Bewitched, bothered and bewildered

"It seems we stood and talked like this before We looked at each other in the same way then But I can’t remember where or when..." В последнюю неделю августа я сменила свой гардероб на более теплый, сложила в 2 коробки из-под обуви лак «первой необходимости», бросила в море монетку и попрощалась со своей семьёй. Несмотря на поддержку родных, пожелания друзей и предсказание моих карт, я плохо осознавала, что делаю, что именно меня ждало впереди… А если быть до конца откровенной, то совсем не думала об этом. Я вообще ни о чем не думала. И даже когда мне определили маленькую, тихую комнату в общежитии, одноместную — потому и маленькую, в самом конце коридора — потому и тихую, я так и не понимала, что же происходит. Я не чувствовала что что-либо изменилось и не было предчувствия, что хоть что-то измениться. Будто бы я сама стала той монеткой, брошенной в пучину моря. Окруженная со всех сторон людьми, находясь под постоянным давлением преподавателей в Академии, я всё глубже и глубже погружалась в недра Лондона. Карты и предсказания — это одно. Реальная жизнь — совсем другое. И не всегда можно заполучить желаемое просто, потому что выпали карты сулящие исполнения «мечт». Если быть точной, то совсем никогда. Поэтому я не собиралась сидеть на месте. Мой план был предельно прост. План «А». Подружиться с симпатичным парнем, который будет сидеть возле меня на лекциях. А позже согласится пойти с ним на свидание. Даже намёка не было. Вместо этого было повторение школьной программы с углубленным изучением некоторых тем. Серьезная физическая подготовка и первые знакомства. Я всегда со всеми вела себя дружелюбно, но не забывайте, что большинство людей не общалось со мной из-за моего врожденного «недовольного» лица. Вместо этого я познакомилась с Соррель и Эдит. Как оказалось, мы уже были знакомы. Заочно, разумеется. Мы были подписаны друг на друга в Инстаграмме, потому наше знакомство выглядело приблизительно так: Первой была Соррель. Я только и успела сбросить с плеча тяжеловесную сумку и поставить чемодан, когда послышался стук. Ко мне постучали — я открыла и застыла в удивлении. — Значит, мне не показалось, — скрестив руки на груди, заявила незнакомая мне девушка с очень знакомым лицом, — и это всё-таки ты. То как она ухмыльнулась одним левым уголком рта. Именно это дало ответ моему подсознанию, откуда я её знаю. — Forest_witch_of_Mircwood. — Именно, — делая круговое движение головой и тем самым отбрасывая свои длинные волосы за левое плечо, без помощи скрещенных на груди рук, подтвердила она, — А, ты значит Cosmic_soothsayer? Должна признаться, что меня посещала мысль, что наши пути могут пересечься после твоего последнего поста в инсте. Ну, раз мы обе в Лондоне. Она многозначительно оглядела коридор. — Но чтобы так скоро и здесь? — Взаимно! — поспешно ответила я, протягивая свою правую руку для рукопожатия, — Я очень рада, что мы встретились в реале, я… Второй была Эдит. Звук шагов заглушался монотонным шорохом чемоданных колёсиков, но наше внимание привлёк глухой стук. Как будто что-то уронили на пол. Скорее всего телефон. — Я так и знала! — выпучив глаза и указывая на нас пальцем, крикнула миниатюрная брюнетка, — Я всегда знала, что вы настоящие ведьмы! — Magic_is_my_poison! — в один голос проговорили мы, заставляя её подпрыгнуть и заулыбаться до самых ушей. Длинноногая и длинноволосая Соррель, миниатюрная и кудрявая Эдит оказались такими же длинноногими, миниатюрными, длинноволосыми и кудрявыми в жизни, как и на фото в их профилях. Я знала, что Соррель живет в Исландии. Фотографии черных от вулканической пыли пляжей в её профиле не спутать ни с чем другим. У Эдит фотографии северного сияния сменяются полуночным солнцем и я никогда не знала наверняка в какой из северных стран они были сделаны. Оказывается это Финляндия. Исландка, француженка и финка. Три полиглота, которые могут общаться между собой только на