***
Вид свежей, ярко-зелёной ели, по-хозяйски раскинувшей ветки прямо посередине Большого зала, казался возмутительным. А её наряд из имбирных пряников, полосатых конфет и леденцов в форме сосулек, заставил Драко Малфоя, пришедшего к ужину, поджать и без того тонкие губы. Да так, что стали они напоминать какое-нибудь тире между не сказанными словами, так и рвущимися с языка. И пока Драко размышлял, какие эпитеты наиболее сочно охарактеризовали бы снующую туда-сюда миссис Спраут и восседавшего во главе преподавательского стола Дамблдора, взгляд его упал вниз, туда, где обычно положено было находиться каменному полу. Драко не сразу понял, отчего серые, немного вытертые тысячами башмаков камни вдруг с фотографической точностью отразили его собственное — по мнению многих — вполне привлекательное лицо. Но уже через миг его осенило: носки аккуратных чёрных туфель упирались в границу… в ледяную границу. Всё ещё находясь в стадии непонимания, но заранее переходящей в неприятие, Драко сфокусировал взгляд на учениках Хогвартса, блуждающих, нет, будто скользящих по полу. Минутное замыкание в мозгу закончилось феерически ярким разрядом и вскриком: «Каток? В Большом зале устроили КАТОК?» Но никто из присутствующих и не заметил возмущенного гласа аристократии, не унимающегося и продолжавшего: «Да кто-нибудь тут в своём уме? Где теперь нам станут подавать завтрак, обед и ужин?» Мимо проскользнула было, но тут же развернулась и притормозила перед изумлённым Малфоем фигура в элегантной голубой мантии. Обдав совершенно растерявшегося Драко волной сверкающих снежинок, перед ним возникла Пэнси Паркинсон, лицо которой озарялось тонким полумесяцем улыбки, а на щеках её играл такой обворожительный румянец, что Драко позволил себе немного растаять и произнести снисходительно: — Может быть, хоть ты объяснишь мне, что тут происходит? Вместо немедленного ответа Пэнси вдруг улыбнулась ещё шире и чуть приподняла подол мантии. На её ногах — вне всякого сомнения — красовались коньки. Старомодные, с загнутыми лезвиями, они крепились прямо к ботинкам, но это не мешало Пэнси чувствовать себя на льду достаточно уверенно. — Я думала, ты слышал. Дамблдор сказал об этом ещё неделю назад. Потом напомнил в понедельник и трижды вчера, — очаровательно наморщив лоб, Пэнси загибала пальцы. — О чём? — недоумевал Драко. — О том, что в этом году традиционный рождественский бал заменят танцами на льду. Вот поэтому из Зала убрали все столы, а эльфы какое-то время будут разносить еду прямо по спальням. — Но до бала ещё две недели… — совсем растерялся Драко. — К тому же мнэ-э-э-э, это… кх-м-м-м, какой дурной вкус… — Да брось ты! — улыбнулась Пэнси. — Это весело. Очень. А ты… Чего ты стоишь? Переобувайся и присоединяйся к остальным. — Я? — Ну, конечно, ты… ведь я уже здесь. — Глупости какие! — неожиданно вспылил Драко. Он почувствовал, как его щёки заливает густой румянец, но продолжил так громко, как только мог, чтобы каждый, каждый в треклятом Зале услышал его голос. — Этот старый маразматик совсем выжил из ума. Выставить Хогвартс посмешищем перед гостями из Шармбатона и Дурмстранга. Такое придёт в голову только господину директору. Но вложенной в голос силы не хватило, чтобы перекрыть общий гул довольных голосов; на анархический возглас потомка древнейшего рода магической Британии повернулось лишь несколько малышек из Гриффиндора, да и то потому, что находились они в сий громкий момент ближе всего к Драко. Но Пэнси не сдавалась. Всё ещё мягко улыбаясь, она снова протянула Малфою руку: — Да брось, пойдём. Если не умеешь кататься, я научу. Посмотри, это совсем не трудно. С этими словами она развернулась и плавно заскользила по золотистому в свечном свете льду. Но смотреть оказалось уже некому. Драко развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал прочь, в собственную спальню. Настроение было окончательно и бесповоротно испорчено. … Да, кататься он не умел. Более того, даже отлично помнил историю, навсегда отвратившую его ото льда. Дело в родителях. А точнее, в их неуёмном желании обучить любимое чадушко всему тому, что они умели делать сами. Вот и в тот роковой декабрьский вечер — в Сочельник — Люциус и Нарцисса Малфои, переодевшись в тёплые мантии и коньки, поспешали во двор, где в это время года трудолюбивые эльфы-домовики держали для них в полном порядке каток. Пятилетнего Драко, облаченного в новые конёчки, тоже вели, вернее, тащили за собой. Ноги наследника рода, утяжелённые непонятным железяками, отказывались слушаться, вызывая на каждом шагу бездну негодования Драко, желавшего остаться у жаркого камина. Но Люциус проявил волю, а Нарцисса характер. В итоге фраза «кататься мы будем всей семьёй» стала для Драко чем-то вроде девиза в тот вечер. Но то, что в теории звучало хорошо, на практике оказалось полнейшим провалом. Ноги Драко слушались своего обладателя примерно с тем же усердием, что язык выпивохи Пэддитта после пары бутылок эля. Промучившись с бездарным сыном несколько часов, родители приняли соломоново решение — признать временное поражение и вернуть подмёрзшее чадо в гостиную. Пальцы Драко оттаивали с полчаса, синяки выводили ещё пару дней. Желание учиться, и так державшееся на отметке «ноль», ушло в резкий минус. … Вот потому теперь, десять лет спустя, Драко шёл по коридорам Хогвартса, проклиная Дамблдора с его новаторскими идеями словами среднего уровня приличия: — Старый маразматик. Ещё бы русскому балету обучил, лично. При мысли о Дамблдоре, разминающемся у балетного станка, задрав по такому случаю мантию повыше колен, демонстрируя малограциозным студентам батманы, у Драко несколько улучшилось настроение. — Да и ну его! — вырвалось вслух облегчённо. — Значит, просто чуть раньше уеду домой, — решил Драко. Мысль о доме прокралась в голову и разлилась приятным теплом по всему телу. Да так, что Малфой остановился посреди коридора, а затем шагнул к окну. На улице давным-давно стемнело, но только трудолюбивая ночь, наряженная в извечно парадную мантию, нанизывала бусины звёзд на шёлковые нитки почти рассеявшихся облаков. Бледное, ущерблённое лицо луны давало не так уж много света, но внутренний двор замка всё равно хорошо просматривался. Тишина и спокойствие завладели разумом Драко. — Просто я чуть раньше поеду домой, — повторил он вслух уже спокойно.***
Всё следующее утро и даже половину дня Драко с успехом избегал визитов в Большой зал, хотя остальные ученики Хогвартса на каждой перемене спешили на каток. Даже Кребб и Гойл на предложение Малфоя провести свободное время в гостиной, неловко переминаясь с ноги на ногу, промычали, что «оно-бы-неплохо-да-есть-неотложные дела». Что это за дела такие, стало понятно как-то сразу, ведь шила в мешке не утаишь, вот и коньки Кребба за его спиной тихонько тенькнули лезвиями, выдав секрет обладателя. Происходящее всё больше напоминало Малфою дурную постановку в театре абсурда, а потому, сморщив аристократический нос в гармонь презрения и пробубнив под нос что-то вроде «седой идиот и его приспешники», решил немного привести нервную систему в порядок. Для данной процедуры неплохо подходила прогулка на свежем воздухе, а воплотить план Драко задумал во внутреннем дворе. Но стоило ему выйти из замка, как он снова упёрся в… каток. Да, Дамблдор умел стоять на своём и делал это весьма навязчиво. Весь внутренний двор превращён был в огромное ледяное зеркало, по которому скользили фигуры в мантиях. Малфой в который раз чертыхнулся, за один только вечер значительно превысив лимит бранных слов, отведённый