Ни слова о любви

Брок/Стив, Стив/Брок. Брок любит Стива. Запал сразу же, как увидел, сначала страдал молча, потом стал подбивать клинья – как результат, стали встречаться. Стиву Брок симпатичен и не более того, ни о каких пылких чувствах речь не идет, но он устал быть один, а тут такой вариант. Брок об этом знает, делает вид, что его все устраивает, лишь бы быть рядом, но в душе всякие страдашки. На очередной миссии Брок и СТРАЙК попали под газовую атаку, у бойцов стандартные симптомы отравления, а вот на Брока газ подействовал своеобразно – он перестал испытывать эмоции: не злится, не ругается, не выходит из себя, но при этом и не радуется ничему, ну и само собой, что к Кэпу чувства как отрезало. Равнодушие ко всему окружающему (и всем). Со Стивом они расстаются. Стив поначалу вроде как испытывает облегчение (потому что совесть давно грызет, что он просто использует влюбленного человека), потом начинает скучать по повседневной мелкой заботе со стороны Брока, по прикосновениям и сексу, по нему всему, такому, каким он был раньше. Постепенно приходит осознание своих чувств. Теперь нужно "оттаять" Брока)) Как – на усмотрение автора) ХЭ. Кинки: любовь/равнодушие, осознание своих чувств, завоевание любимого человека, забота, нежность. ____________________________________________ Ни слова о любви! Но я о ней ни слова, не водятся давно в гортани соловьи. Там пламя посреди пустого небосклона, но даже в ночь луны ни слова о любви! Б. Ахмадулина *** Брок Рамлоу вызывал в Стиве смутные, запутанные, неясные чувства. Его интерес — жадный, по-животному неприкрытый, будто поднимал внутри горячую волну, прокатывавшуюся от паха до горла, едва не заставляя краснеть. У него темные, жаркие глаза, чуть дикие, насмешливые, и очень подвижная мимика. Стив насчитал с десяток разных выражений, открытым текстом говорящих об отношении Рамлоу к происходящему, даже если тот молчит. Это странно, сам Стив долго учился следить за выражением лица, и сбивается, только если не находит слов от шока или возмущения. Рамлоу же, похоже, было все равно, что о нем подумают. Наверняка он считал, что “мнение с лица” убирать не обязательно, а вслух высказывался редко. Вот и сейчас, вымотанный до последнего предела тяжелой операцией (даже Стив устал, что уж говорить о не усиленных сывороткой организмах), Рамлоу сидел в пассажирском кресле джета напротив него, прислонившись виском к переборке, и лениво рассматривал его из-под опущенных ресниц. Откровенно любуясь. Стив чувствовал его взгляд всей кожей. Как тот медленно скользил от шеи к груди, животу, ниже. Задержался на ширинке, между широко расставленных ног, так, что захотелось их сдвинуть, прикрыться щитом. Взгляд ощущался, как точка лазерного прицела. Как горячий луч, прожигающий одежду. Рамлоу молча дернул уголком рта, заметив, что от Стива не укрылся его интерес, и наконец закрыл глаза. До Нью-Йорка оставалось лететь еще пять часов, и Стив позволил себе задремать. *** Рамлоу время от времени касался его, будто невзначай, и Стив сначала списывал эти прикосновения на привычку людей в новом веке так открыто проявлять свою симпатию, но потом обнаружил, что прикосновения — почти табу. За любое из них, хоть немного выходящее за рамки общепринятых норм, можно получить иск о домогательствах. И это странно. Это до того странно, что Стив не сразу понял подтекст поведения Рамлоу. То есть… они же оба мужчины. Откуда тот узнал? Как обнаружил в Стиве ту червоточинку, изъян, который не исправила даже сыворотка, видимо, не сочтя тягу к своему полу болезнью, что бы там ни говорили доктора в тридцатые-сороковые годы прошлого века. Стив начал чувствовать присутствие Рамлоу спиной. Инстинктивно, на каком-то совсем ином уровне. Такое уже бывало с ним в старшей школе. Тогда, стоило громиле Питтчерсу появиться в классе, как у Стива начинало сладко тянуть под ложечкой, как от ожидания чего-то хорошего. Чего-то запретного. Питтчерс был идиотом, но отчего-то этот факт не мешал чувствовать его приближение всем существом. Так кролик чует приближение хищника. И если тогда глупую реакцию на Питтчерса можно было списать на собственную немощность и инстинкт самосохранения (так и оставшийся слабым, к слову), то теперь, когда Стив сам вымахал, а Рамлоу был чуть ниже и слабее, оправдание было найти тяжелее. — Кофе, кэп? — Рамлоу протянул ему крышку от термоса и усмехнулся. Стив моментально проснулся и взглянул на часы — он продремал три часа перелета из пяти. — Я не заразный, — подмигнув, добавил Рамлоу, и Стив взял чертову крышку. В кофе плескалась изрядная доза коньяка, но делать замечание и подтверждать репутацию зануды и моралиста не хотелось, потому он отпил добрый глоток коньякокофе и благодарно улыбнулся. Рамлоу расплылся в довольной ответной улыбке, сверкнув удивительно белыми, ровными зубами. Стив невольно подумал, что Рамлоу тоже пил из этой крышки, касался губами металла, может, в этом же самом месте. Мысль была странной — на войне они с ребятами часто пускали по кругу одну кружку, и ни разу еще наличие на ней “чужой ДНК”, как сейчас принято культурно называть слюну, не наводило его на подобные размышления. — Спасибо, Рамлоу, — все-таки сказал он, возвращая крышку. Рамлоу демонстративно отпил из нее, развернув к себе той стороной, с которой пил Стив, причмокнул темными губами и облизнулся. — Да пока не за что, — не совсем понятно ответил он. — Пока, — довольно щурясь, повторил и вытащил из кармана шоколадный батончик. — Углеводов? Стив принял подношение сам не зная почему. Батончик нагрелся от тела Рамлоу, и Стива на мгновение прошило короткой судорогой возбуждения. Рамлоу теплый. Стив поднял на него взгляд, надеясь, что удержал лицо, но Рамлоу ухмылялся так, будто с удовольствием смаковал каждую странную мысль и странное ощущение, которые вызывал у Стива. Будто Стив был перед ним как на ладони. Смутиться не получилось. С Рамлоу хотелось принять вызов, не зная правил игры. Ломануться очертя голову во все эти недомолвки, полунамеки и прикосновения на самом стыке личного и обычных рабочих отношений. Стив поймал себя на том, что боится попасться ему на зуб, перейти определенную грань и запятнать себя в собственных глазах. Жуя батончик, он пытался разобраться, что именно его останавливает, удерживая на этой грани? Уж точно не то, что они оба мужчины — в этом веке ориентация не имела особого значения, даже однополые браки были разрешены. Не боязнь отношений — Стив давно был один, по сути, в личном плане он был будто обречен на одиночество, и иногда, пустыми душными вечерами, его это невыносимо тяготило, настолько, что хотелось выйти на улицу и взять за руку первого понравившегося человека, неважно, мужчину или женщину, и увести с собой. Без вопросов, выяснений и прочей ерунды, отпустить себя хоть ненадолго, отдавшись инстинктам, почти заглушенным постоянной занятостью и ненормированным графиком. Просто быть не одному. И уж наверняка дело было не в негласных правилах ЩИТа, не поощряющих подобного рода отношения — уж на что-что, а на неудобные лично для него правила Стив никогда особо не обращал внимания. И не в боязни влюбиться безответно, слишком увязнуть в этом во всем — Стив не ощущал в себе нужного запаса теплоты, ни тогда, когда был задохликом, еле таскавшим ноги, ни потом, когда все изменилось. Все, кроме дружеской нежности к Баки и прохладно-уважительного чувства к Пегги, лишь с очень большой натяжкой способного считаться влюбленностью. Любить Стив не умел. Он знал за собой этот изъян, и наверное, еще поэтому так отчаянно ухватился за возможность участия в эксперименте Эрскина — знал, что не сможет быть одним из сотен тысяч счастливых в браке мужчин. Он хотел быть хотя бы полезным, раз уж в Небесной Канцелярии ему отмерили так много жажды справедливости и так мало душевного тепла. Он не хотел никого обманывать. Рамлоу тоже не был похож на человека, верящего в “долго и счастливо”. Стив никогда не собирал слухи, но из того, что так или иначе долетало до него, можно было сделать вывод, что тот, как говорили в тридцатые, “ходок”. Охотник, которому интересен процесс. Мужчина, ищущий разнообразия вместо тепла и семейного уюта. Самолюбие. Вот что не давало Стиву стать “одним из”, но никак не влияло на странные реакции тела на мелкие знаки внимания. Рамлоу Стива волновал. В том самом безыскусном, грубом смысле, о котором в прошлом веке думалось только глубокой ночью под одеялом. Жарко и коротко. И о котором никогда никому не говорили, даже на исповеди. Даже лучшим друзьям. Рамлоу просто нужен еще один трофей в коллекцию. Самолюбию это не льстило, но и на “большую и чистую”, случись она вдруг, Стиву нечего было бы ответить. Это было глупо, но Стив верил в любовь. Уважал тех, кто был на нее способен. И — чего уж там — мечтал когда-то, что сможет стать для кого-то особенным. Этого так и не случилось. И уж точно не случится с Рамлоу. С мыслью о том, что Рамлоу в личном плане — хороший, безопасный вариант, даже если учитывать его самодовольство и тягу к коллекционированию, Стив доел батончик и снова задремал. *** — Что вы делаете? — вопрос был глупым, Стив, вопреки приписываемой ему эмоциональной тупости и недалекости в личном плане, отлично понимал, что именно делает Рамлоу, глядя чуть снизу вверх и поглаживая по пояснице, как какого-то нервного, дикого зверя. Лопатками Стив чувствовал влажную прохладу плитки, а грудью и животом — жар тела Рамлоу, чувствовал шеей и щекой его сбивчивое дыхание и радовался, что все стратегические места у обоих прикрыты полотенцами. Все еще можно исправить, пока ничего не случилось… непоправимого. — Собираюсь тебя поцеловать, — хриплым, низким голосом отозвался Рамлоу. — Ну, или в морду получить. Ч-ш-ш, ну чего ты, чего ты? Не дичись, — он коснулся губами его шеи, сладко обжег щетиной только что выбритую кожу, и Стива невольно выгнуло от интенсивности ощущений: влажный жар офицерской душевой, тишина глубокой ночи вокруг, звук капающей воды, усталость, одиночество — все это ударило вдруг по нервам, переплавляясь в возбуждение, слишком очевидное для Рамлоу, чтобы его отрицать, слишком сильное, чтобы отказаться от удобного, приятного способа от него избавиться, и слишком редкое, чтобы оставить его, гудящее в крови, неутоленным. — Вот так, — Рамлоу отлично почувствовал перемену его настроения и вдруг поцеловал — глубоко, мокро и жадно, так, как никто Стива никогда не целовал. Даже Пегги. — Черт, — почти беззвучно выдохнул Рамлоу и стек к ногам, погладил раскрытой пятерней бедра, прямо под полотенцем, и со стоном вжался лицом в пах. Стив, поколебавшись, опустил ладонь ему на затылок. Полотенце упало на мокрый кафель, под веками поплыли разноцветные круги: синие, красные, желтые, оранжевые. Стив был благодарен Рамлоу за отсутствие ненужных разговоров, за удовольствие, вытеснившее из головы все мысли, за щедрую опытность и за стоны, которые он чувствовал всем телом. Ему было хорошо. Боже, да ему не было так хорошо с юности, с того самого вечера, когда он впервые лег спать после эксперимента, не боясь задохнуться ночью от астмы или не проснуться утром. Тогда он чувствовал себя живым. А сейчас он был не только живым, но и почти счастливым. Спускать Рамлоу в горячий, жадный рот было стыдно и остро, невыносимо приятно. Он едва устоял на ногах, очнулся от того, что с силой