60 оттенков голубого

Шла третья неделя депрессии Номада, такой же беспробудной и суровой, как чай с лимонкой или Кипрский экономический кризис, поставивший на уши небольшой островок. Разница была лишь в том, что его горечь была столь же глубока и невнятна, как ПМЖ девочки-Самары, вершащей оттуда свой суд, и грозила принять куда более затяжной характер. После того, как коварный возлюбленный выманил признание в любви у нашего героя и совратил его на ночь, их неординарные отношения начали давать трещину, заставляя Номи шевелить своими и без того не оскверненными познаниями извилинами. Такой непривычный для мозга мыслительный процесс, довел своего хозяина до почти предобморочного состояния. Что только не пробовал Ном, чтобы умаслить любимого: серенады в стиле «о боже, какой мужчина», стихи наподобие «как хорошо ты пахнешь, я жду, когда меня ты тр*хнешь», написанные средневековым поэтом Альфой Омеговичем, и даже букетиком цветов с интригующим названием Прародитель, сорванным с клумбы Битореза. Из-за последнего, любимый взъелся особенно люто, оглушительно натопав ногами на незадачливого Дон Жуана, избив его вышеозначенным букетом и обозвав завзятым идиотом перед тем, как захлопнуть дверь дома, почти тут же слетевшую с петель из-за чрезмерной ярости мужчины. Дни напролет, Номи пытался придумать что-то более путное, вдохновляясь прослушиванием Азиша с его любимым треком Мразиш, домашним порно со своей правой подружкой и посиделками в клубе под названием «для тех, кому еще не…», но все было тщетно. Как назло, в голову не желало приходить ни одного путного плана, долженствующего вернуть ему расположения Мендеза. И вот, лишившись последней надежды вновь ощутить на себе прикосновение или хотя бы взгляд любимого, Номад решил предаться серому жестокому забвению. В пустой загаженной квартире его не ждал никто, но ему никто другой и не нужен был – ведь настоящая поддержка была всегда рядом, молча сочувствовала и помогла чем могла. Госпожа Правая Рука. Моральную поддержку так же оказывала трехлитровка самогона производства «тракторист Петя продакшен» и малосольные огурчики бабы Светы. Как он за них расплатился? Это уже другая, не менее трагичная история, чем эта. Сейчас между практически пустым бутылем самогонки и тарелкой с огурчиками, стояла главная драгоценность для хозяина квартиры – фото любви всей его жизни. Да-да, на снимке был увековечен Биторез Мендес, умопомрачительно сексуальный в тоненьких, гламурненьких, практически незаметных на теле стрингах, утопающих в кустике черной растительности. Он стоял во весь рост, выгнув спину, выпячивая пятую точку, перекинув бороду через плечо, и маня к себе пальчиком. Томный взгляд его глаз (особенно стеклянного) обещал просто неземные удовольствия и жесткий БСДМ. Такого героя-любовника в жизни Номада больше никогда не будет, и эта мысль заставляла его опрокидывать рюмку за рюмкой. - Остались только мы вдвоем, - всхлипнул Номи, вытирая соленые слезы с подбородка своей незаменимой правой рукой, а затем рывком расстегнул ширинку, чтобы погонять в очередной раз лысого. - Да, да! - слезы все катились и катились по его лицу. Он плавно и размеренно двигал своей "любимой подружкой", всхлипывая и поскуливая, не отрывая от фото влюбленно-печального взора. - Как ты мог так со мной поступить... - всхлипнул он снова, ощущая все нарастающий зуд в заднице и жажду чем-то заполнить пустоту его анала. Увы, трехлитровая банка из-под самогона для этой цели не подходила и взор его обратился к лежащим на тарелке огурцам. Твердые, крупные, в пупырышку. Такие прохладно-манящие... такие восхитительные на вкус... Он приспустил штаны, выбрав самый крупный из всех огурчик и, встав раком, с размаху, с обласкавшим слух чавканьем всадил его в свой жаждущий анус... Наконец почувствовав себя хоть немного заполненным, Ном всхлипнул и кончил прямо на пол, содрогаясь и представляя руки возлюбленного на своих бедрах и его член в своей заднице. Но тонкий запах рассола напомнил ему, что жизнь гораздо более жестока тех сладких грез, которым он любил предаваться вот такими тоскливыми вечерами, заполненными