***
В представлении обывателя элитный дом – это свежеотгроханная узбекскими мастерами из китайских материалов высотка, но, как Слава и ожидал, такси подвезло его к старому четырёхэтажному зданию стиля модерн. Ночь сгущалась, под ногами хрустел снег, а Слава всматривался в узоры ирисов на стенах и высчитывал, за какими окнами его сейчас ждут (или не ждут). Несмотря на всего четыре этажа, в доме был лифт, который Слава предпочёл проигнорировать. Широкая лестница с коваными перилами, узорными светильниками и высоченными потолками привела его на последний этаж к сохранившейся старинной двери со стеклянными вставками. Почти без колебаний Слава нажал на звонок. Хозяин квартиры открыл довольно быстро. Знакомый голос: «Заходи», и Карелин уже переступал порог. Мирон, босой, в спортивках и растянутой футболке, выглядел так же, как и полгода назад, только более уставшим. Слава протянул прихваченную по дороге бутылку вискаря: – Это, типа, спасибо. Кивнув, Мирон поставил бутылку на комод, прислонился боком к стене и, сделав приглашающий жест, скрестил руки на груди. Раздеваясь и разуваясь, Слава чувствовал на себе его сканирующий взгляд. – Филя тебя не сильно напряг? Он у меня чудной немного. – Я заметил, – ровно произнёс Мирон. Даже по его сверхвыразительным чертам лица нельзя было понять, сердится он или сдерживает улыбку. – Он сначала постоянно блевал, нассал мимо пару раз, а потом попытался прыгнуть с подоконника на диван. – А, его надо кормить по чуть-чуть. Он забывает, что уже ел, ест ещё раз, и его тошнит. А с диваном что? Стоящая перед глазами картина Мирона с тряпкой, ругающего последними словами его, Славы, кота, была настолько сюрреалистичной, что подмывало либо перекреститься, либо сдать тест на наркотики. – Пойдём покажу. Слава прошёл за Мироном в гостиную, не переставая осматриваться. Квартиру едва ли можно было назвать шикарно обставленной: белые стены, минимум мебели, заваленные книгами и всяким хламом подоконники, макбук на стеклянном столике и висящая на стене плазма. – Ну вот. Вынужден сообщить, что у твоего кота проблемы с координацией. На боку кожаного дивана красовались восемь глубоких царапин. – Да, Филя прыгать вообще не умеет, но, ебанутый, всё равно прыгает. Прости, я всё возмещу. – Да ладно, диван я могу купить. Лучше кота подлечи. Носогубные складки Мирона стали глубже оттого, что уголки губ поползли вверх. Слава испытал порыв глянуть в зеркало и проверить, с чего залупоглазый развеселился. – Не грузись, Слав. Доставай своего Филю – он любит между стеной и диваном сидеть. Вздрогнув, услышав своё имя, Карелин присел на корточки и протянул было руку, как пушистое серое пятно пронеслось мимо и, забуксовав на повороте, скрылось в коридоре. – По-моему, он не очень хочет домой, – констатировал Мирон, сверкая выбеленными зубами. – Филя совсем с ума сошёл, – грустно протянул Слава и закричал: – Филимон! А ну иди сюда, предатель! – Не ори, уже одиннадцать, – шикнул на него Мирон и на ходу скользнул пальцами по плечу. – Пойдём ловить. Карелин не сразу осознал, что они в спальне – единственным источником света была гирлянда на окне. – У тебя всё ещё праздник? – С Нового года осталась. – А я думал, с Хануки. Мирон стоял к нему почти спиной, но Слава готов был поклясться, что тот закатил свои огромные рыбьи глаза. – Рад, что ты выучил национальные праздники моего народа. Тебе кот нужен? Свет так никто и не включил. Карелин опустился на колени рядом с королём то ли русского, то ли еврейского рэпа, или как там вещал Бабангида, и до него наконец дошло, что Мирон пьян. Он отлично держался, но смазанные, неловкие движения и просто алкогольный запах выдали его. Учитывая, что для взрослого мужика две банки пива – это как вода, то принял жид прилично. – Вон он сидит. Он у меня там все первые сутки просидел, а потом поссать в коридоре вылез. Слава сталкивался с руками Мирона, но Филю никак не мог нащупать. Когда он почти убедился, что у Яновича белочка, тот вскрикнул и зашипел, прижимая ладонь ко рту. – Что случилось? – Хуйня, царапина, – отмахнулся Мирон, продолжая морщиться. – Покажи, – потребовал Слава и практически насильно притянул к себе чужое запястье. – Не видно ни хуя, но всё