вжимает Рамлоу лицом себе в живот, чувствуя, как сладостно сокращается чужое горло вокруг его члена. Стив испугался. Отпустил Рамлоу, с тревогой заглядывая в лицо, но тот только ухмыльнулся распухшими губами и прижался весь — голый, горячий. Стив чувствовал его стоящий член бедром, снова неумолимо, неконтролируемо возбуждаясь. — Приласкай меня, — в поцелуй выдохнул Рамлоу, — давай же, черт. Еб… твою… Стив, почти ослепнув от желания, вжал его в себя, напряженно-твердого, слизал свой вкус с его губ и обхватил там, внизу, где никогда прежде никого, кроме себя, не касался. Рамлоу со страшным, животным рыком толкнулся ему в кулак, прикусив губу до крови, отчаянно, быстро зализал укус, мелко дрожа, и захрипел. Стива обдало жаром снова накатившего желания, и он, поменяв их местами, принялся целовать все, что попадалось: запрокинутое к нему лицо, приоткрытые припухшие губы, лоб, острые пики мокрых ресниц, тереться о твердое даже в посторгазменной истоме тело, дурея от собственного животного голода, от ощущения живого желанного человека рядом, от тяги к нему, от невыносимого физического восторга. Рамлоу положил ладони ему на задницу и улыбался в каждый поцелуй, мял ягодицы, то бесстыдно разводя их в стороны, то сжимая вместе, и к тому времени, как он коснулся крепко сжатых мышц входа, Стив уже не вполне контролировал происходящее. У Рамлоу снова стояло, и Стиву хотелось всего сразу: самому опуститься на колени, попробовать чужое возбуждение на вкус; оказаться в другом месте, более пригодном для продолжения, чем остывающая душевая; рухнуть с головой в чувственное удовольствие, когда все равно — как, лишь бы было хорошо. Сам не понимая, что делает, он подхватил Рамлоу под ягодицы и вжал в стену, медленно, чувственно скользя своим членом вдоль его, и осознал происходящее, только когда крепкие ноги стиснули его талию, усиливая и без того невыносимое, душное возбуждение. — Я бы тебе дал прямо тут, — доверительно прошептал Рамлоу ему на ухо. — Но боюсь подавиться с непривычки. Стив поймал его губы своими, перехватил задницу Рамлоу одной рукой, а второй принялся ласкать оба их члена. Как же он радовался сейчас своей силе, внезапно проснувшейся “самцовости”, возможности погасить кипящее внутри напряжение. Рамлоу, крепко обхватив его за шею, жадно, плавно двигался навстречу, подставляя под поцелуи плечо, запрокидывал голову, совершенно не стесняясь, похоже, того, как это все выглядит со стороны. Стива в данный момент это тоже очень мало волновало. Очень. Вообще не волновало ровно до того момента, как он ослеп, едва устояв на ногах, все еще продолжая ощущать окружающий мир сквозь призму испытанного наслаждения: мягко, без острых углов и в то же время — ярко. Мир пах цитрусовой отдушкой геля для душа, спермой, мускусом и немного — Броком. Тем, кого Стив так и держал на весу, эгоистично не желая выпускать, а потому шагнул с ним под душ, под горячие струи, будто гладившие напоенное усталостью и сладкой истомой тело. Брок глубоко вздохнул и опустился на пол, освобождаясь мягко, но неумолимо. И Стив отпустил, напоследок медленно проведя ладонями от ягодиц до шеи, мимолетно прижавшись губами к губам. Хмыкнув, Рамлоу углубил поцелуй, потом посмотрел на безнадежно мокрые оставшиеся на полу полотенца и подмигнул Стиву. — Оно того стоило, верно? — хрипло спросил он, и Стив кивнул. — Бывай. Я оставлю запасное полотенце у твоего шкафчика. С этими словами он ушел, не став ничего выяснять, и Стив ощутил по отношению к нему острый прилив благодарности. В ту ночь он впервые с момента пробуждения в этом мире уснул, едва коснувшись подушки. Ему ничего не снилось. *** Рамлоу вел себя как обычно. Стив, откровенно говоря, опасался, что тот как-то попытается развить то, что между ними случилось, но этого не произошло. Обычный Рамлоу, привычная рутина, отработка проходок, тренировки, спарринги, отчеты, учения. Только теперь Стив знал его запах, помнил его тяжесть, крепкую хватку его ног. Облегчение от того, что разговор по душам так и не состоялся, сменилось желанием повторить. В идеале — так же, без особых обязательств и перемены статуса, без выяснения отношений и осложнений на службе. И оно повторилось. Рамлоу просто зашел вечером к нему в кабинет, повернул ключ в замке двери и оседлал его прямо в кресле, у письменного стола. Стив сразу же прижал его к себе, только в этот момент осознавая, как ждал. Как хотел снова прижаться кожей к коже, вдохнуть запомнившийся запах, забыть о горе бумаг хоть на полчаса, не тратя времени на разговоры. Они целовались, будто встретились после долгой разлуки, будто не виделись каждый день. Рамлоу… Брок загнанно дышал, стягивая футболки с них обоих, расстегивая штаны. Он был горячим, весь: плотная смуглая кожа, умелый язык, чуть поплывший взгляд темных глаз. Заразительно горячим, почти невыносимо, неестественно страстным, податливым и жестким одновременно. Ни на секунду не позволяющим Стиву забыть, с кем он. И где. — Смотри на меня, — говорил Брок перед тем, как обхватить оба их члена твердой, чуть шершавой ладонью. И Стив смотрел. Изредка закрывая глаза в особенно сладостные, мучительно прекрасные моменты, и открывая снова. Он не хотел представлять на его месте никого. В этом он был честен. — Мне не нравится, что это происходит на службе, — честно признался Стив, когда Брок уже лениво обтирал ладонь влажными салфетками. Брок был красив. Эстетствующий художник в Стиве твердил это с того самого момента, как Брок стянул футболку. Прямо здесь, в безжалостном свете мощных ламп. В кабинете, где Стив привык думать только о работе. О нудном, но необходимом копании в бумагах. Так не могло продолжаться. Хотя хотелось. Рамлоу хмыкнул, заправил футболку, выбросил салфетки в ящик для сжигания бумаг (там сразу коротко, жарко вспыхнуло) и наклонился за поцелуем — коротким и жадным. — Хорошо, — сказал он и ушел, насвистывая. Стив несколько секунд позволил себе посидеть в тишине, вспоминая произошедшее, еще раз переживая самые сладкие моменты неожиданной близости, и вернулся к работе. Он закончил быстрее, чем обычно, и был дома еще до полуночи. Устраиваясь на жестком, очень удобном матрасе, он впервые, пожалуй, в жизни подумал о том, каково это было бы — посвятить любовнику всю ночь, а не десяток торопливых минут. Раздеть не спеша, рассмотреть как следует, потрогать везде, и… От одной мысли о том, что — возможно — Брок был бы не против пойти дальше, заняться с ним сексом, настоящим, с влажными прикосновениями и выносящими мозг стонами, с жарким сплетением тел и тяжелой, сонной усталостью после... Может — чем черт не шутит — с объятиями... С ленивыми поцелуями... От одной этой мысли Стива привычно кинуло в жар. Он поймал себя на том, что инстинктивно выгибается, приподнимая бедра, и перевернулся на живот. Соски, обретшие вдруг неестественную, непривычную чувствительность, коснулись мягкой простыни, и Стив потерся ими, почти стесняясь сам себя и тут же отгоняя мысли о том, как глупо смотрится со стороны. В спальне не было никого, кто мог бы оценить. И впервые, пожалуй, Стив об этом даже жалел. Привычная “работа рукой” не принесла желаемого удовольствия, только облегчение, будто раздразненное, разбуженное Рамлоу тело не желало теперь обходиться привычными способами сброса напряжения. Оно хотело горячего, живого человека рядом. Конкретного человека. Тело хотело Рамлоу. *** Визитку отеля Стив заметил не сразу. Она была вложена в распечатанный отчет, как закладка — обычный голубой прямоугольник, на обороте надпись: “Суббота, ном. 1384, 22-00”. Был только вторник, и до пятницы Стив нет-нет да вспоминал о записке-приглашении, сунутой им во внутренний карман бумажника, застегнутый на молнию. Он не мог решить, идти или нет, крутил так и эдак, находил взглядом знакомую широкую спину, будто Рамлоу мог помочь ему с ответом, и тут же вспоминал, что его… любовник как раз решение уже принял, оставив Стиву выбор. Вертеться на перекрученных простынях, представляя, как это было бы — всю ночь не одному, сытому, заласканному, без туго сжимающейся внутри пружины возбуждения. Открытому перед другим человеком. Перед подчиненным. Перед мужчиной, которого он совершенно не знает. С которым ему еще работать, которому отдавать приказы. Рамлоу был тем же. Ни единого намека на то, что между ними что-то изменилось. Никаких глупых разговоров и панибратства. Никаких требований особого отношения и прочих “прелестей” совместной службы с любовником. Засыпая вечером в пятницу в своей постели, Стив уже знал, что согласится. *** В субботу Стив был, как ни странно, свободен — ни срочной миссии, ни накопившихся бумаг, ни непредвиденных ЧП, а потому, вернувшись с пробежки, он не спеша приготовил завтрак, стараясь не думать о вечере, но у него не выходило. По сути, он целый день только об этом и думал, стараясь спрогнозировать самый плохой вариант развития событий, чтобы не питать ложных надежд на то, что все пройдет идеально. Будь готов к худшему, и тогда лучшее будет для тебя приятной неожиданностью. Поймав себя на мысли о том, что выстраивает линию поведения на случай, если Брок снимет их секс на камеру и скинет запись в интернет, Стив налил себе кофе и попытался не сходить с ума. Он не был единственной на свете знаменитостью, собирающейся заняться сексом, и не стоит, наверное, доходить до абсурда, прогнозируя исключительно худшее. Перед самым выходом, отмытый до скрипа, одетый в непривычно светлые джинсы и темную футболку, в наглухо надвинутой на очки-авиаторы бейсболке, он почти передумал. Представил, как придет в отель, возьмет ключ у портье, который наверняка будет знать, куда он идет, к кому и зачем. А потом захлопнул дверь и вышел к вызванному заранее такси. Портье, казалось, вообще не обратил на него внимания, лишь заученно, без особого интереса улыбнулся и передал ключ-карту с выведенным на ней четырехзначным номером. — Тринадцатый этаж, — вежливо подсказал он. — Вас проводить? — Спасибо, я сам найду. — Лифты слева от стойки регистрации, приятного отдыха. Вот и все. Дверь открылась легко и бесшумно, номер оказался большим и светлым, в ванной шумела вода. Стив по привычке обошел незнакомое помещение по часовой стрелке, открывая каждую дверь и автоматически отмечая отсутствие камер. Старкфон в его кармане молчал, и это значило, что жучков тоже нет. Можно было расслабиться. Стив как раз задергивал плотные жалюзи, отрезая никогда не засыпающий город, когда услышал за спиной шаги. Он замер, с опозданием понимая, что понятия не имеет, что говорят в таких случаях, но Рамлоу… Брок как обычно ничего от него не потребовал. Просто обняв его сзади, он произнес: — Честно говоря, не особо надеялся, что придешь. Стив хотел спросить, почему, но не успел — первый же поцелуй, легкий привкус запретного плода и безнаказанности ударили ему в голову, как било когда-то хорошее вино, и он с несвойственным ему легкомыслием поддался эйфории. Ощущению свободы. Предвкушению удовольствия. Длинной ночи, сплошь из него состоящей. Рамлоу… Брок оказался между ним и окном, голый, горячий, и Стив вдруг понял, что хотел этого. Представлял себе. Что успел… привыкнуть? Соскучиться? — Заднюю только не давай, — предупредил Брок. Именно не попросил, а предупредил. Будто ему хватит сил Стива удержать, если тот захочет уйти. Будто Стив сможет уйти, даже если захочет. Будто