Заложник

— Клариче!!! Отчаянный крик разносится по собору, но поздно — кинжал вонзается в беззащитное тело, брызжет кровь, и очередная жертва, безвольно взмахнув руками, падает на каменный пол Дуомо. Детский плач обрывается, едва начавшись. — Нет!!! Нет!!! О Господи, нет!!! — Мама! — раздаётся новый голос. — Нет! Бьянка! Бьянка, беги! Бьянка! Слишком поздно. Тело сестры опускается на холодные плиты, рядом с его бездыханной женой, его маленьким сыном, рядом с мертвой матерью, все еще сжимающей в объятиях окровавленное тело его брата. Лоренцо Медичи отчаянно борется за свою жизнь, один против троих нападающих, ранит кинжалом одного из них, толкает скамью на второго, и… просыпается, сильно двинув ступней по изножью кровати. Пара мгновений уходит на то, чтобы понять: он не в Дуомо, он в своей постели. Живой и невредимый. Иногда ему снятся кошмары. Они меняются; в последнее время в его снах погибает не только брат — вся семья. И только затем убивают его — после того, как он увидит смерть всех, кого любит. Тусклый утренний свет просачивается сквозь занавески. Лоренцо со вздохом откидывает влажные волосы со лба и поворачивается на бок, обеспокоенно глядя на жену. Но Клариче спит, не потревоженная его кошмарами. Лоренцо неслышно встаёт, отодвигает штору и, щурясь, смотрит на затянутое тучами небо. Новый день. Что он принесёт? Все в доме ещё спят. Лоренцо умывается, завтракает в полном одиночестве. Он не чувствует себя отдохнувшим, но знает, что заснуть больше не удастся. Медичи одевается, накидывает капюшон и выходит на улицу под промозглый ветер и мелко моросящий дождь. Мерзкая погода волнует его меньше всего. Несколько минут быстрого, бодрого шага — и он уже у Палаццо Веккьо. Стражники смотрят на него удивленно — в такую рань ни гонфалоньера, ни приоров ещё нет. Но он пришёл не к ним. Кардинал Рафаэль Риарио стоит на коленях, сжимая крест, про себя проговаривая священные слова. Лоренцо задерживается на пороге комнаты, пока охранник закрывает за ним дверь. Несколько секунд Медичи ждёт, но его терпение быстро заканчивается. — Простите, что прервал вашу молитву, Ваше Преосвященство. Молоденький кардинал встаёт с колен и поворачивается к нему лицом. — Доброе утро, мессир Медичи. Сегодня вы рано, — выдыхает он. Лоренцо слегка улыбается. Он знает, что вызывает страх у этого мальчика. Знает, что того мучает неизвестность. Кажется, ни учтивость Медичи, ни его дружелюбие не обманывают Рафаэля. — Я знал, что вы уже не спите, Ваше Преосвященство. Могу я присесть? — Это ваш дворец, — беспомощно говорит Риарио. — Вы здесь хозяин. Лоренцо морщится, проходя к креслу у камина. — В этих покоях, Ваше Преосвященство, хозяин — вы. — Эти покои не предназначены для жилья. — Но ведь их обустроили для жилья, не так ли? Специально для вас. Медичи обводит взглядом просторный зал для переговоров, переоборудованный в спальню для заложника. В комнате есть кровать, шкаф, камин, кресла и даже письменный стол со всеми принадлежностями (хотя кардинал, ясное дело, не может никому отправить письмо). Чтобы «гостю» было уютнее, в покои даже притащили ковёр и пару гравюр — из коллекции самого Лоренцо. Не то чтобы Риарио оценил этот жест. — Вы ждёте от меня благодарности, мессир Медичи? — Боже упаси, Ваше Преосвященство. Я слишком хорошо знаю, какой бывает благодарность членов вашей семьи. Рафаэль открывает рот, чтобы что-то возразить, но тут же захлопывает его. Без своей красной мантии и шапочки, в одежде обычного горожанина он больше похож на простого семнадцатилетнего мальчишку, нежели на кардинала. Лоренцо насмешливо наблюдает за ним. Мальчик почти в два раза младше его, робкий от природы, но временами в нем просыпается гордость и даже дерзость. Жаль, что ненадолго — их гасит осторожность. И все же, этому юноше хватает самообладания вести светскую беседу, как бы ни было страшно. Лоренцо невольно уважает его за это. — Мне доложили, что вы плохо спите, Ваше Преосвященство, — продолжает Лоренцо. Его плащ сушится у камина, сам банкир придвигается ближе к огню, грея озябшие руки. Кардинал Риарио молча садится в кресло напротив флорентийца. Просто чтобы не стоять перед этим человеком, держащим его в плену, в этой комнате, вот уже больше полугода. — Наверняка вам будет приятно услышать, — сделав паузу, говорит Медичи, — что я тоже плохо сплю. Рафаэль отводит взгляд от веселых искорок пламени в камине, и смотрит на правителя Флоренции. Он знает, что тому двадцать девять лет, но выглядит Лоренцо старше. Банкир спокойно созерцает, как горят поленья в камине. — Нет, мне