Вика и Олеся, они всё понимают. Им не нужно ничего объяснять. И они всё чувствуют, — Миша кинул взгляд на Пашу, и с необъяснимой ему храбростью провозгласил: — И я ради них сделаю всё.

***

Паша даже не заметил, как наступила весна. В школе он бывал реже, но всё чаще виделся с Мишей. Теперь он часто приходил к Паше один, оставался у него после любых тусовок, которые заканчивались позже десяти вечера. И почти каждые выходные они тусовались то по дачам, то по квартирам. Миша, казалось, знал о Паше всё. А Паша знал о Мише многое. Миша жаловался ему на нехватку времени для подготовки к экзаменам, на то, что мать давит, настаивая на поступлении в тот институт, который хочет она. Жаловался, что Олеся стала отдалятся, и, похоже, вновь общается с ублюдком-Костей. Странно, но Паше это было интересно. Миша был ему интересен. Он не курил, но был готов задымить в школьном туалете, чтобы доказать кому угодно, что мама-директор для него не стоп-сигнал. Казалось, этот факт только двигал его на всякие безумства. Он часто жаловался, что в Мане слишком много ребёнка, Олеся падка на любое проявление внимания от противоположного пола, а Вика никуда не собирается поступать и отвлекает его от учёбы, но впадал в ярость, когда кто-либо их оскорблял. Миша казался всё менее и менее понятным каждый раз, когда Паша узнавал о нём что-то новое. И это захватывало Пашкин дух.

***

Началась череда дней рождений. В начале апреля один за другим стали совершеннолетними Миша и Маня. — Я же говорил, что мы в одном роддоме родились. Вообще разница в возрасте у нас формальная. Я родился в пол одиннадцатого, а она в час ночи следующего дня. Праздновали они у Глеба в квартире, на выходных, когда его родители уехали на дачу. С подарком для Мани у Паши не возникло проблем. А вот с подарком для Миши он весь извёлся. Когда уже думал забить на всё и купить пену для бритья, ему позвонила Вика: — Будешь скидываться на стол для песочной анимации? — прежде чем Паша успел задать какой-либо вопрос, она продолжила, — он об этой штуке чуть ли не с детства мечтает. Любовь Михайловна ему такое в жизни не подарит. — И сколько он стоит? — Там разные есть, под наш бюджет за пять подходит. Простенький, конечно, но уверена — он будет в восторге. — Сколько стоит самый хороший? — Паше почему-то захотелось сделать Мише подарок, от которого у него загорятся глаза. Эффект от полученного был феерическим. Миша оглядывал то стол, то тех, кто его ему подарил. Паша улыбался, думая, что это стоило любых денег. Паше казалось, он навёрстывает упущенные школьные годы. Смеётся над глупыми одноклассниками, даже дрожит от экзаменов. Переживает за ребят, за Мишу. Вика зовёт всех перекурить, уводит даже Маню под предлогом того, что та обязана попробовать сигарету в свои восемнадцать, пусть даже в первый и последний раз. Паша с Мишей остаются на кухне одни. У именинника расширены от алкоголя зрачки, он действует чуть приторможенно, говорит медленнее, чем обычно: — Спасибо, Паш. Очень приятно, что вы так обо мне подумали. Что ты… — он протягивает руку к руке Паши. У того замирает сердце. Он просто смотрит на Мишу. — Я знал, что ты такой. Паша не понимает о чём он говорит. Не отрывает взгляд от Миши, от его расширенных зрачков.

