Magnetic

Дом словно спустился со страниц каталога о «долго и счастливо». Респектабельный район в пригороде — для тех, кто переворачивает новую страницу жизни. Зелень, куда ни кинь взгляд, представительные фасады и задние дворики за надежными заборами. Джейс крутит головой, все порываясь спросить с усмешкой, что они забыли в пижонском районе, полном молодых семей и благообразных пенсионеров. Сарказм булькает, как одно из зелий Магнуса, щедро приправленный чувством неуместности здесь, на улочке с вымытым асфальтом, в грязной одежде, с всклоченными волосами и после суток без душа, не прикрытых благополучно забытой руной. Джейс помнит свое пробуждение: открыв глаза, он увидел разгорающееся рассветом небо, а повернув голову, встретился взглядом с Себастьяном. Они лежали на крыше какого-то здания, соприкасаясь мизинцами, разглядывая друг друга и улыбаясь чему-то вне логики и правил. Джейс впитывал тепло августовского солнца, а Себастьян дышал бархатной тьмой ночи. Когда утренний свет начал слепить, Себастьян взял его за руку, помогая подняться. «Идем», — кивнул он, и Джейсу нестерпимо захотелось пригладить растрепавшиеся волосы, словно стоя перед зеркалом. Он потянулся вперед, пальцами расчесывая сбившиеся пряди, как делал, опаздывая на свидания. Себастьян замер, прикрыв веки, никак не комментируя, позволяя, а после улыбнулся и повел за собой. Себастьян касается его локтя и уверенно направляется к последнему на улице дому, стоящему чуть в стороне от остальных. Порывшись в кармане, достает не отмычку, а самый обычный ключ с брелоком в виде розы ветров, которым открывает дверь. Зайдя внутрь, Джейс осматривается: свет, дерево и тот минимум обстановки, который плавает между необжитостью и удачным дизайнерским решением, — все совершенно не похожее на места, к которым он привык. — Мы живем здесь, — говорит Себастьян просто и протягивает ключ. — Хорошо, — отвечает Джейс.

***

Джейс замечает руну, когда приняв, наконец, душ подходит к зеркалу. Если события до пробуждения на крыше он едва помнит, то руны на своем теле знает наперечет. Новая находится на боку, под ребрами; ее черные росчерки отливают словно просачивающимся изнутри красным. Как был, с обернутым вокруг бедер полотенцем, Джейс влетает в комнату Себастьяна, распахнув дверь без стука. — Вот, — указывает он на руну. Себастьян откладывает книгу, которую читал. — У меня такая же, все в порядке, — произносит он стягивая футболку. Джейс подходит ближе, присматривается: точь-в-точь, до последнего завитка. Повода для беспокойства нет. — Мне кажется, я веду себя как идиот, — хмыкает он. Должно получиться легко, но выходит скорее нервно. Джейс чувствует себя осенним листом, бросаемым из стороны в сторону вихревыми потоками. Себастьян внимательно на него смотрит и накрывает ладонью вызвавшую переполох руну. Прикосновение бьет под дых. Джейс замирает, захлебнувшись воздухом. До него постоянно дотрагивались: девушки, с которыми он спал, Алек, когда наносил руны, противники в пылу борьбы, Безмолвные Братья, залечивавшие серьезные раны. Сейчас подушечки пальцев чуть скребут по влажной еще коже — ни на что не похоже. Единственное реальное — якорь контакта, заземляющий, успокаивающий нервные трепыхания. Себастьян наклоняется к его приоткрытым губам и, замерев в миллиметрах от касания, резко выдыхает теплый воздух. — Дыши, — улыбается он. Джейс начинает дышать, поняв, что вцепился в его предплечья, и отстраняется медленно, как во сне, переживая отголоски ощущений. — Что это? — спрашивает он, не узнавая собственный голос. — Это мы. Ты хочешь что-то изменить? Нет. Джейс качает головой — ангелы, нет. Мелькает мысль отзеркалить жест, обвести руну на теле Себастьяна, поймать дрожь его тела, увидеть, как идет трещинами его контроль, но тот уже отстранился, натягивая футболку. Он идет одеваться, как у порога его догоняет: — Я чувствую себя похоже. Джейс кивает, то ли от того, что становится легче, то ли от того, что идиотов оказывается двое. Одевшись в чистое и расчесав волосы, Джейс, наконец, чувствует себя способным собраться с мыслями. Он идет в комнату, которая, оказывается, принадлежит ему: светлая, солнечная, с огромными окнами — совсем не похожая на ту, что он занимал последние тринадцать лет. Содержимое одинокого шкафа, изученное перед душем, лаконично ограничивается парой смен белья и домашней одежды с еще не споротыми этикетками, все — вызывающе белое и бежевое. Раньше в его шкафу был лишь один белый костюм — для церемоний прощания, большую часть костюмной жизни проведший в чехле. Лелея чувство внутреннего противоречия, Джейс торжественно вешает на плечики свою черную, как сиденье новенького харлея, куртку, после чего обшаривает всю комнату, включая матрас на кровати, но ничего примечательного, кроме чужеродной цветовой гаммы, не находит. Устроившись на кровати, он пытается собрать картину последних суток, но фрагменты памяти раз за разом соскальзывают, как нога с неустойчивой опоры. Большая часть походит на чужие фотографии: изображения, не вызывающие эмоций. Темноволосая женщина с затаившейся в уголках губ улыбкой склонилась над ним, занося странное стило... Раздается короткий стук в дверь: информируя, не спрашивая, и воспоминание обрывается. Себастьян подходит вплотную к кровати. — Прекрати, — выдает он среднее между просьбой и приказом. Джейс растерянно хмурится, осознав, что безотчетно обводил новую руну, вспоминая. Предположения начинают крутиться, как лопасти вентилятора, и стоит внимательнее вглядеться в недовольное лицо, вспышкой приходит озарение. Напоказ медленно потянувшись к руне, Джейс расплывается в самодовольной улыбке. — Ты... боишься щекотки! Себастьян наклоняется, смотря с явным обещанием исправить анатомию его руки, а Джейс, с внезапным дурашливым азартом, которым и в детстве не отличался, обхватывает его ногу, резко дергая на себя. Следующие минуты сливаются в возню переплетенных тел, победные вскрики и оханья. Заканчивается все по обоюдному согласию, порванной футболкой Себастьяна и ноющей скулой Джейса: раскрасневшиеся и растрепанные как воробьи, они валяются рядом, восстанавливая дыхания и посмеиваясь невпопад. — Не боюсь, — поясняет Себастьян, словно разговор не прерывался, — просто неприятно, будто по тебе жук ползет. — И, закатив глаза, ворчит: — Точно, два идиота. Джейс раздумывает, бодает его в плечо и отзывается уверенно: — Нет. Отчего-то это как угодно, но не глупо.

***

На третий день им явилась Лилит. Она по-домашнему устроилась в кресле, стоявшем рядом с выведенной переплетением черных и белых линий пентаграммой, словно это было в порядке вещей. Джейс замер тогда на пороге, инстинктивно потянувшись к давно снятым ножнам. «Демон», — стучало в голове, вбитое годами тренировок. Шедший следом Себастьян коснулся напрягшейся спины и подтолкнул вперед — все хорошо. — Это моя мама, — представил он царственно кивнувшую Лилит. — Мам, это Джейс, — словно их парные были руны нанесены не ее рукой. — Познакомилась с соседями, — улыбнулась та в ответ. — Заглянули, пока вы спали. Принесли пирог с черникой. Считают, что вы друзья, недавно окончившие колледж и занимающиеся программированием. Слышала, это сейчас модно. А она кто, их тетушка Мэй? Лилит поднялась, протянув руки. Высокая и элегантная, в аккуратном брючном костюме, она, стоило признать, вписывалась в окружающую обстановку как влитая. Одна из тех женщин-примитивных, чьи каблуки уверенно стучат по асфальту, когда они выходят на ланч из огромных стеклянных зданий, деловито смотря в телефоны, а вечером садятся за руль зеркально отполированных машин. Ей не нужны были руны и чары, чтобы сойти за свою, в отличие от Джейса. Протиснувшись вперед, Себастьян шагнул в ее объятия. С остывающим прикосновением на плече Джейс смотрел на них, ловя по мелким деталям чужую неловкость и скованность, словно этот простой жест им обоим в новинку, а обращения сродни инструкции. Выходило, не у него одного тут неоднозначное отношение к родительским объятиям. Они отпустили друг друга довольно быстро, и все же Себастьян явно тянулся к ней, королеве Эдома, прародительнице демонов и магов — единственному существу в мире, не пытавшемуся его убить или выгодно использовать. «А я пытался», — вспомнил Джейс, искоса поглядывая на них, чувствуя себя неловко, словно за компанию. Воспоминание отозвалось шквалом: гнев — на себя, обида — на Себастьяна, страх — за них. Страх — потерять иррационально важную общность, разрастающуюся внутри до размеров необходимости. — Джейс. Лилит подошла к нему, и тело инстинктивно сгруппировалась: скользяще треть шага назад, упор на левую ногу, немного отвести плечо — базовая стойка, готовность к защите и нападению. — Как ты, Джейс? Он нашел взглядом Себастьяна: тот стоял, словно погрузившись в собственные мысли. — Нормально. Что еще было ответить прародительнице демонов и матери парня, с которым ты живешь после того, как чуть не убил? — Раз вы оба в порядке, займусь своими делами. Милый, — обратилась Лилит к сыну, — ты знаешь, как меня позвать. Реализуй свой план, я поддержу. Она ушла, и Джейс ощутил себя спокойнее, только когда за ней потухли последние линии пентаграммы. — О каком плане она говорила? — Изменить этот мир, — спокойно отвечает Себастьян, словно сообщая, что чай будет без сахара. Джейс хорошо знает одного такого меняльщика, и чем все закончилось помнит. То ли мысли отражаются на его лице, то ли Себастьян их ощущает, и потому хмурится. — Я не собираюсь продолжать дело Валентина. Это мой план. Жди здесь, покажу. Он скрывает в своей комнате, вернувшись с исписанными листами, которые кладет на стол. Со странной нерешительностью смотрит на Джейса и снова уходит, заявив, что делать сэндвич. В его новом мире плотность крови не зависит от расы, а громкость голоса от родственных связей. Старые догмы вспыхивают нефтяными реками, а от белых крыльев заслоняются стальными. Обязательства скрепляются жизнями. Мир Себастьяна — то, чем он никогда не был раньше. Джейс подхватывает ручку и оставляет пометку на полях: «Красиво». — Ты со мной? — раздается за спиной. — Я бы не отказался побывать в таком мире, — усмехается Джейс, обернувшись, — с тобой, конечно. Радость в глазах Себастьяна настолько обжигающе искренняя, что он готов согласиться еще пару раз. Ему действительно нравится этот призрачный еще мир, краски перерождения и мерцание новых идеалов. Он думает о брате. Алек, кто, как не он, поддержит и поймет: тот, чья заинтересованность в уходе от старых догм неоспорима. «Я все ему объясню, и он будет на нашей стороне» — приходит соломоново решение, от которого теплеет внутри.

