Бар "N"

Они собирались тут каждую пятницу и уходить старались тоже в пятницу, но иногда случалось, как в песне группы «Сплин». Собирались, чтоб чисто по-человечески посетовать на жизнь, потому что в свое время они были для этого слишком горды. Не долюбили, не приласкали, лошадь померла в самый ответственный момент. И это только Печорин! И к чему эта молчаливая гордость их привела? И где они сейчас? Они в баре «N», где каждый без зазрения совести говорит, какой он бедный и непонятый. «Тусовка лишних людей» — такое у них было кодовое название и именно так их все и знали. Сегодня молодые люди беседовали о прекрасном. Когда же разговоры об исключительности каждого закончились, с подачи Григория все заговорили о девушках. Больная тема, прямо их общее проклятие. — Не любит меня Мери, не любит… — восклицал Печорин, опрокидывая пятый шот. — Да все твои бабы и одной моей Таньки не стоят! А она… она, брат, понимаешь уже «другому отдана и будет век ему верна»! — передразнил Онегин, высовывая язык и едва ли не падая с высокого барного креста в попытке «изящно» поклониться. Этим он хотел дополнить пародийный образ Лариной, и так уже показанной им не в лучшем свете. Былая напыщенность и аристократичность ушли обратно к берегам Невы ещё после того, как уважаемый Евгений решил пить мартини с горла. Неразговорчивый бармен, правда, не разрешил ему таких вольностей, но Онегина уже понесло и без этого. — Я вам так скажу, — донеслось с пола чьё-то пьяное бормотание. — Бабы… они всё портят. Вообще всё. Науку, дружбу… И любовь ваша ВСЯ одна сплошная проклятая химия! — голос принадлежал ещё одному Евгению, которому, чтоб действительно хорошо опьянеть, надо было выпить порядочное количество алкоголя. Так что можете представить, сколько он тут уже ошивается.  — А как же эта, — его тёзка защёлкал пальцами и крепко зажмурил глаза, будто бы это правда могло помочь ему вспомнить. — точно, Мария Кюри. Она же там в химии что-то открыла.  — А мой роман когда написали, она ещё не родилась. — Фыркнул медик, пожелавший продолжить лежать на полу, в ногах своих друзей по несчастью. Ему можно, среди других только он был нигилистом. И нет, дело не в принципах, просто картина мира Евгения больше пострадала от неразделённой любви, чем у всех остальных молодых людей. — Женя, тебе не дали что ли? — осведомился Печорин, прерывая это ломание четвёртой стены. — Мне, брат, не то что Аня не дала. Я из-за этих баб Аркадия на сеновале завалить не смог. Нет, я смог… Громко отворились двери бара. В свете тусклых ламп предстал не кто иной, как Александр Андреевич Чацкий! Промокший и понурый он прошел в помещение и исподлобья оглядел собравшихся. По пятницам в это время их было только трое. Один состав, одна компания. Поговаривали каждую неделю, что заглянет Илья Обломов, но этого чуда всё ещё не случилось. Молодые люди сошлись на том, что Илюша посетит их, когда дома кончатся винные запасы. Или когда у всех у них откажет печень и придётся лежать в одной лечебнице, а по медицинским заключениям Базарова, случиться это должно было уже скоро. Хотя, кто знает, насколько достоверны пьяные медицинские заключения. Чацкий оставил у входа свой промокший плащ, глубоко вдохнул спёртый барный воздух и направился прямо к компани. Переступая через развалившееся звёздочкой тело Евгения, Александр с грохотом опустился на свободное место перед барной стойкой. — Виски. — Дело дрянь? — спросил Онегин. — Как зовут? — осведомился Печорин. — Софья… — Проклятая химическая реакция! — заключил медик. — Подайте что-нибудь, чтоб догнаться. Все в баре немного оживились. Григорий почему-то начал активно поддерживать новоприбывшего и пытаться доказать ему, что глупость девушек — это не конец света. Наверное, герою нашего времени в который раз стал интересен сам процесс своего действия, так что можно и не ждать в итоге, что Александр будет утешен. Евгении же продолжали являть собой полную противоположность друг дурга: Базаров поднялся с пола, но не до конца, а лишь только опираясь спиной о барную стойку, и продолжил витать в своих мыслях, в то время как Онегину в голову в который раз за вечер ударил крепкий алкоголь. В можно даже сказать безмятежной тишине бара раздался призывный крик: — Мама-анархия, отец-прокрастинация! — прокричал Евгений. — Ты знаешь, что такое прокрастинация? — уточнил Базаров, поднимая на тезку совсем уж недовольный взгляд. «Будущее медицины» терпеть не мог, когда слова использовались за красоту звучания. — Нет, но звучит очень атмосферно. — утвердительно замотал головой Онегин, чем только больше сподвиг сидящего на полу закатить глаза. То, что передавали Базарову «догнаться», полностью ушло в загребущие лапы пьяного в дрызг тёзки, который сейчас раскрутился в высоком барном кресле и чудом не свалился с него в первый же оборот. Под недовольное цоканье бармена диалог двух Евгениев продолжился. — А Татьяна… — как-то устало вздохнул