в кровище. Надо обработать. – Забей, – дёрнулся Мирон. – Нет, – настоял Слава, потянув Яновича за руку вверх. – Где аптечка? – В ванной, – сдался залупоглазый. В санузле, слава богу, было нормальное освещение. Бегло окинув взглядом белую просторную комнату, Карелин подтянул Мирона к бортику ванны, чтобы рассмотреть его руку. Царапины оказались довольно глубокими и продолжали кровоточить. – Хлоргексидин есть? – Только перекись. – Будет щипать, – зачем-то предупредил Слава, открутил колпачок и, удерживая ладонь Мирона над ванной, полил царапины. Янович закусил губу и резковато вдохнул. Почему-то зажмурившись на мгновение, хотя боли он не испытывал, Слава наклонился и подул на пенящиеся ранки. Мирон сильнее впился пальцами в Славину руку и замер, не предпринимая больше попыток вырваться. – Заклеим или забинтуем? – поинтересовался Слава, копаясь свободной рукой в пластиковом контейнере, служившим аптечкой. – Такого большого пластыря нет, – тихо выдохнул Мирон. – Тогда бинтуем. Слава умело орудовал рулоном бинта, маневрируя вокруг большого пальца, затем разорвал кончик и завязал бантик на внутренней стороне запястья. – Курсы медсестёр заканчивал? – будто по инерции спросил Мирон, не модулируя сколько бы то ни было едкой интонации. – Сестра, когда маленькая была, всё время падала и что-нибудь разбивала. Приходилось лечить, – пожал плечами Слава, зачесал упавшую на глаза чёлку и сложил всё обратно в контейнер. На этот раз поступили более продуманно: включили свет и подошли к кровати с двух сторон, но Филимон держал оборону. – Бля, – Слава ударил себя по лбу, – у тебя огурцы или хурма есть? Округлившиеся до размера пяти шекелей, глаза Мирона ясно дали понять, что ответ отрицательный. – Просто он их больше всего любит. А сыр или колбаска? Не дожидаясь приглашения, Слава проследовал за хозяином на кухню. – Хорошо у тебя тут. Ничего «евроремонтом» не изуродовано. – Это объект культурного наследия – только у долбоёба рука поднимется. Мирон резал сыр на мелкие кубики, а Слава смотрел на белоснежный бинт и высовывающиеся из-под него татуировки и вдруг выдал: – А партаки тебе тогда зачем? Мирон хлопнул мутными глазами. – Чего? – По твоей же логике, ты долбоёб. Тщательно заворачивая оставшийся сыр в полиэтилен, Мирон кивнул на столешницу: – Корми кота. Пошли они всё-таки вместе, причём Мирон выманивал, а Слава ловил. Оказавшись на руках у хозяина, Филя наконец осознал, кто за ним пришёл, и вцепился в Славу мёртвой хваткой. – Что, пидор, хорошо на ручках? По мне не скучал, а по Гришке? Щас поедем к Гришке, он покусает твои мохнатые булички. Обращаясь к Мирону поверх ушей с рысьими кисточками, он спросил: – Где сумка? Мы его ещё полгода уталкивать внутрь будем. Мирон снова похлопал ресницами. – Какая сумка? – Из-под кота. Я переноску так и не купил, так что Филю в сумке с дырками вожу. Вспомнил? – Не было никакой сумки. Саня его так привёз, под курткой. На лице Славы явно читалось слово «пиздец». Выяснять, на каком этапе транспортировки потерялась драная сумка, конечно, было не вовремя, но в чём-то везти кота надо было, ибо рисковать целостностью своей одежды и кожных покровов Слава точно не хотел. – Окей, сейчас что-нибудь найду. Пометавшись между комнатами, Мирон принёс кожаную сумку «Рибок» и начал выкидывать из неё вещи на кровать и пол. – Попроще ничего нет? Эту как-то жалко. – Попроще только полиэтиленовый пакет. Это дорожная, уже не первой свежести. Мирон держал сумку, а Слава запихивал утробно рычащего Филю. Тот размахивал лапами так, словно их было не четыре, а восемь, как у Слейпнира. Пришлось коленями встать на кровать, чтобы закончить начатое. После того, как молния застегнулась, Слава упал бы навзничь, если бы был дома. Он мимолётно пожалел, что поплёлся за Мироном вместо того, чтобы покопаться в тумбочке или понюхать подушку – назавтра можно было бы оправдаться перед собой лёгким опьянением, которое уже давно прошло. – Спасибо тебе большое. Прости за неудобства, но если ты веришь в карму, то тебе всё воздастся. Пока Слава одевался и вызывал такси, Мирон собирал по квартире кошачьи вещи. Оказывается, была уже половина первого ночи. – Вроде всё. С новосельем. Мирон поставил рядом с орущей сумкой пакет и протянул Славе руку. Карелин вовремя сообразил, что у Мирона забинтована правая ладонь, и пожал её мягко, едва сжимая. Спускаясь по лестнице, Слава подумал, сколько всего сливают Мирону, если он знает про переезд.***