***

Джейс караулит Алека в подворотнях Бруклина: он не знает, каким путем тот обычно ходит, но полагается на рационализм брата, выбравшего бы самый короткий. Свет фонарей отражается в масляных пятнах луж, ветер гоняет мусор по проулкам, вены города неизменно гудят механикой звуков. Алека нет. За прошедший месяц Джейс раз пять пытался его перехватить, каждый из них оставаясь ни с чем, а подходить ближе к точке В главного маршрута — плохая идея. Наконец он решает перестать полагаться на случай: в следующий раз просто одолжит телефон одного из примитивных, свой так и не нашелся после пробуждения, и отправит сообщение с местом встречи — Алек не сдаст. Здание, с крыши которого он осматривает окрестности, всего в четыре этажа — лезть на ветру под футболку, чтобы активировать руну и эффектно спрыгнуть с него, отдает тем позерством, которого Джейс старается избегать. Спустившись по пожарной лестнице, глухо гремящей от каждого движения, он было пошел обратно, как из-за угла выходит Клэри, в одной руке держа телефон, а второй, с зажатым в ней стило, что-то набирая на экране. Отвлекаясь на движение впереди, она рассеянно поднимает голову. На миг застыв с изумленно приоткрытым ртом, Клэри бросается к нему с радостным «Джейс!», повиснув с такой силой, что заставляет его пошатнуться. Вцепившись в его куртку, она то смеется, то ругается на него, требуя ответов: почему он жив, почему не вернулся в Институт, что делает здесь, да он в порядке, в конце-то концов? — Полностью, — честно отвечает Джейс, впервые за долгое время, — я в полном порядке, все отлично, не волнуйся. Он внимательно сканирует пространство вокруг, прислушиваясь к мельчайшим ощущениям, но, судя по всему, она одна и их встреча чистая случайность. — Как я могу не волноваться, — тут же взвивается затихшая было Клэри, — ты пропал больше месяца назад, нефилимы, оборотни, даже вампиры безрезультатно прочесывали город, поисковые заклинания не действовали, Алек тебя не чувствовал! Твоя бабушка в ярости, весь Институт как на иголках! — Алек в порядке? — Что? — Клэри явно ожидала другой реакции на свой спич. — Он очень за тебя переживает, мы все переживаем, и места себе не находит из-за того, что ваша руна перестала отзываться. Я убеждала его, что раз он не чувствует, ну, — мнется она, — будто тебя больше нет, значит ты жив. Джейс рассеянно кивает: он тоже ощущал руну парабатай будто спящей. Встряхнув волосами, словно отгоняя тревожные мысли, Клэри, наконец, отпускает его, чтобы тут же перехватить за руку в попытке потянуть за собой. — Идем! Можем сначала зайти к Магнусу, Алек как раз собирался к нему. — Нет, — Джейс мягко высвобождает руку, — я рад, что вы в порядке, но уйти с тобой не могу. Мы с Себастьяном... — С кем?! Улыбка Клэри дергается и гаснет, как неисправная вывеска. — Себастьян — Моргенштерн? Джонатан? Сын Валентина? Психованный двуличный садист-убийца? Этот Себастьян?! — с каждым словом ее голос все выше и тоньше, под конец срывается на крик. Она смотрит на него с разочарованием, недоумением и странной надеждой, словно вот сейчас он передумает и обернет в шутку, заверит: все по-старому, Клэри, конечно, твой брат — наш враг, убью, как увижу, пойдем гулять по ночному городу, делая вид, что больше патрулируем, чем флиртуем. Чушь. — Слушай, за это время всякое произошло. Мы с ним ладим, и узнали друг друга лучше... — Серьезно? Парочка этих ваших мужских посиделок, и вы друзья? Это перечеркнуло все его зверства? Что такого невероятного ты о нем теперь знаешь?! Знаю, что кофе он любит со сливками и слова о себе даются ему с трудом, он волнуется, когда говорит о своих идеях, и предпочитает писать от руки, его комната выглядела бы нежилой, если бы не книги, которые он читает взапой, он прикасается ко мне, словно делал это всю жизнь, и спит урывками, его видение мира, того, каким он может стать, — самое странное и невероятное, что мне доводилось видеть, но я хочу жить в этом мире. Джейс хотел бы объяснить так, чтобы она поняла, но ему не хватает тех слов, которые он знает, и тех, которые она поймет. — Себастьян показал себя лучше, чем я о нем думал, — Джейс отвечает нейтрально, тщательно подбирая слова. — Мы привыкли смотреть на него через призму родства с Валентином, а мы с тобой ведь по себе знаем — это не лучшее начало для знакомства. Уж я-то точно могу утверждать, что методы воспитания того любви к миру не прибавляют, а твоему брату деваться было некуда. Клэри, поверь, Себастьян не собирается воплощать идеи Валентина, в его представлении о мире уничтожение нижнемирцев не значится. Клэри смотрит все еще недоверчиво, но хоть менее агрессивно. — Ты убил его. Проткнул клинком, и тело упало в реку. Не заметила за тобой огорчений из-за этого. — Тогда я думал только о том, что вот сейчас наконец-то закончится все устроенное Валентином безумие, и эта смерть станет финальной точкой. Вместо этого получилось многоточие. Как битва с собственным отражением. Когда мы встретились на мосту, я еще пошутил, мол, сейчас выясним, кто тут лучший Джонатан Кристофер... Мы делили имя, отца, он мог быть на моем месте, а я — на его, и все из-за прихоти безумца. — Возможно, — задумчиво начинает Клэри, — ты прав. Родства с Валентином никому не пожелаешь, а я не раз говорила, что в Себастьяне еще могло остаться что-то хорошее. Даже предлагала ему шанс на исправление, если помнишь. И хотя он его отверг, предпочтя своего отца, думаю, без его влияния у нас есть шанс вернуть его на сторону добра, — слабая улыбка освещает ее лицо. — У меня есть опасения на его счет, но я на твоей стороне, Джейс, и верю тебе. Раз ты говоришь, что он готов раскаяться, я готова подумать над тем, чтобы дать ему еще один шанс. Джейс уверен, что говорил не это, но раз Клэри так проще — пусть будет, потом разберемся. Ему неспокойно: она утверждает, что на его стороне, но его сторона теперь одна на двоих с Себастьяном. Стоит вспомнить, чем закончилость ее общение с братом. Подсказка — разменяла как десятку на сдачу. Да и они вели себя как звери. Все слишком запуталось, но они смогут найти выход. Смогут ведь? Джейс предпочитает положиться на веру Клэри в то, что все можно изменить, которую она неустанно являет миру. Пробивная целеустремленность и неунывающий характер не раз выручали ее в трудные дни — может, их хватит, чтобы изменить отношение к Себастьяну? Самые неожиданные стечения обстоятельств, в конце концов, столько раз давали им шансы при самых проигрышных раскладах, и сейчас ему до боли хочется, чтобы счастливая случайность пришла на помощь еще раз. Иначе как чудом этот узел не развязать, только рубить. Он просит время самому во всем разобраться и пока не говорить никому о его чудесном возвращении. Она обещает молчать, как ребенок дает слово не есть много сладкого. Он обещает не пропадать надолго, как обещают созвониться, опаздывая на последний автобус. — Рад, что ты осталась моим другом, — Джейс коротко сжимает плечо Клэри на прощание. Себастьян стоит у плиты, засунув руки в карманы, и медитативно смотрит на турку, словно это самое увлекательное занятие на свете. На звуки чужого присутствия он даже голову не поворачивает. У Джейса дурацкое желание сказать банальность, вроде «я пришел». Тишина нервирует: стоило ему показаться в Институте, всегда раздавались приветствия, ему улыбались, норовили похлопать по плечу, переброситься парой фраз. Себастьян варит кофе и плюет на условности. Джейс не умеет поворачивать назад. — Собираешься куда-то? — идет он в наступление, получив в ответ отрицательный поворот головы. — Я бы тоже от кофе не отказался, — в его сторону по столешнице проезжается пачка с зернами — красноречиво. В детстве Джейсу нравилось касаться ботинком первого льда на лужах; главное было — соблюсти баланс, не сломать тонкую наледь. При взгляде на обтянутую футболкой спину Себастьяна, у него появляется чувство, что сейчас нужно прыгнуть на тот лед не разбив. Стоило сразу потянуться к связи, чтобы понять: штиль — видимость, над домом нависли тяжелые грозовые тучи, готовые разразиться бурей. Связь между парабатай походила на старый приемник со сбитыми настройками, то белым шумом шипящий на периферии, то взрывающийся бодрым кантри, новая же — размеренная и тихая, как ленивый прибой. Живая масса воды с непроглядным дном. — Как дела у Клариссы? Я ведь угадаю, предположив, что ты встречался с ней? — холодно интересуется Себастьян. — В таком случае удивлен твоему возвращению. Больше всего Джейсу хочется врезать этому самоуверенному мудаку, точно брату помянутой Клариссы — еще одному Моргенштерну, играющему во всеведение. На языке копится плевком: «На самом деле, всего-то узнал, что с моим братом все в порядке, после того как я ушел с тобой, мудак ты высокомерный». Он проглатывает слова, бросая лишь: — Как знаешь, — отворачиваясь с намерением уйти и игнорировать настолько долго, насколько получится. Себастьян двигается одновременно с ним, жестко перехватывает за руку и останавливается, словно не вполне понимает, что делать дальше. — Я не до конца могу объяснить то, что происходит между нами, как это работает, — сглотнув, говорит он. — Иногда я чувствую тебя, как чувствуют тепло соприкасающихся рук, а иногда, если сосредоточиться, потянуться за этим прикосновением, ощущения становятся словно громче. Сегодня мне показалось, ты собираешься вернуться не в этот дом. «И стать одним из тех, кто от него отказался», — продолжает про себя Джейс. В голове словно коротит проводка. Он хватает ладонь Себастьяна и тянет под футболку, прижимает к руне. Почти больно, за шаг до хорошо — тягучая смесь, бьющая в диафрагму. — Слушай. — Джейс касается его лба своим. — Заткнись, и слушай. Он говорит с ним без единого звука, обо всем, что думает, так громко, как умеет. За окном с новой силой отбивает бешеный ритм дождь, и если закрыть глаза, можно почувствовать его вкус. Мысль о том, что будь Себастьян девушкой, они бы поцеловались, обязана бы обрушиться ледяным душем, но даже не пытается.