***

Через несколько недель наступил день совершеннолетия Глеба. Тот созвал кучу людей и собрал всех на даче, любезно предоставленной ему родителями на выходные. Паше на следующий день надо было выйти на работу, поэтому он не пил. А вот Миша, похоже, решил уйти в отрыв. Паша никогда не видел, чтобы тот вливал в себя столько алкоголя. Конечно, это не прошло безрезультатно. Не было и часа ночи, когда Миша начал учащённо бегать в туалет. Он не стоял на ногах, был не способен сосредоточить взгляд на одной точке, его клонило в сон. Паша отвёл его в комнату, почти положил на кровать. Миша одёрнул его за рукав: — Э, дядя, — звучало крайне неубедительно, язык у Миши заплетался. — Чё, пацан, — с усмешкой взглянул на него Паша. Мишу передёрнуло, он неуклюже поднялся, побежал в направлении к туалету. Они вдвоём лежали в кровати. Не спалось. Паша повернулся к Мише. Тот тоже не спал. Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность. Паше нравилось смотреть на Мишу. Он замечал это раньше, исподтишка наблюдая, как тот общается с девчонками. Паша привык к его треугольному лицу, чёрной копне волос, серым, зачастую прищуренным глазам. Он вроде казался всё реальнее каждый раз, когда они виделись и всё менее человеческим, каждый раз, когда они общались. Миша положил свою ладонь на ладонь Паши. Паша сжал руку Миши. Тот чуть шире распахнул веки. Хотелось быть ближе. Хотелось исчезнуть. Хотелось прижаться. Хотелось не быть в этой комнате. В этой кровати. Не держать свою ладонь в ладони другого. Хотелось отмотать время. На целую вечность. Назад. Вперёд. Миша резко встал и убежал из комнаты. А когда вернулся, Паша уже спал. Девочки оставались на даче у Глеба на вторую ночь. Паше надо было работать. А Миша просто сказал с утра: — Поехали. В машине они молчали. Вроде даже не смотрели друг на друга. В голове царила оглушающая пустота. Когда Паша остановился, Миша его коснулся. Тронул, но не отдёрнул руку. Они снова смотрели друг на друга. Снова так долго, так вязко. Так безмолвно и спокойно. Паша рассматривал Мишу: чёрные пушистые брови, бледно синеватая кожа. Хотелось провести пальцами по его лицу. Хотелось, чтобы его здесь не было. Паша нахмурился, Миша прищурился, отшатнулся и, не попрощавшись вышел из машины. Паша не двигался ещё какое-то время, продолжая сидеть и смотреть на пассажирское сидение. Они не общались долго. Вотсап настойчиво молчал, а Паша всё чаще включал мобильный интернет без особых на то причин. Писать Мише он не хотел. Чего он хотел? Смотреть, касаться и смотреть ещё. Глупо. Паша с раздражением сунул телефон в карман. Когда казалось, что вот-вот и Паша разорвётся на кусочки, пришло сообщение от Миши: «на выходных к Глебу идёшь?». Хотелось взглянуть на Мишу. От этого было странно паршиво. «Иду». — Привет, Паш, — Олеся подошла во дворе Глеба: — слушал новый альбом? Паша вскинул брови. — Да не переживай, я тоже только одну песню слышала пока. Сейчас я Мишке позвоню, может вместе послушаем. А то на тусовку в честь альбома, не зная, что за альбом — нехорошо заявляться. Подошла Маня, потом Миша с Викой. Они что-то оживлённо обсуждали, потом Миша дёрнул её за рукав. Она замолчала. — Пойдёмте, — прищурился Миша. — Всё равно он эти песни по десять раз прокрутит, прежде чем чьё-то мнение услышать. — Только давайте за алкашкей зайдём, а то без этого слушать невозможно, — хохотнула Вика. Миша оказался прав. От нового альбома уже трещала черепная коробка. Почти вся квартира была наполнена дымкой кальяна. Вика с Мишей почти всё время сидели где-то отдельно. Паша раздражался, пошёл умыться. В ванной комнате был Миша. Он, наклонившись над ванной, умывал лицо. Паша закрыл дверь, шум тусовки стал чуть менее оглушающим. Миша резко разогнулся, посмотрел на вошедшего: — Как тебе песни, нравятся? Паша не ответил. Миша подошёл к нему, схватился за Пашкин рукав, лицо его блестело от капель, зрачки были заметно расширены. Он отпустил рукав, взял Пашу за руку, потупил взгляд. Паша смотрел на него. И Паше хотелось, чтобы Миша смотрел на него в ответ. Внутри что-то трепетало. Сжималось и разжималось, и от этого шли круги перед глазами. Миша вскинул голову. Посмотрел на Пашу с какой-то жалостью, горечью. Паша не понимал. Миша отпустил его руку и