сивухой, огурцами и "любимой подружкой". - Я не могу так жить... - он попытался скрутиться в клубочек прямо на жестком холодном полу и почувствовал, как жалкая замена его любимого покидает его недра, оставляя в одиночестве. В злости он пихнул огурец прочь. - И ты меня предаешь! - истерично вскрикнул, замолотив кулаками по полу. - Ненавижу, ненавижу!!! – вопил Номи в истерике, заливаясь горючими слезами. - Ну почему я тебя так люблю?.. - выдохшись, он обнял свои тощие коленки, вжимаясь в них мокрым от слез лицом. Наш отверженный герой долго сидел так и всхлипывал, утирая слюни и сопли обрывком своих же брюк, порванных в порыве страсти великого любовного слияния с огурцом. Как же Биторез мог так поступить с ним? Он ведь был так нежен с ним в ту ночь любви, он был так нежен, что они сломали кровать и даже стул! Неужели? Неужели всё в прошлом? Но нет, Ном не мог всё так оставить, он обязан был что-то предпринять, пока не стало слишком поздно. Его душевные муки были сильнее физической боли в бедной и измученной пятой точке, поэтому он, превозмогая свои терзания, кинулся на кухню за селёдкой, молоком и верёвкой, как вдруг раздался звонок в дверь… Накинув наспех короткий атласный халатик и подцепив ногами розовые, мягкие, комнатные тапочки, Ном, на ватных после мощной разрядки ногах, пошел открывать дверь. Там, на лестничном пролете, с огромным букетом ромашек его ждал самый желанный для него человек на планете земля. Биторез был полностью закутан в длинный плащ, но горящий блеск в его глазах намекал на сюрприз, а может и множество сюрпризов из секс-шопа. Герой любовник молча протянул букет, и Ном застенчиво уткнулся в него носом, от счастья теряя разум и способность говорить. Тем временем Биторез одним рывком разорвал на себе плащ, под которым оказались одеты корсет и стринги из черной кожи. Сбоку, на внутренней подкладке плаща крепились хлыст и наручники. От пьянящего запаха мужского пота годичной давности, исходившего от брутального бородача, ромашки тут же зачахли на глазах. Номи, не отрывая полного страсти взгляда от лица своего ненаглядного, бросил через спину увядший букет, позволив сильным рукам грубо облапать себя за полушария ягодиц, а затем подхватить и унести к дивану. Этой ночью его попа наконец-то отведает нечто куда более желанное, томяще-сладосное и точенное, чем соленый огурчик. Он тут же пал на колени перед возлюбленным, извлекая его нефритовый жезл и немедленно припадая губами к набалдашнику, облизывая и посасывая желанное навершие, бегая наманикюренными пальчиками по всей длине и стараясь заглотить его поглубже. О да, он об этом мечтал так долго, так страстно! Столько одиноких ночей провел в попытках удовлетворить жажду, столько тревожных дней в ожидании этого божественного источника! И теперь он в его руках, снова. Ном открыл рот пошире, заглатывая его стержень, и вертя язычком вокруг ствола, пока его возлюбленный грубо вцепился в его длинные патлы, покрытые ради него кокетливыми блесточками и стал насаживать голову Нома на свой крепкий хуец, трахая того в горло. По щекам его протянулись влажные тропинки слезы. Он приглушенно постанывал, бесстыдно виляя попкой, тоже жаждущей попробовать крепости любимого. - У меня для тебя сюрприз, грязная шлюха, - прорычал возлюбленный, ни на миг не останавливая фрикций и доставая из петельки хлыст. Удар обжег задницу Нома, одновременно лопнув несколько чирьев на оной, которые тот уже отчаялся вывести. Он протестующе замычал, но его крепко держали за лоснящиеся патлы, буравя глубины его глотки. И чем больше ускорялся темп, тем сильнее его хлестали по заднице и тем сильнее накатывал очередной оргазм. – Тронешь свой хуй и я больше никогда к тебе не прикоснусь, предупредили его, засовывая рукоятку хлыста в его жаждущую дырочку и потрахивая таким образом уже скулящего Номада с двух сторон. И он не выдержал воздействий любви всей своей жизни на его бренный организм, заливая пол своей спермой. - Сучка посмела кончить раньше хозяина? – гаркнули ему, немедленно прекращая ебствовать в рот. – Сучка будет наказана, - он достал здоровый и толстый вибратор и, вынув