***

— Я с ним уже встречался, и свое предложение обрисовал. Вожак этой стаи себе на уме, но с ним можно иметь дело. Сегодня он приведет альф других стай, — вводит в курс Себастьян, — от итогов этих переговоров будет многое зависеть: оборотни всегда ближе прочих рас сотрудничали с нефилимами. — Разве не Гарроуэй вожак всех оборотней? — удивляется Джейс. — Он глава самой большой, манхэттенской, стаи, из-за чего его голос весом. Есть и другие альфы: стаи у них меньше, но за себя они говорят сами, и далеко не все из них довольны Гарроуэем и его стилем управления. Пока не выступают, но к предложениям открыты. Они, как это у примитивных, топ-менеджеры, а Гарроуэй вроде генерального директора. Даже при скудных знаниях о вертикали власти у примитивных, сравнение казалось понятным. Странно было слышать другое: оборотни не всегда держались одних взглядов, но казались к внутренним интригам склонными куда меньше других рас, а иерархия у них — дай ангел, строже чем у нефилимов. Тут же вспомнилось, что иерархия не помешала Майе напасть на Клэри, защищая нижний мир. Не туда целилась, как выяснилось. — Почему им недовольны? — Гарроуэй хоть и строит из себя крутого парня, слишком часто идет на уступки нефилимам в ущерб своей стае. Преданность оборотней и нефилимов своим лидерам может быть похожа, но имеет принципиально разную природу: Гарроуэй этого не понимает. Так говорят. Они петляют меж осенних луж, держась так близко, что черная кожа их курток соприкасается. Вокруг гудит человеческий поток, а за шиворот задувает холодный ветер с Ист-Ривер. — Хочу, чтобы ты проследил за обстановкой, — словно между делом говорит Себастьян. — Ты что-то подозреваешь? — допытывается Джейс, но не получает ответа. — Мы играем в угадайку? Себастьян неопределенно пожимает плечом, но за молчанием различим низкий гул настороженности. Через пролив зажигаются первые огни вечернего Бруклина, в один из лофтов которого Джейс имел обыкновение заваливаться как к себе: они идут по границе чужой территории, словно дразня своим присутствием. — Обычной поисковой магией нас не найти, а выискивать в толпе, глядя в бинокль, вряд ли кто-нибудь станет. С тяжелым вздохом Себастьян останавливает его, и, придержав пальцами за подбородок, разворачивает к ближайшему столбу с глазком камеры. — Улыбнись, — сухо бросает он. — Нам фантастически везет, что наши ищейки — редкостные ретрограды, технологически застрявшие в девяностых, иначе вокруг уже пританцовывали бы толпы охотников. Место встречи выбирал не я, но отказаться, значило навести на лишние мысли. И идет дальше, явно считая тему исчерпанной. Джейс так не считает, закипая возмущением, объяснить которое вряд ли может. Глупое, ребяческое чувство, на которое хочется крикнуть «сам такой». «Такой» — не как... Себастьян оказывается перед ним так внезапно, что они едва не сталкиваются. — Оглянись вокруг, — говорит он в тишину между ними, — люди, существа, способные лишь мечтать о магии, обрели такие умения, при которых прекрасно без нее справляются, а порой и лучше. Пока нефилимы ждут крошек ангельского благоволения, они общаются с разных континентов без огненной руны, пересекают океаны на самолетах, летают в космос, и знают кучу способов найти друг друга без помощи магов. Пора бы начать внимательнее присматриваться к этим изобретениям, применять в свою пользу, и следить, чтобы такая жажда знаний ограничивалась их собственным миром. — Твой план... — от пришедшего осознания Джейсу уже плевать, с чего начался этот разговор. То, что выглядело как заманчивая идея, превращается в структуру, амбициозную, рискованную и фантастически близкую. Он обожает такие. Себастьян кивает, и короткая улыбка вспышкой освещает его лицо. — На случай, если уходить придется очень быстро, — он возвращается к разговору, словно тот не прерывался, и протягивает прозрачную сферу, размером с мяч для настольного тенниса, внутри которой лениво клубится сизый туман, — экспресс-портал в одну сторону. Разбей ее, и все в радиусе пары метров выбросит на заднем дворе дома. — Откуда? — Джейс завороженно крутит сферу, осматривая со всех сторон, прежде чем засунуть во внутренний карман куртки. — Считай, наследство. Как по-твоему Валентин так долго ускользал у всех под носом? — Думал, на него работали маги, — упоминание о недо-отце отзывается уколом холода, словно к внутренностям приложили кусок льда. — Работали, но он как-то оговорился, что это не от них. Без понятия как он их делал или откуда брал, знаю только как настроить на точку выхода. Их осталось мало — постарайся без крайней необходимости не бить. — Ты рассказал бы мне об этих порталах, не будь необходимости в путях отхода? — Слова опережают всколыхнувшееся в груди подозрение. Чувствовать такое по отношению к Себастьяну до того чужеродно, что Джейс останавливается, бессмысленно смотря на подсвеченные закатным солнцем силуэты зданий. — Конечно. — Лицо Себастьяна заслоняет солнце и дома. — Но нам ведь действительно некуда было спешно уходить, — он подается вперед, столкнувшись ботинками, и касается кончиком своего носа его, — так? Мысли облетают, как листья с осеннего дерева. — Так, — эхом отзывается Джейс. Но ему кажется, за вопросом есть еще что-то, эмоция, расшифровать которую за смешавшимся дыханием так и не удается. Два оборотня, переминающиеся у заднего входа в неприметное кирпичное здание, могли сойти за охранников на входе в клуб, будь в их оценивающих взглядах меньше любопытства. Себастьян кивает им, и они отвечают тем же, пропуская внутрь. Их уже ждут. В пустом помещении с высокими потолками, служившим раньше то ли складом, то ли цехом, за столом сидят пять оборотней, еще столько же ходят и стоят на расстоянии, держа периметр. «Будто свидание парочек», — приходит глупое сравнение. Если что-то выйдет из под контроля, им потребуется годовой запас удачи. Себастьян садится за стол, а Джейс устраивается у входа, облокачивается на стену и, скрестив руки на груди, рассматривает собравшихся, изредка прислушиваясь к разговору: о чем будет речь ему и так известно. Все идет гладко, пока один из оборотней запальчиво не повышает голос. — Ты говоришь о сотрудничестве, о равных возможностях, но ты нефилим, для тебя жизнь проще, чем для оборотня. Сейчас, вроде, все идет неплохо, нефилимы держатся в рамках Договора, а с тобой у нас ничего общего нет. Себастьян отвечает не задумываясь. — Кое-что общее у меня с вами все же есть — немного ада в нашей крови. Хватит обманываться, считая что испившие из чаши ангела сядут с нами за один стол, признавая ровней. Но если вы хотите продолжать и дальше стыдиться себя, соглашаясь быть вторым сортом, «нижним» миром, — он разводит руками. Вожак кивает его словам. — Ты хорошо говоришь, но как насчет того нефилима с которым ты пришел? Нам он известен как верный солдат Конклава. Ходят слухи о его родстве с Инквизитором. На таких стульях одновременно не усидишь. Оборотень кивает на Джейса. Себастьян оборачивается, но молчит, неотрывно смотря на него. Джейс, оттолкнувшись от стены, идет к столу, останавливаясь за спиной Себастьяна. — Я предлагаю баланс, а не доминирование, — меж тем ровно продолжает Себастьян, — союз, а не превосходство. Возможность договориться, прежде чем кричать, и законы дающие права всем, а не избранным. — А ты что скажешь, нефилим? — обращается вожак к Джейсу. — Мы не говорим что будет легко, но если не начать менять что-то сейчас и самим, все сделает либо слепой случай, либо кто-то другой. Хотите крутить эту рулетку? Мне два стула не нужны, — обводит он взглядом собравшихся, — мое место рядом с Себастьяном. Он уверенно кладет ладонь ему на плечо, ставя точку в обсуждении. Вожак медленно обводит взглядом собравшихся. — Что ж, думаю время игр и недомолвок прошло — пора выбирать, держаться ли за изменчивые обещания Конклава, либо начать строить что-то новое. Просто не будет, и в одночасье ничего не изменится, но все же я выбираю второй путь. Есть ли еще те, кто это поддержит? Руки поднимают все.

***

Когда они выходят наружу, небо отцветает последними мазками красного заката. Половина квартала вместе с оборотнями остается позади, и настороженное напряжение начинает понемногу отпускать. Себастьян зябко поднимает воротник куртки, чуть сбавляя шаг. Джейс перехватывает его руку, достает стило и, обнажив предплечье, выводит линии термис. — Малые ангельские милости, — преувеличенно серьезно констатирует он, тут же расплываясь в широченной улыбке. Себастьян сдавленно фыркает и смеется, впервые за все время, что они знакомы, искренне и заразительно. Они тянутся друг к другу, привычно соприкасаются висками, деля эмоции, словно сообщающиеся сосуды. Джейсу тепло, хотя руну он наносил не себе. Вокруг тихо и спокойно, нет даже редких прохожих... Осознание бьет пощечиной. — Ловушка! Клинки они выхватывают синхронно, между двумя вдохами. — Джейс! — пронзительный крик Клэри трудно спутать с другим. А вот и она — бежит к ним, нелепо перехватив клинок как биту, и рыжая макушка среди нью-йоркского бетона похожа на выпавший из корзины апельсин. Славная малышка, которой лучше бы продолжать орудовать кистями. — Клэри, стоять! — Алек бесшумно отделяется от густых теней, и голос у него — не допускающий возражений. Стрела на тетиве смотрит вниз, но опасно забывать, с какой скоростью тот не колеблясь пошлет ее точно в цель. Присутствие Алека всегда — танец у края обрыва; можно кружить рядом не замечая, держать на периферии, но одно неверное движение — и вниз. Тихий цокот каблуков справа. Раньше он значил: поддержка рядом. — Кажется, вы заблудились, — с притворным сочувствием констатирует Изабель. Кнут в ее руке разворачивается с тихим шелестом змеи в высокой траве. Еще шаг, и они на расстоянии удара. — Поговорим об этом? Одежда на ней — цвета спекшейся крови: она пришла не прятаться. Клэри может быть растеряна, Алек — подавлен, зато Изабель — зла, как голодный демон. — Я могу поговорить с ними, успокоить, чтобы они... — Нет! Джейс теряется: он не чувствует от троицы настоящей угрозы, но исходящее от Себастьяна напряжение ощущает физически. Это дезориентирует, и он жестом поддержки кладет ладонь на его предплечье, куда минуты назад нанес руну. — Джейс, очнись, он что-то сделал с тобой, подчинил, ваша связь порождена черной магией, — кричит Клэри, в кои-то веки не решившаяся ослушаться, оставаясь на месте, — мы поможем тебе, я помогу, идем со мной, Джейс, вернемся домой! — Мы просто уйдем, — выдохом в висок. — Сфера портала у меня в кармане, прикрой, — одними губами отвечает Себастьян. Его состояние выдает лишь тяжелый взгляд. Показать ладони в жесте доверия, заговорить отвлеченно, выйти вперед, прикрывая манипуляци Себастьяна. Джейс не знает, как почувствовал это — чужое присутствие за спиной, мурашками пробежавшее по шее, прицел на поражение. Он доверяется интуиции, резко оборачиваясь — как раз чтобы увидеть раскаленный поток маги, срывающийся с пальцев Магуса. Все, что он может — со всей силы налететь на Себастьяна, уводя с линии огня. Ему не хватает секунд. Большая часть удара приходится на его плечо, швыряя на асфальт. Джейс валится на Себастьяна, из раскрывшейся ладони которого выпадает стеклянная сфера. Последнее, что он успевает сделать — бьет по ней кулаком. Закрывая тяжелеющие веки, он видит перламутровое марево портала, поглощающее их.