Заселение в стрёмную хату обмывали до трёх часов, а в полдень Слава проснулся один в пустой квартире. Филя и Гриша подпирали его с двух сторон, не давая дотянуться до телефона. Поглаживая котов, Слава вспомнил, где и чем занимался двенадцать часов назад. – Бля-я-ядь, – застонал он, опуская ноги на холодный пол. Ничего особенного, по сути, не произошло, просто он побывал на кровати Оксимирона. Не самая удачная тема для панчей, пожалуй. Он же даже был почти трезвый, в отличие от жида, но чуть в его вещах не порылся. Нашёл бы вибратор и обрезанный страпон, не иначе. Кроме пельменей и «Роллтона» купить вчера ничего не успели. Воротило что от одного, что от другого. Зато чудом сохранившаяся баночка пива выглядела очень привлекательной для успешного начала дня. Может, Мирон был не только бухой, но и гашеный? Как ещё можно объяснить то обстоятельство, что Слава точно помнил, как тот поглаживал его запястье во время перевязки? Зачем вообще было лезть его бинтовать, сдох бы от сепсиса и всем стало бы легче. По дороге обратно в комнату Слава зацепил ногой тёмное пятно, при ближайшем рассмотрении оказавшееся кожаной сумкой. Абсолютно новой на вид, словно только что этикетку сняли. «Вот оно», – пронеслось в голове, и Слава ломанулся за телефоном. [С.] Шалом, Мирон. Мне кажется, твоя сумка слишком хороша для моих кисок. Когда можно тебе её отдать? [М.] Если так хочется, можешь привезти сегодня [С.] Во сколько? [М.] Как хочешь, я никуда не собираюсь [С.] Ок, через час буду Когда спустя тридцать минут Слава сидел в такси в обнимку со спортивной сумкой, он не мог объяснить даже самому себе, почему его трясёт. Он возвращает одолженную вещь, только и всего. Передаст из рук в руки, развернётся и уйдёт. Может, ещё раз скажет спасибо. Тот же дом, только при свете дня. Гирлянда в окне на четвёртом этаже всё так же горела. Уже знакомые домофон, лестница, тяжёлая дверь, оказавшаяся приоткрытой. Приняв немое приглашение войти, Слава поставил сумку на пол в прихожей и крикнул в глубь квартиры: – Эй, ты живой? – Живой. Мирон выполз из спальни, кутаясь в толстовку и щуря глаза. С проклюнувшейся щетиной и слегка осунувшийся, он выглядел как человек с похмельем или на отходах. – Я сумку привёз. Спасибо. Подойдя ближе, Мирон даже не глянул на неё, но уставился на Карелина, потирая чуть красноватые глаза. На руке у него был тот же бинтик, а на носу – россыпь пепельно-рыжих веснушек. – Ну, я пойду. Слава помялся и развернулся уже к двери, как Мирон подался вперёд и дотронулся до плеча. – Выпить не хочешь? Сделав вид, что призадумался, Карелин ответил: – Хочу. Следующий час вспоминался потом, как в тумане. Подрагивающими руками Мирон разливал по стаканам виски, но не то, какое вчера принёс Слава, а без акцизов и с наклейкой из «Дьюти Фри». Слава порывался пойти курить на балкон, но Мирон швырнул пепельницу на стол и закурил первым. – Тебе настолько не с кем выпить? – вопросительно сузил и без того узкие глаза Слава, случайно сбивая пепел мимо. – Как видишь. Обняв подтянутые к груди колени, Мирон затянулся так, что щёки ввалились. – А как же твой Окситабор? На ЗОЖ перешёл? – Не хочу их расстраивать. Пусть думают, что у меня всё хорошо. – А всё плохо? Мирон развёл руки, пожал плечами и почесал бинт. – Может, повязку поменяем? – вздёрнул брови Слава, указав стаканом на раненую руку. Затушив сигарету, Мирон проследовал в ванную, почти не шатаясь. В этот раз он присел на край ванны и, смотря своими кукольными глазищами снизу вверх, протянул вперёд руку. Славе оставалось только встать между его ногами и для равновесия опереться одним коленом о бортик. – Плохо заживает, – вынес вердикт Слава, комкая использованный бинт. – Значит, плохо лечишь. – Простите, сейчас мы всё исправим. У кошечки заболи, у собачки заболи, а у Мирона Яновича перестань, – нараспев произнёс магическую формулу Слава, три раза подул на красные царапины и поцеловал выпирающую костяшку над указательным