на неделю. Он развернулся ко льду спиной и уже почти совсем собирался уйти, как вдруг увидел фигуру, привлекшую, нет, поглотившую его внимание. О, эту девушку он узнал бы из сотен похожих. Неповторимый кошмар на голове, который она называла волосами, вызвал в Драко ожидаемую порцию раздражения. Малфой кипел и дымился от одного её присутствия рядом, но Гермиона Грейнджер, шедшая ко льду с коньками, перекинутыми через плечо, улыбалась сама себе и совершенно не понимала, что под взглядом Драко Малфоя ей следовало бы обратиться в кучку золы. Ну, чтобы как-то поднять ему настроение. Хоть чуть-чуть. Всё ещё бессовестно не обращая внимания на представителя древнейшего рода магической Британии, она опустилась на лавочку у самой кромки льда и так ловко переобулась, что у Драко, сочинявшего особо изощрённое ругательство в сторону Гермионы, не осталось времени произнести даже самое простое. Так и остался он стоять с открытым ртом, из которого периодически вылетали крошечные облачка пара. Гермиона тем временем, совершенно не желая самовоспламеняться под взглядом Драко, оттолкнулась и заскользила по льду. О, стоило признать, что она каталась просто божественно. Чуть раскинув руки, очевидно для равновесия, Грейнджер скользила быстрее и ловчее остальных, а проезжая мимо Драко, вдруг резко развернулась, подпрыгнула и заскользила задом наперёд. Каким-то особым манером. Очень и очень красиво. И тут уж не только Драко — на Гермиону остановились посмотреть все. А она, казалось, и не замечала остальных. Чуть прикрыв глаза, Гермиона танцевала одной ей знакомый танец и получала от него ощутимое удовольствие. Видение длилось недолго. Драко вообще показалось, что он не успел даже выдохнуть, вот только очнувшись, он увидел Гермиону на лавочке стягивающей свои белые с чёрными каблучками коньки. Таких не было у волшебников. Какие-то особенные и совершенно точно маггловские… Драко чуть подался вперёд, чтобы рассмотреть. — И чего это тебе тут надо, Малфой? — раздалось вдруг совсем рядом. — Что вынюхиваешь? Не самый ласкающий для уха Драко голос принадлежал Джинни Уизли. Рыжая девчонка стояла всего в шаге от него и подозрительно щурилась. Как Уизли подобралась к нему, оставшись незамеченной, Драко не понимал, да и следующая фраза застала его врасплох. — За Гермионой шпионишь, да? — Очень надо, — огрызнулся Драко. — Мимо я шёл, понятно? А тебе какая разница, Уизли? — Мимо он шёл, — вдруг хихикнула Джинни, — и завис между мирами на полчаса. Любовался, значит? Гермиона, сидевшая всего в ярде от них и, несомненно, слышавшая диалог, правда, предпочитавшая до сего момента не вмешиваться, вдруг подняла взгляд на совершенно растерявшегося Малфоя. И если ещё секунду назад он готов был сказать какую-нибудь гадость, то теперь слова невидимой сосулькой примёрзли к языку. От быстрой езды щёки Гермионы загорелись алым, точно январский закат, румянцем, а в карих глазах танцевали такие искорки, которые нельзя было принять ни за что другое, как за веселье. Вот только Драко так и не понял, чего смешного Грейнджер находила в совершенно выходящей из-под контроля ситуации. — А… а пошли вы обе к… к гриндилоу, — рявкнул Малфой и рванул было ко входу в замок. Марш-бросок, однако, вышел провальным. Не справившись с разбушевавшимися чувствами и немного с мозжечком, Малфой наступил на лёд. Самую капельку. Каблуком ботинка. Но этого вполне хватило для роскошного, фееричного падения на пятую точку, реактивно развеселившего всех, кто находился в зоне видимости и наблюдал за набиравшей обороты ссорой. Такого позора Драко ещё никогда не испытывал. С тех самых времён, когда Грейнджер ударила его при своих дружках. Вскочив на ноги, Драко не нашёл никаких слов, кроме неразборчивого «Брррхр-ч-ч-ау», и поторопился ретироваться, по пути проклиная Уизли и Грейнджер, их отцов и… отцов их отцов для количества. Но успешно проклинались только Уизли. Вспоминая фамилию Гермионы, Драко никак не мог придумать и одного, даже самого ничтожного дурного слова. Напротив, все бранные эпитеты вытеснялись видением стройного девичьего силуэта, тонких рук и ловких ножек, так легко управлявшихся с коньками. — Дурацкие у неё коньки. Точно маггловские! — буркнул Драко и исчез в собственной спальне. Ему нужно было подумать.***