***

Пробуждение тяжелое, похмельное: приглушенный свет режет глаза, голова гудит, во рту плавится асфальт. Джейс готов на самоотверженный поступок ради стакана воды. Он почти с удивлением обнаруживает, что лежит в своей комнате, прикрытый покрывалом. Кто-то снял с него куртку, ботинки, даже ножны, уберегая от синяков на бедрах. Стоит сесть, как комната делает кувырок, а с груди падает лист бумаги. Джейс хватает его, сминая, трет глаза, и наконец разворачивает, неуклюже пытаясь распрямить. «Мы оба живы. Заклинание попало в нас чуть больше двух суток назад», — оповещает первая строчка угловатым почерком Себастьяна. Джес косится на часы у кровати — те подтверждают что два дня из его жизни благополучно выпали. Кто-то из этих блохастых волчар нас подставил, — мелькает с просыпающейся злостью, но не разгорается, останавливаемое двумя словами: «оба живы». «Когда я очнулся, было утро, мы лежали на заднем дворе, и ты не приходил в себя. Чувства опасности не было, ты не выглядел раненым, больным — просто спал и не просыпался, не реагируя на руны или боль. Тогда я перенес тебя в дом и позвал Лилит», — чувство собственного достоинства надеется, что тащили его не на руках, а хотя бы... уложив в садовую тачку — у них есть садовая тачка? «Она сказала, это „Долгий сон“ — заклятие, которое должно было погрузить меня в похожий на сон стазис. Такое заклятие практически бессрочно — даже убив наложившего его, разбудить того, кто под него попал довольно трудно. Оно очень старое, почти забытое из-за сомнительной эффективности. Для него нужна кровь того, на кого оно будет наложено. У того мага ее не было, но он узнал о нашей связи, и попробовал сыграть на этом, судя по всему. Получился толком не изученный ритуал со слабо прогнозируемыми последствиями. Попав в нас обоих заклятие сработало ни туда, ни сюда: теперь, когда один из нас бодрствует, другой беспробудно спит. Я уснул, значит, ты должен проснуться». Ангелы и демоны... Джейс бросается к комнате Себастьяна раньше, чем осознает что делает. Дерево холодит босые стопы, и дверь распахивается без стука, как месяцы назад. Подлетев к кровати, едва не упав на нее, Джейс склоняется к Себастьяну, с тревогой вглядываясь в его лицо. Тот спит спокойно и расслабленно. На ладони, поднесенной к его губам, оседает теплое дыхание. Джейс осторожно берет его лежащую на одеяле руку, тянется за стило на тумбочке и чертит иратце, одно за другим, вниз от сгиба локтя до запястья. Руны наливаются чернотой и гаснут, оставляя выцветающие на коже следы — для них здесь нет работы. Отбросив одеяло, он впивается прикосновением к общей руне, но ощущает лишь мягкое тепло. Аккуратно укрыв спящее тело, Джейс с силой запускает пальцы в волосы, пытаясь заставить себя дышать ровнее. Он верит каждому прочитанному слову и знает, что в одиночку с такой проблемой не справится. Раньше он бы проторенной дорожкой побежал к Магнусу, поднял архивы, обратился к Безмолвным Братьям, привлек... — Что б ты провалился, — клянет он верховного мага Бруклина, сукиного сына, со всей его магией. Злость помогает, выводит из оцепенения. Тяжело поднявшись, он идет прочь, но не сдержавшись оборачивается на пороге. Ничего не изменилось. Дверь закрывается бесшумно. Жалея, что нет руны заменяющей душ, Джейс наступает на принципы, решая в первую очередь перекусить. Ожидая пока подойдет кофе в турке, он дочитывает письмо. Себастьян пишет, что Лилит обещала найти решение их проблемы и просила обойтись без самодеятельности — для усиления эффекта эта фраза дважды подчеркнута. Что он говорил с оборотнями, и те уже разобрались с предателем — шпион в своих рядах их не обрадовал, и приписка в конце: «смотри на обеденном столе». Сняв кофе с огня он идет к указанному месту. Кипа записей: блокноты, отдельные листы испещренные заметками, карты и ксерокопии, а сверху — альбомный лист, на полях которого слишком знакомым почерком выведено: «Красиво». Теперь ниже есть новая надпись: «Продолжаем?» Джейс понимает, что улыбается, обводя буквы. Принеся кофе и сэндвичи, он берется за дело.

***

Пожалуй, Джейс немного влюбляется в стикеры. Он таскает их с собой, приклеивая на все доступные поверхности: «Закончился сыр!» — на холодильник, «Когда ты последний раз говорил с живым вампиром?» — на исчерканный план, «Сегодня обещали дождь» — на шкаф, «Как спалось?» — на ладонь Себастьяна. Для чего еще лже-отец требовал с него чистописание? Ответы приходят чаще всего в виде смайликов на его же посланиях и ехидных комментариев «Так купи, деньги в сейфе в кабинете», «Когда ты последний раз привлекал не мертвого вампира на свою сторону?». Сейф вскрывается руной, смайлики приводят в недоумение лишь первое время, а по поводу вампиров они спорят половину пачки стикеров. Проходит неделя «Сонной эпопеи», — как Джейс называет происходящее, — и потратив целый блокнот плюс пачку стикеров, им наконец удается договориться о режиме бодрствований, очередности походов в магазин, выносе мусора и графике работы. Добиться от Себастьяна развернутого ответа, вместо сухих замечаний ко всему, что не касается дела, получается только если специально тянуть. Джейс чувствует тишину: она растекается по дому словно бензин по луже. Теперь, когда от светлых стен отражается только его жизнь — стоит остановиться, можно оглохнуть от собственного дыхания. Он, взрослевший в улье Института, раньше не задумывался, насколько привык к тому, что поблизости всегда кто-то есть. Было по-другому, давно, в доме Вейландов, первые годы его жизни — воспоминания, которые стоит запихнуть в самый пыльный угол и забыть. Однажды, еще до всего этого, Джейс, устав тухнуть в четырех стенах, позвал Себастьяна в бар выпить, но на того нашло мрачное настроение и идти пришлось одному. Отхлебывая пиво в каком-то заведении примитивных, он вдруг подумал, почувствует ли Себастьян, если он займется сексом? Девушка, сидящая через несколько столиков, послала уже не один заинтересованный взгляд и многообещающую улыбку. В тусклом освещении ее кожа казалась медовой. Он улыбнулся в ответ, прикидывая, чем теперь может обернуться маленькое приключение и насколько хлипкие замки в местной подсобке, но вместо длинноногой красотки на деревянных ящиках хмельное воображение нарисовало Себастьяна, смотрящего на него, как злой еж. Едва не подавившись выпивкой, он спешно бросил чаевые и ретировался в отрезвляющий холод ночи, рассудив, что пока вполне может обойтись без экспериментов. Представив разговор с Себастьяном на тему, оказалось, можно сразу понять всю несостоятельность затеи, на ближайший месяц точно. Тоскливо усмехнувшись воспоминаниям, Джейс бессмысленно перебирает листы, которые собирался систематизировать, пробегая взглядом случайные фразы. Что-то цепляет его внимание, связанное с экскурсией в прошлое: бар, тишина... детство! Он раскладывает записи по всему столу, смотря на общую картину: форма, содержание, словесные обороты — воспитанник Валентина и Лилит такое бы не написал. Большинство мыслей обточены Себастьяном, звучат в голове его голосом, но есть и выбивающиеся — интонацией, стилем, далекие от прагматичности, больше похожие на чью-то мечту, вроде поплавать с дельфинами. Взяв маркер, он выделяет их, оставляя в центре желтый стикер: «Чьи это слова?». «Говоря ими, ты им веришь?» — хочет узнать Джейс в первую очередь. Потому что он — поверил. Просыпается Джейс в обнимку с блокнотом, клетчатые страницы которого исписаны знакомым почерком. Он несет его с собой в ванную, спускается с ним на кухню и кладет на расстоянии метра пока готовит, словно тот может убежать. "Однажды, когда мне было лет девять, Валентин взял меня с собой в дом, из тех, что навевают мысли о большом достатке. Тот стоял не заброшенный, но явно нежилой, уже долгое время. Никогда раньше в таких не бывал. Дом был похож на старика, готового охотно предаться воспоминаниям о славных деньках: книга с закладкой, лежащая на столе, ждала, когда ее дочитают, на спинку кресла был небрежно наброшен плед, но все — покрытое пушистой пылью. Валентин сказал, я должен помочь ему найти какие-то книги, и мы пошли в библиотеку, освещая дорогу ведьминым огнем. Я рылся на нижних полках, воображая себя Безмолвным Братом в подземелье, когда увидел звезды. Это оказался журнал для записей, не стоящий среди книг, а словно заброшенный к ним в спешке. Вырезанные из фольги звезды на его темной обложке показались мне тогда выточенными из адамаса. Он лежал там забытый и словно ждал меня — звезды для утренней звезды. В детстве я был более впечатлительным. Валентин тем временем сам нашел искомое и сказал, что мне можно походить по дому, только держаться подальше от окон. До сих пор не знаю, что было в его книгах, но тот журнал я забрал с собой не сказав ему. Дома я принялся за чтение. Это оказался дневник девушки, учившейся в Академии Аликанте много лет назад — чуть не выбросил, когда понял. Думал, там будет о парнях, одежде, студенческие сплетни, но она писала не об этом. По какой-то причине для родственников она была вроде игрушки для битья и большую часть времени проводила на природе, между страниц остались сухие листья и цветы. Пыталась найти себя, описывала жизнь, которую видела, упоминала какого-то С., явно ей нравившегося. А потом она познакомилась с Валентином Могренштерном. Ты знал, что изначально целью Круга был союз с нижнемирцами? Это казалось бредом, ведь отец априори ненавидел всех, кто не был нефилимом. Но она раз за разом описывала их встречи близ Брослин, разговоры о будущем, идеи нового мира. Ее это так вдохновило, что она разработала «программу взаимодействия» для рас. Одно время даже делала листовки и раздавала их студентам. Она искренне верила в возможность цивилизованного сосуществования без пренебрежения: «Мы говорим об одном и том же, но на разных языках. Нам нужно научиться не перетягивать одеяло, а пользоваться им вместе». Да, вдохновил ее Валентин, но она рассказывала о своих идеях так, словно видела их воплощение собственными глазами. И я вместе с ней. Бывало, воображал, что было бы, не изменись Валентин, каким бы стал мир. В последней записи упоминалась какая-то трагедия в семье Моргенштернов и перенос собрания Круга. Она написала в конце «Мне тревожно» . Я не знаю ее имени, она его ни разу не упоминала, а из Аликанте Валентин меня вскоре увез. Что с ней стало, успела она уйти из Круга или погибла, выбрав не ту путеводную звезду, а может живет себе на окраине Идриса, растит внуков со своим С.? Хотелось бы верить в последнее, ее дневник долгое время был моим единственным окном во внешний мир, но тот дом был очень давно пуст. За основу своего плана я взял ее идеи, сделав более жизнеспособными. Я верю в них". Закончив читать, Джейс чувствует, словно вынырнул из-под воды. Автоматически тянется к кружке с кофе, но тот уже остыл. Ест сэндвич, не ощущая вкуса. Он ожидал не этого. Чего-то менее личного. Историю, приправленную черным юмором. Себастьян вскрыл правду консервным ножом, проходя вывалив на него информации о себе больше, чем за все время их совместной жизни. Острая потребность действий зудит в руках. Хочется ответить на искренность, но подходящих историй как назло нет, да и не просил его никто об этом. Он пишет одинокое «Спасибо», надеясь, что все понятно без лишних слов. Себастьян, дневник и полузабытый Аликанте поселяются в его голове на полдня. До тех пор, пока Джейс не вспоминает возмущенный крик Клэри «Моргенштерн? Джонатан?», ловя, наконец, мысль. Джонатан Кристофер Моргенштерн для него — Себастьян. Имя, отнятое вместе с жизнью, но до сих пор не отброшенное, хотя все карты давно вскрыты. Джейс пытается его понять — свое имя, отчаянно вырванное из паутины лжи, может не принесло счастья, однако давало чувство чего-то завершенного. «Почему „Себастьян“?» — пишет он на желтом стикере. И отвечает сам: «Потому что его выбрал он, а не люди, пытавшиеся его убить». Отрекшаяся мать и предавший еще до рождения отец... Он не знает, какими были родители Себастьяна Веларка, но таких конкурентов им вряд ли обойти. Возможно, они давали сыну забавные прозвища, на которые тот отзывался в детстве и с возмущением отмахивался будучи подростком. Возможно, у них были ужины, из тех, на которых делятся мелочами, случившимися за день и смеются над общими шутками. Возможно, о Себастьяне Веларке было кому скорбеть. Моргенштерн не взял ни крошки с чужого стола, оставив себе лишь набор букв. Стол он попросту сжег. Чем больше Джейс смотрит на стикер, тем больше теряется в ощущениях. Носить имя того, чью жизнь отнял между делом, жить с непрестанным напоминанием, кажется не менее ошеломляющим, чем собственная на то реакция — никакая. Чужой поступок — факт, сродни печальной безжизненности зимы. Джейс убирает стикер в стол, и садится писать предложения по оборотням. Прежде чем закрыть глаза, засыпая, он смотрит в белый потолок. Мне тревожно, делится с ним Джейс. Ему снится ребенок, в тусклом свете луны дотягивающийся до звезд на небе, почему-то выглядящих так, словно их вырезали из фольги.