Стив хочет куда-то уходить. Они целовались, и Стив чувствовал, как его отпускает напряжение долгой недели. И долгой субботы. Будто мир заканчивался у Брока за плечами. Будто так и должно было быть. К тому времени, как горячие ладони Брока скользнули по груди к животу, возбуждение уже стало невыносимым, поэтому Стив выдохнул с облегчением, когда Брок, щелкнув пряжкой его ремня, разом спустил к щиколоткам и джинсы, и белье. Обувь и носки остались где-то у панорамного окна, и Стив выступил из сброшенных штанов, будто рождаясь. Вот таким — раскрасневшимся, жадно прижимающимся к другому человеку, возбужденным и готовым ко всему на свете. — Иди сюда, — позвал Брок, потянул за руку, и Стив пошел за ним, как привязанный. Кровать, судя по ощущениям, была огромной. Застеленная белоснежным хрустящим бельем, пахнущая свежестью и чистотой. Мозг отмечал все эти мелочи фоном, как неважные, но необходимые детали. Главное было сейчас под ним. С ним. Главное почти было его, и остальное могло подождать. Брок ни о чем не спрашивал, будто знал все и так. И об отсутствии особого опыта, и о предварительном согласии принять все, что он сможет дать. Он уложил Стива на середину кровати и несколько секунд с чуть насмешливым восхищением его рассматривал, сидя сверху и поглаживая ладонями грудные мышцы. Его горячая, приятная тяжесть, вид накрепко стоящего члена — все это расшатывало привычный контроль, заставляло пошло выгибаться, подставляя под прикосновения особенно чувствительные места, плавиться одновременно от стыда и возбуждения, посылать к черту все, что мешало быть здесь и сейчас. Он рывком поменял их местами, со стоном притерся к крепкому телу, коснулся губами шеи, а потом внутри него будто что-то сломалось: он лизнул тонкую кожу, чуть прикусил зубами, слыша только шум крови в ушах, и сорвался. Как дорвавшийся до источника воды в пустыне, он приник к гладкой горячей коже, втягивая ее в рот, проводя языком длинные влажные полосы, сжал пальцами темные кружки сосков, сатанея от хриплых стонов вечно сдержанного Брока, от его попыток прижаться ближе, от хватки крепких рук на затылке и плечах. У самого члена Стив на мгновение замер, впервые имея возможность рассмотреть эту интимную часть так близко, жадно вдохнул чуть мускусный запах чистой кожи и, поколебавшись, тронул губами головку. Брок под ним замер, даже дышать перестал, а потом поднял голову — встрепанный, с огромными расплывшимися во всю радужку зрачками и чуть припухшими от поцелуев губами — и смотрел на него, смотрел не отрываясь, будто не веря. — Блядь, — выдохнул он, когда Стив, приоткрыв рот, влажно пососал крупную головку, пробуя его на вкус. — Ебическая сила. Стив, лишь примерно представляя, как смотрится со стороны, медленно насадился ртом до упора, так, что головка чувствительно растянула горло, и посмотрел на любовника, на то, как он часто дышит, неудобно согнув шею, как открывает и закрывает рот на каждом коротком, хриплом стоне, как плывет его взгляд, и сам едва сдерживался, чтобы не подмять его под себя, не растолкать в стороны крепкие ноги, не навалиться сверху… Не сделать больно. — Сдохну… сейчас, — предупредил Брок и, будто сам себе противореча, запустил руку Стиву в волосы, с трудом хватаясь за короткие пряди, и толкнулся сам. Аккуратно, но неумолимо, как конец света. — Да… Черт, вот так. Ох-ре-неть. Стив жадно сглатывал набегающую слюну, давился, будто у него вот-вот должны были отобрать этот чудесный, гладкий, мягко пульсирующий под губами член, дававший такую новую, упоительную власть над удовольствием другого человека. Над ним самим. — Я сейчас… нет, погоди. Стив, тормози. От звука своего имени, непривычно мягко, незнакомо произнесенного, Стив замер, а потом еще раз медленно облизал член, чувствуя, что сам находится на грани. Просто от того, что делает хорошо другому. Просто от осознания факта близости с другим человеком. С Броком. — Давай, иди сюда, — глаза Брока лихорадочно, неестественно блестели, как от стимулятора, и он сам, взъерошенный и раскрасневшийся, был до того непривычным, совсем другим, что Стив без лишних слов подтянулся на руках, навис сверху и поцеловал: голодно и жадно, с восторгом чувствуя знакомую хватку ног, прикосновения горячей ладони к члену. — Я здоров, да и ты вряд ли в состоянии что-то подцепить, верно? — спросил Брок. — Поэтому спрошу — с резинкой или без? — Что? — Стив пытался понять, о чем он говорит, но видел только темные губы и белую кромку зубов между ними, чувствовал мягкие, медленные движения ладони на члене, прохладу смазки на головке и желание оказаться в нем, в Броке. В его наверняка нестерпимо горячей, узкой тесноте. Внутри. Утолить жар, нарастающий внизу живота, унять голод, вгрызшийся в самые кости, отдаться желанию. Хоть ненадолго побыть не одному. — Презерватив, — повторил Брок, облизав губы. — У меня есть твоего размера. — А. Да. Если хочешь. — Я — нет, — ответил Брок, и Стив, неотрывно глядя ему в глаза, повинуясь направлявшей его ладони и давлению пяток на ягодицы, почувствовал это. Плотный жар чужого тела, сладостная, вышибающая дух теснота. — Там все готово, — хрипло сказал Брок. — Давай сам. Понемно… ох черт… Блядский… боже… Стив сжал зубы от усилия остановиться, дать привыкнуть, но вид Брока — с образовавшейся морщинкой между бровей, полуприкрытыми глазами и закушенной губой — лишал его сил, разума и части человеческих качеств. Таких, как терпение и милосердие. — Да… вай, — выдохнул Брок, и Стив аккуратно, нежно скользнул в него, дурея от ощущений, от животной, незамутненной радости единения. — Блядь. Блядь-блядь-блядь. — Больно? — хрипло выдохнул он, зная, что мелко, часто толкается в него, не в силах просто замереть, не двигаться — слишком хорошо было. Слишком. — Ч-ш-ш, без паники, — хмыкнул Брок и чуть ослабил хватку. — Полегче. Медленно. Я… черт… подскажу. Если выживу. Стив медленно двинулся обратно, поминая кое-чье имя всуе и пытаясь вспомнить, что и когда читал о том, как сделать приятно. По всему выходило, что придется положиться на опытность любовника и на собственную наблюдательность. С чутьем, видимо, у него было не очень. Это оказалось просто и неимоверно трудно одновременно: Брок был податливым, горячим, нетерпеливым, по его живому, подвижному лицу сразу было понятно, приятно ему или нет. И в то же время собственное сумасшедшее возбуждение подгоняло, заставляя двигаться резче и глубже, чем было нужно любовнику. — Чаще и… не так глубо… ко. Черт, да, вот так, идеаль… но. Стив уткнулся ему в плечо, коротко толкаясь бедрами, пока Брок не застонал под ним низко, протяжно и не стиснул его ногами, бездумно, плавно подаваясь навстречу. — Можно. Давай, сладкий, так, чтобы искры летели. И Стив дал. Просто отпустил себя, подхватил любовника под поясницу, глубоко, жадно вдыхая его запах, вылизывая шею и одновременно — почти бездумно, мощно толкаясь бедрами. Вглубь. В жаркую тесноту чужого тела. Брок стонал, запрокинув голову, и Стив чувствовал каждый отзвук этих стонов всем собой. Как мягкую вибрацию, медленно, но верно подталкивающую к краю. — Дай мне, — Брок чуть опустил бедра, обхватил рукой член и начал пошло, быстро двигать по нему кулаком, жарко сжимая в себе, так откровенно наслаждаясь, что Стив со стоном сел на пятки, выше приподняв его за ягодицы — томно-раскрытого на грани оргазма. Такого… красивого? Удовольствие накрыло его, как лавина: сильно, страшно и бесконтрольно. Он совершенно бездумно, быстро трахал своего любовника, перед самым пиком навалившись на него, с наслаждением подмяв под себя, как добычу. Как что-то принадлежащее только ему, живое, горячо, сладко бьющееся под ним. Оголенные инстинкты понукали впиться зубами в доверчиво открытую вкусную шею, но Стив с большим трудом сдержался, поцеловал глубоко и жадно, задохнулся в крепкой хватке и на мгновение исчез. — Хорошо, — на грани слышимости произнес Брок, и Стив, будто вынырнув с огромной глубины, очнулся и обнаружил себя лежащим на любовнике, тяжело, жадно дышащим терпким, возбуждающим запахом его свежего пота, их близости. Давно позабытое, а может, и никогда не испытанное чувство опьянения, расслабленной эйфории и абсолютного физического удовольствия было до того сильным, так правильно гладило тело, наполняя его истомой, что Стиву хотелось лежать так и лежать. Уснуть, нырнуть в любовника с головой, и проснуться так же — тесно переплетясь телами. Но было нельзя. У них… что, кстати? Секс без обязательств? — Есть хочешь? — насмешливо спросил Брок, и Стив, еще раз поцеловав его, осторожно высвободился и лег рядом. Лицом в подушку. Пытаясь собрать лениво ворочающиеся в голове мысли хоть в какую-нибудь более-менее осознанную словесную конструкцию. Не выходило. Поэтому он просто промычал что-то одобрительное и, когда Брок закурил, вдруг перевернулся на бок и жадно обхватил губами фильтр его сигариллы, втянул в легкие ароматный дым, усиливая и так не желавший рассеиваться туман в голове. Сигарилла дотлела сразу до середины, и легкий столбик серого пепла упал бы Броку на грудь, если бы Стив не подставил ладонь. Счастливо выдыхая дым в потолок, он усмехался, краем глаза наблюдая за выражением лица любовника. — Во время войны все курили, — произнес он. — И я тоже. Сейчас все вроде как за здоровый образ жизни, курение “величайшего героя земли” сильно портит имидж… мне долго объясняли что-то о репутации, очках табачных компаний и влиянии на население. Я подписал бумагу, что обязуюсь не пропагандировать. — Я никому не скажу, — хмыкнул Брок и потянулся за полотенцем, а потом и за телефоном. — Позвоню в ресторан. Жрать охота. Стив с удовольствием докурил его сигариллу и прикрыл глаза. Хорошо. Вот как ему было. Они по-прежнему ни о чем не говорили. Поздний ужин состоял из теплого салата, огромного ростбифа с гарниром и вина, Брок прикатил тележку сам, по-простому переставил тарелки на стол, без особой сервировки, и они ели голыми, постелив на стулья полотенца, Брок разливал вино, фоном бормотал телевизор, транслируя то ли музыкальный канал, то ли какое-то кулинарное шоу, и в голове не было ни единой мысли. Ни о работе, ни о том, что он творит, ни о том, что будет дальше, — ни одной. Это было по-своему хорошо. Непривычно. Тихо. Почти уютно. — Останешься? — спросил Брок, внимательно глядя на него поверх пузатого бокала. И Стив кивнул. Он хотел остаться. Завтра воскресенье. Пробежку можно пропустить. А до утра еще долгие семь часов. *** Брок растягивал его под себя — стыдно, щекотно проводя языком, чуть неприятно толкаясь пальцами внутрь. Стив комкал простыню, пряча пылающее лицо в подушке, и инстинктивно, голодно приподнимал бедра. Член мучительно стоял, сочась смазкой каждый раз, как пальцы Брока задевали внутри особенное чувствительное место. Простату. От каждого уверенного прикосновения к ней Стива выгибало, жарко и бесконтрольно, член пошло дергался, касаясь живота, и хотелось одновременно провалиться сквозь тринадцать этажей и распасться горячими углями. Отдаться терзавшему его любовнику, освободиться от туго скручивавшегося внутри напряжения. — Брок, — невнятно позвал он, впервые называя любовника по имени, — боже, Брок. — Сейчас, — отозвался тот, обдавая дыханием влажную кожу… там. — Сейчас, сладкий. Оторваться не могу. Когда он протискивался в его тело, жарко прижимаясь со спины, шепча что-то бесстыдно