пальцем. – Полегчало? – Завтра узнаем. Будто бы расслабленный и снова пьяненький, под несколькими слоями одежды Мирон дрожал, пока Слава наматывал свежий бинт. – Эй, Яныч, ты как? – Отлично, не отвлекайся. Спустя ещё треть литра Мирону приспичило перебраться на ободранный Филей диван, чтобы фоном шумело какое-то бредовое шоу по телеку. – Если тебе так одиноко, что чужих котов собираешь, почему своего не заведёшь? – Когда наступает фаза, мне настолько самому до себя, что я бы не доверил себе живое существо. – А сейчас тоже фаза? – опасливо поинтересовался Слава. – Нет, просто… Всё пошло сильно не так, как я планировал. Мирон упёрся коленом в скомканный плед, отделявший его от Славы. – Мужик, у меня тоже, но я хотя бы с живыми людьми бухаю. Они такой пизды дают, что заряда на неделю вперёд хватает. – Фаллен с Замаем, что ли? – Мирон закатил глаза и закрыл лицо рукой. – Конечно. Очень советую завести сожителей, как минимум одного. Вместо пиздостраданий будете постоянно выяснять, где чьи носки и чья очередь мыть унитаз. Посмотрев на него пару секунд, Мирон беззвучно засмеялся. – Рил ток, как говорил классик, – внезапно севшим голосом заверил Карелин и хлопнул собутыльника по острой коленке. – У тебя пепел на кофте, – невпопад отозвался Мирон и потёр Славино предплечье, только больше размазывая серое пятнышко. Слава почувствовал, что ему пора домой. Залпом допив своё виски, он подорвался и начал искать телефон. Неровной походкой Мирон отправился на поиски на кухню, а в нетрезвом мозгу Карелина внезапно закрутились шестерёнки. А что, если это был последний повод и больше он сюда никогда не попадёт? Надо срочно что-то придумать, что-то сделать, чтобы вернуться. Решение снизошло само собой. Слава пулей вылетел в коридор, нашарил в кармане куртки ключи от квартиры и кинул за пуфик. – Ты чего тут в темноте шарахаешься? – спросил Мирон, щёлкая выключателем. Свет ослепил привыкшие к полумраку глаза, постепенно рассасываясь вокруг затенённой худощавой фигуры. – Телефон ищу. – На, – Мирон протянул «пятёрку» её владельцу, свободной рукой растирая веки. Слава вдруг догадался, что ему мешают контактные линзы. Если он не высыпается, то слизистая сохнет и появляется эффект песка в глазах. – Мир, пойди поспи, а то без глаз останешься. – И чё? – Да ничё, просто это то немногое красивое, что у тебя есть. – Славик, по-моему, ты охуел. – Давно уже, – голосом, смешащим самого себя, хохотнул Карелин. – Только заметил? Он бросил куртку на пуфик так, чтобы потом можно было сослаться на то, что ключи выскользнули из кармана. Завязывая шнурки, Слава думал, что как-то надо было попрощаться, но ни одной годной мысли в голову не приходило. Пожать руку? Похлопать по спине? Обнять? Остановился на первом варианте – сжал сухощавую ладонь, и вдруг вспомнил, что бог любит троицу. Что, если это третье и последнее рукопожатие? Он, как показалось ему, аккуратно потянул забинтованную руку на себя и на секунду приобнял узкие еврейские плечи. – Не грусти, нормально всё будет, – ободряюще-раздолбайским тоном бросил он и захлопнул за собой дверь.***
Ключи Слава выбросил, а возвращаться домой как-то надо было. Поднятые посреди ночи, Андрей и Ваня смотрели на него в упор. – Нам вставать вообще-то рано, скотина. Что голос, что взгляд у заспанного Фаллена содержали в себе не меньше укора, чем морда Гриши у него на руках. – И замок менять. Как всегда, Замай был более бодр и практичен. – Не кипишуй, я знаю, где ключи. Завтра заберу. Путаясь в шарфе, Слава понял, что пьян сильнее, чем ему казалось изначально. – Расскажешь, где был, или мы расходимся? – У тёлки. – Что ж это за тёлка столько курит, бухает и шманит мужиком? Слава нахмурился, но всё-таки понюхал толстовку. Сквозь плотную завесу табака действительно пробивался запах ударного парфюма, которым была пропитана вся квартира Мирона, все вещи и он сам, – такой въедливый, что удалось на себе унести. – Новых друзей нашёл, а нас кинул, – полушутливо, полуобиженно заныл Ваня. В чувствах Слава полез обниматься, чем возмутил Гришу, и пообещал, что это был последний раз – так, бес попутал. – Окей, дай поспать уже. К Славе сон не шёл. Понаписав в Твиттер всякого намекающего бреда капсом, он открыл