Сказки

Говорили, что в Бескрайнем лесу живет ведьма, и каждый, конечно, считал, что это Баба-Яга — мол, что может быть страшнее старухи-людоедки? Слухи ходили разные, кто-то верил, кто-то храбрился, называя «бабьими сказками», однако за грибами после того, как были найдены кости на опушке, люди все же ходить боялись. Катя была ведьмой дикой, но все же не дурой. Сердце у нее билось, достаточно было только руку к груди приложить своей и к кому-нибудь из ардаров, чтобы разницу почувствовать, да и от чистого камня дитя не родится, живой человек нужен. То ли от кого-то из Мастеров понесла Княжна, то ли похитила ее в младенчестве — Катя не знала. Да и, честно говоря, все равно ей было, пока Зеркало не рассказало, для чего нужны властительнице камня ее дети, заверив, впрочем, что приемно-похищенной она не являлась. Катя была далеко не дурой, поэтому открытого противостояния затевать, конечно же, не собиралась, да и показывать, что знает — тоже. Вместо этого погрузилась в изучение самой черной магии, книги по которой смогла найти в башне матери, а Янгула соблазнить и своим сделать до глубины мертвого сердца было легче легкого. Мать просчиталась, сотворив его слишком живым в начале своего правления, думает Катя, перебирая темные волосы предводителя каменных воинов и уворачиваясь от его поцелуя, смеясь. Рано, рано, Янгул. Сначала тебе нужно заслужить меня, дразнится и завлекает та, у которой в груди сердце бьется, несмотря на тьму в нем. Ей легко даются предсказания и видения, поэтому глупая человеческая свинья и мальчишка, что носит на шее работу предыдущего Мастера, не становятся сюрпризом. Катя хлопает длинными темными ресницами и легко завоевывает доверие простого, как деревянная ложка, Ивана, отпустив упитанную скулящую дуру прочь. Завлекает рассказами о его (их) отце в башню и отдает книгу и Алатырь, а после сидит у колен матери, улыбаясь ей и ощущая руку на волосах. Княжна довольна, Княжна видит в Кате наивного ребенка, что пытается помочь, и не ведает, сколько крови на руках ее отпрыска. Княжна не знает, как хорошо получается у Кати гадать, вспарывая человеку брюхо и рассматривая сплетения органов при полной луне. Княжна не знает, как легко, мелькнув на опушке и поманив рукой, заманить какого-нибудь деревенского дурака, чья жена после рождения пятого-восьмого-двенадцатого ребенка становится едва ли привлекательнее борова и явно уступает появившейся в свете заката юной голой деве. Княжна не знает, как легко крошатся кости и как быстро вырываются заживо языки, и тем более не знает о важнейшем: то, что она приняла за любовь дочери к смертному мальчику, есть не более, чем игра. Мать думает, что я дура, смеется Катя, позволяя Янгулу целовать ее обнаженное плечо и прижимать к себе хрупкое тело. Только дура между тобой и им выбрала бы его, добавляет ведьма и не удивляется, когда каменный воин клянется в верности несколько мгновений спустя. В конце концов, она всегда знала, что он хочет услышать. Катя встречает Ивана ровно год спустя возле дома бабки. Та была, в общем-то, колдуньей способной, только глупой и рассеянной к старости; Катя убила ее за несколько месяцев до обещанной встречи и забрала жизнь себе. Катя не собирается стареть и глупеть. Цветок прекрасен, и он пульсирует силой в ее руках, обещая вечность и власть. Хорошо, Иванушка, хищно улыбается Катя, а этот дурак видит лишь прекрасную и обещанную ему деву. Ты свой подвиг почти завершил, осталось только одно, сладко тянет она и едва заметно двигает рукой. Янгул выступает из сгустившейся тьмы почти бесшумно, а крик деревенского глупца разрезает лесной воздух через мгновение после того, как лезвие вспарывает его плоть. Под каменным сапогом хрустят запястья, и горло мальчика охрипло слишком сильно, чтобы тот мог кричать дальше. Катя склоняется к нему и смотрит почти ласково, убирая светлые волосы с его лица. Так нужно, улыбается она, пока глаза сверкают почти безумно. Этот мир будет лучше, когда станет моим, обещает она, даже жаль, что ты его уже не увидишь, шепчет, раздвигая живую плоть и вырывает пульсирующее сердце из груди с такой легкостью, как будто дергает пуговицу от скверно сшитой рубахи. Сердце Мастера любого дела, как известно, дает особую силу — а сердце брата делает ее неуязвимой. Алатырь, конечно, дарует власть над миром, только вот нужна душа, что будет заключена в нем, и Княжна, конечно же, уверена, что Катя отдаст свою. Плоть от ее плоти, ребенок, что был выращен на убой, дочь, что обладает силой над камнем почти в равной степени, что и мать. И если Княжна забывала об этом, то вспоминает, как только ее собственные ардары, повинуясь предводителю — а тот, конечно же, единственной госпоже, которой служит по воле, а не по сотворению, — сдергивают ее с трона и ставят на колени перед собственным дитя. Катя касается ее подбородка и улыбается нежно-нежно, а разрастающееся в глазах безумие и тьма становятся лишь сильнее. Уж ты-то должна меня понять, шепчет Катя и склоняется ближе. Твои прежние дети были слишком слабы, чтобы напитать Алатырь, но ты, мама, наполнишь его настоящей силой.

***

Кости хрустят под ее ногами, когда Катя идет по пепелищу, оставшемуся от ближайшей к башне деревне. Когда камень выпил чужую душу, когда последняя капля крови вытекла из тела Княжны, все в нескольких верстах оказалось выжжено. Хруст обуглившихся костей да свист ветра властвуют здесь, пока над посеревшей землей не раздается веселый девичий смех, а сотворенные из камня воины преклоняются перед своей госпожой. Сказки не всегда кончаются хорошо для дураков. Но дурой Катя не была никогда.