«Перемотка кассеты.»
Кусаю губы от нетерпения поскорее пережить вновь эмоции того дня. Внезапно звук перемотки прекращается, а перед глазами:«Пленка повреждена.»
Я трясущимися руками достаю кассету и поднимаю створку, закрывающую ленту. Громко выдыхаю, и пальцами докручиваю её. Она слегка замялась. Обратно вставляю черную коробочку и жду.«Перемотка закончена.»
Нажимаю «воспроизведение» и с замершим дыханием сверлю экран в ожидании. Слышу смех Тэ-Тэ, а следом появляется кадр, где он лежит под ёлкой и кричит: «Чимин-и, тебе подарочек! Скорее забери его!» Дальше мой смех, я кладу камеру на тумбу, приближаюсь к новогоднему дереву и сажусь на корточки, вовлекая Тэхёна в поцелуй, недолгий, очень сладкий и отчасти какой-то детский. Он вылезает из-под ёлки, и мы начинаем раскрывать цветастые коробки, сидя друг напротив друга. Я получаю от него виниловую пластинку альбома моей любимой группы, которую я давно искал, и накидываюсь на Кима с объятьями. Мы опять громко смеёмся. Моим подарком для него был связанный мною свитер с надписью «Only Mine» и полароидный фотоальбом с нашими фото. Он также улыбаясь обнимает меня и целует в щёку, которая спустя пару мгновений краснеет по необъяснимой причине. Моё сердце бьётся быстрее, чем успеваю моргать или вдыхать носом воздух. Не могу передать, как сильно я хочу вернуться в то время. Кадр меняется, и на экране второй день праздника. Мы сидим у окна, укутанные в теплый плед, которым сейчас у меня прикрыты плечи, и я неосознанно прижимаю его ближе к телу. Тэхён что-то шепчет мне на ухо, встаёт и выключает камеру. Тогда был наш первый раз. Я считаю это воспоминания лучшим из тех, что помню. Воздух перестаёт поступать в лёгкие, лицо краснеет, а сердце бьётся всё сильнее. Я расслабляюсь и часто дышу, голова кружится и затылком падает на сиденье дивана, о который я опёрся спиной. Слезы подступают к глазам, и я моргаю часто-часто. Я смотрю это видео в декабре или в самый канун нового года, когда праздную один, вот уже третий год подряд. Каждый раз перед просмотром я знаю, что после мне будет плохо минимум два дня, но всё равно смотрю. Всё потому, что его нет рядом. Нет со мной. Он теперь далеко и не помнит меня. В 2015 году Тэхён попал в аварию: он шёл по тротуару из университета ко мне домой, и на него наехал мужчина, у которого случился инсульт во время вождения. Спинной мозг Тэхёна оказался повреждён, также он получил сотрясение мозга от сильного ушиба головы. Он впал в кому. Выйдя из неё, не помнил уже ничего. Для полного выздоровления его семья переехала в Германию. Они недолюбливали наши отношения, и, хотя перед их отъездом я просил его мать отправлять мне иногда короткие видео с ним или фотографии и она согласилась, мне до сих пор не пришло ни одного сообщения. Я резко поднимаюсь с пола и нажимаю на кнопку выключения, бегу к раковине в ванной комнате. У меня побежала кровь. Такое происходит каждый раз, когда я испытываю сильные эмоции. Остановив кровотечение, я подхожу к окну из записи и сажусь возле переполненной пепельницы. Курить плохо, особенно мне, но я теперь не знаю, как приводить себя в адекватное состояние. Еда уже не помогает, а таблетками я не балуюсь. То, что я всё ещё живу в той самой квартире, пропитанной нашими воспоминаниями, и сплю на той самой кровати, на который мы лежали в обнимку и разговаривали днями и ночами напролёт, доказывает мою неуравновешенность. Какой нормальный человек продолжил бы жить буквально в