Позвонки

      С тех пор ему постоянно снились кошмары. Каждый хуже предыдущего. Снотворное помогало лишь отчасти - он просыпался все такой же напуганный, только непонятно от чего. Поэтому Салли перестал их пить. Лучше уж знать свой страх в лицо, чем просыпаться в холодном поту среди ночи, не понимая, что происходит.       Теперь уже и не скажешь, что было виновато: его собственное нежелание похоронить прошлое в липких чертогах разума, бесконечное чувство вины за смерть матери или навечно изувеченная клыкастой собачьей пастью психика. Ясно было только одно - кошмары снились каждый день, независимо ни от чего.       Он отлично помнил момент, когда впервые после долгого и, почему-то смешного фильма ужасов, Ларри предложил ему остаться с ночевкой. Была зима и стелить Салу на полу было слишком холодно, да и не очень-то гостеприимно, поэтому друг сказал, что, несмотря на небольшой размер кровати, им будет не так уж и неудобно на ней вдвоём, а Фишер согласился. И лёг вплотную к стене.       Очень не хотелось мешать Ларри, казалось, что кровать и без Кромсали была ему уже давно мала, а тут он ещё и повернулся к нему лицом во сне. Внезапно Салу подумалось, что когда друг проснется, он может просто-напросто испугаться его лица. Такого пробуждения Джонсону он точно не хотел.       Самым подходящим на тот момент было просто не спать всю ночь. А с утра по тихой надеть протез обратно и поблагодарить Ларри за гостеприимность. И больше никогда и ни за что у него не ночевать.       Как назло в тот день Салли приснился какой-то бредовый сон, заставивший его подняться ни свет, ни заря, поэтому через какое-то время он, как всегда это бывает, просто увидел чёрный экран, а проснулся, как назло, одновременно с Джонсоном, обескураженный тем, что, наверное, впервые после той роковой встречи с псом, не увидел за ночь ничего жуткого, пугающего или хотя бы неприятного. Это была абсолютная пустота, которая, безусловно, после многих лет нескончаемых кошмаров, была лучшим событием в его жизни. После встречи с Ларри конечно. Последний, кстати, после пробуждения только шумно потянулся, да пихнул лучшего друга в плечо.       Ночевки стали событием частым. После очередного кошмара достаточно было только прошептать по рации имя Джонсона и тот, будто ждал этого момента и не спал, звал Сала к себе. Фишеру каждый раз было неловко в такие моменты. Ему казалось, что он максимально теснит друга и, по сути, мешает ему спокойно спать законные часы, но Джонсону, кажется, и вовсе было до фонаря, он часто предлагал хозяину протеза и вовсе переехать, в шутку конечно. И все таки ничто не могло успокоить Салли. Каждый раз, когда Ларри начинал ворочаться во сне, парень так сильно хотел освободить место, что довольно ощутимо прикладывался позвоночником о стену. Иногда это даже будило его друга, ради которого как раз все это и затевалось.       Фишер хорошо помнил тот момент, когда начал переодевать футболку перед очередной ночевкой, а друг остановил его. На его спине, точно посередине, в районе выступающих позвонков, в том самом месте, где она была наиболее выгнутой, красовалось три ярко-фиолетовых синяка, которые явно были очень болезненными. Синяка, которые наверняка были оставлены одной очень знакомой подвальной стеной.       Салли легко смирился с тем, что отныне приходилось спать у Ларри на руке. Другу явно было удобно держать ее вытянутой, даже когда он дергался и ударялся не о холодную стену, а о заботливо поглаживающую его три определенных позвоночника кисть, Джонсон лишь загадочно и, даже довольно, улыбался, что заставляло Фишера абсолютно не думать об этом.       В тюремной камере, в ожидании казни, на удивление, кошмары не снились вовсе. Было тихо и темно, душу терзали мысли о правильности всех его поступков, но во сне он встречал лишь обволакивающую пустоту, которая казалось такой родной и приятной. Дежурный уже давно прокричал отбой, но Сал не спал. Он вспоминал прошлое и долго ворочался на твёрдой и неудобной тюремной кровати. Захотелось отодвинутся от края ближе к стене и Фишер, как когда-то прежде, сделал рывок назад. Он рвано и удивленно вдохнул воздух, а через секунду по его лицу заскользили горячие, огромные градины слез. Там, где, казалось бы, неизбежным было столкновение грубой бетонной стены и пары-тройки выступающих позвонков... Была такая холодная и грубоватая на ощупь, но все так же мягко поглаживающая рука.