английском. Мои подруги. Мои весёлые, мои странные подруги. Вот Соррель. Она любит мальчуковые группы, постоянно зовет с собой на всевозможные концерты и музыкальные фестивали, забывчивая, ко всему относится «нормально» и ей постоянно хочется в туалет. Вот Эдит. Она устраивает телемарафоны, всегда делится своей едой, никогда не драматизирует и никогда не берет трубку. Так легко нашлись общие интересы… Маггловские сериалы, маггловская мода и кофе. … темы для разговоров… Начальная школа, опекающие родители и двойная жизнь. Так не страшно было исследовать Лондон вместе. Так просто было влетать в аудитории за мгновение до звонка. Так легко я перестала замечать различия английской и французской готики в архитектуре корпусов Академии и почти почувствовала себя как дома. Мы так просто совпали. Сангвиник, холерик и меланхолик. Три водных знака. Скорпион, рак и рыбы. Как абсолютно разные кусочки мозаики. План «Б». Получить любовное послание от парня из параллельной группы, с которым я всегда встречаюсь взглядом на главной лестнице. Чёрта с два! Мы написали свои первые контрольные и сдали нормативы. Как и ожидалось, я заняла золотую середину в рейтинге успеваемости курса, с более или менее неплохой работой по защите от темных искусств и трансфигурации. И мои нормативы позволяли мне не беспокоиться о пересдачах или дополнительных тренировках. Единственное в чем я себя проявила так это в плаванье. Но опять, же, не потому что у меня есть талант, ведь, невозможно не научиться плавать, когда всю свою жизнь прожил у моря. В день осеннего равноденствия по нашему общежитию прокатилась волна вечеринок. Мабон. Это второй день в году, когда ночь равна дню в Колесе Года. И я никогда прежде не отмечала его с таким размахом. Аппарируя между зданием общежития и специально отведенной лесной поляной в пригороде Лондона, мы бегали босиком с распущенными волосами и пели песни. Втроём. На удивление и потеху нашим сокурсникам и преподавательскому составу. Песни о схождении Богини в Подземный мир. С ее уходом опадают листья, дни становятся холоднее, фрукты сорваны, семена посажены и холодные ветра дуют с севера. Песни об угасании природы. Песни о равновесии дня и ночи, света и тьмы, лета и зимы, владений Богини Жизни и Бога Смерти. Песни о том, что жизнь продолжается. Потому что весна не наступит без второго урожая, как и жизнь невозможна без смерти. Именно тогда меня начал замечать противоположный пол. Но как это не странно мне никто не нравился. Абсолютно, никто. Среди всего нашего потока однокурсников, которых в два раза больше чем сокурсниц, никто не привлёк моего внимания. — Ты вообще знаешь, чего ты хочешь? — разламывая сахарный пакетик посередине, задаёт вопрос в лоб, Соррель. — Поправочка! Кого ты хочешь? — уточняет Эдди и отрывает краешек сахарного пакетика. Я отпиваю своего кофе, вместо ответа. Морщусь, потому что так и не добавила сахара. — Это глупый вопрос. Нельзя влюбиться в кого-то просто потому что он соответствует какому-то списку, — я насыпаю сахар из стоящей на столике сахарницы. Три ложки. С горочкой. — И разве у всех этот список не один и тот же. Соррель спешит сделать глоток, чтобы высказаться и едва не давится. — Что значит «один и тот же»?! Конечно же, мы все хотим разного! — Мы все хотим одного и того же, — спорю я, — Мы все хотим кого-то доброго, умного, смелого, сильного и с чувством юмора. Желательно обеспеченного и щедрого и чтобы он соответствовал лично нашему понятию «красота». — А еще «умение готовить» и «любовь к скалолазанию», — мечтательно добавляет Соррель. — В моём случае, это должен быть почитатель русской литературы XIX века и обязательно любить ящериц, конкретно хамелеонов. — Почему я не удивлена, что мы втроём одиноки? Расколотив сахар в чашке, я снова пробую напиток. Намного лучше. — Только не говорите, что если вы встретите парня с теми качествами, что я назвала, то откажите ему просто потому что он не умеет готовить и не