воспоминаниях, приносящих ему неимоверную боль? В одном из углов квартиры нетронутым по-прежнему остаётся рюкзак Тэхёна, который он забыл в день аварии. Раньше я подходил и, стараясь не коснуться, нюхал его, но сейчас запах выветрился, и мне так хотелось вынуть из него все безделушки, которые мой любимый носил с собой: блокнот, брелоки, значки, ручки, шарф, толстовка, фигурка из какого-то аниме и жестяная бутылка, вода которой уже давно протухла. Я сижу и смотрю в темноту окна. На данный момент свет в районе напротив отключен, и кажется, что весь город застелила мгла, потому что и в моей квартире свет исходит только от телевизора, стоящего в соседней комнате. Дым задерживается в горле, а остатки выходят через нос, неприятно садня ноздри. Докурив, ложусь спиной на паркет и взглядом упираюсь в натяжной матовый потолок, на котором прямо надо мной пятно от шампанского, — мы пили его после выпуска из художественной школы, где мы и познакомились в конце 12 года, — которое я так и не вытер. Воспоминания вновь накрывают меня, и со злости я переворачиваюсь на живот. В поле зрения попадает плед, в кучке лежащий посреди коридора, он слетел с меня во время бега. С глухим звуком лоб ударяется о дерево, а щеки, как и глаза, горят. Опять. Нужно лишь пережить Новый Год, а после всё вернётся на круги своя: буду ходить в университет, на подработку, гулять с Марком и однокурсниками, по вечерам лепить из полимерной глины или рисовать, — всё то, что я делал до знакомства с ним. Кстати, о рисовании. Подбираю плед в коридоре и поднимаю голову. Напротив улыбающееся лицо Тэ-Тэ. Я написал его портрет маслом одной летней ночью; тогда мы гуляли весь вечер по моему району и бесились, а потом нашли хорошо освещаемое место под уличным фонарём, и я зарисовал его портрет карандашом, в то время как он никак не мог остановиться на месте и постоянно отвлекал меня. По приходу домой Тэхён засопел на диване, а я направился в студию и оставшееся время до утра и весь последующий день не выходил из неё, пока не закончил. Он долго благодарил меня за эту картину и попросил повесить её в коридоре, чтобы я не забывал о нём. Кто же знал, что это ты обо мне забудешь… Моё лицо сначала держит улыбку, но чем больше вспоминаю то лето, тем быстрее она превращается в гримасу безразличия, затем печали. С меня хватит. Пойду, прогуляюсь. Намеренно иду в соседней район, там всё ещё нет света. Ветер сегодня наглый, забирается под кожу, в самые лёгкие. Снега почти нет, отчего на улице холодно. Дойдя до первой попавшейся скамейки, кидаю на неё шапку и шарф и ложусь, начиная наблюдать за звёздами. Они мерцают так ярко. Передо мной возникают его глаза. Почему я их помню отчётливо, до мельчайших деталей так, будто смотрел в них пару мгновений назад? Не знаю, но не противлюсь этому как обычно, мне не больно. Я устал так жить, но не могу закончить. У меня в планах через лет пять поехать в Европу и там с помощью связей дяди, хорошего врача в клинике Швейцарии, постараться найти Тэхёна и как минимум просто увидеть его, узнать, как он сам, выздоровел ли. Вспомнит ли он меня, если я покажу ему наши совместные видеокадры? Навряд ли, но надежда во мне каким-то странным образом до сих пор не погибает. От мыслей об этом руки начинает ломать, и я вытягиваю их вперед, похрустывая суставами пальцев и запястьев. До конца своей жизни я должен, обязан увидеть тебя. После этого и умереть будет не страшно. Надеюсь, ты дождёшься.'Год спустя.'