***

«Фэйри» — озаглавлен лист, и настроение падает на пару градусов. Скользкие типы, с которыми связываться — себе дороже, хотя есть же Мелиорн, он, вроде, не так и плох. Они с ним едва ли парой фраз перебросились — попробуй изображать сурового старшего брата с существом, которому перевалило за сотню лет, пятьдесят из которых он явно тренировал выражение вежливой заинтересованности и выразительное поднятие брови. «Не дай им заподозрить, что с нами что-то происходит» — двойной линией подчеркнул Себастьян, будто и так не понятно, закончив перечень рекомендаций припиской: «P. S. Купи натуральные сливки для кофе». Написать «твоя очередь идти за продуктами» поперек листа хочется просто из чувства противоречия, и Джейс волевым усилием напоминает себе, что давно отпраздновал десятилетие. Фэйри и сливки — будет сделано. Завтракая, он пишет полторы страницы предложений по контактам с вампирами, большинство из которых опасно балансируют между бредом и креативностью — пусть разбирается. Вход в мир фэйри, который для него открыли, находится за ветвями плакучих ив, окруженных лужей. Фэйри, как они есть. Ругнувшись, Джейс активирует руну, и одним прыжком перемахнув к деревьям, входит в портал. Выходит он в темном коридоре, освещенном странным, мерцающим светом. Его ждет всего один страж. — Здравствуй, Джейс, — приветствует Мелиорн, — королева ждет. Иди за мной. Джейс кивает, буркнув что-то вежливое, и они идут вглубь коридора, при ближайшем рассмотрении оказавающегося переплетением лоз какого-то растения с крупными листьями, а освещение — скоплением светляков; никаких окон, дверей и ориентиров. Они идут больше пяти минут, а кажется — топчутся на месте. — Дай угадаю, дворец километрах в пяти отсюда? — Нет, — в голосе Мелиорна улыбка, — всего в трех. — Это особая форма приветствия гостей? — вырывается язвительное. — Боюсь представить, как встречают самых долгожданных. — Проси своих ангелов уберечь тебя от того, чтобы быть дорогим гостем у нашей королевы, — вполголоса отзывается фэйри. Джейс догоняет его, заглядывает в лицо. Мелиорн скользит по нему взглядом и внезапно говорит: — Королева не в духе. Хочешь уйти без потерь, будь собран и не ведись на провокации. Это хороший совет, очевидный, но жест поддержки удивляет. Встречи с гостями, судя по слухам, одни из любимых августейших развлечений, мешать которым не стоит. Джейс не строит иллюзий, будто ему помогают из чувства личной симпатии. — Тебе действительно дорога Изабель? — решается он на личный вопрос. — Твоя сестра — дар этому миру. Будь больше охотников настолько же свободными от предрассудков как и она, мир между расами был бы не столь призрачным. — Ты давно ее видел? — Давно, — отвечает Мелиорн, и дальше они идут в тишине. Они прощаются у высоких дверей тронного зала, увитых шипастыми розами. Мелиорн касается створок навершием копья, и те медленно раскрываются, скрипнув, как дерево на ветру. Королева ждет, сидя на зеленом троне, одетая, кажется, в палую листву, паутинку и сизый туман. Она предпочла явиться ребенком: ножки в туфельках из ореховых скорлупок беспечно пританцовывают над полом. Увидев его, она хлопает в ладоши, улыбаясь без тени радости. — Гость! Как славно, я люблю гостей, даже если это безродные охотники. — Приветствую, королева, — вежливо скалится Джейс. — Ах, предпочту без формальностей. Устраивайся поудобнее, — обводит она широким жестом пустой зал. — Теряясь в многообразии предложений, предпочту постоять. Королева улыбается шире, демонстрируя острые зубы. — Так с чем ты пришел, охотник? Расскажешь мне сказку? Я люблю хорошие истории, — она прилежно складывает руки на коленях, разглядывая его. — У меня нет дара придумывать истории, королева, но я в точности опишу вам предложение, обсудить которое мы собрались. — Разве лжецы не хорошие выдумщики, а предателям чужда изобретательность? — изумленно хлопает она глазами. — О чем вы? — напрягается Джейс, стискивая зубы. — Ну как же: ты приносил клятву верности Конклаву и ангелам, и презрел ее, ты обещал поддержку своим родным и соратниками, но оставил их, ты произносил слова дружбы, которые не сдержал, и принял руну братства, от которой отрекся. Сам посуди, кто ты после этого? Королева говорит проникновенно, с фальшивой нотой печали, цепко следя за малейшим его движением. Кровь шумит в ушах: держи себя в руках, приказывает он себе, контролируй эмоции... отца объявляют умершим, первый демон щелкает клешнями у его лица, брат ранен, столько крови, никакой он не Вэйланд, клинок Валентина пробивает его грудь, Себастьян на расстоянии неизвестности: дыши! Джейс прямо смотрит в глаза цвета опавшей листвы. — Я тот, кто выбрал сторону и последствия этого выбора. Мы предлагаем фэйри союз, который отразится на всем Сумеречном мире. Ваше право рассмотреть его или отказаться, но время полумер прошло. Сохраняйте свой статус-кво сколько хотите, вот только мы, в отличие от Конклава, готовы принять представителей любой расы. Как считаете, королева, многих фэйри это заинтересует? Мы не просим ничего, что бы не предлагали сами. — На-гле-ец, — тянет королева, оскал едва помещается на ее кукольном личике, — знаешь, что я делала с такими за меньшее? — Потому и делали, что те мало предлагали? Здесь ваш мир, но то, что за пределами, скоро изменится. Вам решать, кем там будут ваши подданные. Злость давит на ребра. Джейс мысленно открывает дверь темноте, что клубится у него под сердцем и чувствует змеящуюся по коже щекотку. Осень в глазах королевы тускнеет. Она странно на него смотрит, между бровей залегает складка, чужая на детском лице. Она больше не улыбается. — Что ж, поговорим, наглый охотник. Следующие ее вопросы — только по делу. Выйдя из портала к корням ив, Джейс тяжело выдыхает, пытаясь сообразить, что произошло. Почему заигравшееся величество начала вдруг нормально разговаривать, а он не завалил переговоры, высказав все что думает. И главное — как они договорились? Виски сдавливает болью, он чувствует себя как после удара по голове, и думать это не помогает. Измерение фэйри — не многим лучше демонического, решает он. Возвращаясь домой, Джейс покупает баллончик взбитых сливок, с клубничкой на этикетке.

***

Утром на зеркале в ванной комнате, как на дурацкой открытке, зубной пастой выведено сердечко. Недоверчиво заглянув в него, Джейс отшатывается с проклятиями: у него на лбу черным маркером нарисована кривоватая уточка, вроде тех резиновых страшилищ, с которыми принимают ванну. Дверь так ударяется об стену, что от нее откалывается штукатурка. — Думаешь, это смешно, придурок! — нависает Джейс над Себастьяном. Тот спит, тихо дыша приоткрытым ртом. Запасная простынь из шкафа рвется легко. Джейс распинает Себастьяна, привязывая ноги и руки к ножкам кровати. Внутренний голос, подсказывающий, что идея дурная, он игнорирует, как и часть про неотвратимое возмездие. Что бы на них не нашло, утро это подпортит обоим. Маркер смывается с трудом, и когда это происходит, лоб у Джейса выглядит так, словно он пытался пробить им стену. До истории с заклятием, как-то не сговариваясь, они с Себастьяном тренировались раздельно. Дом для этого плохо подходил — из-за акустики казалось, что сейчас обвалится потолок, потому тренировки быстро переместились на задний двор, скрытый от любопытных глаз высоким забором. Отработка стоек и ударов проблем не решала, зато отлично переключала внимание. Вот и сейчас, разминаясь на пожухлой траве, Джейс сосредотачивается на ощущении клинка в руке, даже глаза закрывает. Шаг-шаг-поворот — атака сплетается стремительными движениями теснящими противника, выбивающими позицию: поворот-уклонение-шаг, до финального удара — разрубающеговоздух. Открыв глаза Джейс с досадой вкладывает клинок в ножны: одна-две, но три месяца тренировок без противника кажутся насмешкой. Он даже на демонов не охотился! Изабель подняла бы его на смех, показав на дверь и пощелкивая кнутом для ускорения. Планы-стратегия-переговоры-планы-тактика-планы — если так продолжится, на пятый месяц он превратится в Безмолвного Брата и завернется в рясу. Пора признать: долго быть одному — не его сверхспособность. Они с Себастьяном хоть и делятся мыслями, но больше по делу, и скоро смогут издать сборник избранной переписки на стикерах. Оборотни и чертовы фэйри — не в счет, соседи здороваются с ним, когда он не скрывается руной, поступает даже пара приглашений на барбекю «с твоим другом», но к такому уровню ассимиляции он готовым себя не чувствует. Его состояние «хочу побыть один» редко затягивалось дольше пары дней. Нужно было идти тренироваться, отчитываться о миссиях, убивать демонов, спасать мир — в том водовороте событий некогда было киснуть. Джейс идет обратно, пиная случайный камушек перед собой, и дает обещание в следующее пробуждение покромсать пару демонов. В доме светло и тихо — в Институте так было лишь в музыкальном зале, размеры которого больше соответствовали определению «комната». В его стенах, словно украдкой отштукатуренных в теплый беж, вопреки темным цветам остальных помещений, время замирало под звуки фортепиано. Когда он последний раз подходил к инструменту — уже не вспомнить. В памяти остались лишь музыка и замерший в дверном проеме Себастьян, впервые смотревший на него мягко, без ожидания подвоха в прищуре. «Войдет сюда хотя бы пианино?» — обводит Джейс взглядом гостиную, делая себе заметку посетить магазин. Стоит надеяться, второй обитатель дома не будет против небольших интерьерных изменений, после того как отойдет от ребяческой выходки Джейса. Ее следует прекратить, но из чувства внутреннего упрямства и вызова, объяснить которые он вряд ли может даже себе, оставляет все как есть. Опасения о возмездии не оправдываются. На следующий день в центре стола всего один листок. «НИКОГДА БОЛЬШЕ» — злыми угловатыми буквами выведено там. За словами, вдавленными в бумагу, таится тень событий, тянущаяся словно кровавый след. Он может спросить, но вряд ли получит развернутый ответ, а короткий, в этом сомнений нет: Валентин, психопат чертов. Тема жизни с человеком, бывшим отцом им обоим, не под запретом, но огибается, если есть возможность. Клэри, когда они общались, все вставляла в разговор фразочки, вроде «поговорить об этом», однажды объяснив, что так принято у примитивных — обсуждать, выворачиваясь наизнанку, от чего должно становиться легче. Джейс представляет, как они с Себастьяном садятся напротив друг друга и говорят «об этом». Можно поспорить, все закончилось бы за пять минут, большую часть которых составило молчание. Если они и решат обсуждать подобное, это точно не будет спланированная акция, просто однажды утром, за кофе, Джейс скажет: «Даже узнав, что мы с Валентином чужие, я иногда в мыслях называл его отцом, ничего не мог с этим поделать. Перестал, когда узнал о тебе», Себастьян посмотрит на него поверх чашки, и они перебросятся парой слов «о чем-нибудь таком». Может быть... Джейс покупает сливки и варит кофе перед тем как лечь: жест, который он ни для кого еще не делал. Себастьян не отвечает.