На все размышления Драко потратил ровно восемь часов и пришёл к неожиданному для самого себя решению. В том, что Грейнджер задела его самолюбие в очередной раз и сделала это совершенно преступным образом, не было никакого сомнения. Малфой должен был отомстить. И доказать, что в любом деле он — лучший. Даже в том, в котором собирается попробовать себя во второй раз в жизни. Да. Драко твёрдо решил встать на коньки. За несколько часов научиться кататься и утереть нос противной Уизли и Грейнджер, определение «противная тоже» к которой почему-то сейчас упорно не клеилось. Драко решил, что на каток он пойдёт после ужина. В то самое время, когда основная масса учеников разойдётся по спальням и библиотекам. Когда на льду точно никого не будет. Оставалась одна загвоздка — коньки. Впрочем, проблема была решена путём изымания оных у Кребба. Винсент что-то попытался возразить Драко, убеждая приятеля, что коньки нужны ему самому, но встретился с таким грозным взглядом, что следующей фразой заверил, что может обойтись и без коньков. «Прямо до весны. Вот в мае и покатается. Если к тому времени Драко остынет к фигурному катанию». В общем, и в половине девятого Драко восседал на той же скамье, где несколькими часами ранее переобувалась Грейнджер. Довольно неловко приспособив коньки к ногам, Драко ожидал, когда со льда уйдёт последняя парочка старшекурсников, бессовестно эксплуатирующая спортивный объект с целью любовного свидания. Но, наконец, носы замёрзли и у них. Драко остался один на один с улыбчивым в эту фазу полумесяцем. Кое-как доковыляв до катка, Драко осторожно ступил на лёд. Впрочем, громко сказано. «Ступить» ему удалось попытки с третьей. До того счастливого момента он успел упасть трижды. Но, не привыкший отступать, он продолжал атаковать неприступный лёд, потирая ушибленные локти, коленки. Падая и поднимаясь вновь, снова падая. К половине двенадцатого, когда следовало скорее отправляться в постель, Драко признал первую тренировку неудачной, но пообещал себе: раз уж коньки Креббу всё равно не понадобятся до августа — во что бы то ни стало — добиться своего и научиться кататься. Но и вторая тренировка, проведённая несравненным тренером — Драко Люциусом Малфоем с собственной персоной, — не удалась совершенно. От осознания собственной беспомощности захотелось взвыть и подраться со стеной. До бала оставались считанные дни. А он, между прочим, успел пригласить Пэнси. Да, и она согласилась.***
Неделя прошла в мучениях, а тело Драко превратилось в сплошной пульсирующий от боли синяк, вывести который не помогли бы, пожалуй, даже настойки самой мадам Помфри. Но с упорством, достойным не самого одарённого человека, Драко каждый вечер возвращался на лёд и продолжал падать, падать, падать и падать. Тот совершенно ничем, кроме окрепшего морозца, не примечательный вечер застал Драко за делом уже привычным — шнуровкой коньков перед полуторачасовыми мучениями. Затянув их покрепче, Драко встал и, уже почти уверенно шагнув на лёд, немедленно распластался. Лежа в позе пятиконечной звезды, вставать он не торопился. Тяжёлые мысли сморщили высокий благородный лоб, соединили брови — Малфой впервые задумался о том, чтобы бросить начатое, ввиду явного отсутствия прогресса. Он совсем было