***
- Говорят, что любовное удовольствие подобно состязанию, ибо и любви свойственны распри и дурное настроение... Боль может быть частью удовольствия, может быть частью любви... – тихо и вкрадчиво, словно сообщая какой-то магический текст, шептал Хань над распростертым под ним юношей. Не имея возможности ни пошевелиться, ни взглянуть на говорившего, Сехуну оставалось лишь обратиться в слух, и растворяться в звуке этого голоса. Шелковые ленты обвивали тонкие запястья и лодыжки, закрывали глаза, сходились узлом на шее, а концы этих пут уверенно сжимал в своих пальцах Хань. Сехун - такой беззащитный, подчиняющийся, и такой красивый в своей абсолютной наготе, завораживал старшего. От одной только мысли, что О принадлежит ему целиком и полностью, он сходил с ума. Сколько ему пришлось ждать, чтобы получить возможность взглянуть, прикоснуться... это слишком ценно для него, и теперь Лу ухватится за любой, даже самый крошечный шанс, чтобы быть рядом, чтобы не отпускать. Слепая страсть, безумная любовь - такова их жизнь, их судьба... Сехун дернулся, поддаваясь вперед, чувствуя, что лента сильнее сдавила горло, но приоткрыв рот, чтобы вздохнуть, он тут же ощутил горячее прикосновение чужих губ. В этом поцелуе не было привычной нежности - Хань словно хотел забрать у него последний воздух, жадно впиваясь в губы и запуская внутрь язык. Дышать было больше нечем, и Сехун напрягся, с ужасом думая, что задохнется, как лента на шее внезапно ослабла, и старший еще раз поцеловал его, прикасаясь на этот раз почти что целомудренно. От контраста резких и ласковых прикосновений и поцелуев младший дрожал и извивался, отчего ленты периодически затягивались туже, причиняя какое-то мучительное удовольствие на грани боли. «Тише... ты же мне веришь... я только хочу, чтобы тебе было хорошо...» - шептал Хань, и Сехун расслаблялся, плавясь под действием его своеобразных ласк. Холодное прикосновение меж разведенных бедер заставило вздрогнуть и застонать в предвкушении, но старший, кажется, не спешил, желая подольше растянуть удовольствие. Одной рукой продолжая удерживать ленту и согревая в пальцах другой изящный нефритовый жезл, Хань опускался поцелуями по напряженному телу: то проводя языком, то покусывая самые чувствительные точки. Сехун начинал подаваться навстречу, бессознательно ерзая на шелковых простынях, хрипло умоляя «сделать уже что-нибудь». Лу улыбнулся, чмокая младшего в уголок губ, и медленно проталкивая внутрь него результат тонкой ювелирной работы – весьма натурально выполненный куэй. Сейчас ему хотелось наблюдать, как его юный любовник закусывает губы и сжимает пальцами простыни, изнывая от чередования резких и медленных толчков игрушки, зажатой в пальцах Ханя. Ему нравилось подчинять, но и доставлять при этом удовольствие нравилось не меньше. Когда младший был уже на пределе, Хань остановился, убирая игрушку, и усмехнулся, услышав вздох разочарования. Не успел он расслабить ленты на лодыжках, как Сехун притянул его к себе, обвивая ногами бедра. - Хочешь, чтобы я продолжил? – словно растягивая время, неторопливо произнес старший. О лишь кивнул, нетерпеливо простонав. Удовлетворенно хмыкнув, Хань не заставил себя ждать, впиваясь ногтями в нежную кожу и быстро толкаясь внутрь. Лента на шее снова затянулась, и Сехун, выгнувшись, ощутил, как волны боли, наслаждения и слабости накрыли его с головой. Он ненадолго замер, словно в прострации, теряя чувство реальности и контроля над происходящим. Ему казалось, что он в одно мгновение уменьшился до крошечных размеров, а потом взорвался, рассыпаясь на кусочки. Завязанные глаза не позволяли видеть, зато ощущения обострялись в тысячи раз, и не в силах с ними совладать, он словно провалился в какую-то бездну, растворяясь в своем удовольствии...***
- Если бы я сказал тебе, что это наш последний день? – спросил Хань, обнимая младшего юношу и нежно перебирая пальцами мягкие пряди волос. - Но что может случиться? Все ведь так спокойно... – Сехун лишь улыбнулся, он совсем не разделял опасений Лу. - Просто ответь мне. Я знаю, если следовать логике разума, то, что мы делали с тобой, - неправильно, но по логике любви мы правы. Мужчина может стать женщиной, а женщина - мужчиной, море может иссякнуть, а горы рассыпаться. Только любовь никогда не подчинится разуму... Ведь ты чувствуешь это? Ты пойдешь за мной? - Даже в следующей жизни я пойду тебя искать. Ты же говорил, что ждал меня, значит, я снова тебя найду. - А если не надо будет искать, если я пообещаю, что в этот раз у нас будет сколь угодно времени? – Хань с надеждой смотрел в глаза Сехуна, решаясь на отчаянный даже для него шаг. - Я соглашусь на что угодно, - не задумываясь, ответил Сехун, укладывая голову на плечо Ханя. - Тогда и мне не страшно. Сехун проснулся от непонятного шума - все вокруг словно ходило ходуном, а ветер свистел в пустых коридорах. Хань сидел рядом с лихорадочно блестящими глазами и бешено стучащим сердцем, он до боли сжимал в своей руке его пальцы, и повторял, что время вышло. Сехун обнял его за плечи, желая успокоить, но ему самому было страшно, он ничего не понимал. Казалось, все словно уже умерли - слуги не бежали им на помощь, и даже ни одного голоса не раздавалось вокруг. На Чанъань словно налетел ураган, песчаная буря сметала все живое на своем пути, хороня под обломками зданий и тонн песка. - Это конец... Ты будешь со мной? - Всегда... всегда буду с тобой. Перед глазами Сехуна мелькнул тонкий листок с выведенным красными чернилами заклинанием, и он погрузился в темноту.***
Заметив обвал на участке Чунмёна, остальные участники экспедиции понеслись к месту происшествия. Прошло не так много времени, и у них еще был шанс вытащить своих руководителей живыми и невредимыми. «Крис! Чунмён!» - все отчетливее раздавались над ухом громкие крики людей, зовущих кого-то. Молодой человек поморщился, приходя в себя, начиная отплевываться от песка и грязи, попавших на лицо и вдыхая свежий воздух. Он почувствовал, как чьи-то руки бережно вытирают его лицо, а потом резко прижимают к себе, крепко обнимая. - Открой глаза, Се...