Как жаль

Возлюбленной отчизне послужим, господа...

...суди меня, Господи, как я судил, и какою мерою мерил - такою и мне отмерено да будет. Вот я, Господи... суди меня по правде Твоей. - Каковы были цели и намерения вашего сообщества? - Закон, справедливый и всевластный для всех, от черни до царей. Закон, который был бы превыше самовластия и произвола. ...разумеется, не только. Воля крестьянам: как можно серьезно говорить о рабовладении в просвещенном девятнадцатом веке? Европу уж десять лет как освободили от гнета, да и не десять - двенадцать, тринадцать, трубили о том во все концы страны, а со своими же людьми обращаемся как со скотом... куда это годится? Сокращение солдатской службы: даже в самые мирные годы возвращается домой меньше половины рекрутов, остальных прибирают болезни, недоед, грязь и побои. Хотя бы до пятнадцати лет, если не до восьми... Брат, помнится, меня высмеял - хорошего солдата, мол, пять лет только учат, и едва три года им пользоваться? Рабовладельцы, как есть дикари, людьми - словно утварью... Уголовные уложения: нынешние не работают толком, нужно менять... довелось говорить о том с генералом графом Милорадовичем, недавно, на днях, удивительнейший был разговор, и граф был согласен - надо менять и сами уложения, и порядок службы в уголовной палате, смотрел, будто не понимая - святой перед ним или безумец... как менять? в соответствии с законом, с новым законом... а кто даст этот новый закон? совет, вселенский собор земель российских, не преклоняющий головы перед самодержцем, потому что никакого всевластного самодержца быть не должно... - Нет. Истребление царской фамилии не было установленным планом. Мы не хотели крови. Не хотели. Насколько возможно. ...комната кружится перед глазами, лица следственной комиссии сливаются в одно, мятое и невнятное. Не молвить бы лишнего, лучше уж лишнего отмолчаться, все едино невнятица выходит... Холодно. Понятно, почему было холодно на гауптвахте, там и вправду не протопить толком - везде щели, ко благу Владимира Ивановича с его манифестом... нашим - общества - манифестом, ко благу и кого-то еще наверняка... Ростовцев весьма прозрачно намекнул - да можно ли назвать намеком слова "у вас есть время избавиться от лишнего"... жаль его, он хоть и отпал от уговоренного - а все равно жаль, он к нам в караул назначен - весь белый был, как снег белый, как невский лед, застывший весь... на Неве было холодно, зима нынче злая, Нева еще в ноябре встала, говорят... И здесь холодно, как только у комиссии зубы не стучат, инеем ресницы не берутся... Неужто и во дворце дров не хватает? Скорее уж, впрочем, у меня лихорадка. Картечь, невский лед, подмокающие перевязки, мертвое лицо Николая перед глазами. Он не стрелял... Он один из Бестужевых не стрелял. Не поднимал оружия. Невиновен в пролитии крови. Он один из Бестужевых погиб на месте. Кажется, еще Каховский Петр - там же... помню - падал... а Панов застрелился, так говорили, отчего, как, не понимаю, не знаю... Одоевский видел - да не успел подробно сказать. - Я был без оружия. Я два года в отставке, я судейский чиновник. Я не рубил и не стрелял... но не могу назвать себя невиновным, поскольку мои слова и действия смутили и соблазнили других... ...Панов застрелился. Он едва успел обручиться накануне, его невеста, молоденькая Оленева... он ревновал ее ко мне страшно. Я отвозил ему приказ Оболенского - развернуть лейб-гренадер, занять Петропавловку, повернуть пушки на дворец. Они едва перешли мост, пришлось бежать обратно... а мы шли на дворец по льду, в обход Дворцовой, в обход выставленных кордонов, присягнувших полков, Ростовцева, Розена, а на дворцовой оставались Саша Марлинский и Одоевский, и рота или две московцев - мало, так мало, но и нас было мало, мы не смогли взять встречную батарею, а они не смогли выстоять против пушек великого князя, говорят, там был Михаил Павлович, говорят, он приехал в ту же ночь, когда мы решились выступить... Картечь. С двух сторон картечь. Были бы ядра - там бы и потонули все, но была картечь, и мы просто легли на лед... Младший Бестужев был залит кровью, Рылеев не вдруг сумел его поднять, дальше не видел... Оболенского не задело вовсе, как Мишеля Бестужева. Кажется. Не могу быть уверен. На гауптвахте говорили - он сам отдал шпагу. Трубецкой... взят на льду с оружием в руках - это выходит, еще отбивался? Кюхельбекер. Пришел, был с нами, но по сути едва коснулся дел общества, по сути он даже и знал меньше, чем мой Мишель... а Мишель ведь не пришел. Не пришел. Измайловцы присягнули прежде, чем я к ним успел, и не выступили, а нет измайловцев - нет и конно-пионеров. Может, и к лучшему. Может, Мишеля еще и помилуют. Николай был прежде ласков к нему. Страшное дело - монаршая ласка. - Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь... Нет, я не брежу. Бредил я прежде, на гауптвахте - никто, впрочем, не заметил, или не признался... И стихов запрещенных с собой не имею, все остались где-то там на Неве, в портфеле, вместе с дневниками и заметками о переустройстве уголовного уложения... как хорошо, что уголовные заметки остались еще и на службе, в суде, запиской на имя генерал-губернатора. Хорошо... а закон и вправду не предусматривает нынешнего положения дел, никак не предусматривает. Если бы мы победили, пришлось бы писать новый закон, впрочем, его и так пришлось бы писать, мы же этого и хотели, а теперь решать предстоит самодержцу, всевластному самодуру. Так. Проиграли в главном - проигрываем и по мелочам. Однако же и мелочи у нас со слона ростом... как проекты Штейнгеля, как нерассмотренные, незаслуженно забытые проекты... да вот же сидит фон Фок, можно его спросить, у него все они записаны, мы же говорили о том, и с ним, и с Булгариным, и... ах да, Бистром убит, не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть. И Милорадович убит, а не убит - так ранен чересчур жестоко и ни заступиться не сможет, ни потребовать крови, в него стрелял едва ли не весь Московский полк... он один выехал на московцев и Бестужевых, так говорят, один - и все же едва не рассеял их, иначе Мишель Бестужев никогда бы не приказал стрелять в одного - всем... - Мы хотели изменить закон. Мы не преуспели. Но как я требовал всевластия закона - так и ответить должен перед законом. Перед тем, каков он есть. Иное будет по меньшей мере нечестно. Мы не хотели крови. Мы хотели нового, справедливого мира. Мы хотели послужить Отечеству - ради любви, только ради любви к нему... Что же, теперь послужим примером - для кого только? и каким? Господи, пусть в этом будет смысл, даже теперь... Как кружится голова, черт с ней, с болью - голова кружится, сбивает с мысли... как славно мы умрем - кто это повторял раз за разом, Одоевский? как славно мы смеялись на наших собраниях, как славно говорили, как спорили, какие строили планы... как жаль, что ничего больше не сумели. ...Господи, помилуй любимых наших, а мы уж как-нибудь ответим, сколь спросят. И все же - как мало мы успели, как жаль...