сладкое, пошло-восхищенное, Стив замер. Он чувствовал происходящее всем собой, всеми обостренными, выкрученными на максимум чувствами, и не мог понять, хорошо ему или плохо. Это было странно. Подставляться другому человеку. Мужчине. Подпускать кого-то со спины, доверяясь, пусть и на короткие, сладостные мгновения, но полностью отдавать контроль. Броку. — Ох, детка, — Брок был внутри, весь, Стив чувствовал это так остро, так сладко, так стыдно-полно, что даже дышал через раз от перегрузки. — Сладкий. Брок двинулся, выходя, дразня то самое чувствительное место внутри, название которого выскочило из головы, несмотря на идеальную память, несмотря на все на свете, и это было до того остро, ново, что ощущалось как щекотка, как предельная сенситивная перегрузка. Как жизнь, которая до этого была будто отделена от него мутным, покрытым морозными узорами стеклом, а теперь оглушила сотней ощущений разом: запахом, вкусом, ощущением тепла и не-одиночества. Брок почти кричал на нем, медленно, с оттягом двигаясь, касаясь ставшей чувствительной кожи, целуя и чуть придерживая за загривок зубами. От этого животного, собственнического жеста Стива оглушало, опаляло изнутри. Реальность странно исказилась: казалось, рухни сейчас небоскреб, они будут продолжать двигаться навстречу друг другу, пока не умрут. Просто не смогут остановиться. Наслаждение было ослепительным. Чуть другим, разлившимся изнутри горячей волной, накатившим, как девятый вал. Стив лежал, кончив от одного прикосновения ладони, раздавленный удовольствием, застывший в нем, как муравей в меду. Сладкая мучительная смерть — вот каким был секс с Броком. Они целовались, доедали хлеб, оставшийся от ужина, заказали еще вина. До утра оставалось шесть, пять, четыре часа. Оно наступало: серо и неумолимо, возвращая в шумную неустроенность обычной жизни. За покрытое морозными узорами стекло. *** “Сегодня в 20-00, отель “Континенталь” 1129” “Суббота, 22-00, там же” “Хилтон”, на 5й, после 18-00, 2339, сегодня” Визитки, записки на стикерах-самоклейках появлялись неожиданно, не чаще двух раз в неделю, но Стив ждал их каждый день с самого утра и до вечера. Тело будто взбесилось. Стив понимал, что это не нормально: каждую минуту рабочего дня знать, где Брок. Чувствовать его присутствие даже с другого конца огромного зала для брифингов. Знать, как выглядит его тело под одеждой, подмечать знакомые по “личному” времени движения и интонации, чувствовать его запах, его тепло. В чертовом номере набрасываться на любовника, как голодающий — на теплый хлеб, не помня и не чувствуя в первые несколько мгновений ничего, кроме жадного предвкушения и слепящего желания касаться. Мять ладонями. Соединяться с ним жарко, быстро и бессистемно. Первый раз даже все равно где: на кровати, у стены, у панорамного окна, на едва прикрытом полотенцами холодном кафеле в ванной. Все равно как: снизу, сверху, в горячий рот, на живот — лишь бы чувствовать биение его жизни под ладонями, греться его теплом. За пять дней миссии, на которую Брок убыл со своей группой, Стива едва не добило странным беспокойством. Он мучился от неизвестности день и ночь, находясь все время чуточку на взводе, полувозбужденный, агрессивно неудовлетворенный, жесткий. Наташа смотрела на него все внимательней, но молчала, подчиненные вежливо расступались и отводили взгляд, так явно стремясь не нарываться, что Стиву на мгновение становилось неловко. Когда группа наконец прибыла на базу, он, узнав об этом, до побелевших костяшек вцепился в поручень лифта, едва не погнув крепкий хромированный металл. Он ехал на этаж, отведенный группе Брока. Очень медленно ехал. По лестнице было бы быстрее, но Стив опасался, что перейдет на бег и тем самым посеет панику — обычно он отлично держал себя в руках, но тут, похоже, у него вот-вот сорвет резьбу. Группа лениво сдавала оружие. Стив наметанным взглядом отметил загар попавшихся на глаза бойцов, усталость, темные круги под глазами у их снайпера. — Эй, кэп, — Роллинз подошел первым, каменно-невозмутимый как обычно. — Как прошло? — заставил себя спросить Стив, лихорадочно соображая, является ли отсутствие Брока признаком того, что искать его нужно не тут, а в медчасти. — Порядок. Раненых нет. Командир с отчетом у директора. Стива на мгновение обожгло мыслью о том, что Роллинз знает, что он ищет именно Брока. И догадывается — зачем. Они, кажется, дружили. — Пусть ко мне зайдет, как освободится, — как мог нейтрально ответил Стив. — У вас отдых? — Да, обещали до понедельника. А есть чего? — Нет, отдыхайте. Стив еще раз осмотрел бойцов и, пожав Роллинзу руку, ушел, чувствуя одновременно облегчение и досаду за свое глупое поведение. Брок появился за пятнадцать минут до обеда, сверкая улыбкой, закрыл дверь, и Стива сорвало. Он подхватил его под задницу, вжал в себя так крепко, будто только сейчас осознал, что это такое — пять дней подряд натыкаться взглядом на чужие лица и приходить в пустой зал. В пустой кабинет. Жить за чертовым стеклом. — Притормози, — Брок ответил на поцелуй, не препятствовал нетерпеливым ощупываниям, даже штаны дал расстегнуть. — Я, конечно, в душе был, но голодный, как зверь. — Я отвезу тебя обедать, — раньше, чем успел подумать, что говорит, пообещал Стив. Опустил жалюзи на окне, врубил глушилку, не переставая ни на секунду жадно прижимать добычу к себе, пожалел, что в кабинете нет дивана. — Ты ж не трахаешься на работе. — Я и не трахаюсь, — ответил Стив. — Я принимаю отчет. — Задним числом? — усмехнулся Брок. — Или в устной форме? — Как пойдет, — смог улыбнуться Стив, щелкнул пряжкой ремня Брока и наконец потрогал его член — влажный, полностью возбужденный, привычно легший в ладонь. — Ты, конечно, извини, но по слюне я тебе не дам. Не после ебаных пяти дней в пустыне и пяти часов лету на приставном сидении ебаного джета. — Я тебе дам, — пообещал Стив. — И не по слюне, — маленький тюбик смазки жег ему бедро через карман, а воспоминания о том, как он покупал его, стараясь выглядеть нейтрально, запоздало обожгли ненужным сейчас смущением. — Вот, — Стив вложил в ладонь чаще задышавшего Брока свою добычу и расстегнул штаны. — Хочу видеть твое лицо, — поколебавшись, признался он. — Когда ты меня… все время хочу. Брок глубоко, жадно поцеловал его и оттеснил к столу. — Есть у меня одна давно лелеемая идея. Ты парень спортивный, справишься. Стив хмыкнул, чувствуя, как скопившееся в нем возбуждение готово вот-вот затопить его с головой. — Да. Как-нибудь справлюсь, — пообещал он. Он не ожидал, что Брок скажет: — Ладонями на стол обопрись за спиной. Готов? — и после кивка Стива вдруг спустит его штаны с бельем до щиколоток, поднимет за задницу и забросит его ноги себе на плечи, просунув голову под штанами, как под хомутом. Когда его твердые пальцы привычно коснулись входа, гладких, чувствительных мышц, Стив выругался. Впервые со времен Второй мировой. Впервые — при Броке. — Черт, детка, скажи это еще раз, и я кончу, даже тебе не вставив, — прохрипел Брок, целуя его. Они трахались. Вот эта эквилибристика у стола не могла называться иначе. Стол скрипел, Стив старался не кричать в голос, помня, где они находятся, пока Брок жарко, с оттягом драл его, глядя в глаза. Руки не уставали. Было немного стыдно, но до того хорошо, сладко, остро, что Стив бездумно балансировал на самом краю, потом перенес немаленький вес на одну руку и обхватил член, зная, как это действует на Брока. Тот действительно почти завыл, крепче перехватил его задницу и задвигался длинными, мощными рывками, будто выбивая из Стива беспокойство и чувственный голод. Они кончили одновременно. Стив, правда, не дал себе рухнуть в беспамятство — боялся ненароком сломать любовнику шею, — но все равно очнулся уже сидящим на футболке Брока, заботливо подстеленной под все еще ноющую от удовольствия задницу поверх каких-то бумаг, лежавших на столе. — Вот, — у Брока всегда были с собой влажные салфетки, даже в пустыне его руки наверняка были чистыми. Стив вытащил из кармана расстегнутой, сползшей на предплечья куртки носовой платок и с непроходящим смущением вытерся, безуспешно пытаясь восстановить дыхание. Брок привычно сунул ему в рот зажженную сигариллу и, приведя себя в относительный порядок, тоже закурил. — Я отель на сегодня не заказывал — думал, вдруг не успею, — сказал он, выпустив дым в потолок. Они впервые говорили об этом лично, без записок. Вообще, пожалуй, впервые говорили, а не просто приступали к делу, набрасываясь друг на друга с порога. Стив сполз со стола, натянул белье, штаны и поправил куртку. Сигарилла приятно обжигала нёбо крепкой теплой горечью, есть хотелось все сильнее. Несостоявшееся свидание могло подождать до завтра. Наверное. Хотя одного взгляда на Брока, распечатывавшего одну из новых форменных футболок Стива, стопкой лежавших на полке рядом со сменной гражданской одеждой и “полевым” костюмом Капитана, хватило, чтобы захотеть провести вместе если не ночь, то хоть несколько часов. Без спешки и суеты. — Так что или ко мне, или терпим до выходных, — закончил мысль Брок, внимательно наблюдая за ним, но стоило поднять голову, как взгляд из пристального превратился в насмешливый, будто самого Брока не волновало, согласится Стив или откажется. — Давай за обедом обсудим, — решил Стив, проверяя бумажник. — Тут неподалеку пиццерия. Он уже знал, что согласится. И плевать на последствия, в том числе и на нарушение служебной этики. *** Стив не заметил, как совместные ночевки два-три раза в неделю то у Брока, то у него дома превратились сначала в совместный уик-энд, а потом и вовсе переросли в совместное проживание. Сначала тот, кто был в гостях, уезжал домой на такси. Потом оставался до утра, убираясь на службу в другой машине и чуть раньше. Потом они приезжали к кому-нибудь вечером в пятницу и были вместе до вечера воскресенья. Потом до утра понедельника. А потом однажды Стив спустился, зевая, утром на собственную кухню, застал там пьющего кофе Брока и, только взглянув на прикрепленный к холодильнику список продуктов, понял, что сегодня среда. И Брок тут с пятницы. Кажется, с прошлой. Или?.. Кажется, они вместе живут. Так ничего и не выяснив. Не распределив обязанности, ни о чем не договорившись. — Я починил кофемашину, — вместо “доброе утро” сказал Брок и поставил перед ним чашку кофе. — Оставь ключи миссис Уилкс, в течение дня заглянет сантехник, кран в ванной на втором этаже течет. Стив отпил кофе и кивнул, вспоминая, есть ли в овощной лавке на углу авокадо. Авокадо было в списке продуктов и косвенно указывало на пасту по фирменному рецепту Брока. За эту пасту Стив готов был если не убивать, то серьезно калечить. Конечно, врагов, но все же. — У меня сегодня брифинг после обеда, — наконец, сказал он. — Потом я куплю продукты. Вечером разберем вторую часть гаража — нечего служебной машине ЩИТа маячить на подъездной дорожке, когда каждой собаке в округе известно, что я езжу на мотоцикле. Брок коротко ухмыльнулся уголком рта и намазал для Стива тост вишневым джемом. Джем в доме появился вместе с Броком, и судя по выработавшейся привычке запивать его крепким кофе, это случилось не в прошлую пятницу, а чуть раньше. И, похоже, полностью устраивало обе стороны. Одеваясь на службу, Стив случайно вытащил из шкафа чужую футболку и, аккуратно сложив, сунул ее обратно. Похоже, разобрать придется не только