Пинтрест, нашёл закрытую доску и начал сохранять на неё новые фотки, чтобы занять руки. Чем более жизненными и спонтанными были фотографии, тем менее противным и высокомерным получался на них Мирон. Вообще логично, что постановочные фото пафосные, но именно в случае с Яновичем с них неизбежно ускользало что-то очень важное. Зачем-то ему подразмывали ресницы, будто стеснялись того, что они девчачьи, еврейские носогубные складочки делали менее выразительными, а самое главное – ретушировали веснушки. Поэтому, когда Слава впервые увидел его вживую, завис: вроде тот же человек, но совсем другой. А когда Мирон впервые до него дотронулся, Слава прислушался к внутреннему голосу – тот должен был неистово кричать: «Отойди, убери», а он молчал. И даже вроде как пощекотал дыханием нервные окончания. Перед тем, как вырубиться, он порывался зайти в Телегу, но так и заснул поперёк кровати с телефоном в руке.***
Утро наступило с ощущения тяжёлого взгляда на себе. Филимон сверлил своего непутёвого хозяина, молчаливо призывая кормить его и менять наполнитель в лотке. Коробки так и стояли неразобранными, так что пришлось Филе ждать, пока Слава найдёт аспирин. Опять был полдень, опять облака и лениво падающий снег. От его сваленных поверх чемодана вещей куревом несло так, что провоняла вся комната, хоть дыми внутри. В кармане обнаружилась пустая пачка, а на балконе – ни одной. Слава уже собрался спуститься в Дикси на первом этаже за сигаретами, как до него дошло, что дома он один, а ключи в интересном месте. Наутро эта идея уже не казалась настолько классной. Вероятно, надо бы забить и пойти сделать дубликат. Подождать до завтра или попросить Андрея или Ваню зайти в мастерскую по дороге домой. Так было бы разумнее всего, но Слава решил, что ему срочно нужно на мороз прямо сейчас: чай заканчивался, хлеба не было – должен же он заняться хозяйством в конце концов. [С.] Шалом. Я вчера ключи потерял, пришлось Ваньку с Замаем будить. Не посмотришь, вдруг у тебя? В сети Мирона не было и не появилось. От скуки Слава начал разбирать одежду, найденным скотчем заклеил трещинку на стекле, вычесал Филю и даже Гришу, но телефон хранил молчание. Вернее, сообщения приходили, только не те, которые были нужны. [М.] Нашёл. Когда тебя ждать? Попался. [М.] На месте твоих друзей я бы от тебя съехал [С.] Видишь ли, в этом и дело. Я один и не могу из квартиры выйти. Не мог бы ты привезти? [С.] ЕСЛИ БЫ ВЫ БЫЛИ МОЕЙ ЖЕНОЙ Я БЫ ПОВЕСИЛСЯ [М.] Хам На душе стало подозрительно радостно. [М.] Я сейчас не могу, попрошу Ваньку Радость длилась недолго. На полпути за ведром и шваброй Слава развернулся и плюхнулся обратно на кровать. – Молодец, поработал бесплатной жилеткой. Добро пожаловать на мороз, хули. Собственный, осипший от курения и пьянства голос показался чужим. Блядь, он чуть пол не помыл. Наедине с ноутбуком, ютубом и незаправленной постелью прошло около часа, когда раздалось дребезжание звонка. Как был, в давненько не стиранной домашней одежде и сланцах на носки, Слава поплёлся открывать Евстигнееву, чтобы забрать не особо нужные на самом деле ключи. В следующий момент Карелин пообещал себе всегда смотреть в глазок, как учили родители, потому что на пороге стоял Мирон, стряхивающий снег с меха на капюшоне. – А где Рудбой? – задал первый пришедший в голову вопрос Слава. – Мне уйти и прислать его? Мирон выглядел настолько искренне возмущённым, что захотелось с высоты своего роста отвесить ему подзатыльник за такие шутки. – Поздно уже, заходи. Пока он вешал куртку и снимал кроссовки, Слава напоминал себе о том, что месяц не употреблял наркотики, не считая травы, и действительно видит то, что видит. – Ты ж вроде занят был. – Наработался. – Само собой. Тапки обувай, пол холодный. Потягиваясь, Филимон вырулил из комнаты и потёрся о чёрные джинсы Мирона, оставляя шерстяные разводы. Хоть вычёсывай этих котов, хоть не вычёсывай. – Смотри, помнит меня. – Мохнатый предатель, – хмыкнул Слава. – Бля, пока не разделся, надо было тебя в магаз за пивом послать. – Завязывать надо с пьянством. – Кто бы говорил. Сидя на корточках, Мирон гладил кота, который наверняка знатно потрепал ему нервы. – Я планирую сегодня всё по трезвяку. Не будучи