вышел. Паша вновь остался стоять один, вглядываясь в пустое пространство перед собой. На кухне за столом сидели Олеся, Маня и Глеб. Последний встрепенулся, рьяно мотая головой на утверждение Олеси: — Ты или туши все к чёрту, или подкидывай дров, — Глеб даже подскочил: — в английском есть такое выражение: «sink or swim» — дословно «тонешь или плывёшь». Нельзя просто быть в воде. Либо одно, либо другое, — Глеб слегка пошатнулся, осел на табуретку: — Типа нельзя стоять на месте. На самом-то деле вся жизнь — движение и всё постоянно меняется. Мы, просто не замечая, подстраиваемся. Но часто приходится принимать решения и нельзя пускать на самотёк, потому что пустишь — от тебя утечёт. Всё по той же причине вечного изменения. А есть аспекты жизни, где нельзя быть пассивным, брать дело в руки, если тебе оно надо. — Мы творцы своей жизни, да, — тихо согласился Мишка. Паша вздрогнул, он не заметил его появления. — И иногда нельзя «просто жить». Надо просто участвовать в собственной жизни. Не быть сторонним зрителем. — Да, Мих. Давай за то, чтобы всегда бороться, никогда не мириться с происходящим и брать от жизни всё, чего нам хочется, — Глеб поднялся, протягивая свой стаканчик к Мише. *** После тусовки у Глеба Миша с Пашей не общались около месяца. У Паши была работа в школе. Он даже смотрел расписание одиннадцатых классов, пытаясь подгадать время и место, где можно было бы столкнуться с Мишей. Но его нигде не было. Или Паша просто плохо искал. Иногда казалось, что он уже начал привыкать к такому формату жизни. В конце концов, сколько он так существовал до появления школьников. Но потом накрывало. Паша много думал, но сам не знал о чём. Когда он в очередной раз обнаружил себя пялящемся на пустое пассажирское сидение, не выдержал, открыл вотсап, открыл их переписку, написал: «Миша». Какое же жалкое он существо. Тем же вечером раздался звонок в дверь. Миша. С шестью бутылками женского пива Эсса. Паша смотрел на него. — Я пройду? — Миша тепло улыбнулся. Пожаловался на расписание экзаменов. Сказал, что Олеся, наконец порвала с ублюдком-Костей, а Вика поцеловалась на одной тусовке с Глебом и тот начал за ней ухлёстывать, даже песню ей посвятил. Но Глеб собирается поступать в другой город, а Вика так никуда и не хочет идти учиться. Сам Миша собирается идти работать, накопит денег, пойдет учиться туда, куда хочет. — Мне до одиннадцати дома надо быть, — сказал Миша. Внутри у Паши всё сжалось. В голове клубок мыслей, и ни одну из них он не мог выудить. Молчал. — Ладно тогда, — вздохнул Миша. Он оделся, похлопал по карманам. Паша не сводил с него взгляд. — Ну я пошёл, — Миша потупил взгляд, развернулся к двери. Вышел. Пашу что-то дёрнуло изнутри. Он вскочил, распахнул дверь, рванул на лестницу: — Миша! — тот не успел уйти далеко. Повернул голову, приоткрыл рот. Стоял на месте. Паша пошёл обратно в квартиру. — Э, дядя, — Миша схватил Пашку за рукав. У Паши перевернулось сердце, спустилось в пятки и прыгнуло обратно. Каким же он оказался трусом. — Чё, пацан? — Паша понимал на что оборачивается. И понимал, как сильно он этого хочет и в то же время этого боится. Миша близко. Паша не шевелится, боится пошевелиться. Миша ждёт. Не щурится, не топает ногой, не мусолит ничего в руках. Внимательно смотрит на Пашу. А Паша смотрит в ответ. Сколько времени проходит, когда Мишка прикрывает глаза, а Паша наконец набрался храбрости придвинуть своё лицо к лицу Миши? Сколько времени проходит, когда они прерываются, чтобы сделать глубокий вдох и вновь начать целоваться? Вспоминая их знакомство в последствии, Паша долго ломал голову, над тем, как он умудрился не заметить такого Мишу. Весёлого, нежного. Своего. Как он умудрился так долго с ним общаться и так его и не поцеловать. Он отказывался размышлять над тем, что бы было, если бы Мишка однажды не позвал его на концерт. Что бы было, если бы Паша не впустил его в свою квартиру, не одолжил бы ему джинсы. Что бы было, если бы Миши не было? Что бы было, если бы Миши не было в его, Пашиной жизни? Они смотрят друг на друга по-другому. Мишка будто с гордостью, с восхищением. Паша плохо читает эмоции. Но Паша хорошо знает, что Миша рядом. И треугольник его лица кажется Паше самой лучшей геометрической фигурой на свете.