гараж. А и шкаф. И всю его жизнь, так незаметно переменившуюся… пожалуй, к лучшему. *** Утром в субботу Стив проснулся от неясного шума голосов. Окна спальни выходили на крыльцо, и это, похоже, там Брок с кем-то разговаривал. Услышав знакомый тихий смех, Стив заинтересованно приподнял голову, понял, что из-за жаркой ночи проспал пробежку, и прислушался. Брок говорил с мужчиной. Его голос, низкий, неспешно выговаривающий слова, был ему смутно знаком. Он оказался на ногах раньше, чем успел решить, хочет ли он вставать немедленно или стоит дождаться Брока с его обычным по субботам кофе и, может быть, уговорить его на еще один раунд. Спустившись по лестнице на первый этаж, он распахнул дверь на улицу и застал Брока мирно беседующим с Роллинзом. Стив чуть удивленно рассматривал оранжевую футболку и светлые джинсы, понимая, что мало кого из своих бойцов видел одетыми в гражданское, пригладил волосы и сказал: — Утро. Чего на пороге? Роллинз насмешливо, очень по-броковски вздернул бровь. — А есть что? Роллинз всегда спрашивал так, имея в виду дело, задание, и вот сейчас, видимо… — Есть, — хмыкнул Брок. — Арабика, правда. Зайдешь? Роллинз покосился на Стива, одетого в одни спортивные штаны, на Брока, стоявшего на крыльце босиком, и кивнул. Стив, наблюдая, как Брок готовит кофе и привычно мажет ему джемом тост, подумал, что с тех самых пор, что они… живут вместе, Роллинз — их первый гость. — …а я ему, блядь… — продолжил, видимо, начатый ранее разговор Роллинз, покосился на Стива, подумал, извиниться за лексику или нет. Стив хмыкнул, промолчав, и тот продолжил: — Я ему, блядь, говорю: если обидишь Мэй, сначала она тебе руку в трех местах сама сломает, а потом я добавлю. Ну заебали, откуда она таких берет-то? — А он чего? — Брок поставил перед Роллинзом “гостевую” кружку и намазал для Стива еще один тост. Роллинз, никак на это не отреагировав, ответил: — Ну а чего? Придет подрывником проситься — помяни мое слово. Так что ты — хуяк — и с пополнением. — Посмотрим, — уклончиво ответил Брок. — Не люблю я все эти “хуяк” по личным причинам. Потому что потом “хуяк” — и где-нибудь у черта на рогах они то ебутся, то дерутся, а остальные это слушай. — Чья бы корова мычала, — произнес Роллинз и поспешно сунул в рот бутерброд под пристальным взглядом Брока, явно понимая, что сказал лишнее. — Я со своим личным драться не собираюсь, — с едва слышным предупреждением в голосе ответил ему Брок. — И никому не советую. — Ладно, проехали, — Роллинз покосился на Стива, отпил кофе и заговорил о футболе. Стив некоторое время молча слушал их “вежливый” треп, но после второй чашки кофе все-таки вышел на пробежку, оставляя Брока и гостя в своем доме. В их с Броком доме. По емкому определению Роллинза, “хуяк”. *** — Ты сегодня до победы? — спросил Брок, заглянув к Стиву в кабинет. Тот нехотя поднял голову от сложного графика, который анализировал по просьбе Наташи, и попытался переключить внимание. — Еще раз, — попросил он. — Ты, говорю, домой когда? Стив взглянул на часы и обнаружил там половину восьмого. — Э… Пока не собираюсь. У меня тут сложное дело. — Пинкертон, — хмыкнул Брок. — Ладно, я к Джеку, у него Люсиль уехала. — Будете пить? — возвращаясь к графику, спросил Стив. — А то. Хочешь, я к себе поеду? Стив удивленно вскинулся и снова поймал странный взгляд, такой, каким Брок иногда смотрел, будто чего-то от него ждал. Терпеливо, но почти ни на что не надеясь. — Зачем? — он правда хотел знать, но Брок, похоже, объяснять не собирался. — Уже, видимо, низачем, — ухмыльнулся он. — Дверь не закрывай, а то придется вставать мне открывать — я ключом точно не попаду куда надо. — Хорошо, — кивнул Стив, снова принимаясь рассматривать третий сегмент. Что-то его тут беспокоило, но он пока не понял, что. Только когда за Броком закрылась дверь, ему пришло в голову, что, наверное, следовало предложить Броку его забрать от Роллинза. Будь Брок дамой, он ни за что бы не забыл об элементарном джентльменском поведении, но Брок — это Брок, и Стив за месяц их странных отношений так и не понял, как с ним себя вести. К двенадцати часам ночи, извертевшись в слишком холодной и пустой постели, он достал телефон и нажал на вызов раньше, чем успел передумать. — Тебя забрать? — спросил он, дождавшись неожиданно мягкого, тягучего “алло”, произнесенного с едва заметным южным акцентом. — На небеса, детка, — пьяно ответил Брок. — Я уже в такси, но ты можешь отнести меня на крыльях прямо в… — Хорошо, — оборвал его Стив и, нажав “отбой”, принялся натягивать штаны. Он никогда не видел Брока пьяным настолько, чтобы тот при таксисте просил отнести его на небеса. Чтобы он вообще о чем-то просил. Или чтобы говорил с акцентом. Такси подъехало ровно через минуту, и Стив, наплевав на возможные последствия, вышел на подъездную дорожку как был: в тонких домашних штанах и шлепанцах на босу ногу. На улице было по-ночному прохладно, но замерзнуть он не успел. Брок открыл дверь, выбрался самостоятельно и, пошатнувшись, все-таки устоял на ногах. — Все в порядке? — спросил у водителя Стив, перехватывая Брока рукой поперек живота. — Да, оплачено, — водитель странно на них смотрел, но вроде за телефоном не тянулся. Значит, можно было завтра не ждать визита Наташи с очередной порцией фоток из категории ”желтая пресса”. — Тогда спокойной ночи, сэр. И спасибо, — он чуть было не добавил “за службу”, но вовремя прикусил язык. — Спокойной, — отозвался водитель и плавно тронулся вдоль бордюра. Стив представил, как выглядел со стороны: полуголый, с пьяно прижавшимся к нему Броком, на пустом тротуаре их респектабельного района. А потом решил, что ему все равно. — Сколько ты выпил? — спросил у Брока Стив, зная, что на честный и вразумительный ответ можно не рассчитывать. — Детка, — растягивая гласные, ответил ему Брок. — Мы пили за любовь. Вздохнув, Стив повел его к дому. *** Миссия была пустяковой — старая база, годов еще, наверное, пятидесятых, давно устаревшее оборудование, группа Брока за спиной — все сплошь в противогазах и костюмах химзащиты. — Что они тут обнаружили, не знаю, — голос Брока звучал непривычно — фильтры и комм исказили его до неузнаваемости, Стив нащупал только знакомые до мельчайшего нюанса интонации — за полгода, что они вместе, он изучил любовника досконально. — Но воняет тут так, что фильтры не помогают. И пылищи нет, что странно. Пыли действительно почти не было, будто воздух перед консервацией из базы надежно выкачали, как из вакуумной упаковки, в которой Брок покупал копченую рыбу. Есть хотелось все сильнее — с утра они и так чуть не опоздали на точку сбора, потому что увлеклись друг другом вместо завтрака, за что Стив получил насмешливый все-все понимающий взгляд от Наташи, а Брок — от Джека. Завтракали на бегу, и то, похоже, это Стив успел перехватить несколько тостов и булку для хот-дога, запивая это все кофе из термокружки, пока Брок вел машину. Брокова часть “завтрака” наверняка осталась нетронутой где-нибудь в кармане сумки, брошенной на базе. Выяснять сейчас, голоден любовник или нет, не имело смысла: они снимут всю защиту не раньше, чем через несколько часов, так что даже протеиновый батончик — не вариант. В коридорах было пусто, индикатор вредных для человека веществ в воздухе мигал оранжевым, Стив шел первым, привычно чувствуя Брока в трех шагах. Ничто, как говорится, не предвещало. К двери с кодовым замком подходили со всеми предосторожностями, предварительно просветив сканерами помещение, в котором — предположительно — скрывался источник сигнала, засеченного ЩИТом. После чего Стив направил на полуистертые кнопки замка старкфон, тот сходу считал отпечатки, оставленные на них уже наверняка давно покойными людьми, и выдал перечень наиболее вероятных числовых комбинаций. — С первого раза наверняка не угадаем, — произнес Стив по общему каналу. — Перк, попробуйте разобраться, сколько у нас попыток и не взлетит ли тут все на воздух. Перк, то самое “хуяк — и пополнение”, был молчаливым малым, крепко знавшим свое дело. Повозившись минут десять, он вынес вердикт: — Не рванет. Замок старый. Не заминировано. — Хорошо, — Стив за это время успел просмотреть все комбинации кода и интуитивно отобрал первый десяток показавшихся ему самыми вероятными. Сработала восьмая. Внутри двери что-то глухо щелкнуло, заскрипело. Металлическая поверхность слабо завибрировала — видимо, запустились усилители, проворачивавшие механизм открывания, и вдруг все заглохло. — Аккумуляторы могли сто раз сдохнуть, — заметил “Хуяк и пополнение” Перк. — Но код приняло. Надо вручную. — Подержи, — Стив передал Броку свой щит и, проверив, надежно ли стоит на бетонном полу, взялся за штурвал ручного открывания замка. — Отойдите на всякий случай, — приказал он, краем сознания отметив, что Брок остался на месте — чтобы в случае чего подать щит. Он налег как следует, вручную за несколько оборотов штурвала открыл внутренний замок и потянул дверь на себя. Их с Броком спас щит. Стив успел толкнуть дверь, рвануть любовника на себя, закрывая его собой и куском вибраниума, но Брок был упрямым, кусок маленьким, а свет, вырвавшийся из абсолютной тьмы наглухо закрытого помещения, — все еще самой быстрой вещью во вселенной. Дверь захлопнулась, Страйк послушно раскатился по углам и лег, прикрывшись щитами, а Брок странно, с болью взглянул на Стива сквозь пластик защитной маски и потерял сознание. *** Стив заставлял себя держаться спокойно, и на это уходили все его немалые силы: базу осмотрели “головастики” ЩИТа, но установка, из которой их облучило, взорвалась (хорошо, что Стив успел захлопнуть дверь). Как выяснил отдел криминалистики и аналитики, там был какой-то артефакт “накопительного типа”, который долго не “разгружали”, и он от перегрузки сначала “испустил направленное излучение неизвестного происхождения”, а потом взорвался, уничтожив всю документацию и оборудование. Главный криминалист ругался длинными культурными предложениями, пытался отнять у медиков бессознательного Брока, потом закрыть Стива в изоляторе “для изучения остаточных эманаций”, но Страйк окружил Стива, державшего Брока на руках, и ощетинился дулами винтовок, сопроводив их сначала к медицинскому джету, а потом и в отделение интенсивной терапии. С Броком было все в порядке. Физически. Ни единой царапинки, никакой ужасной лучевой болезни или еще чего похуже, но в остальном… Он часами лежал в одной позе, ни на что не реагируя. Стив молча сидел рядом и держал его за руку, переругавшись предварительно со всеми, кто пытался ему доказать, что “посторонним не место в палате интенсивной терапии при облучении неизвестной этиологии”. С самим Стивом все было в порядке: то ли сыворотка сработала как надо, то ли Броку все-таки досталось больше, но он был здоров и чувствовал себя прекрасно. Физически. Морально же он готов был взорваться от бессильной ярости, кипевшей в нем, как вода в наглухо закрытой скороварке. — Мэй собирается замуж за своего “Хуяк и пополнение”, как только всех выпустят из изолятора, — сказал Стив, чтобы не молчать. — К Джеку Люсиль приходила, живот уже очень заметный. Брок не пошевелился даже. Слегка сжал ладонь Стива и продолжил смотреть в окно. Он соображал, говорить мог… но не хотел. Общался только с докторами, и то будто через силу, только потому, что от них зависело, как скоро он отсюда выйдет. — Кофеварка