***

Охотиться на демона Джейс, как и планировал, идет ранним утром, до восхода солнца. Строительная площадка супермаркета, чье возведение было приостановлено, а ночной сторож недавно пропал при невыясненных обстоятельствах прямо на дежурстве — кажется ему идеальным объектом для поиска цели. Попасть за ограждение не составляет труда. Джейс с интересом разглядывает брошенную технику, прикидывая, где может прятаться демон — территория куда больше, чем он ожидал. Лучшим решением кажется подняться на второй этаж бетонного каркаса, чтобы осмотреться: взбежав по лестничному пролету, он подходит к краю блока, как слышится какофония звуков, издавать которые может лишь порождение преисподней. Тварь не высокая, зато шириной с два автомобиля, вываливается из недр первого этажа, парой секций левее той, на которую поднялся Джейс. В ее шипастом панцире торчит стрела с красным оперением. Яростно перебирая конечностями, похожими на крабьи, она пытается скрыться, но ей в бок впивается еще одна стрела. Охотник уверенно загоняет ее в пространство между погрузчиками и строительными блоками, на котором ей негде спрятаться и тяжелее маневрировать. Множество нефилимов стреляют из луков, да и стрелы с красным оперением не редкость, только Джейс со второго выстрела знает — это Алек. Годами наблюдая как стреляет твой лучший друг и брат — странно было бы не опознать. Тот вскоре показывается: уверенный шаг, лук с натянутой тетивой наизготовку, взлохмаченные волосы и многострадальная куртка, знавшая лучшие дни — всегда верен себе. В предрассветном сумраке его лицо толком не разглядеть, но Джейс и так может сказать: на нем выражение сосредоточенной решительности. Следя за ним с почти болезненным любопытством, Джейс дышит в такт быстрым движениям, и остро хочет подойти: они всегда охотились вместе, плечом к плечу, еще несколько месяцев назад Алек бы отвлекал тварь, изматывая прицельными выстрелами, пока он не добил бы ее точным ударом клинка. Алек отлично справляется сам, сменив лук на парные клинки, он в один прыжок приземляется на спину твари, и пробивает ее панцирь на месте головы. Визг обрывается на полузвуке. Демон заваливается на бок, начиная рассыпаться серой пылью. Алек стряхивает ихор с клинков и прячет их в ножны, поправляет перевязь колчана. Устало трет висок ребром ладони — должно быть патрулировал большую часть суток. Небо наливается красными росчерками рассвета — Алек смотрит на него, расслабленно опустив руки вдоль тела, а Джейс смотрит на Алека. Смотрит как он уходит, огибая кучи строительного мусора, смотрит ему в спину, так и не решившись подойти. Добравшись до дома к закату, Джейс собирается в душ, когда обнаруживает проблему с одной из рун. Она выглядит болезненно воспаленной, словно это не ангельский знак, а едва набитая татуировка примитивных. Кожа в этом месте потеряла чувствительность, словно под анестезией. Он бездумно обводит ее, пока память не подсказывает: «Алек», знак нанесен им. Алек — разделенная уверенность, рука к руке, спина к спине, слово к делу, словно часть его всегда рядом, стоит лишь протянуть руку: «Куда бы ты не пошел, я пойду за тобой». Это — страховочный трос и «стоп» у края. Джейс переводит взгляд. На другом боку зеркальное отражение — руна Лилит — яростно сплетенные росчерки связи, для которой нет названия, необузданной стихии, чья сила зависит только от них самих. Себастьян — под кожей и над правилами. Это — вдох и шаг за горизонт. Так больше продолжаться не может, и ответы ему дадут только в одном месте. Что нужно сделать, чтобы активировать пентаграмму и вызвать высшего демона? Полить кровью, воскурить благовония, принести жертву, осыпать розовыми лепестками? Джейс осторожно стучит по краю: «Лилит? Э-эм, это Джейс. Себастьян в порядке, но ты могла бы заглянуть, так, поговорить, если время есть». Среди его отличных идей бывают гениальные. Линии пентаграммы начинают мерцать, внезапно выпуская столп света под потолок, а стоит ему рассеяться — в центре стоит Лилит. Выйдя из круга, она привычно опускается в кресло, разглядывая Джейса с легким недоумением. Он устраивается на заранее принесенном стуле. — Решил поинтересоваться, удалось ли вам что-нибудь найти по нашей проблеме. — Наглость нефилимов остается неизменной в веках, — отвечает Лилит, впрочем не выглядя рассерженной, — но так и быть: нет, еще ничего не известно. Попавшее в вас заклятие до того экзотическое из-за своей древности и неактуальности, что сегодня попросту нет тех, кто внятно в нем разбирается. Им пользоваться — как стрелять по воробьям из пушки. Сейчас есть множество заклятий, выполняющих те же функции, и снимать их гораздо легче: для сна, «кандалы», смертельные, есть обездвиживающие на какое-то время. — А как же маг, его наложивший? — По твоему я упустила очевидное? Мы приватно побеседовали, как мать и чадо — он не знает, но будет искать решение. Сомнение слишком явно отражается на лице Джейса, потому что Лилит снисходительно поясняет: — Ему решать, чья милость магам Нью-Йорка важнее: их праматери или нефилимов. Если Магнус Бейн откажет мне в такой пустяковой просьбе, я расстроюсь, и каждое мое дитя узнает об этом. — Ему известно, о нас? — Джейс надеется, его тон достаточно бесстрастен. — Нет, никаких подробностей о тебе или моем сыне. Перед ним стоит задача, которую нужно решить, только и всего. Асмодей хорошо о нем отзывался, он сделает правильный выбор. — Асмодей? — память не подсказывает никого с таким именем. — Его отец, мой старый друг. Джейс чувствует облегчение, сам не знает от чего, лишь надеясь избежать ситуации в которой придется выбирать между причинением вреда Алеку или Изабель и защитой Себастьяна. Так что Бейну лучше оказаться достаточно мотивированным для решения проблем, которые тот сам создал. Остается еще один вопрос, ради которого и была активирована пентаграмма. Лилит безмятежно смотрит на него, переплетя длинные пальцы, и Джейс решается. — Все-таки странный эффект дала наша руна, — начинает он, надеясь, что будет понят правильно, — у меня есть руна парабатай, но она ощущалась совсем иначе. Удача любит смелых, хотя идея играть в недоговорки с женщиной, которая, возможно, старше континента на котором они находятся, больше тянет на беспечность. — О чем ты спрашиваешь, Джейс? Лилит все так же спокойна, и в закатном свете, падающем из окна, взгляд ее угольно-черных глаз кажется совсем живым, почти человеческим. — Я ее не чувствую, руну парабатай. — Любая руна дает шанс, а не меняет сущность. Столь любимая нефилимами иратце активизирует внутренние резервы перераспределяя их, а не создает новые. Руна любви не создает чувство, руна парабатай лишь усиливает существующую общность. Ничто не берется из ниоткуда. Руна, которую ты разделил с моим сыном, сильнее большинства известных нефилимам, но и она не способна сделать человека тем, кем он не является. Лишь дает сверхвысокую эмпатию между носителями. Там где руна парабатай дает ей течь по капле, ваша руна открывает плотину. Я ответила на твой вопрос? Разглядывая свои руки, исчерченные черным, Джейс все же задает вопрос, ответ на который давно понял. — Мы влияем друг на друга? — Насколько позволяете друг другу. Почему она так легко отвечает? Почему демон говорит с ним, как с кем-то не чужим: не задушевно, проникновенно, как Валентин, без покровительственности Роберта и Мариз или жадного ожидания Эмоджен. Возможно, у праматери демонов планов и интриг больше, чем можно представить. Возможно, он здесь единственный, кто так и не разобрался в себе. — Спасибо, — благодарность неловкая, но это действительно то, что он хочет ей сказать. — Всегда пожалуйста. Легко поднявшись, Лилит щелчком активирует портал пентаграммы и исчезает, едва шагнув в него.