уверенным, что правильно интерпретировал это заявление, Слава поулыбался возможным толкованиям и махнул в сторону кухни. – Могу предложить чай и кофе без сахара. У нас даже пепельницы нет – при переезде застряла в текстурах. Смотреть на Мирона, который смотрит в окно твоей кухни, пристроив задницу на пыльный подоконник, то ещё развлечение. Он даже не выглядел инородным телом, как изначально предполагал Слава, что делало всё ещё более странным. Траурная советская плитка на стенах до середины, электрический чайник рядом с газовой плитой, прозрачные занавески, на подоконнике банки, блоки спичек и Оксимирон вполоборота, болтающий ногой в Ваниной тапке. Слава медленно опустил на стол две горячие кружки. Пить пока всё равно было невозможно, так что он переставил часть банок на пол и присел рядом на окно. – Насчёт квартиры. Я поспрашивал у своих. Есть трёшка в районе Выборгской, цену приятную сделают. – И с котами пустят? – Хоть с собаками. То, что Янович знает не только про переезд, но и про его причину, уже ничуть не удивляло. Дело было в другом. Слава недоуменно вскинул брови. – Вот нахуя это тебе было надо? Мирон прижался виском к ледяному стеклу и сказал чуть насмешливо: – Если мы сейчас начнём выяснять, что кому из нас было нахуя, то я тут надолго. – Андрей будет в восторге. Ему лишь бы попиздеть, а с Ваней, когда он в Доту катает, диалог вообще односторонний. – А ты на что? – А я уже третий вечер подряд буду одного занудного ашкеназа развлекать. Закатив глаза, Мирон ударился затылком о стекло. – У тебя фиксация на этой теме? – Да. Я семитофил в принципе. Но арабов не люблю. – В Израиле их никто не любит. Слава прыснул и зацепил одну из оставшихся на подоконнике банок. Мирон не успел её поймать, но снизил скорость полёта, так что она приземлилась на линолеум целой. Проверив банку на наличие трещин, Карелин одобрительно кивнул и вернул её на место. – Руку не смотрел? – Нет, – покачал головой Мирон. Он так внимательно следил за Славиными пальцами, ощупывающими банку, что тому стало даже как-то неловко. – Сейчас проверим. Вооружившись ножом, Слава вспорол тугой узелок и размотал бинт. Воспаление спало, а царапины превратились в затянувшиеся полосочки. Он почувствовал, как на его лице проступает хитро-довольное выражение. – Теперь хорошо лечил? – Отлично, – серьёзно согласился Мирон. – Отблагодаришь? – спросил Слава с напускным нахальством. Не моргая, Мирон уставился на него исподлобья своими невозможными, льдисто-голубыми глазищами. Сердце Карелина забилось быстро-быстро, по стенам заплясали тёмные пятна. Медленно, прикрыв глаза с подрагивающими ресницами, Мирон подтянулся к Славе и чмокнул его в щёку сухими горячими губами. Не дыша, Слава смотрел на большие глаза, большой нос, большие губы вблизи и забыл, что с этим всем можно делать. Мирон подождал, уставившись в его ярёмную впадину, отвёл взгляд и начал отстраняться, как Слава отмер, резко вспомнив, что ему хотелось сделать ещё очень давно. Они тёрлись друг о друга, как в горячке, хватаясь за всё, что можно схватить. Чтобы сгладить разницу в росте, Слава приткнулся обратно к подоконнику и притянул Мирона к себе между ног. Площадь еврейских губ была необъятной, а веера ресниц щекотали лицо. Руки Карелина наконец устроились под толстовкой на талии, частично съезжая за пояс джинсов, а Мирон вцепился мёртвой хваткой в плечи, поглаживая большими пальцами основание шеи. Фёдорова хотелось долго гладить, целовать, лизать, плавно раздевать и изучать, но получилось только подхватить под задницу, дотолкать до комнаты и кинуть на кровать в ворох скомканного белья. – Ты всегда такой нежный? – изогнул бровь Мирон, помогая стянуть с себя джинсы. – Боишься? – без доли издёвки спросил Слава, оглаживая тощие белые голени. – Не бойся, я аккуратно. Или ты сверху хочешь? Мирон взял Славину руку в свою, завёл за поясницу и подтолкнул ниже. – Господи, там же ведро пролетит, – выдохнул Карелин, невероятным образом округлив вытянутые лисьи глаза. На самом деле там было очень даже узко, зато мокро и липко. Один палец входил легко, а вот второй уже не хотел. – Чисто из любопытства, я ж человек с пытливым умом: ты всегда таким подготовленным в гости