***
— Твои друзья мертвы, Грейнджер. — Я тебе не верю. — Да? И почему же? — Потому что, Малфой. Если бы это было так, Волдеморт бы уже показал мне их. — Да... ты права. Он бы бросил тебе это в лицо, а затем лично убил бы тебя.***
Она повсюду. Это на самом деле невозможно, но все-таки она п о в с ю д у. Ее грязные, спутанные волосы. Ее грязная кожа. [Ее грязная кровь.] Ее безобразные, и разодранные, и грязные маггловские джинсы. Ее порванная майка и запачканный жакет. Ее глупая, почти наивная храбрость. Ее слепая отвага. Проклятая гриффиндорка. [Не в буквальном смысле, нет.] Он окинул взглядом холодную пустую комнату — уютную и чистую. И слишком непохожую на ее комнату. [Камера в подземелье фамильного особняка.] Но такую же темную. [Он старается не открывать шторы.] Такую же холодную и столь же пустую.***
— Готова заговорить, грязнокровка? — Когда ты уже придумаешь новое оскорбление, Малфой? Это порядком устарело. — Оно никогда не устареет, Грейнджер. Оно вырезано на твоей руке, помнишь? Молчание. — Все, что от тебя требуется, — это рассказать о расположении вашего штаба. Возможно, я сделаю исключение и освобожу тебя. — Никто не свободен, теперь уже никто. Молчание. — К тому же, ты умен. Ты должен все понимать.***
Он не мог есть. Он почти не спал. [А если и спал, то видел дурные сны. Кошмары.] Он чувствовал себя подобно умалишенному зомби — живущим, но в действительности не живым. Понимаете? Это как смотреть и не видеть. Слушать и не слышать. Быть лишь тенью себя прошлого. Возможно, все дело было в войне. А может, это просто жизнь. Ведь люди меняются, верно? Все меняется. И все-таки ничего на самом деле не изменилось. Потому что до сих пор бушует война и люди по-прежнему сражаются, и умирают, и плачут, и к р и ч а т. И несмотря на то, что он более не является частью этого — бесхребетный трус, беглец — он все еще может видеть это каждый день. В своих кошмарах. На своем постаревшем лице; лице парня, которому всего восемнадцать, а он выглядит намного старше. Война взяла с него свою плату. Бессонные ночи. Бесконечные дни. Пролито столько крови. Потеряно столько жизней — многие из них забрала его палочка. Забрать чью-то жизнь — это так легко. Всего два слова. А в а д а К е д а в р а. Остальное было труднее, но лишь вначале. Наблюдать, как огонь угасает в их глазах. Ожидать, что они встанут и уйдут, а затем вспоминать, что им никогда больше не представится такого шанса. Но, как и в большинстве случаев, совершенство приходит с практикой. Он достиг совершенства. Он этим наслаждался. Это было подобно контролю, а контроль — это власть, а власть — это сила. Но затем каким-то образом он лишился и власти, и контроля… а она все еще обладала силой. И он завидовал ей. Ненавидел ее.***
[Он нависает над ней. Его правая нога — между ее колен. Она лежит на спине. Она не вырывается, не отшатывается, не вздрагивает, как ей бы следовало. Она не отворачивает от него своего лица, как он того ожидает. Она не закрывает глаз, но она и не впивается в него взглядом. Она просто смотрит.] — Давай, Грейнджер, начинай умолять. Моли меня остановиться, ты же хочешь этого. Моли, чтобы я не причинил тебе боли. — А тебе бы этого хотелось? — Если я захочу, то смогу сломить тебя. — Так сделай это, тебя никто не сможет остановить. — И тебе не страшно? — Я не первая, Малфой, и вряд ли стану последней. [Он был ошеломлен обреченностью ее ответа. Он поднялся на ноги, оставив ее лежать полураздетой на полу подземелья.] — Что-то не так, Малфой? Не можешь изнасиловать ту, что не станет молить о пощаде? — Да пошла ты, Грейнджер. Я просто не хочу быть запятнанным твоей грязью. — Ты уже замарался.***
Она обладала той силой, с которой нельзя было не считаться; даже в ее темные времена. Даже сейчас. Ей всегда было, что сказать; но каждый раз это было то, что никто не хотел слышать. Она снова и снова жертвовала собой, — своим телом, своим разумом, своей душой — чтобы обезопасить друзей. [Идиотская храбрость. Слепая отвага.] Если бы она была со Слизерина, как он, то пожертвовала бы ими ради своего спасения. Ей было безразлично, что ее ждет. Так с чего бы ему беспокоиться об этом?***
[Она не умоляла его прекратить пытку, которой он ее подвергал. Она не пыталась его уговаривать. Но она кричала, потому что крик — это химическая и биологическая реакции, и она, возможно, не могла ему противиться. Оглушающе громкий крик. И часть его наслаждалась им.] — Каково это, Грейнджер? Знать, что никто не услышит твоих криков? — Один человек все-таки услышит. — О, и кто же это? — Ты. До этого момента.***
Он ненавидит ее правоту. [Она всегда права.] Он ненавидит, что ему приходится отправляться спать и просыпаться от ее криков в голове. Он ненавидит, что ее крики — это все, что он помнит. [Он слышал довольно людских криков, но все они звучали одинаково. Ее же крик иной.] Он ненавидит, что, несмотря на то, что ее здесь нет, он может ясно слышать ее крики. Словно она в этой же чертовой комнате. [Он старается игнорировать тот факт, что, возможно, так оно и есть.]