читает русскую литературу! Не говорите! — я заставляю их замолкнуть одним взглядом. Их обеих. — Потому что вы соврете. Абсолютно неважно будет ли он лазить с тобой по скалам и будет ли он в восторге от ящериц… если он будет любящим, хорошо к тебе относится и будет тебе нравится. Эдит прикусывает нижнюю губу, Соррель поджимает губы, я — вытягиваю их трубочкой. Все трое в задумчивости. Мы в маггловском заведении. Это популярное место, но сейчас первая половина дня и поэтому мы едва ли, не единственные посетители. — Может тебе установить Tinder? — облизывая сливки со своей ложки, предлагает Соррель, — Там полно волшебников. Особенно магглорожденных! Ну, если тебе никто не понравился в Академии. Я качаю головой.  — А что? Это неплохая идея! — поддерживает Эдит, — Ты вмиг найдешь себе парня или компанию на вечер. Я качаю головой еще сильнее. — Это исключено, — отрезаю я, — со всей серьёзностью. — Но почему?! — Да, почему?! Вздохнув, отвечаю: — Я предпочитаю знакомиться в реале. Я приверженка фактов, проверенных лично мною данных. Когда владеешь информацией, то можешь выиграть в игру «угадайку». Угадайте, что? — Что? — спрашивают они в один голос. — Я — профи в этой игре. Но это не значит, что я хочу «угадывать» в отношениях! И я ненавижу… чувствовать… прежде чем понимаю с чем имею дело. Как я по-вашему должна функционировать, если судьба будет бросать меня из стороны в сторону? И все эти «внезапные» свидания совсем не по мне. Девочки переглядываются. — На свидании с незнакомцем?! Что если он будет говорить слишком быстро? Или он будет задавать мне личные вопросы до того как я решу, что ему можно их задавать? Может он будет сидеть слишком близко? Что если мы назначим свидание в реале, а он увидит меня и… — мой голос задрожал, — и ему не понравится то, что он увидит. Очевидно, что мои подруги совсем не разделяют моих страхов. Эдит вздыхает, а Соррель трёт лоб. — Анриетта, — начинает Эдит, — золотце, ты не думаешь, что ты… ну… ты чуток… Совсем чуть-чуть… — Я не преувеличиваю! — срывая слово с её языка, вскрикиваю я, — я просто осторожна. Как можно не брать во внимание всё те риски, которым себя подвергает девушка, когда ходит на все эти безрассудные свидания?! Поэтому нет такого понятия как «слишком осторожна», если дело касается отношений! Ведь так легко просчитаться! Меня понесло. — Сейчас такое время опасное! Вечером на свидании, а утром — бесплатный круиз по Темзе в мусорном пакете! Меня унесло дальше. — Он может оказаться преступником! Каким-нибудь психопатом, сбежавшим из специального учреждения, где совсем нет девушек. Откуда я знаю, может это свидание было спланировано им заранее, со «злым умыслом»? Девочки уже даже, не пытаются меня «выловить» и молча «машут мне платочками» с берега здравого смысла. — Он может оказаться… pas galant! Или… очень приятным, — я, наконец, выдыхаю, перестаю лихорадочно бросать взгляд на всё и сразу, — что еще хуже. Я делаю глоток кофе и снова начинаю различать окружающий меня шум, гомон голосов, как будто кто-то включил звук. — У него могут быть красивые глаза, сильные руки, обаятельная улыбка и он так легко сможет меня рассмешить. И я сама не замечу, как сброшу свою оборону. О, Боже… Прикрыв лицо руками, я чувствую как краснею. Краснею и не решаюсь взглянуть на своих подруг. — Что если он меня увидит, и он мне понравится, и он это сразу же поймет?! Что потом? Что если я… окрыленно-влюбленная и осмелевшая сорву все замки, открою двери и покажу настоящую себя, а он испугается и сбежит? — Ты так говоришь, будто на самом деле ты чудище в обличии девушки, — хмурится Соррель. — А что потом мне делать? Как потом собрать себя назад? Как обратно закрыть двери, выстроить стены и вырыть рвы? — Ты всё еще говоришь о себе, как о фантастической твари, — соглашается Эдит. — Но ведь ты же можешь раскладывать карты или тянуть руны из мешочка! — говорит Эдит, будто бы нашла решение всех моих проблем, — И знать наверняка стоит