опять сломалась. Я — честное слово — ничего не трогал. Просто она не включается без тебя. Как и я, — неожиданно добавил он. — Брок, я все понимаю, но… Скажи хоть что-то. Я за эту неделю наговорил как за последний год, а ты… — Что? — хрипло спросил Брок. — Приятно? — Нет, — ответил Стив, чувствуя, как отчаянно-быстро забилось сердце. — Слава богу, Брок. Тот перекатил голову по подушке и равнодушно окинул его взглядом, будто видел впервые. Брок никогда не смотрел на Стива, как на новую модель неинтересной ему техники: оценивающе, но без интереса. Будто говоря самому себе что-то вроде “Интересная детка, но отдача замучает и таскать тяжело”. И отнял у Стива свою ладонь. Аккуратно, но неумолимо вытянул ее из хватки, и Стив не решился ему препятствовать. — Я ничего не чувствую, — ровно выговорил Брок. — Тут, — он дотронулся до груди, и его смуглая, знакомая ладонь упала на белую ткань футболки, как мертвая птица. — Не хочу ничего. Даже тебя. У Стива внутри будто все заледенело. Почти так же, как в ту ночь, когда он умер первый раз. Он помнил, как обжигающе-холодная вода хлестала в кабину, горько-равнодушная. Как сейчас Брок. — Помню, как с ума по тебе сходил, год круги нарезал, пока ты соблаговолил заметить, как бесился от того, что ты смотрел сквозь меня. Как чуть не сдох, когда ты ответил. Как жадно дышал тобой, мутил все время что-то, выебывался, старался не кантовать, не ссориться. Хотел тебя отогреть. Дурак. Ты потреблядь, Роджерс. А я — влюбленный в тебя дурак. Был дураком. Крутился вокруг тебя, за каждую улыбку готов был пятки тебе целовать. Теперь смотрю на тебя и думаю — а хорошо. Вот так — хорошо. Спокойно. Ни ревности, ни любви, ни жалости. Иди домой, Роджерс. И кофеварку в розетку включи. Там рядом кнопочка такая красненькая. Щелк — и будет тебе чудо. — Брок, — почти беззвучно смог выдавить из себя Стив. — Брок, ты чего? — Я теперь как ты, — спокойно ответил тот, снова отворачиваясь к окну. — Мне феерически похуй на окружающих. Во рту стало горько. Все было не так. Он же не был… не был таким, как Брок сейчас. Может, он и не самый эмоционально открытый человек, но не колода же. Или? — Давай поговорим, — через силу предложил Стив, уже зная, что Брок не отреагирует. — Расскажи мне. — Будь другом, собери мои вещи. Выпишут — я вернусь к себе. Так будет лучше. Стив очнулся на лестничном пролете, прислонившись всем телом к двери пожарного выхода. Пользоваться лестницей между двадцать шестым и двадцать седьмым этажами клиники желающих не было, и вокруг стояла странная тишина. Он бы подумал, что оглох от стресса, который упорно давил в себе, боясь сорваться, но потом услышал, как несколькими этажами ниже кто-то вышел покурить — до его острого обоняния донесся запах сигарет, моментально выбивший почву из-под ног. Они с Броком в постели. Задница до боли сладко пульсирует — все еще немного приоткрытая, чувствительная, отзывающаяся слабыми токами удовольствия, стоит Броку коснуться входа кончиками пальцев. Брок курит, сыто жмурясь, Стив ловит губами выдыхаемый им дым и ему хорошо. Миссия была грязной и тяжелой, погибли гражданские, но теперь все хорошо. *** Брок, зажав сигарету губами, отмывает от засохшего кофе чашку и тихо матерится. Стиву стыдно, что он забыл сполоснуть ее перед уходом, а потом их дернули на весь уик-энд, и любимая посудина Брока теперь выглядит так, будто внутри нее взорвали чернильную “бомбочку”, как в детстве. Стив подходит сзади и обнимает его. Извиняется поцелуем в шею, отбирает чертову чашку и домывает ее сам, продолжая целовать Брока и вжимать его в стол, на котором тот вскоре и оказывается. Сигарета летит в мойку, вода льется и льется, а Стиву снова хорошо. Правильно. *** Брок курит у панорамного окна в торце базы. В неположенном месте. Стив останавливается позади него и кладет руки на плечи, наплевав на камеры. — Прости, — говорит Брок. — Я вчера был несколько не в себе. Ну и… Прошлой ночью Стив дотащил Брока после попойки с Роллинзом до спальни, а дальше все перепуталось для него, сбилось в ком из удовольствия, круто замешанного на эйфории, удивлении, смущении и муках совести. Брок вылизывал его от кончиков пальцев на ногах до макушки и говорил, говорил, говорил. Какой Стив чудесный, красивый, как он его… любит. Как ему хорошо, как он счастлив-счастлив-счастлив с ним. Каждое слово падало в душу, как горячий уголек, и там, внутри, что-то оттаивало, со скрипом проворачивалось, как долго не использовавшийся механизм, и Стиву было хорошо. И немного неловко. И страшно от этого напора, от всей той нежности и любви, что Брок вываливал на него, как ворох цветных лоскутов, от которых рябило в глазах. — Порядок, — отвечает Стив, с облегчением чувствуя, как расслабляются плечи Брока. Как у него самого внутри разжимаются тиски совести. Он не использует влюбленного в него человека. Им хорошо, удобно вместе, у них общий дом и отличный секс, ровные отношения — максимум, на который способен Стив. — Идем обедать? Брок с прищуром смотрит на него и улыбается — легко и беззаботно. — В трех кварталах открылся новый ресторан, — говорит он. — Спорим, ты не осилишь все его меню за один раз? Стив смеется и крепче сжимает пальцы на его плече. Все хорошо. Все разрешилось. Все снова хорошо. Безопасно. Не было хорошо. И уж точно не хорошо сейчас. Хлопнув по карманам, Стив достал знакомую пачку и жадно затянулся горьким дымом. Надо было сказать Броку. Дать ему то, в чем он нуждался. Черт, да даже соврать, от него бы не убыло. Брок его любил. Любил еще тем утром, когда они жадно трахались на кухонном подоконнике вместо того, чтобы завтракать и прибыть на место сбора со сколько-нибудь приличным запасом. Любил, когда бросился со щитом, чтобы закрыть от неизвестного облучения. Любил перед тем, как потерять сознание у него на руках. А он не заметил. Он, как говорил Джек, “все проебал”. Очень хотелось вернуться в палату, растормошить, отогреть, вернуть, как было, но Стив вдруг вспомнил, что чувствовал в первые месяцы после разморозки. Ничего. И если бы в то жуткое время к нему подошла бы хоть мисс мира, хоть молодая Пегги, и сказала: “Я тебя люблю и согласна выйти за тебя замуж”, — он бы только пожал плечами и вежливо отказался. Брок вежливым не был. То, что он не стал намеренно причинять Стиву боль, выбирая особо меткие эпитеты, характеризующие его эмоциональную тупость, бытовое потребительство и слепоту, означало лишь, что он его жалеет. В память о том, что было у них хорошего. Последний подарок. Брок мог сделать ему больно, но не стал. То ли считал, что Стиву все равно, то ли все равно было самому Броку. И не понятно, что из этого обиднее. *** — Я нашла Брюса, — Наташа появилась как всегда незаметно и встала на самой границе личной зоны — с некоторых пор Стив терпеть не мог, когда его касались. Когда его касался кто-то, кто не Брок. А Брок сейчас самозабвенно прыгал “джампинг Джек” со своими ребятами на открытом полигоне базы. Брок его не касался с тех самых пор, как обнял на прощание на пороге их дома. Дома Стива. Это было неделю назад. Бесконечно давно. — Он летит из Камбоджи. О том, что он лучший специалист по излучениям, ты, думаю, в курсе. — В курсе. Брок был в отличной форме. Наметанным взглядом Стив отмечал рельефнее проступившие мышцы, легкость, с которой Брок прыгал вот уже полчаса наравне с “Хуяк и пополнение” Мэй-Перком. Да, “хуяк” взял двойную фамилию, но ржать над ним никто не решился — с тех пор, как Брок утратил способность испытывать сильные эмоции, шутки и веселость в его отряде как-то сами собой сошли на нет. Как сошло на нет желание Стива просыпаться по утрам. Пить кофе одному. Натыкаться на оставленные Броком мелочи, купленные для него: цветные костеры под горячее, причудливые чашки с двойными стенками, которые не нагревались, редкий сорт сыра, чуть с горчинкой, какие-то особые оливки, яркое постельное белье, коврик из кокосовой койры перед входной дверью, на котором вместо “добро пожаловать” было написано “иди куда шел”. Одному возвращаться в холодный пустой дом. Он все чаще оставался на базе и вместо того, чтобы, зарывшись в бумаги, привычно проваливаться в рутину день за днем, таскался за Броком, как привязанный. Как проклятый. У Стива будто сломалось что-то внутри, как крупная кость, и теперь ее обломки непрерывно вскрывали его изнутри двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед. Без выходных. Во сне он тянулся к Броку, и тот с улыбкой его целовал горькими от сигаретного дыма губами, пах собой, их близостью, домом, Стивом. Был близким. Теплым, как раньше. Как все те полгода, когда Стив воспринимал его как бесплатное приложение к собственной требовательной заднице. Идиот. — Брюс все исправит, — осторожно произнесла Наташа, о которой Стив успел забыть. “А если нет?” — хотелось закричать ему, кинуться на кого-нибудь, ввязаться в драку, разнести все к черту, но, как и сотни раз до этого, он оставил это внутри. В себе. Может, стоило хоть иногда выпускать наружу все то, что день и ночь варилось в нем. Может, тогда Брок знал бы… Просто знал обо всем. Вдруг бы этого оказалось достаточно? Для Стива вот оказалось. Брок ему сказал “я тебя любил”, и внутри будто лопнул шар, наполненный блестками. И стало трудно дышать. И все встало на свои места. И до Стива как до жирафа дошло: это было взаимно. Может, не с самого начала, может, неосознанно, но было. А сейчас — нет. Сейчас все снова безответно, но теперь это Стив остался один на один с непривычными эмоциями, в которых путался, тонул, но от которых теперь ни за что бы не отказался. Не теперь, когда он знает им название. — Исправит, — повторил за Наташей Стив. — Если Брок позволит. Он сказал… — Позволит, если хочет остаться при должности, — неожиданно жестко произнесла Наташа. — Страх — тоже эмоция. На нее крепко завязан инстинкт самосохранения. Боец без страха — пушечное мясо. Тупой баран, которому свернут шею в первой же заварушке. У Рамлоу теперь иначе вырабатываются и подаются в кровь гормоны. Его мигом признают профнепригодным. Его бы уже признали, если бы он не был твоим любовником. Стив взглянул на Наташу, будто видел впервые, гадая, чего еще и о ком он не знает? Насколько верны были его представления о людях, сделанные на основании сухого анализа их действий, поступков, привычек и прочих вещей, не затрагивающих эмоциональную сферу? — Будет так, как он решит, — наконец, ответил Стив. — Пусть хоть раз будет так, как лучше для него. Наташа поджала губы, как делала всегда, когда упрямо собиралась сказать неприятную вещь, не до конца просчитав последствия. — Стив, — непривычно серьезно произнесла она. — Рамлоу всегда делает только так, как хочет он. Всегда. Он хотел тебя — он тебя добился. Пусть ты в упор не замечал его осторожных попыток тебе понравиться, он плевал на насмешки и долго, упорно, нагло подбирал к тебе ключ. И подобрал. Он хотел жить с тобой, а не просто трахаться, и он у тебя поселился. И так во всем. Не только в личном, но и по службе. Он всегда, слышишь, всегда добивается, чего хочет. Если бы я лично не видела результаты тестов, я бы решила, что он все это спланировал, чтобы до тебя дошло. Чтобы сдвинуть тебя с места. — Нет, — ответил ей Стив, моментально проанализировав информацию. Поцелуи в плечо украдкой, то, как Брок на него смотрел, когда думал, что Стив не видит, повседневная