***

Проходят сутки тишины: они с Себастьяном впервые не общаются так долго. Джейс тянется за желтой заплаткой стикера, но каждый раз обрывает движение на середине — мыслей нет, они шумят на периферии как крылья воронья, улетающего прочь стоит приблизиться. Он ходит по дому как призрак, бессмысленно дотрагиваясь до предметов, ощущая себя менее материальным чем они. Попытки сосредоточиться проваливаются, оставляя странную надежду, что стоит выспаться, все станет как раньше. Какое именно «раньше» должно наступить, он не знает. На улице иней на траве и легче не становится. Черные ветви деревьев царапают серое небо, хмурящееся дождем со снегом, и наблюдать за этим лучше из дома. Джейс долго ворочается на кровати, а когда забывается тревожным сном, видит, как руна парабатай разлагается на его теле, светлеет до бесцветия словно отработавшая свое иратце, до белесого шрама. Он бесстрастно наблюдает, как шрам исчезает с кожи. Когда он открывает глаза, плавая между сном и пробуждением, рядом сидит Себастьян. Это кажется невероятным. Джейс видит его, совершенно точно, но проснуться полностью не может, словно отделенный от бодрствования прозрачной мембраной. Себастьян выглядит сонным, но поймав его взгляд недобро усмехается. — Удивлен твоему возвращению. Если начистоту, меня достали эти метания, но как друг, соратник и заинтересованное лицо, так и быть, помогу определится. — Черты его лица хищно заостряются, — я-то думал, дело в Клариссе, — добавляет он, прежде чем активировать руну на тыльной стороне руки. Похожа на танцующую корягу, чертить которую нужно наловчиться, руна смены облика узнается сразу. Черты лица Себастьяна начинают меняться, волосы темнеют, он словно прибавляет в росте, и вот перед изумленным Джейсом — Алек. Такой, каким он видел его считанные часы назад, только глаза отличаются — темнее. Предчувствуя дурное, он пытается спросить, какого черта здесь творится, во имя Ангела! Придерживая за подбородок, Алек целует его. Прижимается губами к губам, ничего больше, но сверх того, к чему можно быть готовым. Джейс кусает его, что есть сил. Себастьян — не может быть у Алека такого взгляда, медленно отстраняется, облизывая укус. Джейс ненавидит его чистейшим чувством. Что-то колет в руку и он засыпает, ощущая, как горит руна на боку, но разобрать какая именно не успевает. Дощатый пол холодит босые ступни, касающиеся его почти бесшумно. Будь дверь закрыта, Джейс выбил бы ее, но она приоткрыта, словно в приглашении. В залитой полуденным солнцем комнате все на своих местах, даже Себастьян. Поставив колено на кровать, Джес склоняется к нему и кладет ладони на открытую шею. Сжимая пальцы все сильнее, он чувствует как под ними дергается горло, коротко и судорожно. Себастьян вздрагивает во сне, хмурится, его губы, с ссадиной на нижней, открываются в тщетной попытке сделать вдох. Еще немного. Еще немного, и я себе этого не прощу пока жив, понимает Джейс. И отшатывается, разжимая пальцы. Он прикладывает ухо к груди Себастьяна — она поднимается и опадает, восполняя недостаток кислорода, их руна дергается в такт. Ему казалось, с начала истории со сном, их связь притупилась, лишь оседая на коже теплом от близости друг к другу, но вместо этого она разрасталась сквозь подчиненные заклятию сны. Не сдерживаемые восприятием сознания эмоции били из одного в другого, чужие, непонятные большей частью, доводя все до коллапса. Себастьян, видимо, начал догадываться первым, действуя в своей неповторимой манере. Ты был прав, хрипло смеется Джейс, уткнувшись в его плечо, идиотов здесь двое. Древние руны, креативные заклятия и два не умеющих объяснять нефилима — у нового мира то еще начало. День проходит словно двигающийся без остановок экспресс. Едва проснувшись, Джейс чувствует, как неприятно саднит кожу на теле, и запах, оседающий металлом на языке, который трудно с чем-то спутать. Он, опускает взгляд: напротив его сердца, тонкими, налитыми красным линиями, вырезана мишень. Стило из-под подушки уверенно ложится в руку. Путь до соседней комнаты он проделывает, так и не стряхнув с себя сон. Джейс опускается на бедра Себастьяна, который, оказывается, тоже забыл о существовании иратце: его шея цветет оттенками весеннего луга. Острие стило коротко впивается в ладонь. Обмакнув пальцы в свою кровь, он накрывает ими губы Себастьяна. Действие, еще недавно воспринятое бы как дикость, кажется само собой разумеющимся — они и так переплелись друг с другом намертво. Джейс прикрывает глаза, поддаваясь дреме, видит как дрожат ресницы Себастьяна, и встречает его затуманенный взгляд. — Я не могу ненавидеть тебя, хотя ты придурок, иногда воображающий невесть что, — признается он. Прищурившись, Себастьян неожиданно резко вскидывает бедра, пытаясь скорее смутить, чем сбросить — смотрит совсем как вчера. Зря. Джейс подается навстречу, притираясь. Ох, зря: становится совсем не до смеха. Грань бодрствования обрывается: Себастьян смеживает веки, соскальзывая в сон. Джейс трет лицо, делает глубокий вдох, затем медленно выдыхает. Только после этого рисует на его шее иратце и испытывает почти физическое облегчение, наблюдая как сходят синяки. — Справимся, — касается он губами виска, прежде чем уйти. На улице пробрасывает снег, и спешащие мимо прохожие обсуждают, припасает ли природа такой же к приближающемуся Рождеству. Нефилимы этот праздник не отмечают, но Джейсу в тайне нравится наблюдать как люди к нему готовятся: их зажигательный ажиотаж, странные ритуалы и обескураживающая вера в чудо — просто потому что. Законы магии, дары Ангела, проклятия преисподней и дурацкие совпадения — происходящему в мире нефилимов всегда есть объяснение. То, что конкретно Джейсу сейчас не удается нормально разобраться в своей жизни, возможно и есть истинное чудо, наряду с присутствием в ней Себастьяна, воплощающему и опровергающему привычные константы. Джейс останавливается, подставляя лицо снежинкам. Рядом проходит семья, одна из многих, с двумя детьми, во всю мощь звонких голосов упрашивающих пойти то домой, то в пиццерию, то за игрушками. Они скрываются из виду, а мысль «куда идти мне?» остается висеть в морозном воздухе. «Меня достали эти метания» — вспоминает он полный злой горечи голос. «Действительно, слишком это затянулось — на таких стульях одновременно не усидишь, — прав был тот оборотень, а я самоуверенный дурак за которым все бегали, ожидая, когда же решусь», — прячет Джейс руки в карманы. Он сворачивает в сторону парка, пустого из-за позднего часа, подальше от чужого внимания. «Я тот, кто выбрал сторону и последствия этого выбора» — это фэйри не могут лгать, а нефилимы — запросто, в особенности самим себе. Джейс смотрит на Алека, любующегося рассветом. Джейс смотрит на спящего Себастьяна. Глубокий вдох и медленный выдох. Расстегнув куртку, он накрывает ладонью руну на боку. Глубокий вдох и медленный выдох. «Любая руна дает шанс», — сказала Лилит. Джейс знает, что правильно ее понял. «Ты мне дороже всех, Джейс». «Это мы. Ты хочешь что-то изменить?» Слова застревают в горле. Он жмурится что есть сил, но слезы не слушаются, просачиваются из-под век, текут по щекам. — Ты — часть меня, но этот выбор должен быть сделан: я могу рвать на части себя, но тебя — не имею права. Прости, прости если сможешь, и будь счастлив. Это мой выбор. Я отпускаю тебя. Алек смущенно улыбается ему из-под упавшей на глаза челки. Себастьян словно светится изнутри, когда он присоединяется к нему. Вряд ли это случится сразу, но день за днем руна начнет тускнеть, выцветать, пока не уснет: осознанный выбор и вера в чудо — использованный шанс. Джейс застегивает куртку и уходит не оглядываясь. «Я тоже тебя люблю, Алек, ты мой брат». «Мое место рядом с Себастьяном».

***

Мелькают дома, машины, люди, ветер свистит в ушах. Джейс бежит все быстрее и быстрее. У его решения будут последствия: многие из тех, кто внимал ему, отвернутся, а их двери закроются, он будет жить со своим выбором, сделанным в одиночку, один на один. Оказывается, значимые события могут быть совсем не громкими и заметными. Знакомая улица все та же, дом не изменился, дверь привычно распахивается под рукой. — Как получилось, что я уже не представляю свое будущее без тебя? Есть идеи? — спрашивает он у Себастьяна. Тот спит, тихо дыша приоткрытым ртом. Джейс тяжело опускается рядом, и пальцами расчесывает сбившиеся пряди его волос. — Ты мой соратник и друг, и я — заинтересованное в тебе лицо. Так что прекращай паниковать, устраивая мне психологические проверки, никуда я не уйду. Нам еще целый мир строить. Он идет в свою комнату, неаккуратно сбрасывает вещи на кресло, падает на кровать и закрывает глаза. Джейсу кажется, он только моргнул, сонно рассматривая дверь, но подняв веки видит Себастьяна. Тот замер на пороге комнаты совершенно обнаженный. Происходи это в реальности, он швырнул бы в него подушку, со смешком: «эй, прикройся!» — двусмысленно пошутил, но это сон, ведь так? Значит можно сесть на кровати и протянув руку позвать: «иди сюда». Себастьян подходит ближе, и лишь одно вызывает у Джейса вопрос: — У тебя хвост? Названная часть тела нервно дергается и оплетается вокруг ноги владельца. — Он не хотел тебя обидеть, — успокаивает Себастьян, смерив Джейса сердитым взглядом. — Конечно нет! — убедительно заверяет Джейс и, пользуясь моментом, за запястье тянет Себастьяна на кровать, пока тот не устраивается на коленях напротив. Вблизи это нормальный, черный демонический хвост с треугольным шипом на конце. На попытку дотронуться он предупреждающе бьет протянутую руку. — Давно он у тебя? — Минут пять? Когда проснулся, уже был. — Знаешь, а в этом есть стиль. Вы друг другу подходите. — Само собой! — весело усмехается Себастьян, пропуская хвост сквозь пальцы. Он смотрит в глаза Джейса, и выражение его лица становится серьезным. Пространство вокруг сгущается, воздух тяжелеет словно перед грозой, по телу бегут мурашки. Себастьян накрывает ладонью мишень на его груди. — Я здесь, — говорит он. Джейс касается его шеи: — Я удержу тебя у края или шагну следом. — Обещаешь? — Клянусь. — Серьезное заявление. — Тебе я других не делал. — Это верно. Наклонившись вперед, Себастьян утыкается лбом в шею Джейса и рвано дышит, когда тот притягивает его ближе, в объятия. Лопатки начинает саднить, Джейс осторожно их сводит, едва удерживается, чтобы не потрогать. Ощущение затихает, когда позвоночник прошивает короткой вспышкой боли, спину чуть тянет, и из-за нее разворачиваются... — У тебя крылья, — ничуть не удивленно констатирует Себастьян поднявшись, — следовало ожидать. И тянется потрогать белые перья. Джейс сам недоверчиво их ощупывает: нормальные крылья, хорошо что не нимб. Он взмахивает ими на пробу. — Вот-вот, мне тоже интересно, умеешь ли ты летать, — ехидно вмешивается Себастьян, — только представь, насколько сократятся наши транспортные расходы! — Не завидуй, — укоряет его Джейс, — мы научим твой хвост варить кофе и резать сыр для сэндвичей. Они смотрят друг на друга и хохочут до слез. — Прозвучит странно, — говорит Джейс отсмеявшись, — но я чувствую, что должен это сделать. — Он всей своей сущностью ощущает правильность этого и поясняет, в ответ на выразительно поднятую бровь. — Ты дашь мне испить твоей крови? Веселье Себастьяна как отрезает, взгляд становится острым. Он складывает ладонь чашей, и хвост, до того лежавший на бедре, шипом делает на ней глубокий надрез. Джейс завороженно смотрит, как скапливается черная, нечеловеческая кровь. Он без раздумий принимает протянутую руку и выпивает все до капли, а после лижет медленно затягивающийся порез. Себастьян обхватывает ладонями его лицо, вглядывается с тревогой, и Джейс большим пальцем разглаживает вертикальную морщинку меж сведенных бровей — все хорошо. Липкая влага покрывает губы, капает с подбородка. Вкус у нее тяжелый, непривычный. Он попробовал бы еще. Пошарив под подушкой, Джейс достает стило. — Как он позволил мне испить свою кровь, так и я не пожалею теперь крови своей, — мечтательно цитирует он, — откуда удобнее? Словно на пробу, Себастьян указывает чуть ниже ключицы, и ровно там проходит острие стило. Наклонившись, он языком собирает первый потек и пьет аккуратно, мелкими глотками. Поза неудобная: Джейс осторожно откидывается на спину, утягивая его за собой. Гладит поясницу, а опустив ладонь ниже натыкается на основание хвоста — тот начинается у копчика и кожа в месте соединения покрыта мягкой чешуей. Предупредил бы кто, что от этого так сносит тормоза. Поднырнув пальцами он обхватывает хвост, ведет сверху вниз, и снова, а тот, словно млея, кольцом обвивает его запястье, словно подставляется под движения. Себастьян крупно вздрагивает, чуть не поперхнувшись, судя по звукам, и на ощупь пытается убрать чужую руку. Послушно выпустив хвост, Джейс перекладывает ладонь на его зад. Сделав последний глоток тот отстраняется, облизывая перепачканные в красном губы, и смотрит до того обжигающим взглядом, что Джейс, от неожиданности, убирает ладонь, но тут же придвигается ближе. — Чувствуешь? — выдохом в висок. — Да, — остается теплом на щеке. Каждой клеткой тела Джейс ощущает, как его свет смешивается с сутью Себастьяна, и вплетающуюся в собственный кровоток тьму. У них обоих под кожей сияет ангельская благодать и венозной сетью растекается печать Эдома. Идеально. Надавливая руками на плечи Себастьяна, Джейс опрокидывает его на лопатки, и придерживает, когда тот возмущенно ворочается. — Тш-ш, — с улыбкой наклоняется он ближе. Введет открытыми губами по груди вниз, коротко целует в живот и поднимает голову. Сердце стучит отбойным молотком и сжимается, как при падении с высоты. — Давно хотел это делать. Склонившись к их руне, Джейс замирает на мгновение, прежде чем накрыть губами. Шквал ощущений — рухнувшее небо, в котором он едва не растворяется без остатка. Тело горит и плавится от острого удовольствия. Себастьян под ним резко выгибается с тягучим стоном, царапает плечи, спину, до боли сжимает волосы. От этого ведет еще сильнее, хотя казалось бы, такое невозможно. Он устраивает голову на животе Себастьяна, пытаясь восстановить дыхание. Когда его тянут наверх, он даже не сразу понимает, что происходит, потому что — за крыло. С трудом сев, Джейс встречает ищущий взгляд Себастьяна, и, кажется, тот находит, что искал: резко подается вперед и целует, отчаянно и немного жестко. Вкладывая все, о чем молчал. Джейс отвечает тем же. Стоит одному остановиться, переводя дыхание, второй вжимается крепче, притягивает обратно, и скольжение языков, теплые губы, влажные звуки повторяются снова и снова. Отстраняются они одновременно, тяжело дыша и продолжая держаться друг за друга. Возбуждение становится почти болезненным. Едва касаясь, Себастьян ведет пальцами по телу Джейса, от кадыка до паха. — Хочешь? Тишину разбивает неожиданно громкое хлопанье крыльев. — Мы, — показывает на них Джейс смущенно, — очень даже за. Себастьян, подлец хвостатый, еле сдерживает смех, но уже тянет его на себя, говоря, что будет непростительно помять такие милые перышки. В отместку Джейс прикусывает его плечо, обрывая веселье, и распластывается по горячему телу, удерживая себя на одной руке, а вторую протискивая между ними. Себастьян нетерпеливо вскидывает бедра, и удовольствие обжигает вспышкой. «Не спеши», — хочет сказать Джейс, но вместо этого захлебывается стоном, когда Себастьян прижимает их члены ладонью, проводит снизу вверх. Он кладет свою руку поверх его, подхватывает сбивчивый ритм, от которого кружит голову и выбивает мысли. Джейс целует шею Себастьяна, ведет открытыми губами по скуле, чувствует, как на коже оседают его стоны. Это больше, чем можно сейчас выдержать. Он ловит взгляд Себастьяна: тот кивает, и они тянутся к рунам друг друга. Оргазм накрывает мгновенно. Чтобы не раздавить, Джейс практически скатыватся с Себастьяна, замирая рядом на животе и пытаясь отдышаться. Они лениво соприкасаются мизинцами, разглядывая друг друга, и кажется — замкнулся круг. Что-то привлекает внимание Джейса, и он, стараясь не делать резких движений, опускает взгляд: его руны светятся изнутри золотым, неровно темнея ближе к краям, словно обгоревшие, а в черных росчерках на теле Себастьяна россыпью блестят солнечные искры. Выглядит завораживающе. Так, как должно. Правильно — приходит нужное слово. Он понимает, что произнес это вслух, когда Себастьян отвечает эхом: да. Они засыпают вместе, лицом к лицу: Джейсу приходится для этого практически лечь на одно крыло, зато он накрывает их вторым, а хвост Себастьяна уютно обвивает его бедро. Просыпается Джейс один, поверх сбитых простыней, голый и измазанный в черно-красных разводах крови. Судорожно касается спины — крыльев нет. Зато саднят царапины на плечах, стянувшийся надрез на груди, и если на этой кровати не следы бурной ночи, он спутал себя с кем-то другим. Едва встав на ноги, Джейс, как есть, почти бежит комнату Себастьяна. Тот спит, обняв подушку, с безмятежной улыбкой, измазанной красным. Откинув одеяло, Джейс разглядывает его зад — никакого хвоста, даже касается там, где помнит мягкую чешую — ничего. Заклятие с них явно не спало, иначе Себастьян уже в полной мере продемонстрировал бы, что думает о таком бесцеремонном обращении. Как можно аккуратнее, Джейс укрывает его обратно. Он ясно помнит события прошлой ночи — они отпечатались в памяти до малейших подробностей, от большинства из которых жарко становится не только щекам. Может, крылья с хвостом у них исчезли, но он четко, словно все случилось минуту назад, помнит чувства правильности, единения, после того как они обменялись кровью, и после. На скуле Себастьяна полустертое черное пятно — Джейс касался там губами. Наклонившись, он слизывает это пятно, чувствуя на языке вкус, узнать который, по-другому чем помнит, не мог. У него не находится объяснений для случившегося, но принимая во внимание концентрацию событий вокруг них за последнее время — почему нет? В конце концов, они договорились об очередности походов в магазин — справятся и с остальным. Но хвост он будет припоминать Себастьяну долго.