ли с кем-то встречаться. В ответ я качаю головой. — Но почему «нет»? — не унимается она, — Ведь тогда ты будешь знать кто «хороший» и не попадешь в лапы маньяка. А если будет из кого выбирать, то узнаешь с кем судьба тебе сулит больше счастья и дашь ему шанс! У Соррель набитый пирожным рот и она мычит, чтобы привлечь моё внимание. — Ты можешь погадать на суженого и узнать какой он. Брюнет или блондин, молодой или опытный, — она многозначительно играет бровями, — И сразу же отметать всех кто не подходит. Я подпираю голову рукой и перевожу взгляд с одной подруги на другую. — У вас какие-то странные представления о ворожбе. Чему вас вообще учили на Прорицаниях? — Гадать на бараньей косточке. — Гадать на хрустальном шаре. Отвечают в один голос Соррель и Эдит соответственно. Едва не удерживаюсь, чтобы не закатить глаза и смотрю в сторону. — Объективность, нейтральность и беспристрастность, — по очереди выгибаю три пальца на правой руке, — Вот три самых главных качества хорошей ворожеи. Вот, что сказала мне моя мама, когда начала обучать меня искусству дивиации. — Как можно оставаться непредвзятым, когда хочешь узнать, что же тебя-любимого ждет? Как можно перестать доставать из колоды поясняющие карты? Еще и еще, пока не выпадет «сулящая исполнение всех желаний»? — я вожу кончиком пальца по кружевной скатерти, повторяя узор, распустившихся подсолнухов. — Как можно не «приврать»… не перекручивать значения себе в угоду? — выдохнув, я поднимаю на них глаза, — Поэтому нельзя гадать самому себе на дела сердечные, казённые и на здоровье. И на любую другую сферу, где затрагивается личный интерес. В ответ девочки пожимают плечами и кивают, как бы соглашаясь со мной. — Поэтому никакого Тиндера, знакомств с подписчиками в инсте и интернет романов. Они переглядываются и больше не решаются мне ничего сказать. Ни когда я пью кофе, ни потом. План «В». Милый старшекурсник, с которым я каждое утро еду в одном вагоне метро, наконец, решился и первый заговорил со мной. Да, щас! С приходом октября я простудилась. Начались практические занятия. Весь наш курс гоняли по разным этажам Министерства магии, заставляя писать отчеты, вести документооборот — в общем заниматься рутинной, неинтересной работой. То, что надо! То на что я рассчитывала. То к чему я была морально готова, когда заканчивала школу. Будучи милой и любезной с сокурсницами, я не ленилась и часто брала на себя их часть работы. Всем же сокурсникам я давала отворот-поворот. Ведь каждый из них повторял всегда одно и тоже: «Анриетта… у тебя такое красивое имя…» Повторял в надежде, что ему одному такому креативному повезёт и я, если не предложу свою помощь, то так точно соглашусь пойти с ним на свидание. Уже бегу — волосы назад! Первая четверть расплывчато промелькнула перед моими глазами, как мультик на блокноте. Без особых эффектов или детальной рисовки, длящейся от силы секунд 10. Вот она я. С хмурыми черточками вместо глаз. То с книжкой, то с чашкой, то с телефоном, то с палочкой. А вот со мной Соррель и Эдит. У одной над кружком головы еще один зарисованный кружок-гулька поменьше, а у другой вокруг головы короткие штрихи вьются кудрями. То с книжками, то с чашками, то с телефонами, то с палочками. А вот с нами Рольф. На кружке его головы жирная точка и завиток, изображающая его прическу top knot. Кстати… — Девочки, как так получилось, что Рольф Скамандер тусуется с нами? — задаюсь я вопросом во время лекции в Академии. Мы сидим втроём в аудитории на одной из задних парт. Идет лекция, но я крашу свои ногти, абсолютно наплевав на лектора. Мы сидим втроём и, пробуравив свободное слева от меня место вопросительным взглядом добрых минут шесть, я прихожу к странному по своей значимости выводу, а именно, что место на четверых, которое мы молча выбрали и сели, было выбрано нами бессознательно. — С тех пор как ты стала объектом его влюбленности, — не отрывая глаз от телефона, отвечает Эдит. Ах, да… Я закатываю