забота, внимание к мелочам, попытки устроить его с комфортом… отогреть — все это не укладывалось в рамки сухого расчета, о котором говорила Наташа. — Будь это так, он бы и сейчас был со мной. Ты сама сказала, Брок все еще здесь, потому что он мой. Потому что все думают, что он мой, — поправился он. Наташа посмотрела на отжимающегося от газона Брока и ушла так же бесшумно, как появилась. Стив остался ждать окончания тренировки, чтобы попытаться уговорить Брока пообедать вместе. Пришла его очередь выискивать интересные рестораны и изворачиваться, чтобы обратить на себя внимание. Жизнь — штука справедливая, как ни крути. *** — У меня хорошие новости, — сказал Брюс. Он чуть смущенно смотрел на одевающегося за разделительным стеклом Брока, и теперь Стив видел не просто общую картину, а подмечал нюансы: то, как Брюс с мягким, застенчивым любопытством рассматривает Брока, оценивая его не как интересный медицинский случай, а как человека, близкого Стиву. Как человека, который Стиву дорог. — Я изучил изменения в молекулярно-кристаллической структуре твоего щита и определил действие излучения. Исследования организма… Брока, — Стив отметил для себя эту крошечную паузу перед именем любовника и с удивлением понял, что Брюс определил для себя Брока как друга, а не просто пациента и материал для лабораторных исследований. Просто потому, что тот дорог Стиву. — Так вот, исследования подтвердили одну из рабочих гипотез о структурировании энергии… Если проще, то я смогу собрать установку обратного действия. И сначала мы проверим ее на твоем щите, оттарируем, настроим и… мы сможем все исправить. Обещаю. Но… — Брюс помялся, будто ему было неловко говорить такое Стиву. Будто он боялся его задеть. — Прости, но мне будет нужно нотариально заверенное согласие на обратную процедуру. От Брока. Стив схватил ртом воздух, моментально прокрутив в голове все варианты, даже самые страшные, но потом все-таки, наученный горьким опытом, спросил: — Что конкретно ему грозит? В худшем случае? Брюс снял очки, устало потер переносицу и сунул одну из дужек в рот. — Дело не в опасности э… процесса. Я пока полностью не буду уверен, что все пройдет как надо, я не… Дело не в этом. — А в чем? — Стив чувствовал, что нахмурился, всем существом понимая, что Брок тоже прислушивается к разговору, равнодушно натягивая какую-то бесформенную серую футболку. Брок никогда не носил серого, и эти перемены Стива очень беспокоили. Психологи считали, что… — Мне показалось... — Брюс мучительно попытался подобрать слова, но Стив и так уже понял, о чем речь. — Да. Мне тоже, — ответил он. — Я понимаю. Ты думаешь, он не хочет… быть прежним. Он мне говорил. Брюс терпеливо, с мягким сочувствием, под которым отчетливо проступала жалость, взглянул на него, а потому вдруг положил руку на плечо и сказал: — Поговори с ним. Я когда понял, что могу избавиться от злости, которая вызывает того… другого парня, сделаться навсегда от него свободным… В первый момент очень обрадовался. Быть только собой, не опасаясь, что… Но потом... Эмоции делают нас людьми. Я и Броку это сказал. Лучше испытывать боль, не отказываясь от радости, чем не чувствовать вообще ничего. — Я… знаю, — Стив посмотрел на Брока, думая, что еще месяц назад тот бы уже искал зеркало, чтобы поправить волосы, которые самозабвенно ставил торчком по утрам, используя какие-то хитрые баночки с иероглифами на боках, а теперь просто сидел на койке, по-военному коротко остриженный и безучастный ко всему на свете. — Спасибо, Брюс. — Я над этим поколдую, — пообещал Брюс. — Несколько дней. Словами, Стив, хорошо? А потом эти слова мне на бумаге. — Спасибо, — еще раз поблагодарил Стив и добавил: — Правда спасибо. Я не… не вполне… — Да. Поверь, об этом известно всем, кто с тобой знаком. Тебе установка не поможет, но определенный прогресс у тебя есть и так, — он мягко, насмешливо улыбнулся и убрал руку с плеча Стива. — Я в тебя верю, — уже с поддевкой добавил он и вернулся к своим графикам. А Стив пошел к Броку. — Брюс сказал… — начал он, с тоской глядя на серую футболку с растянутым воротом и темные джинсы Брока. На его под машинку обрезанные волосы. На каменную неподвижность обычно живого лица. — Я слышал, — перебил его Брок. Стив бы хотел сказать “нетерпеливо перебил”, но это было бы преувеличением и попыткой выдать желаемое за действительное. — Поехали к тебе, Роджерс, нам действительно пора поговорить не в режиме монолога одного из нас, — он взглянул на Стива снизу вверх, как-то обреченно, устало и… равнодушно. Стив так и не смог привыкнуть к его равнодушию. Умом понимал, но ожившим, разморозившимся нутром — нет. — Конечно, — пытаясь говорить спокойно, ответил Стив, не давая жадной, безнадежной радости захватить его с головой. — Поехали. В машине молчали. Стив аккуратно вел новенький шевроле сквозь поток вечернего трафика, Брок смотрел в окно, дисциплинированно сложив руки на коленях. Играл его любимый рок, но Броку было все равно. Еще два месяца назад он бы, порывшись в бардачке, достал оттуда бутылку с полиролем для торпеды и развлекал Стива своим “пением в микрофон”. Как Стив по нему скучал. Вот так, рядом. Брок был жив, они оба были, но толку от этого не было никакого. В доме слабо пахло выпечкой — Стив договорился с хозяином крошечной пекарни на углу, и тот каждое утро отправлял своего сынишку к Стиву со свежими булочками. Каждое утро, с каждым глотком кофе Стив обещал себе, что вернет Брока. Они будут вот так же пить кофе по утрам и есть свежую выпечку. Готовить омлет вместе, сталкиваясь руками, целуясь. Глаза Брока будут прозрачными, почти желтыми от солнечного света, и Стив ему скажет. Все, о чем думал каждое одинокое утро без него. Брок, разувшись, прошел на кухню, по-хозяйски щелкнул тумблером кофемашины и коротко хмыкнул, увидев накрытую полотенцем выпечку, оставшуюся с завтрака. Доля Брока. Стив всегда заказывал на двоих. Потому что больше не хотел быть отдельно. — Брок, я хочу попросить тебя подумать, — с несвойственной ему осторожностью начал Стив, рассматривая темный силуэт любовника в светлом проеме окна, а потом, поддавшись захлестнувшим его эмоциям, подошел близко-близко, но не касаясь, нарушая расширившуюся в последнее время “личную зону”, и аккуратно уткнулся лбом Броку в колючий затылок. — Я тебя люблю, — неожиданно сказал он. — Я такой деревянный в этом, никогда не думал, что способен на… все вот это. И ты… Вернись ко мне, Брок. Я обещаю, что… — У меня не стоит, — спокойно перебил его Брок. — Поначалу еще дергалось, будто по привычке, а теперь мертвая тишина везде. Я сейчас запах твой чувствую, помню, как дурел от тебя, как заводился моментально, до сладкой мути в голове, стоило тебя увидеть. Помню, как хотел тебя все время, мучительно, нестерпимо, так, что руки дрожали. Как боялся, что ты узнаешь, насколько я двинулся на тебе. После той попойки у Джека сорвался, крутил, мял тебя под собой, драл твою великолепную задницу так, что ноги отнимались. Думал — сдохну. Ты будто даже отвечал. Не стряхивал с себя, как прицепившийся репей. А утром, проспавшись, я струсил. Струсил, Роджерс. Что после такого даже до тебя дойдет, насколько я помешан. Должен же быть предел и твоей тупости. Но ты сказал “нормально” и поехал со мной обедать. Я тогда понял, что могу на себе твои инициалы ножом вырезать, а ты ничего не заметишь. Как теперь не замечаю я. Ни твоей красоты, ни закатов, ни вкуса еды. Все вокруг как куклы и еда как разноцветный мокрый картон. От выпивки выключаюсь, как машина. После тренировки никакого удовлетворения и пошлой гордости собой. Если бы я таким родился, как ты, но помнить, как оно может быть… Это как проснуться, помня, что творил во сне, и вдруг подумать — как хорошо, что я больше не сумасшедший. И… не суметь даже испугаться по-нормальному. Я за твои слова сдох бы еще две недели назад. Сдох бы, ни о чем не жалея, с дебильной улыбкой на лице. А теперь это просто слова. Набор звуков. Нахуй так жить? — Брок, — Стив обнял его, прижал к себе, чувствуя, как щиплют глаза за сто лет не пролитые слезы. — Брок, пожалуйста. Давай попробуем? Я… прошу тебя. Я буду… — Поцелуй меня, Роджерс. Стив развернул его к себе, коротко, почти целомудренно касаясь губами губ. Хотелось как раньше — до вышибающего мозги удовольствия, до желания заняться… любовью, сплестись намертво прямо на полу, на куче впопыхах сброшенной одежды. Но губы Брока раскрылись будто по протоколу: механически-выверенно, верно, но… — Не выходит, — сухо заметил Брок, на пробу лизнул его губы и отстранился. — Непонятно, на что я надеялся. На поцелуй истинной любви — не иначе. Без чувств я еще глупее. — Оставайся, — упираясь лбом в лоб, попросил Стив. — Останься со мной. Я обещаю, что не буду… вообще ничего не буду требовать от тебя. И надоедать. В гостевую уйду. Просто… мне нужно видеть тебя, я с ума схожу понемногу, не зная, где ты. Брок коротко вздохнул, еще раз сухо коснулся его губ своими и неприятно спокойно, без тени прошлой насмешливости, заметил: — Если ты сойдешь с ума, нация мне не простит. Я подпишу все бумаги, потому что иначе просто подставлюсь под пулю на первой же миссии. Нахуй так жить, Стив. Думай, что хочешь, но я так не могу. Я не ты. — Я никогда не был таким, как ты, — возразил Стив, с сожалением отпуская его. — Я, может, не самый веселый и открытый человек, но я… просто слепой. Полюбил и не понял. — Бедный мальчик Кай, — равнодушно заметил Брок. — Не вышло у тебя сложить слово “вечность”. — Я и тебе не дам его сложить, — пообещал Стив. — Давай покормлю тебя э… картоном, раз уж тебе все равно, что есть, и съездим за вещами. Я тебя больше никуда не отпущу. — Нахрена тебе это все? Дождался бы… — Нужно, — Стив взял его лицо в ладони и с усилием подавил желание исцеловать его всего, прижать к себе, растормошить, любить, любить так, чтобы он оттаял, улыбнулся. Не только пятки готов был целовать за его улыбку, а наживо себя вскрыть. — Даже если ничего не выйдет… Брок устало уперся лбом ему в плечо и ничего не ответил. Они оба знали, что не будет никакого “если”. Вернее, будет, но недолго — пока Брок не доберется до табельного оружия. *** Брюсу понадобилось трое суток. Трое долгих суток, наполненных неловким молчанием. Утром они с Броком встречались на кухне, обнимались (больше для Стива, наверное), пили кофе и ждали выпечку. Одевались и ехали на базу. Брок как автомат по расписанию переходил из одного кабинета в другой, менял полигон на стрельбище, а то, в свою очередь, на учебный класс. Его показатели меткости побили личный рекорд, но Брок даже самодовольным не выглядел — забыл, что это такое. Быть довольным собой, Стивом, парнями из отряда, вкусной едой, крепким кофе. Забыл, что такое быть собой. Стив старался не слишком его опекать, но все равно в любую свободную минуту трясся над своим сокровищем, как над тяжело больным единственным ребенком. Брок даже не бесился — не мог. Не раздражался, не злился, не, не, не. Вообще почти никак не реагировал на Стива. Вечером покорно садился в машину, ехал домой, помогал с ужином, с уборкой на кухне, читал какую-то книгу по истории оружия и уходил спать, сухо коснувшись губами губ Стива. — Я бы сказал, что мне жаль, — сказал он в самый первый такой вечер. — Но это будет ложью. Я и так слишком долго кривил душой, боясь тебя спугнуть, и больше не хочу. — Не