из задницы Номада перепачканный хлыст, стал без смазки заталкивать туда елдак. – Сучка любит грязное дело? – показал перепачканный хлыст ему и снова стал трахать попискивающего Нома в рот, постукивая хлыстом ему по лицу. А потом ещё и включил вибратор, повернув рычажок на максимум. Номад давился, хныкал, но покорно сносил все, что с ним делал любимый, стараясь сосать как можно лучше. Ведь, может так он не уйдет?.. - О, давай, поддай жару! – рычал возлюбленный, размашисто вгоняя свой поршень в его рот и наконец, засадив Номаду по самые яйца, стал обильно кончать в его рот. Он не успевал проглотывать весь божественный нектар, дарованный ему любимым, и белые струйки капали с его подбородка на пол. – Вылижи! – рявкнул на него любимый и Номаду послушно отчистил его член от остатков семени. – Принеси мне водки, шлюшка, и иди в ванную, почисть себя снаружи и изнутри, - приказал ему он и блаженно развалился на продавленном диване. Ходьба Ному далась с трудом, так как ягодицы все еще пылали после ударов плеткой, а боль в анусе была просто нещадной, будто в его жерло залили раскаленную лаву. Но любовь окрыляет лучше любого «Рэдбула», и силы оперативно сгонять за еще одной бутылкой сельской сивухи для любимого откуда-то нашлись. Ном поставил найденное в загашнике спиртное перед Мендесом, и тот, как настоящий суровый мужчина, начал хлестать из горла. С трудом оторвав от любимого полный трепетной нежности взор, наш герой похромал в ванную, пытаясь соблазнительно повиливать бедрами. Душ, как это обычно делает сантехника непонятного производства вроде него, окатил Нома сначала кипятком, затем водой из Северного-Ледовитого, а потом температура более менее отрегулировалась. «Жизнь – боль» - пронеслось в голове укеши и он стал смывать с себя следы великой любви, случившейся этой ночью. Внезапно, Ном подумал, что было бы здорово, если бы живительное семя, вопреки всем законам природы все же прижилось бы, ведь оная все равно на нем отдохнула. Фантазия поспешила нарисовать его с Биторезом, идущих под руку и толкающих вперед коляску с вопящим младенцем, лысым, но уже с бородой. Слезы умиления тут же выступили на глазах Нома. Вот оно – счастье, только как его сделать реальностью? Как воплотить заставившую сердце трепетать мечту? «Я просто заявлюсь в зал нагишом и скажу, что хочу от него детей. Он должен понять, ведь мы две половиночки целого, инь и янь!» На том и порешив, Ном мгновенно накинул на себя любимый розовый халатик и, сунув ноги в пушистые розовые тапочки с заячьими ушами, отправился обратно в гостиную. Мендез всё ещё допивал содержимой бутылки за один глоток, когда Номад ворвался в зал, аки одухотворённый гвардеец со знаменем белых. Его глаза возбуждённо сверкали, словно прожекторы. Подскочив к дивану, он воскликнул: - О любимый, давай же сольёмся этой ночью в трепетной страсти и породим продолжение нашего рода! И он, почти разорвав завязки, распахнул свой халат, представая перед Мендезом во всей красе. C отвращением взглянув на своего бывшего любовника, Мендез поставил бутылку на стол, поднялся и прикрыл глаза ладонью. - Что-то не так, сладенький мой? - рассеянно переспросил Ном, всё ещё стоя в своей показательной позе и готовый на всё. Мендез, ничего не ответив, натянул свои розовые стринги, надел плащ и покинул квартиру. Громкий хлопок закрывающейся за возлюбленным двери разбил сердце мужчины в дребезги. Номад, совершенно не понимающий, за что же его оставили, рухнул на колени с рыданиями заламывая руки. Прошло уже почти полтора месяца с той самой незабываемой ночи любви, когда любимый Номада вернулся к нему, чтобы побыть с ним. Но Ному по прежнему было так же печально, он все так-же грустил в одиночестве, сопровождаемый только Госпожой Правой Рукой и незаменимым солёным огурцом. Последние несколько дней прошли для него словно в самом ужасном кошмаре – его всё время тошнило, мир кружился перед глазами вместе с фиолетовыми звёздочками и ему казалось, что он вот-вот умрёт. Он медленно угасал от горя и тоски, и, однажды, покинул этот бренный мир, так и не узнав, что носил под сердцем дитя, плод Великой Любви.