глаза, отворачиваясь от места, которое непременно и очень скоро займет Рольф. — Напомни, как вы с ним познакомились? — держа маггловскую ручку во рту, интересуется Соррель. — Я с ним не знакомилась, — не поворачивая головы, отвечаю я, — и мысли у меня не было с ним знакомится. — Но ты же первая с ним заговорила! — наконец, Эдди отрывается от своего телефона. Это правда… На самом деле в знакомстве с Рольфом не было никакой необходимости. Все знали, кто он и как его зовут. Звёздочка нашего потока. Сын — Амити Скамандер, главы Аврорского отдела Нью-Йорка. Внук всемирно известного магизоолога — Ньюта Скамандера. Выпускник Американской школы Ильверморни. На его голову возложили венец из ожиданий. И все… затаив дыхание, сощурив глаза, поджав губы, прикусив языки… стали ждать от него чего-то чего сами не знали. Чего-то великого и грандиозного. Не меньше. Рольф был хорош собой. И это бросалось в глаза. Высокий, долговязый с едва ссутуленной спиной. Он ходил по Академии и Министерству широким шагом, засунув руки в карманы. Ходил в поношенных кожаных ботинках больше подходящих для похода, а не для плиточных и паркетных полов заведений, где все студенты проводили всё своё время. Ходил, поджав губы и смотря прямо перед собой. У него была маггловская прическа. Выбритый затылок с висками и светло-светло-русый узелок на макушке. Добрая половина наших однокурсниц по уши в него влюбилась, что казалось абсолютно естественным. Несмотря на множество общих пар и лекций мы ни разу и словом не обмолвились. И нас обоих это устраивало и мы бы никогда не начали общаться, если бы… Если бы в тот судьбоносный день, наши пути не пересеклись. У доски с расписанием. На заколдованном пергаменте обозначения времени, номера аудиторий, имена преподавателей и названия предметов сменялись в ритме пульса. Только разлинеенная сетка — единственная постоянная. Мы стояли в метре друг от друга. Мимо нас по коридору сновали студенты. Туда-сюда. Я мельком глянула на него, осматривая с головы до ног. Невольно улыбнувшись, я могла бы промолчать. Могла бы. Я иногда думаю о том, а что было бы промолчи я тогда и не скажи то, что я сказала. — Классные носки! Рольф моргнул и едва склонил голову в мою сторону. — Что? — прищуриваясь, спросил он. — Твои носки! — усмехаясь, пояснила я, — Ты купил их в «Нарру Socks»? Он удивленно проследил за моим взглядом и сам посмотрел на свои носки, выглядывающие из его ботинок. Темно-синие с радужногривыми единорогами. Не дождавшись от него ответа, я продолжила: — Мне очень нравится! Обожаю прикольные носки. И напоследок улыбнувшись, я ушла. — Одного невинного комплимента про носки было достаточно, чтобы он воспылал к тебе необузданной страстью? — жеманно спрашивает Соррель, прекрасно зная ответ. — Как оказалось. — Так просто? — Так просто. — Да, это никак… колдовство! — в притворном ужасе, произносит Сора. — Ведьма! Сжечь ведьму! — вторит Эдит. — От ведьм слышу! — бурчу я. Рольф появляется в аудитории вихрем. И также вихрем приветствует нас троих поцелуями в щеки. Я тактично делаю вид, что не заметила как вместо щеки его поцелуй оказывается на уголке моего рта. — Ты, что аппарировал прямо в аудиторию? — негодует шепотом Эдди. Входная дверь не открывалась, а значит, так оно и было. — Но, я так опаздывал. После того случая с носками, Рольф вихрем ворвался в нашу троицу. Подсаживался к нам на лекциях и в кафетерии, увязывался за нами в многочисленные лондонские кофейни и ходил по пятам в Министерстве. Он с искренним восхищением катался с нами на роллердроме и на велосипедах в парке. С поистине девчачьим визгом смотрел фильмы в кинотеатрах и был без ума от смартфонов. Как и положено выходцу из волшебной семьи, его контакт с миром магглов был близок к нулю и мы открывали для него целый мир. Продолжали открывать каждый день. После того случая у доски с расписанием, я узнала, что у Рольфа на носу веснушки, у него случаются приступы заикания, сердцевину его палочки составляют усы Книзла. У него белёсые ресницы и глаза молочно-голубые. Даже кошачьи. — Как у тебя дела, дорогая? И с ним очень приятно общаться, пока он не пытается ко мне подкатывать. 