собирался встать, как вдруг увидел прямо перед своим носом два белых ботинка смутно знакомых коньков. В весьма нехорошем предчувствии Драко приподнял голову, примерно на полдороги осознав, что перед ним, к сожалению и великому позору, ноги Гермионы Грейнджер. Мерзкое ругательство тут же возникло в голове, но пока ещё держалось на языке. Причиной тому было совершенно невыгодное положение собственного лица относительно ноги Гермионы. Драко стиснул зубы, но, когда его взгляд добрался до грейнджеровского лица, Малфой обнаружил нечто необычное. При едва различимом в свете луны и звёзд — единственных источников освещения во дворе — выражение лица Гермионы вовсе не хранило печати насмешки. Она смотрела серьёзно и даже с оттенком сочувствия. И прежде, чем Драко успел вслух пожелать, чтобы Гермиона убиралась прочь, добавив, конечно, что её общество ему весьма отвратительно, Грейнджер протянула ему руку в пушистой серой рукавице и сказала тихо: — Ушибся? Держись, я помогу встать. — Думаешь, сам не справлюсь? — процедил Драко сквозь зубы. — Кому нужна твоя помощь? — Вот уже неделю за тобой наблюдаю, — вместо ответа молвила Гермиона, и снова в её голосе слышалось лишь сожаление. — Думала, что не подойду, ведь ещё чуть-чуть, и ты встанешь, сможешь ехать сам. Не могу понять, почему не получается. Она стояла и улыбалась. Бледный палец лунного луча коснулся и очертил рельефные губы Гермионы. Они вздрогнули, и за облачком пара, вырвавшегося изо рта, последовали не менее тёплые слова: — Давай руку, не глупи. Здесь нет никого, кроме тебя и меня. И… если ты захочешь… если хочешь ты… я могла бы показать тебе, как это делается. Как кататься на коньках. Ведь ты не понимаешь всего-навсего одной простой вещи… Драко не сразу понял, что случилось и как его пальцы, обёрнутые шерстяными перчатками, обхватили маленькую, но крепкую ладошку. Мир не перевернулся и не рухнул, когда он дотронулся до Гермионы. Месяц всё так же улыбался, лёжа на боку, а их с Грейнджер по-прежнему окружала такая совершенная тишина, что казалось — слышно, как на небе звенят свои разговоры звёзды. — Смотри. Это правда совсем не трудно, — Гермиона тихонько оттолкнулась, всё ещё удерживая руку Драко, вынуждая его податься вперёд. — Пожалуйста, стой только на центрах лезвий, чуть согнув колени и наклоняясь вперёд. Если сможешь напрячь поясницу, будет очень хорошо. Драко смотрел на неё. Как её остроносое лицо чуть отдалялось, примеряя на себя краски глубокого вечера, а затем приближалось вновь. Она что-то ещё говорила, объясняла. И он даже пытался слушать, вникать, пока не услышал свой собственный голос будто со стороны. — О, Гермиона, о, кажется, получилось. И он даже не заметил, как презрительное «Г-р-н-д-ж-р» превратилось в простое — «Гермиона». — Действительно, ты уже катишься один, тебе не нужна моя рука. Драко блаженно прикрыл глаза и оттолкнулся. Коньки скользили легко, да и он сам, заложив руки за спину, почти бежал, едва касаясь гладкого льда. «Надо же… то, чего я не мог добиться неделю, у Грейнджер получилось за несколько минут». Он катался и катался… и совсем не мог остановиться, равно как и чуть умерить свои эмоции. Он улыбался в ответ и Луне, и ночному катку, и Гермионе, оставшейся у кромки льда, сложившей теперь руки на груди и с явным удовольствием наблюдавшей за своим случайным учеником. — Послушай, — вдруг позвала его она, — нам пора возвращаться. Через четверть часа коридоры начнёт патрулировать Филч. Давай на сегодня закончим. Хорошо? — Ты шутишь? — удивился Малфой. — Ведь прошло-то всего ничего, полчаса максимум. — Скоро полночь, — рассмеялась Гермиона. — Ты немного увлёкся. Они подходили к замку вместе, и хотя оба они молчали, думая каждый о своём, Драко впервые было абсолютно легко