ходишь? Или Рудбой там свой микрофон хранит? – Славочка, ты допиздишься, – ласково предупредил Мирон, запустил пятерню в Славины волосы и потянул. – М-м-м… Ещё раз так сделаешь – я на тебя кончу. Оглядевшись по сторонам, Слава виновато улыбнулся. – Коробки видишь? Где-то там смазка и гондоны. – Блядь, ты издеваешься? Смазка у меня в куртке, гондонов нет. Слава подскочил, облапал куртку Фёдорова, свою, Ванину парадно-выходную. Никогда в жизни он ещё так не радовался найденному презервативу. С другой стороны, Оксимирон в его постели с раздвинутыми ногами тоже ещё ни разу не лежал. В комнате Слава задёрнул зелёные шторы, создавая серо-зелёный полумрак. Заменил трусы резинкой, опустился на горячее поджарое тело, чуть толкнулся на пробу, уговаривая себя быть терпеливым и нежным, давая время привыкнуть. Мирон под ним издал тихий высокий звук, закусил распухшую губу, и захотелось взять сразу всё за пропущенные полгода. Обещал аккуратно, а получилось быстро и грубо – одну ногу закинул на спину, вторую отвёл далеко в сторону, удерживая за бедро до синяков. Пол и матрас скрипели в унисон, будто подгоняя. Мирон дышал урывками и постанывал то ли от боли, то ли от удовольствия, что его трахает молодой парень, который однажды уже нагибал его перед всей страной. Перехватив бёдра, Слава протащил худощавое тело под собой по простыне, сложил пополам и взял ещё жёстче, сквозь пелену пота всматриваясь в причудливые черты лица, которые до этого столько раз представлял во время дрочки. Возможно, у Карелина была беда со вкусом, но ебабельность еврея в реальной жизни ничуть не уступала воображаемой. По плечам, напряжённым рукам и рёбрам скользили его пальцы, задевая кожу короткими ногтями, в шею тыкались мокрые, в том числе и от собственной слюны, губы. Закатив глаза, Мирон снова оттянул Славины волосы, сжался вокруг него в оргазме, и того накрыло следом. Придя в себя, Слава накинул на них двоих сбившееся в ноги одеяло. Мирон вроде бы благодарно что-то промычал, переворачиваясь на бок. Влажная постель быстро остывала в холодной квартире, презерватив некуда было деть, кроме как на пол, но всё это были такие мелочи по сравнению с тем фактом, что Слава открыл глаза, но Мирон не растаял, как галлюцинация после прихода, а остался лежать рядом, и к нему можно было прикоснуться. Придвинувшись, Слава обнял его за талию, притянул чуть ближе, желая как можно больше телесного контакта, и едва заметно вздрогнул, когда в ответ на него закинули ногу. – Мир, я тебе больно не сделал? – Я же не девочка, – фыркнул Мирон, сдвигая со Славиного лба прилипшую чёлку. – Вот именно. У девочки дырка приспособлена под это, а тебя и порвать можно. – Не знал, что ты такой заботливый. – А ты такой ебливый. Давай на камеру в следующий раз? Матрас жалобно скрипнул, и послышался звук падения чего-то небольшого. Со второй попытки Филя запрыгнул на кровать, прошёлся по одеялу и невозмутимо улёгся между постоянным и временным хозяином. – Только не здесь. – Почему это? – возмутился Слава. – Цвет обоев не тот али бельё не из шёлка? – Постоянно такое чувство, будто коты пялятся. Я дома в ванной раздевался, а этот твой тут же прибегал и сидел смотрел, пока я мылся. Тебя это никогда не смущало? – На меня голого он и не пялился никогда. Только на тебя, пидора. – Сам такой. Где-то тикали часы – в комнате таковых не наблюдалось. Тёмный зимний день сменился тёмной зимней ночью. Под одеялом, от Филимона и друг от друга было тепло и спокойно, будто с загонов, недосказанности и тоски тумблер переключили на ебливую пидорскую безмятежность. Слава потянул за серебряную цепочку на шее Мирона и вытянул подвеску в виде длани Господней. – Что-то не вижу, тут «Шма» написана? – Слав, я б на твоём месте к врачу сходил, – приподнявшись на локте, фирменно изогнул бровь Мирон. – Да ладно, тебе приятно, что я столько про вас знаю. – Я сам столько не знаю. Это просто амулет. – Сынов Иакова защищает? – Кого угодно. Он для всех трёх авраамических религий одинаковый. Окончательно сев, Мирон снял цепочку через голову и попытался перевесить её на Славу. Тот подскочил следом и перехватил Фёдорова за руку. – Подожди. Он же твой. Не жалко? – У меня ещё есть. Пусть жжёт тебя