31 октября — официальный выходной в волшебном мире, потому все лекции, практические занятия, отработки в Министерстве и тренировки были отменены. И проводили мы его за шопингом. «Мы» — в полном, четверозначном значении мы. Начали на Оксфорд стрит, нырнули в «Дырявый котёл» и продолжили в Косом переулке. Несмотря на праздничное настроение царящее на маггловских улицах, переулок встретил нас настоящим столпотворением. Плетущийся за нами, но никогда не отстающий Рольф, неожиданно оказался прокладывающим для нас путь сквозь напирающую толпу. — Во всех магазинах короткий день, — бросил он через плечо, — Пара часов и только кафешки будут работать. Так и случилось. Отхватив по нескольку метров кружевной белой ткани для наших костюмов у Мадам Малкин, мы бросили наши пакеты внушительной кучей под ноги Рольфу — под охрану. Ушли то мы вместе, но довольно скоро разделились в толпе, как мотыльки, которых увлекает абсолютно разное свечение. Забившись в укромном уголке «Флориш и Блотс», я время от времени доставала телефон и фотографировала интересующие меня главы из книг, которые были мне не по карману. Да, знаю, что это довольно мелочно с моей стороны, но я и так стараюсь не переводить галеоны в фунты, а те, в свою очередь, в привычные евро и считать сколько чашек кофе способен этот самый 1 галеон золота мне купить. Вот так за пролистыванием фолиантов и скроллингом твиттера незаметно для себя я провела всё оставшееся время до закрытия. Так ничего и не купив. Бросьте в меня камень, если сами без греха! Когда проводишь долгое время в метаниях между телефоном и книгой со склоненной головой, то вполне естественно, что, выйдя на улицу, появится ощущение «а какой сейчас год?» Как после дневного сна. Именно этим я объясняю свою невнимательность и последовавшие, как результат, события. Ряд злоключений. Во-первых, на моём пути вырастает «стена» из ящиков и коробок. Пара хлопков и несколько домашних эльфов, одетых в одинаковых «костюмчиках» из мешковины аппарируют напротив входа в магазин. Именно это заставляет меня резко остановиться на месте. Кто-то слева врезается в меня. Я едва не падаю, но удерживаю равновесие. — Смотри куда прешь!!! — летит грубость мне в спину. — Pardonez-moi… — слетает с моих губ на автомате. Так всегда бывает, когда я нервничаю, нахожусь в стрессовой ситуации или пугаюсь. Имеется ввиду, что перехожу на родной язык. Чтобы обернуться, я едва ли не кружусь вокруг своей оси, на одном каблуке ботинка. Мужчина, высокий и лысый, в черной мантии больше похожей на рясу священника, делает шаг в мою сторону и едва не споткнувшись, я отступаю. — Очередная французская болонка! Мой провансальский диалект, желание пояснить этому грубияну всю абсурдность словосочетания «французская болонка» и негодование сталкиваются в моём горле, как студенты в очереди в буфет. Мне только остается отступать назад, мельком смотреть под ноги, чтобы не оступиться на этой брусчатке и прижимать к груди телефон. Потому что какбэ приоритеты! Однако, я не делаю всего этого достаточно быстро, ведь мужчина тыкает мне в плечо указательным пальцем. — Je… Я мысленно прикусываю язык, приказывая себе собраться с мыслями и на Шекспировском английском послать его куда подальше, когда… — Осторожно! Третий голос привлекает наше внимание. Неожиданное «Осторожно!» предупреждало о двухметровых стопках картонных коробок и деревянных ящиков, (тех самых! из-за которых всё и началось) опасно так склоняющихся в нашем направлении. Я никогда не жаловалась на свою реакцию. Но тогда она меня, зараза, подвела. Мне как будущему аврору нет оправданий. Мужчина-агрессор успел отпрянуть, в то время как я застыла на месте. Как дура. Присев и прикрыв голову руками, я стала ожидать неминуемого удара. Который, конечно