находиться рядом с Гермионой. — Ну, до завтра, — попрощалась она. — До завтра, — выпалил Драко прежде, чем услужливое подсознание подбросило бы ему какую-нибудь гадкую фразу в адрес Грейнджер по привычке. Но и внутренний мир Драко Малфоя выкидывал теперь необъяснимые фортеля, прибавив к вежливому «доброй ночи» ещё и «спасибо тебе, Гермиона». Несколько позже, лёжа в своей постели и чувствуя себя абсолютно усталым, но счастливым, Драко успел подумать, что это верно какое-то колдовство — он и Гермиона на катке. Но додумывать мысль сил не осталось, да и у его век были совершенно другие планы, а именно слипнуться и подарить утомившемуся Малфою крепкий, глубокий сон.***
Если бы Малфою было не пятнадцать, а двадцать пять, пробуждение можно было бы назвать похмельным. Жутко болела голова, всё тело горело огнём. А услужливое подсознание и тот предмет, который заменял древнейших родов аристократам совесть, подкинули на полотно вновь сомкнутых век весьма фривольные картинки: вот он на катке держит руку Грейнджер, вот склоняется, чтобы помочь ей развязать шнурок, вот пытается поймать в темноте её пальцы. Он порывисто сел в кровати, пытаясь выровнять дыхание — хвала Мерлину — она ничего не заметила. Состояние Драко более всего напоминало действие какого-нибудь запрещённого заклинания — верно так отходят от Заклятия подчинения. Кое-как справившись с собой, Драко поднялся с постели, ополоснул лицо и влез в форму. В самом дурном расположении духа он вышел в гостиную. — С тобой всё в порядке, Драко? — услышал он вместо приветствия. Голос Пэнси звучал встревоженно. — Да, хорошо, всё отлично, — Драко поднял подбородок повыше и попытался улыбнуться. Получилось плохо. Точнее, не совсем так, как планировалось. От залихвацкого маневра головой последняя закружилась, и тело, не повинуясь хозяину, осело на удачно оказавшееся рядом кресло. — Драко, Драко! Да у тебя сильный жар! — послышалось над ухом, но больше он уже ничего не услышал, ощутив лишь лёгкое прикосновение прохладной ладони ко лбу. … Очнулся Малфой в Больничном крыле и, открыв глаза, увидел перед собой встревоженное лицо мадам Помфри. — Лихорадка, — произнесла она, — и редкая какая. Даже зелья от такой разновидности не держу. — Мадам… мадам… я… мне нужно идти, — Драко отважно попытался сесть, но понял, что не может даже оторвать голову от подушки. — Куда? — не поняла Помфри. — Сегодня вечером бал… точнее… мы будем кататься на коньках, мадам Помфри. Я должен идти, потому что ещё не пригласил ту девушку, которую хотел. — Мистер Малфой, — произнесла Помфри мягко, — боюсь, сегодня никак не получится. Вы теперь пролежите по меньшей мере три дня. Именно столько мне понадобится, чтобы приготовить подходящее зелье. … Настроение можно было бы назвать испорченным по трём причинам: во-первых, Драко действительно не хотелось проводить свой первый бал в больничном крыле. Во-вторых, он победил коньки, и теперь ему непременно хотелось продемонстрировать своё мастерство. А в-третьих, в заветных и совершенно секретных, ему не понравилось то, что сорвалось с языка при Помфри, ведь и себе он не планировал признаваться в том, что Пэнси не та, кого он хотел бы держать за руку, скользя по льду в Большом зале. Драко было по-настоящему грустно и странно осознавать всё это, и, наверное, стало бы только хуже, не дари ему лихорадка провалы в неглубокий, беспокойный сон. В очередной раз он проснулся, когда стенные часы Больничного крыла пробили девять вечера. Бал теперь был в самом разгаре, а Драко чувствовал себя отвратительно, ведь он не пригласил Грейнджер, да и с Пэнси получилось, мягко говоря, не совсем красиво. Она, конечно, поняла, что он действительно болен, и даже зашла навестить его днём. — Жаль, что так получилось? — произнёс