не приятно это слышать. Лоренцо смотрит на кардинала ясными голубыми глазами. Рафаэль вспоминает, как приехал во Флоренцию перед Пасхой, каким приятным было общение с Медичи, как хорошо его принимали. Но затем в памяти всплывает бесстрастное, словно высеченное из камня, лицо банкира, его приказ выделить для кардинала отдельную комнату, приставить к нему охрану. Обманчиво любезный тон, бесконечные допросы. Собственный страх, понимание того, что ему не выбраться. Отчаяние, долгие месяцы заключения, как в тюрьме. Ни одной весточки от родных, слухи о войне и жестокости на поле битвы. Неуступчивость Лоренцо, анафема дяди. Поиск утешения в вере. Безысходность и, наконец, обречённость, подарившая ему некоторое спокойствие. — Какой вы запомнили мессу, Ваше Преосвященство? — неожиданно спрашивает Медичи, наклонившись к нему. Кардинал Риарио вздрагивает. Когда он обернулся и увидел людей с кинжалами, тут же пустился бежать. Как и прочие священники, как и горожане. — Было страшно, — признается племянник Папы. Лоренцо кивает. — Да, страшно. Я плохо сплю, потому что мне снится месса. — Мне очень жаль, мессир… я понимаю… — Нет, не понимаете, Ваше Преосвященство, — прерывает его Лоренцо, качая головой, — не понимаете. И будьте благодарны за это Богу. — Я понимаю вашу боль, — вновь говорит Риарио, — и мне жаль. Но уверяю вас, ни я, ни Папа здесь ни причём. — Не будьте наивным, Ваше Преосвященство! — с видимой досадой восклицает Лоренцо, поднимаясь с кресла. — Я могу предположить, что вы ничего не знали о заговоре, но чтобы не знал ваш дядя!.. — Что заставляет вас думать, что Папа в этом замешан? — Об этом нетрудно догадаться, даже если проигнорировать слова Сальвиати и Пацци о причастности Его Святейшества. Кардинал хочет возразить, что его дядя не мог, что он не такой, да и как можно подозревать святого отца в столь тягостном преступлении?! Но Лоренцо мягко улыбается и предупреждающе качает головой. — Вы многого не знаете о своём дяде, Ваше Преосвященство. Медичи забирает высохший плащ, обходит комнату, приближается к окну и задумчиво смотрит на улицу сквозь тонкую косую решётку — когда ее устанавливали, он просил, чтобы это не напоминало тюрьму — похоже, напрасно. — Как думаете, Его Святейшество спит спокойно? — Думаю, нет, — отвечает Рафаэль. — Очень надеюсь на это, — тихо говорит Лоренцо. — Что ж, на сегодня хватит. Я должен идти. Моя жена нервничает, когда я выхожу из дому без охраны. А в ее положении нервничать нельзя. Кардинал раздумывает: поздравить его с грядущим пополнением в семействе или промолчать. Пока он думает, флорентиец подходит к двери и стучит, чтобы ему открыли. — Подождите, — нерешительно говорит Риарио. — Мессир Медичи… — Да? — Вы не сказали, что будет со мной. Охранник открывает дверь. Лоренцо стоит вполоборота и задумчиво смотрит на своего пленника. — А сами-то вы как думаете, Ваше Преосвященство? — От вас можно ожидать чего угодно, — племянник Папы невольно ёжится. Лоренцо смеётся. — Вы, вероятно, решили, что я могу убить вас? — Вы уже убили духовное лицо однажды, — напоминает кардинал. Лицо Лоренцо омрачается. — Сальвиати участвовал в заговоре против меня и моего брата. Вы же… я склонен верить, что вы были лишь пешкой в чужой игре. Я решил: вы отправитесь в Рим. В ближайшее время. Кардинал выдыхает, хотя даже не помнит, когда успел задержать дыхание. — Я верну вас дяде. И прежде, чем Папа сделает свои выводы, скажите ему: это не проявление слабости со стороны Лоренцо Медичи. Это проявление милосердия. Банкир быстро уходит. Риарио едва успевает уловить взметнувшуюся полу плаща, как дверь его тюрьмы вновь закрывается. Через четыре дня кардинал Риарио встречает рассвет в объятиях дяди. Он поражается, увидев перемену в горячо любимом родственнике. В глазах Папы — та же жесткость, что и в глазах Лоренцо, в словах — та же непоколебимость, та же боль и обида. Кажется, будто возвращение племянника ничего не изменило. Если Лоренцо рассчитывал умилостивить Папу, план провалился. Но что-то подсказывает молодому кардиналу, что Лоренцо на это не рассчитывал. Нет, более того, он не хотел ничьей милости. Он хотел войны. Он хотел мести. Как и Папа. И Рафаэль рад, что больше не стоит между этими двумя людьми, столь могущественными врагами. Ему лишь жаль проливаемой каждый день крови на поле брани. Кардинал Риарио идёт в Собор Святого Петра и молится. За души грешников, за души невинно убиенных, за души живых. Ибо молитва — единственное, что ему остаётся. Единственное, что может его успокоить. Единственное, чем он может помочь.