Подхожу к входной двери моей квартиры, на пороге лежит письмо в иностранном конверте. В голове тут же возникают вопросы и догадки, и я жадно хватаю его, шумно гремлю ключами, открывая дверь, и залетаю птицей внутрь. Лёгкие дерёт от частоты моего дыхания. Падаю на пол, по щекам непроизвольно забегали влажные дорожки слёз. Я преувеличиваю. Поправляю волосы, направляя лицо к потолку, пытаюсь нормализовать дыхание. Я смотрю на письмо, а солёная вода из глаз не прекращает капать. Одна слеза размывает индекс на конверте. Нервно прохожу взглядом по строчкам. «Германия, Фрайбург, Обере Лахен, 3.» Звуки рвущейся бумаги режут уши, выпадает исписанный лист и полароидная фотокарточка изображением вниз. Рука тянется к ней, переворачиваю, сердце замирает. — Тэхён-а… Слова вылетают, превращаясь в вой. У меня истерика, я её не сдерживаю. Из-за пелены слёз уже не вижу его исхудалого лица. Прижимаю фотографию к себе и плачу навзрыд так, что лёгкие не успевают за мной. Мой родной, что с тобой стало… Причёска почти не изменилась с нашей последней встречи, но было видно, что это обновлённые, заново отращенные волосы; теперь же они совсем не подходят к его жутко худому лицу. Всё тело было жутко худым. На фото Тэхён сидит в кресле-каталке, с головой на бок и перекошенной угловатой улыбкой; неизменными остались глаза: они также радостно и ярко блестят, хоть и сощурены от улыбки. Только вид у него всё равно очень больной. В левом нижнем углу дата — 12.09.19 года. Относительно недавно. Что же может быть в письме? Неужели он меня вспомнил? Такого не может быть. Беру лист и вижу до боли знакомый, совсем немного небрежный почерк. 'Привет, Чимин-и! Меня зовут Ким Тэхён, мне 22, и я живу в Германии. Чтобы ты меня узнал, мама приложит моё фото. Я изменился с того момента, как мы последний раз виделись? Ты, наверное, спросишь, как я тебя помню? Вообще-то не помню, мне про тебя рассказали мама и сестра. Они сказали, что до того, как я потерял память, мы очень хорошо с тобой общались. Я даже редко домой из-за тебя приходил. Но мама не рассказала мне всего, мол, мне ещё рано такое знать. Я очень хочу с тобой встретиться. Ты красивый, сестра показывала твоё фото. Ты же блондин?(…)' Я поворачиваю голову влево, смотря на волосы в зеркале. Тёмные. Желание перекрасить их обратно начинает трепать душу. Завтра же пойду в парикмахерскую. '(…) Надеюсь, что да. Тебе очень идёт! Признаться честно, ты сильно мне понравился, но я не сказал им об этом. Подумают ещё, что мне и мозги нужно вправлять. Мама попросила написать тебе о моём здоровье. Не очень хочется напрягать тебя, но раз надо… Когда мы только переехали, моё здоровье начало резко ухудшаться, несмотря на помощь врачей и лекарств. Однако последние два месяца мне лучше. Вчера, правда, я упал с кровати и пролежал так минут 20, пока не пришла мама, но вроде всё обошлось. Память не возвращается. Я заново знакомлюсь со всем и со всеми на протяжении целых трёх лет, представляешь?! Так вот, Чимин-и, я тебя жду:) Это мой номер: +49-xxx-xxxx. Это номер мамы: +49-xxx-xxxx. Будешь готов приехать, сперва позвони либо мне, либо ей, чтобы мы тебе всё объяснили. С нетерпением жду ответа в виде письма. И свежее фото пришли, пожалуйста. До встречи! От Ким Тэхёна с любовью.' Улыбка и слёзы счастья не сходят с лица. Я хочу прыгать, бегать, танцевать! Как я счастлив! — Боже, нужно срочно писать ответ! Снова пробегаюсь по письму и в конце замечаю дату. 23.06.18 год. Немного смущает, что письмо написано давно, а фото сделано четыре месяца назад. Я подбираю ошмётки конверта, из которых выпадает маленькая картонная карточка. Уже издалека замечаю чужой почерк. 