каждый раз, как вздумаешь про меня хуйню в Твиттер писать. – Ты меня сейчас проклял? – возопил Слава. – Тогда сейчас за поясом верности поедем, чтобы никто в тебя микрофоны не совал! Филя принял единственно разумное решение ретироваться до того момента, когда в ход пошли подушки. – Вообще тебе валить пора. Я пока не готов знакомить тебя с семьёй. – Да пожалуйста. Мирон одевался медленно и красиво, как перед объективом. Поднял с пола Славину толстовку, демонстративно понюхал и натянул на себя. Она была велика ему размера на два, отчего градус умиления у Карелина зашкалил. Уже у порога, одетый в куртку, Мирон сунул руку в карман и вытащил связку из двух ключей. – Слав, я так понимаю, ты ключи не терял? – Мир, я так понимаю, у жены Рестора никакой аллергии на кошек нет? Выражение лица у Мирона было такое потерянное, что Слава растянул губы в улыбке – стопроцентное попадание. – Вообще-то, может и есть, мы не успели проверить. Я твоего Филимона забрал до того, как она домой пришла. – И как ты это Сане объяснил? – Честно. Сказал, что поговорить с тобой хочу. – А он что ответил? – Что мы ёбнутые, потому что полгода позвонить друг другу не можем. – Так-то с этим до сих пор проблемы. – Никто сейчас не звонит. Все переписываются. – Тогда, как там принято говорить, напиши, что ли. Сообщение оповестило о прибытии такси. Мирон напоследок взглянул на Славу из-под смешного пушистого капюшона, напросившись на поцелуй и укушенную мочку уха, после чего вывернулся и с этажа ниже крикнул: – Номер телефона щас пришлю – договорись про квартиру.***
– Срань в Краснодаре? Ты что, по трассе Воронеж – Волгоград не ездил? В смысле спал? Там дорога из бетонных плит с ебучими дырами. В натуре плиты, я отвечаю. Тебе Филя поцелуй передаёт и обоссанные тапки. Да, прикинь. Не, не мои, конечно. Я чаёк пью. В автобусе холодно? Случайно подслушанный по дороге из туалета разговор ни к чему не обязывал, но Андрей чисто из любопытства загуглил афишу концертов в Краснодаре. Увидев среди прочих Оксимирона, Замай уже даже как-то и не удивился. Начиная с тех двух кружек с остывшим чаем и довольного лица Славяна и заканчивая его тихим ежевечерним трёпом, когда он закрывался в комнате и думал, что его не слышно, мысли сами поползли в правильном направлении. Взявшаяся из ниоткуда квартира была хороша всем, кроме слышимости в некоторых местах. Ванька, невинный ребёнок, краснел до ушей и молчал. Слава мялся и краснел. Андрей понимал и видел, что он хочет рассказать: пару раз что-то начинал даже за ебучий случай и суровую маскулинную любовь, но сливался и уползал к себе. Смотреть на то, как он мученически прячется с телефоном по углам, сил уже не было никаких. Слава зашёл с опустевшей кружкой на кухню, где сидел Андрей, и включил чайник на подогрев. – С кем пиздишь так долго? Неделю тебя не видел – забыл, как выглядишь. – С мамой. Замай тут же проверил точное время. – В Хабаровске сейчас шесть утра. Слава сосредоточенно разрывал бумажную упаковку чайного пакетика. – Если не хочешь, не говори, окей, но если хочешь, мы поймём и простим. – Дядь, зашквар на мне сильный, просто так не снимется. Тут только эвтаназия. Обычно светящиеся Славины глаза выразили тоску всего еврейского народа. Тут терпение и закончилось. – Да знаем мы, что ты с Фёдоровым ебёшься. Нахуя так страдать? У Славы кипяток слегка пролился на столешницу. – Давно? – Давно. Чейни и Рестор переживают за ваши отношения больше, чем за свои. Саня надеется, что Мирон нюхать бросит, а Дэн – что ты бухать. Вы им адекватные нужны. Андрей впервые увидел, как Слава бросает в чай сахар. – Захуя Саня Денису пропизделся? – Не знаю, кто кому пропизделся, но так-то уже всем нашим всё примерно понятно. Можешь и дальше со своим евреем в Бондов играть, только не страдай так, пожалуйста, а то самому в петлю хочется. Славино милое лицо озарило что-то вроде ошалелой улыбки. – Такие дела с кондачка не решаются. Надо подумать. – Подумай. И привет передавай. Перед тем, как Слава выскочил из кухни со своим чаем, Замай успел спросить: – Мне Светло обрадовать? – Ага. Только сними видео для архива. Вытирая лужицы горячей воды и просыпанный сахар, Андрей почувствовал, что наступают весёлые времена.