надо, — ответил Стив и на мгновение прижал его к себе. — Больше ничего не надо. Просто глупостей не делай. Не оставляй меня, хорошо? Я не… не смогу без тебя. Совсем. Брок взглянул тогда на него снизу вверх и дернул уголком рта, будто забыв, как улыбаться. — Значит, будем вместе, — пообещал он. — Спокойной ночи. Ночь не была спокойной. У Стива больше не было спокойных ночей без кошмаров. Он или проваливался в душный ужас своей жизни без Брока и во сне тоже, или прислушивался к его ровному дыханию за стеной. *** — Сегодня, — Стив поправил завернувшийся воротник легкой куртки Брока, все еще боясь нарваться на насмешливое фырканье — никак не мог привыкнуть, что любовнику теперь все равно. — Все будет хорошо. — Мне не страшно, помнишь? Мне все равно. Пожалуй, за последние дни мне стало еще более безразлично, что со мной будет. Мне жаль только тебя. И того, что у нас так и не случилось. — Чего? — серьезно спросил Стив. Брок поднял на него взгляд и так же серьезно ответил: — Если все получится, то оно будет, дай бог, не прямо в лаборатории на глазах у шокированной общественности, а если нет — зачем тебе лишняя печаль? — Случится, — произнес Стив, стараясь звучать уверенно. — Эксперименты на щите и на приматах прошли успешно. — Не дрейфь, Роджерс. Слабоумие и отвага, помнишь? Поехали. Когда над ним захлопнулась крышка установки, очень похожей на ту, в которой когда-то создали самого Стива, сердце ухнуло куда-то вниз, в желудок. Стало страшно. Напомнив себе, что бояться — это тоже значит быть человеком, он сжал кулаки до побелевших костяшек и кивнул Брюсу. — Я сто раз все проверил, — в который раз повторил тот. — Через десять минут получишь его обратно. Только ничего мне тут не сломайте, если э… решите предаться страсти прямо в моей лаборатории. — Мы не… — начал Стив, но Брюс, насмешливо улыбнувшись, принялся запускать свой чудо-агрегат. Через несколько минут внутри капсулы знакомо вспыхнуло, резануло по глазам световой волной, и еще две минуты аппарат странно вибрировал. Стив бросился вперед, как только тот загудел, принимая вертикальное положение, и подхватил Брока, когда тот выпал из разжавшихся фиксаторов, упал Стиву в руки, живой и горячий. — Он без… без сознания, — Стив как мог давил панику в голосе, но та все равно прорывалась, и задумчивость Брюса спокойствию не способствовала. — Нервной системе нужна перезагрузка. Когда это все случилось… — Да, он тоже был без сознания около трех часов. — Положи его под сканер, будь добр. Да, вот так. Ага. Ага, — он погрузился в какие-то диаграммы на самые долгие десять минут в жизни Стива и, наконец, улыбнулся. — Все в порядке. Думаю, ты даже можешь… ну… забрать его домой. Вы же… — Да, у нас общий дом, — с непонятной самому себе гордостью ответил Стив. — Я его люблю, — неожиданно добавил он. — Очень. Брюс с улыбкой покрутил головой, будто говоря “я ничего этого не слышал”, и Стив, подхватив Брока на руки, понес его к машине, стоявшей у “черного” выхода из лаборатории Брюса. Когда Брок очнется, он точно спасибо не скажет, если кто-то снимет на телефон, как его несли на руках, как обморочную девицу. Когда Брок очнется… у Стива будут на него большие планы. Подробные и обстоятельные планы на всю оставшуюся жизнь. *** Стив, наверное, задремал, крепко прижав Брока к себе, не иначе как от нервов, потому что как тогда объяснить, что он проснулся от прикосновения знакомой ладони к лицу. — Я тебя люблю, — не открывая глаз, произнес Стив. Брок обвел по контуру его губы, насмешливо фыркнул и ответил: — Вот теперь я отказываюсь за это сдыхать. Уловив знакомые интонации, Стив распахнул глаза, жадно всмотрелся в лицо напротив и, с облегчением увидев прежнюю улыбку, совершенно по-идиотски расплылся в ответной. — Хьюстон, у нас проблема, — сказал Брок, проведя ладонью от загривка Стива до самой задницы, потянул, прижал его к себе, давая почувствовать свое возбуждение, и Стив моментально жарко вспыхнул в ответ. — Кажется, проф перестарался. — Что? — Выдал мне лишку. Не помню, чтобы я настолько был на тебе двинутым. По-моему, все было не так… патологично. Он точно что-то там накрутил, и теперь я — пускающий слюни идиот. — Это слюни любви, — утешил его Стив. — Меня тоже зацепило. Как думаешь, кровать выдержит? — Из цельного дуба? По идее, должна. — Проверим? — Чем я, по-твоему, занимаюсь? — изогнул бровь Брок и наконец-то его поцеловал: голодно, жадно, до боли стискивая ягодицы ладонями. — Черт, детка, как же я по тебе скучал. По своему сумасшествию, по желанию при виде тебя непременно оказаться голым и на спине. Как сейчас. — Все выполнимо, — Стив вывернулся из футболки, стянул с Брока странно долго на нем задержавшиеся штаны и притерся кожей к коже, вдыхая знакомый запах, сходя с ума от вседозволенности, от громкого стона, отозвавшегося внутри мягкой вибрацией, от того, что можно, наконец, потрогать его всего, возбужденного, горячего, близкого. — Я потом тебе все скажу, хорошо? Я сейчас буду несколько… занят. Говорить точно не смогу. Брок со стоном прижал его к себе, привычно обхватив ногами, и Стив скользнул губами по шее, по горячо, неравнодушно бьющейся артерии, наконец-то ощущая отклик. — Черт, смотрел на тебя эти дни и думал, — хрипло заговорил Брок. — Чего я так бесился? Чего так горел рядом? А теперь понять не могу, как ушел. Зачем — понимаю, а как — нет. — Я больше не отпущу, — пообещал Стив, сжав его твердые соски и животом чувствуя, как дернулся член Брока. — С живого не слезешь? — хмыкнул Брок и тут же застонал, когда Стив заменил пальцы губами. — Слезу, но ненадолго. Брок вдруг взлохматил его волосы и посмотрел неожиданно серьезно, но с нежностью. Впервые — открыто. Один-единственный взгляд говорил о том, как все изменилось между ними, едва ли не лучше самых главных слов. — А ты, оказывается, с юмором, да? — спросил он. — Его почти никто никогда не понимал. Кроме… — “Кроме Баки”, — хотелось сказать Стиву, но он не стал портить хороший, важный для них обоих момент застарелой болью до недавнего времени главной потери в его жизни. — Мне нравится, — признался Брок. — И ты нравишься. — Просто нравлюсь? — деланно возмутился Стив. — Я тут его… — Не просто. С тобой разве может быть просто? — хмыкнул Брок и с намеком надавил ему на затылок. — Ты там микрофон себе нашел для поговорить или чем интересным планировал… блядь… Договорить он не смог, потому что Стив использовал “микрофон” по назначению. Долго, медленно облизывал головку, чуть посасывая ее губами, а потом насадился до самого горла, сам едва не кончая от крика Брока, от матерных конструкций, которыми он наконец-то решился выразить свой восторг, от непривычного ощущения растянутости. Сейчас он понять не мог, почему почти не делал этого раньше — не любил Брока так. Губами, ртом, всем собой, наслаждаясь упоительной властью над чужим удовольствием. — Хва… Стив. Стив. Давай в меня. Хочу тебя — сдохну сейчас. Давай же, не залупайся. Еще две недели назад Брок бы ни за что так не сказал, побоявшись сбить настрой перманентно вежливому Стиву. Будто, пройдя войну и родившись не в самом благополучном районе, он мог не знать подобных слов. Будто он мог ему хоть в чем-то отказать. Они схлестнулись, как две стихии, переплелись насмерть, почти кусаясь, оставляя на коже яркие следы. Брок кричал в голос, когда Стив медленно, но неумолимо протискивался в него, а потом перевернул их, оказываясь сверху, нетерпеливо насадился сам, похотливо, плавно вращая бедрами. Стив впервые с той пьяной ночи видел его таким: откровенно восхищенным, влюбленным, страстно наслаждающимся происходящим. Не глотающим стоны и слова, чтобы не отпугнуть своего не размороженного до конца любовника, не выдать себя, не потерять. — Ты мой, мой, — выдыхал Стив, почти не понимая, что говорит. — И ты мой. Рыпнешься… — Нет, — Стив с трудом сфокусировал взгляд на его лице и как мог ровно повторил: — Нет. Обещаю. Ночь была по-другому бесконечной, бессонной. “Бессонница”, не по возрасту беспощадная, терзала Стива до самого утра, и в бледных лучах рассвета ее глаза действительно казались желтыми и почти прозрачными. Стив надеялся наслаждаться ею всю оставшуюся жизнь. ЭПИЛОГ — Ты зря переживаешь, — сказал Брок, ставя перед Роджерсом стакан с крепчайшим кофе. — Я не могу не переживать, потому что это Баки. Он мой… мой друг. Брок сел напротив, подпер кулаком щеку, отчего его губы очаровательно съехали на один бок, а глаз превратился в узкую щель (кто-то наверняка посчитал бы такой вид уродливым, но не Стив), посмотрел единственным пригодным для этого глазом на Стива и ответил: — Это объясняет, как он терпел тебя. Он и сам не то чтобы компанейский парень. Стив смотрел, как Брюс аккуратно обращается с Баки, едва-едва отошедшим от криосна, в котором его держали. Стив не хотел вспоминать, как они нашли его на одной из спешно покинутых баз. На складе. Подвешенным в капсуле, как какое-то… оборудование. — Он не был таким, — наконец ответил он. — Баки Барнс был лучшим человеком и самым веселым, самым задорным и задиристым парнем из всех, кого я знал. — Мне начинать ревновать? — хмыкнул Брок, возвратив губам и глазу исходную форму. Ну, почти исходную — на скуле остался красный отпечаток, как от подушки, что моментально вызвало у Стива неуместные сейчас ассоциации и — как следствие — первые, пока слабые признаки возбуждения. — Нет, — ответил Стив. — Зачем? — Это как-то, знаешь, не совсем контролируется. Стив отпил кофе. Брюс провел специальным зондом вдоль металлической руки, а Баки вдруг вдохнул его запах у самой шеи и слабо, едва заметно улыбнулся. Впервые за последний месяц. Седоватый, обычно серьезный Брюс вдруг смутился, как мальчишка. Осторожно, будто боясь навредить, тронул его за запястье живой руки, а Баки все смотрел и смотрел на него, будто до сих пор не веря, что его можно касаться не для того, чтобы провести “техническое обслуживание” или причинить боль. Баки тоже оживал. — Похоже, наш добрый доктор помог третьему деревянному мальчику стать человеком, — сказал Брок. — Волшебник, блин. — Я не был деревянным, — ответил Стив, зная, что до конца своих дней будет благодарен Брюсу за помощь и поддержку. — Ага, — легко согласился Брок. — И гвоздик тебе папа Карло забил, куда надо, и дырочку в попе просверлил. Но деревянным ты перестал быть не поэтому. Рассмеявшись, Стив прижал его к себе. О том, что он стал живым благодаря Броку, говорить вслух было глупо. В сотый раз подряд — точно. Месяц спустя — Не смотри, детка, ты еще маленький, — насмешливо сказал Брок у Стива за спиной, поймав выпавший из его руки стакан с кофе. — Роджерс? Тебя удар хватил, что ли? Целующихся мужиков не видел никогда? — Они же… — Стив знал, что это звучит глупо, но замолчать не мог. — Брюс же… Наташа? — И что? Романова такая яйцерезка — любой оголубеет. — Но… — Пойдем домой, а? Я тоже так хочу. Роджерс, а Роджерс? Ты вот так меня удержишь? — Брок, — отмерев, Стив с трудом оторвал взгляд от страстно увлеченных друг другом Баки и Брюса. — Как мало ты веришь в своего капитана. Я удержу тебя даже одной рукой, — подумав, он похвастался: — И даже без дополнительной опоры. Совсем на весу. Брок прижался сзади, горячий и близкий, Стив снял наблюдение с чужого личного счастья и обнял свое. Он был рад за Баки. Наконец-то в этом веке у них обоих все стало так, как нужно. Не безопасно, а правильно.