'Пак Чимин, спешу тебя огорчить, но его не стало. Похороны состояться в 10-тых числах января. Если хочешь приехать, я тебя жду. Ким Сона (сестра).' Сердце ушло в пятки. Я не успел. Стоит ли прощаться с ним? Конечно, стоит! Я что идиот?! Как мог вообще задать себе такой вопрос?! От злости на самого себя с огромной силой бьюсь головой о дверь и кричу. Кричу, что есть сил, но их почти нет. Я начинаю бегать по квартире в поиске сигарет. Нахожу только пустые пачки. Оказываюсь у окна и пинаю в него стеклянную пепельницу, которая с гулом отскакивает, не разбивая ни себя, ни окна. Я снова кричу. Ураганом вылетаю из квартиры, прихватив деньги и не заперев дверь. На лице смешались, горечь, скорбь, боль и злость, необъятная ненависть себя. Как я мог?! В магазине немного людей. Я хватаю пачку и встаю в очередь. В ожидании и от злости топаю ногой. Моя очередь. Молча протягиваю карту, молча забираю и выхожу на улицу. Светит солнце, воздух тёплый, кругом лежит снег. Ненавижу зиму. По дороге обратно в нашу обитель скуриваю половину пачки. Надо было две брать. Всё это время влага с лица не сходит, я продолжаю шмыгать носом. Дома, уже более спокойный прямо в обуви подхожу к окну. В квартире холодно и темно, солнце сейчас в неё не попадает. На улице обратное. Я просто сажусь прямо на пепел, которым усыпан весь пол в двух метрах по радиусу от меня, и смотрю вперёд. Ничего не вижу. Ничего не вижу, кроме твоей фигуры, отражающейся на стекле. Ты здоров. Ты рядом. Ты улыбаешься. Ты подходишь и обнимаешь меня со спины. Я не чувствую. Мой пустой взгляд следит за тобой. Ты танцуешь и поёшь. Ты носишься по коридору. Ты плачешь из-за оценки «неудовлетворительно». Такие глупости когда-то тебя так расстраивали. Такие глупости когда-то тебя так радовали. На грудь давит непонятная сила, я не могу дышать по полной. Глаза слепляются. Мозг отключается. Меня нашёл Марк на следующий день и успокоил, помог прибраться и полностью организовал поездку на похороны. Он такой хороший. Мне очень повезло его встретить. Даже не знаю, как его и отблагодарить. Две недели ожидания в терзаниях, 20 часов дороги, и вот я здесь. В комнате, где ты жил. Через 3 часа церемония. Есть время, чтобы тебя узнать. В комнате пахнет грушей; на стенах висят распечатанные на обычной бумаге разные живописи и шедевры, вся комната в них. Кровать аккуратно застелена. Думаю, тобой, хоть последние две недели ты был в больнице, потому что ты был всегда очень трепетен к порядку. У рабочего стола не стоит стула, а на нём ноутбук, принтер, большая ваза с различными карандашами и маркерами. Я заглядываю в ящички: в них лежат тюбики с маслом, коробочка пастели и много-много бумаги разной толщины; в последнем лежит твой скетчбук. На предпоследней странице мой портрет, срисованный с фото. Последний лист так и не заполнен. Твоих фотографий в комнате нет. А я хотел поглядеть на тебя. Я сижу на ковре в твоей комнате оставшееся время. Не хочу уходить. Еду в машине с твоей сестрой, мы молчим и взглядами не пересекаемся. Её лицо красное и опухшее. Я это вижу, хотя она всё тщательно замазала. Слишком быстро мы оказались на кладбище. Светит солнце, на улице тепло. В душе обратное. Людей много. Я не ожидал. Никого не знаю, кроме твоей семьи. Но все, кроме Соны, меня игнорируют. Вмиг мне становится плевать: я вижу белый гроб. Ноги подкашивает, я еле стою. Где-то слышится плач, в глаза попадает твоя семья. Все они громко плачут. Я не сдерживаюсь и тоже громко рыдаю. Мне так больно не было никогда. Горечь разъедает меня целиком. Я ещё не видел тебя, но мне уже очень плохо. Крышку снимают. Там ты… Ты в белом костюме, твоё тело накрыто разными белыми цветами, белый снег падает на твоё и так холодное, белое тело. Он больше тебя не остудит. Я