My First and Last

      Личная беседа Rainy_Sky и Rainbow_Hell       Rainy_Sky: хелен что мне делать ааааааа       Rainbow_Hell: о чём именно идёт речь       Rainbow_Hell: откуда я знаю, у тебя шампунь кончился или ты сломал окно       Rainy_Sky: как можно вообще сломать иллюминатор       Rainbow_Hell: как будто ты не пытался       Rainy_Sky: туше       Rainy_Sky: не суть короче, слушай что расскажу       Rainy_Sky: всё началось в прошлом году, ты была на первом курсе, я на четвёртом. я внезапно начал понимать, что что-то не так, что всё не как раньше. сначала я вообще в душе не ёб, с чего это всё вдруг, дел поважнее было больше. а потом меня позвала погулять одна девчуля с пуффендуя. ну ладно, пошёл, бог с ней. и понял, что женщины меня уже не интересуют.       Rainbow_Hell: так и кто же ты у нас? гей, пан или аро?       Rainy_Sky: ну значит гей, наверное       Rainbow_Hell: здравствуйте, я аромантик и асексуал       Rainy_Sky: ну зато хоть пацыкам циферблаты чистить не придётся       Rainbow_Hell: сейчас не обо мне речь, на кого у тебя краш?       Rainy_Sky: неет, мне страшно       Rainbow_Hell: то есть ты просишь меня помочь тебе с крашем, но не хочешь говорить о том, кто это?       Rainy_Sky: только пообещай никому-никому не говорить       Rainbow_Hell: обещаю, честное пионерское       Rainy_Sky: мне нравится       Rainbow_Hell: тебе нравится..?       Rainy_Sky: я так не могу, приходи лучше ко мне       Rainbow_Hell: сейчас приду, жди ***       Вздохнув, Хелен поднялась с кровати и покинула комнату, а затем и башню Когтеврана. Её всегда волновали чувства брата к кому-либо, ведь он был самым родным ей человеком. Разумеется, они периодически грызутся по пустякам, как нормальные брат с сестрой, но друг за друга оба готовы перегрызть глотку кому угодно.       Добравшись до башни Слизерина, Джона не нашла идеи лучше, чем постучать – в гостиной ведь должны быть люди, хоть один или два человека.       – Я к брату, – брюнетка опередила вопрос Джессики Флетчер, русой однокурсницы Захарии, и вошла в помещение после её кивка.       Второкурсница почти механически направилась к лестнице – за два года ничего не стоило зазубрить расположение спален, в особенности брата.       – Ну-ну, и на кого у тебя там краш? – прозвучало от неё с порога, а Заку повезло, что никого в комнате не было.       – Чувствую себя девочкой-подростком, которая обо всём пиздит подружке, – усмехнулся Скай, обнимая севшую на кровать сестру. – Это реально пиздец.       – Угу. Ну, я слушаю, рассказывай.       – Чёрт, мне так неудобно.       – Не тяни, ребёнок.       – Мне нравится Джордж.       Лицо Хелен приобрело сероватый оттенок, отличный от привычного белого, и выражение искреннего ахуя. Это как раз то, что она совсем не ожидала услышать. В голове происходили миллионы процессов, но доходило туго и не укладывалось. Джордж?       – Джордж?       – Получается так, – пробубнил он и прислонился к стене.       – Я вас не шипперила, но теперь, кажется, буду. Ты знаешь, а он хороший. Он же такой добрый и милый. Но как это произошло? Давно ты это понял?       – После того, как сходил с той девчулей, я начал присматриваться к некоторым парням. А потом как-то выдалось погулять с компанией, в которой были близнецы. Ну, думаю, пускай, хуже не будет. Так вот нет! – несильный удар лапкой пришёлся по подушке. – А потом, уже в сентябре этого года, до меня допёрло, что я вкрашился по уши.       – То есть ты мне не сразу рассказал?       – Я не был уверен, надолго это или же просто мимолётно. Краши – хрень полная, но я сам этим страдаю. А ты сама когда поняла, что тебя никто не привлекает в таком плане? – Захария перевёл взгляд на сестру, пока та забиралась на постель с ногами.       – Знаешь, люди же думают, что мы все – глупые дети и ничего не понимаем. На самом деле, конечно, нет. Пока что рано о таком думать, но некоторые мои однокурсницы вечно трындять о мальчиках, в ушах от них гноится, ей-богу. У меня нет желания когда-либо заводить отношения или что-то в этом роде. Я хочу учиться. Да, мне очень нравится учёба, – глаза Ская чуть округлились, а сам он истерично хохотнул. – Всяко лучше, чем страдать этой вашей хренью. Так вот, дело не в этом. Как-то уже позже я поняла, что это немного неправильно – ну не может же девочке никто-никто не нравиться, так? Думала, как ты, что пройдёт. Не прошло. А потом как-то пришло осознание того, что я родителей как-то не люблю.       – Серьезно? – брови Зака приподнялись. – Я тоже недавно понял то же самое. Эти предрассудки про чистоту крови...       – Вот и я о том же!       – И отец стал слишком много пить. И курит, как паровоз, честное слово.       – А меня раздражает, что он за собой не убирает. Так тяжело убрать тарелку после еды, крошки вытереть?       – А как они любезничают – отдельная глава моих страданий.       Хелен молча дала ему пять.       – Но они наши родители, поэтому нам стоит их уважать, если они к нам относятся с уважением, – задумчиво протянул Захария, получая согласие кивками и негромкими поддакиваниями. – Но совершать каминг-аут я не буду – мало ли, вдруг выгонят потом из дома, а на тебе срываться будут.       – Я-то ничего, но тоже рассказывать ничего не собираюсь. Так точно будет лучше.       – Так ты можешь мне помочь как-то признаться Джорджу или что?       – Пока не торопи события, вам лучше посильнее сдружиться, времени проводить больше. Драко с Гарри, например, давно друг в друга вкрашились, но пиздились вечно. А сейчас вот пара семейная, каких поискать.       – Очень хорошо, что мы можем друг с другом о таком говорить, нельзя держать всё в себе, – после недолгой паузы сказал Скай. – Пошли пройдёмся, ноги уже отсидел.       – На кухню за чаем?       – На кухню за чаем.       В одну майскую ночь кухня похоронила в своих стенах несколько часов откровенных разговоров Хелен и Захарии. Кристальные слёзы, которые небрежно смахнули в тот же момент, как те подступили к глазам у обоих. Слова, сказанные без лишних сожалений хриплыми уставшими голосами. Озвученные вслух мысли о том, что правильно и неправильно. Понимание, что дети, к сожалению, уже больше не дети. Осознание того, что в зеркале Еиналеж отпрыски чистокровной аристократии видели бы только себя и одного Уизли.