медик, понимая, что Ларина, как не странно, была бы более приятной компании, нежели тот, с кем он общается сейчас. — …русскою душою? — Да нет, просто очень умная была. — Ну… это ты загнул, брат, — захохотал Евгений, понимая, кого это сейчас его ученый друг называет умной-разумной. Это же смешно! — Ты бы видел, как она ломано пишет стишки! Да она же дурочка доверчивая! — Да нет, она не по этому умная. — Я тебя не понимаю! — Я не удивлён. — жестоко усмехнулся медик, убирая упавшие на лицо волосы. — Ты что себе позволяешь? Сейчас меня унизил вот этим диалогом, а? — начал буйствовать пьяный дворянин. Он подскочил со своего места, все еще каким-то чудом не падая на пол, и попытался схватить собеседника за ворот рубашки, но Базаров сидел слишком низко. Собрав все свои усилия, Онегин постарался нагнуться к своему обидчику так, чтоб не упасть плашмя на старый деревянный пол бара, но его план с грохотом провалился. Бармен с недовольным цоканьем отметил, что за весь тот ущерб, который дворянин нанес бару сегодня, он еще год расплачиваться будет. Но Евгений просто продолжил лежать, потеряв весь свой боевой настрой. Это дело он вообще любил: начинать заварушки, но не доводить их до конца. Того гляди, и уважаемый Ленский не получил бы пулю в грудь, но это уже совсем другая история, писавшаяся Александром Пушкиным семи лет к ряду. Оно и к лучшему, ведь другому Евгению драться совершенно не хотелось. Алкоголь сегодня разморил его и вогнал в некую меланхолию. Или просто действие этого самого алкоголя уже начало сходить на нет, чему и удивились те, кто еще сидел за барной стойкой. — Бзрв, ты ч ткой трзвй? — прерывая монолог на тему фатализма, спросил Григорий, дергая медика за рукав рубашки. — Ускоренный метаболизм, другой мой, худшее наказание несчастному. — Хорошо сказал! — воскликнул еще очень даже трезвый Чацкий. — Слушайте… — Ооо, нет, спасибо, — замахал руками Базаров, с трудом поднимаясь с пола и направляясь в сторону выхода. — Я звоню Молчалину и ухожу отсюда. — Куда? Зачем Молчалину? — В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов. — передразнил Евгений, закидывая на плечо пиджак. — А потому что только он может найти твоему рту лучшее применение. Печорин одиноко поаплодировал, Онегин попытался схватить уходящего за ногу, а Чацкий так оскорбился, что уже очень хотел поразглагольствовать на тему «времен и нравов», как в этом полушуме бара разделалась трель дверного колокольчика. Сначала все подумали, что это Евгений не захотел дальше прибывать в обществе своих друзей по несчастью и быстро ретировался, но тот слегка ошарашенно все ещё стоял у дверей, а точнее больше теснясь влево, дабы пропустить новую фигуру в бар. Это был некто ещё пока никому неизвестный из-за плохого освещения. Лежащему на полу дворянину была видна лишь длинная юбка и в кольцах узкая рука. — Таня? — воскликнул он. — Софья? — встрепенулся Чацкий, надеясь на то, что девушка образумилась. — Анна? — даже несколько суровым голосом произнёс Базаров. — Бэла? Мери? Ундина? Вера? — Пять баллов, Гриш, пять баллов, — засмеялся Онегин, пока неизвестная переступала через него и проходила к свободному месту. Повисло тяжелое молчание. У девушки нельзя было разглядеть лица из-за вуали, но каждому уже стало ясно, что это не его избранница. Никто не помнил «лишнюю» среди девушек, да и того, чтоб она когда-то сюда приходила. Неужели, дверью ошиблась, как говорится? Григорий осанился. Загадочность привлекала к себе. В нем снова ожили былые чувства, желание жить! Но девушка явно была мудрее того, чтоб стать очередной жертвой Печорина, которому совсем скоро опостылит. Чацкий пытался понять, из Петербурга незнакомка или из Москвы. Вроде бы, в ней не угадывались черты не того, не другого общества, но так ведь не может быть. Пришедшая пленила загадочностью и Александра. Онегин все пытался поверить в то, что это Татьяна облачилась в новое одеяние, чтоб никто не узнал её, и пришла сюда, чтоб забрать его и убежать вместе. И это все несмотря на то, как сильно он до этого опускал Ларину. Один только Базаров остался равнодушен к этим чарам. Нет уж, хватит с него девушек в этой жизни. — Не та и не эти, — ответила она, поправляя юбку и присаживаясь у стойки. — Незнакомка из стихотворения Блока. — А ты лишняя что ли? — полным удивления голосом уточнил Онегин. Нет, удивились в баре все, просто озвучил только он. — Знаешь что, голубчик, я даже не знаю: я существую или я бред пьяного мужчины! — дрожащим голосом воскликнула девушка, всплеснув при этом руками. Было видно, что она очень устала от этой неоднозначности в своей жизни. — Тише, сестрёнка, тише. Ты, конечно, не из нашей тусовки, но… Бремен, вина даме! — воскликнул все еще очень воодушевленный Григорий, но низкий голос человека за стойкой быстро вернул его с небес на землю. — Как вы мне все дороги. Бар закрылся полчаса назад, так что пошли все вон! — Ну дядя Воланд! — Не дядькай!