валюсь на колени, склоняя голову к снегу. Кто-то гладит меня по спине, и я поднимаю глаза. Это ты. Это ты! Это ты?! От боли и страха отшатываюсь в бок от руки и вижу женщину, которая напугано смотрит на меня. Везде я вижу тебя. Мне так страшно. Срываюсь с места и бегу к выходу из кладбища. Я кричу, но этот крик не настолько громкий, какой есть в моей душе и голове сейчас. Не помню, как, но я в своём номере. Тут душно. На грудь давит непонятная сила, я не могу дышать по полной. Глаза слепляются. Мозг отключается. Я дома. Марк только что ушёл и забрал всё, чем бы я мог себя убить. Он такой хороший. Но глупый. Подрываюсь с места, заслышав шум закрывающейся двери. Твой рюкзак. Я не хочу его касаться, но я не смогу и дня прожить. Здесь я начал жить, здесь и закончу. Запаха нет. Раньше он пах тобой — розами. Я вытаскиваю всё содержимое, находя нож-бабочку. Зачем ты его носил, я не знаю, но теперь он мне нужен. Прости, что беру без спросу. Вдруг становиться так грустно. Я прохожу последний раз по квартире, касаясь картины, кровати, кончиками пальцев смахиваю пыль с телевизора. Беру плед и иду к окну. Темно. Укутанным в плед присаживаюсь и достаю сигарету, символично подписанную «жизнь». Курю её долго, смакуя каждый момент. Прокручиваю нашу с тобой жизнь. Про свои последние дни я и думать не хочу. Проходит некоторое время прежде, чем я беру острый предмет и фото тебя в инвалидном кресле. На такого тебя я не хочу смотреть, моё сердце ноет от этого. Поэтому смотрю в окно. Я жду немного. Из-за ярких фонарей не видно звёзд, только полную луну. Нож скользит вертикально по запястью. Я не думал, что буду чувствовать боль, но мне очень больно. Вспоминаю боль, которую испытывал в мою заключительную встречу с тобой, и мне ещё хуже. Кровь сочится не только из пореза, но и из носа. Я будто в трансе, всё ходит ходуном. Я теряю контроль абсолютно над всем и плачу, бегаю по квартире, заливая алой тягучей жидкостью пол, кричу и топаю ногами от злости. Нет! Я не могу! Я должен жить! Ради тебя! Борьбу во мне невозможно передать. Внутренности рвутся наружу, а в мыслях полный кавардак. Не разбираю, куда плету. Оказываюсь в прихожей и ловлю свою фигуру в отражении зеркала. Я ужасен. По руке тёплая кровь стекает на пол, создавая лужу подо мной, а из носа на белую футболку, теперича выкрашенную в бордовый цвет. Вены на лице сильно набухли, как и сосуды в блёклых глазах, кожа всего тела посинела. Я уже похож на труп. Я должен умереть… Я не успел к тебе, всё тянул и тянул; эта учёба… Нет, это всё лишь отговорки. Кому я нужен? Смысл моей жизни был в тебе. Теперь тебя нет. Значит, и меня быть не должно. Покачав головой, плюю на стекло и смотрю на мокрое пятно. — Тряпка… В воздухе стоит отвратительный запах крови и сигаретного дыма. Решаю проветрить, подхожу к окну и открываю его. А может, спрыгнуть? Всегда мечтал полетать, а тут такой шанс. Нет, я должен умереть здесь, чтобы эта квартира осталась нашей. Но погоди. Ты умер далеко отсюда. Ха, мой план не удался. Но пусть она останется моей, как и было изначально. Ты же навестишь меня? Я схожу с ума. Нужно скорее покончить с этим. Возвращаюсь на окровавленный плед и замечаю твоё фото. Очень жаль, что осталось только такое. В попытке забыть тебя, я сжёг все твои снимки. Идиот, никак иначе. Желание услышать твой смех бомбой вспыхивает в душе, и я ползу к телевизору.«Перемотка кассеты.»
Я ничего не чувствую. Прошу, быстрее.«Воспроизведение.»
— Ха-ха-хха-ха… Чимин-и!.. Я увидел и услышал тебя, но ты не дождался. Точнее я опоздал. На грудь давит непонятная сила, я не могу дышать по полной. Глаза слепляются. Мозг отключается.«Конец воспроизведения.»
Оценка за жизнь: неудовлетворительно.