он. — Ничего, — печально ответила она. — Я пойду на бал одна. Всё в порядке. Короткий диалог никак не выходил из головы Малфоя. И перед тем, как погрузиться в очередную лихорадочную дремоту, он подумал ещё о том, с кем пошла на бал Грейнджер. Может быть, её пригласил Поттер? Или этот её рыжий дружок Уизли… Сон был удивительным. Ночь развернула свои чёрные покрывала, соорудив из них шатёр. И снова только месяц, серебристый лёд и трепещущие ресницы Гермионы, боровшейся с развязывающимся шнурком на ботинке конька. — Может быть, я помогу? — спросил Драко, останавливаясь около неё, опускаясь на одно колено так ловко, как если бы на нём не было этих коньков. Он присел рядом с ней и завязал шнурки безо всякой магии, своими руками. Бант вышел аккуратным, но он всё ещё не отнимал пальцев, обернувшихся вокруг тонких щиколоток. Пуховые варежки Гермионы легли на его руки, чуть поглаживая, а в глазах её плескалось что-то непонятное, но такое притягательное, что он, осмелев, предложил: — Потанцуем? — Но мы опоздаем на бал. — Какая разница. И они закружились в скудном свете луны, а звёзды тихонько вызванивали им вальсы… … Проснулся Драко от странного звона. Будто крошечные колокольчики звякнули возле уха. Всё: каток, Гермиона и её рука в пуховой перчатке — растаяло, оставив… лицо Гермионы, склонившееся над ним. Драко широко распахнул глаза. Остатки сна моментально слетели с него, но Гермиона никуда не исчезла. Она сидела на краешке кровати Драко, и пальцы её застыли над его лбом. — Что? Что ты тут делаешь, Г… Гермиона? — У тебя волосы упали на лицо. Я убрать хотела, но если… если тебе… я пойду, наверное… глупо было приходить. Она хотела одёрнуть руку, но пальцы Малфоя неожиданно для него самого легли на девичье запястье. Он приложил руку Гермионы к щеке, и дрогнувшие пальцы подарили такую прохладу, о которой он мечтал целый день. Он должен был бы попросить её остаться, но слова упорно не сходили с языка. Вместо того он отнял руку Гермионы от лица, но только для того, чтобы коснуться её пальцев губами. — Ты же должна быть на балу. Твой партнёр… он ждет тебя, верно? — Не знаю… какая разница, — вдруг улыбнулась она. — Я хотела навестить тебя. Побыть с тобой. И я пришла. А чего… чего хочешь ты? — Я хотел бы… впрочем… хотел бы я… Я хотел пригласить тебя на этот бал, но столько всего произошло. Я не сомневаюсь, что ты не пошла бы… но я хотел извиниться за все то, что… Удивительно, по мере того, как Драко говорил, слова выходили из него всё легче. Они не слезали с языка вместе с кожей, и все эти объяснения, вся правда, умалчиваемая годами, казалась такой значительной, что щёки его залила новая порция румянца, а с губ слетело совсем уже преступное: — Всё потому, что ты всегда мне нравилась, Гермиона Грейнджер. Она растерялась. Ровно настолько, чтобы замереть и упустить момент, когда Драко резко, всем телом подался вперёд и коснулся её вздрогнувших, раскрывшихся от удивления губ своими. Мгновение остановилось на месте, застыло соляным столпом. Драко зажмурился, ожидая, что прошлогодняя история с пощёчиной может повториться. Но ничего подобного не происходило. Гермиона оставалась почти неподвижной. Только руки её обвили плечи Драко. Рождественский поцелуй имел привкус имбирного печенья, карамели и чуть-чуть сливочного пива. Драко открыл глаза… Гермиона всё ещё находилась рядом и со всей очевидностью не собиралась растворяться в воздухе. Она тихо улыбнулась и заправила за ухо выбившуюся прядь. — Я надеюсь, это Рождество никогда не закончится, — выдохнул Драко. — Всё в твоих руках, — прошептала она. — С другой стороны, это ведь не последний праздник в нашей жизни, но я хотел бы пригласить тебя. — Куда? На следующий рождественский бал? — Зачем ждать целый год? Встретимся завтра? На катке?