***

Этот бар, принадлежащий оборотням, открылся недавно. Еще не раскрученный как та же «Волчья луна», но внутри полно народа, хотя на двери табличка о закрытии по техническим причинам. Джейс недолюбливает официальные выступления, по возможности стараясь говорить проще, тем более что среди присутствующих есть знакомые лица: например, парень у стойки точно был на встрече, которую проводил Себастьян, а у стены, скрестив руки на груди, застыла Майя. Она смотрит прямо, не скрываясь, и остается догадываться, зачем она здесь: соглядатай Люка, личный интерес? Джейс становится среди собравшихся, отвечает на приветствия, перебрасывается шутками, решая разобраться с этим позднее. Когда встреча заканчивается, Джейс взглядом показывает Майе на запасной выход. Снаружи ночь, в переулке, куда он вышел первым, прохладно, и показавшаяся следом Майя наматывает на шею легкий шарф, прежде чем подойти к нему. — Неожиданно, — нейтрально говорит Джейс. — Ищу клуб по интересам — мой кружок вязания на днях закрылся. — Ищешь с одобрения вожака твоей стаи? — Притормози, приятель, никто меня не посылал! Среди оборотней сейчас часто говорят об этих новых идеях про объединение и прочее, многие их поддерживают, на словах по крайней мере. Меня на эту встречу знакомый позвал, сказал, я наверняка знаю организатора, и назвал твое имя. — И что ты думаешь? — Стоило самой догадаться, что этот сумасшедший план не обошелся без тебя. Слушай, ты ведь понимаешь, что нефилимы смекнут, кто за всем стоит очень скоро? У них уже ходили слухи, вас с Моргенштерном убило заклинанием Бейна, а у наших — что дело продолжают последователи, запал которых легко приструнить. Я, собственно, пришла убедиться, так ли это. — Все слухи оказались преждевременными, как видишь. Напряжение между ними спадает. Майя склоняет голову к плечу, рассматривая его с каким-то скрытым вопросом. — Кстати, вы с этим парнем что теперь, типа бро, лучшие друзья? — Ты о чем? Майя хмурится: — Твой дружок, Моргенштерн, на днях спас Лайтвуда, Алека. Мне рассказали, тот гнездо зачищал, ну и как это у вас, нефилимов, бывает, силы переоценил: жильцов оказалось многовато на одного. Его, изрядно потрепанного, зажимают, все пахнет жареным, и тут на крыльях ночи является твой приятель. Этот Бэтмэн недоделанный крошит демонов, вытаскивает Алека, кидает ему стило и сваливает! — Ты точно переобщалась с Сэмом, — хрипит Джейс. — Не будь таким козлом, ты отлично знаешь, что его зовут Саймон. — Эта шутка всегда актуальна, — отзывается он, хотя сейчас ничерта не смешно. — Ха-ха, Джейс, ты бог второсортного юмора, — Майя закатывает глаза. — Так что? Что это было? Этот блондинчик враг нефилимам. Да черт, он вряд ли кому-то друг! И тут ты сваливаешь с ним, как в ромкоме девяностых, нефилимам будто хвост подпалили, все на ушах. В чем дело, Джей? — она смотрит открыто и искренне. — Моргенштерново отродье... — Его зовут Себастьян, — резко обрывает ее Джейс. — Оу!.. Хорошо, — Майя покусывает губу, кивая. — Слушай, тогда проще: у вас с Себастьяном так, тусовка по интересам, вся такая мужская дружба, или как у Шекспира? Пожалуй, по его лицу все и так понятно. — Черт, приятель, — Майя хмыкает беззлобно совсем, устало. Джейс прокашливается, разглядывая мигающую неоном вывеску через дорогу. Можно обойтись без пояснений, но он говорит, скорее даже для себя: — Второе. — Поздравляю, ты влип. Не ожидала, если честно, что, ну, ты и другой парень, понимаешь, — смущенно хмыкает она, — но мне ли говорить о здоровых отношениях — я встречаюсь с кровососом, буквально! — О, ты знаешь как поддержать! — смеется Джейс. — А то! Обращайся, приятель. Майя хлопает его по руке, и от их короткого разговора словно с плеч падает груз, который он до этого не замечал. — Так что ты думаешь о том, что я говорил в баре? — Знаешь, мне понравилось. Я не в восторге ни от Люка, ни от нефилимов, ни от того как сейчас обстоят дела в Нижнем мире, и ваша идея — лучшее, что пока можно представить. Но детство я провела в Бронксе и видела, что происходит, когда кто-то начинает устанавливать новые порядки. Из-за истории с Валентином всех и так изрядно потрепало, поэтому, пойми правильно, но то, что нельзя провернуть максимально мирно, я поддержать не готова. — Тогда позволь доказать тебе это. Я бы сам не поддержал новую бойню, и делаю все, чтобы этого не произошло. Все может быть по другому, Майя. Ты видела собравшихся в баре — они, как и многие до них, пришли сами. История с Валентином показала, что силой Сумеречный мир не изменить, значит нужно, чтобы его жители сами захотели это сделать. Желательно, не из-за очередной катастрофы. Майя смотрит на него так внимательно, что кажется, даже волк внутри нее поднял уши прислушиваясь. — Что ж, тогда — посмотрим как пойдет, — наконец говорит она. — Я подумаю над твоими словами и, как бы там не было, пока все идет мирно, никому вас не сдам. Но имей в виду, если это очередные игры в передел власти — я лично приду надрать тебе задницу. — Договорились. И знай, тебе я буду рад. — Не подлизывайся, — шутливо хмурится она, и добавляет, уже серьезно: — береги себя, Джей. Они прощаются, и Майя уходит обратно в бар. Джейс понимает, что был искренне рад ее видеть — подумать только, а начиналось все с того, что она его чуть не загрызла. Он надеется, когда они увидятся в следующий раз, новый наставник Претор Люпус поделится с ним новостью о своем назначении — поводырь для ищущих свой путь, — у него есть пара предложений к ее учебному плану. Начертив термис на запястье, Джейс выходит на оживленную улицу, сливаясь с потоком спешащих куда-то людей. Майя говорила о последователях, но она даже близко не представляет истинные масштабы происходящего: на их с Себастьяном рабочем столе уже лежит карта мира. Ночной Нью-Йорк гудит, танцует, молчит, строит планы и дышит полной грудью. У города — очередная весна.

***

Когда Джейс подходит к дому, в окне гостиной виден отдаленный мягкий свет: кто-то снова забыл выключить настольную лампу. Зайдя внутрь, он смотрит на нее какое-то время, но оставляет как есть. Поднимаясь наверх, Джейс умудряется одновременно расстегивать ножны и отчаянно зевать. Приняв душ, он прячет оружие в шкаф, прежде чем садится на кровать. — Ты не выключил свет, — сообщает он спящему Себастьяну, — я, кстати, тоже. Тот медленно открывает глаза и, смерив красноречивым взглядом, пытается его пнуть. — Я третьи сутки на ногах, имей совесть, — у него хриплый ото сна голос и решительный настрой. Джейс попросту падает на него сверху, вжимая в матрас, получает несильный тычок под ребра и замирает так. Он столько хочет сказать: о том, что знает о случившемся, о том, что чувствует, — не может молчать, но сонные мысли еле ворочаются. На затылок теплой тяжестью ложится рука: Себастьян неспешно перебирает его волосы, — от этого внутри словно распускается узел. — Спасибо. — За то, что не выключил свет? — удивляется Себастьян. Джейс касается его губ своими, верхней, потом нижней. — И за это тоже. — В следующий раз включу наружное освещение, — хмыкает тот. Когда они устраиваются рядом, Джейс снова кладет ладонь Себастьяна на свой затылок. — Можно еще так? — просит он и засыпает под мягкие прикосновения. Древняя руна, снятое заклятие и два научившихся объяснять нефилима — пожалуй, у них отличные шансы.