же, не заставил себя ждать. А, вы, как думали? Это оказалось не так уж и страшно. Почти также, как если бы мне на голову упала книга… несколько книг. Почти также больно. Но не так, как в тот раз, когда моя соседка по комнате упала на меня со второго яруса нашей кровати. Она упала вместе с матрасом, потому обошлось без серьёзных травм. Слышится беспокойная возня, меня же могло прибить — потому и беспокойная; и невнятные голоса, невнятные — всё из-за тех же коробок. Прежде чем меня «спасают» и вытаскивают из-под коробочного завала, я мельком успеваю подумать, что звезды в моём гороскопе совсем ничего не говорили о невезении и не предупреждали, что мне следует остерегаться агрессивных прохожих или коробок. — Эй! Или то, что мне уготована судьбоносная встреча. — Ты как? В ответ… я пялюсь. В ответ я тупо пялюсь. Сидя на не очень сухой брусчатке. Среди коробок и их содержимого, пока передо мной на коленях стоит парень. Он всё никак не мог решить или раскидывать коробки и придерживать меня за плечо, или за оба плеча или встряхивать меня всё за те же плечи. Он прищуривается, правой рукой заправляет выбившуюся прядь за моё ухо, а левой — убирает волосы со лба. Он прищуривается и почему-то усмехается. — Ты не ударилась? Я думаю, что он имел ввиду «не ударилась ли я головой», ведь я себя знаю и моё выражение «тупо пялилась» вполне может навести на мысль незнающего человека, что я пришибленная. Нахмурившись, я рассеянно думаю, что всё еще сжимаю телефон в правой руке, той самой которой прикрывала макушку. На его чехле стоит защитное заклинание (Приоритеты!) и, наверняка, только поэтому мне не попало по головушке. — Ça va, — моргнув, отвечаю я. Он моргает в ответ, не верит и принимается «осматривать» мою голову. Виски, макушку, затылок. Легкие осторожные касания так и не находят ни шишки, ни раны и потому останавливаются приложенными ладонями на моём лбу и левой щеке. — Тебе повезло, — заключает он. — Ouais, — протягиваю я короткое «oui», как английское «yeah». — Я надеюсь, ты говоришь по-английски? И моё сердце подскакивает до самого горла. — Разумеется, — резко выдохнув, быстро отвечаю я. Он убирает свои руки и оглядывается по сторонам. Боковым зрением я вижу как суетятся домовики: один пытается заново выстроить ящики, другой — собрать содержимое поврежденных при падении коробок, третий, наверное, старший домовик — оценить ущерб. Я знаю, что всё это происходит вокруг меня, скорее из-за услышанных отрывков разговоров, потому что я вовсе не смотрю на них. У него бледное лицо. Заострённый подбородок и нос, густые черные брови и тонкие губы. Его лицо, лицо человека, который в детстве, наверняка, был красивым ребёнком. Красивым ребёнком, которому не говорили, что он красивый. Которому не мазали потрескавшиеся от ветра губы, обмороженные щеки или обгоревший от солнца лоб. Которому не прикладывали лёд на ушибы и шишки, и не водили в медпункт, чтобы наложить швы. — Ты можешь встать? — поднимаясь с земли, он хочет утянуть меня за собой и поставить на ноги. — Да, конечно, — телефон проскальзывает в правый карман моего пальто и я с готовностью беру его за руку. У него длинные пальцы и заживающие ранки на костяшках. Он был красивым ребёнком, которого не научили, что нельзя перекисью обрабатывать раны, иначе останутся шрамы. — Голова не кружится? На нем темно-бордовый худи. Большего размера или просто растянутый. Потёртые джинсы и заношенные черные ботинки. — Нет. Он высокий и внимательно смотрит на меня сверху вниз. Со всей резкостью черт и со всей пронзительностью своих глаз, сравнимой разве что с уличными котами и собаками. — Вот и славно, — с облегчением выдыхает он и поправляет съехавшую на лоб шапку. И мой взгляд фокусируется на его глазах. — Ты меня напугала. Они у него зелёные. — Простите. Я отпускаю его руки и делаю шаг назад. Наступаю на… на что-то. Оступаюсь и снова едва не падаю. Удерживаю равновесие, а секундой позже чувствую, что меня подхватили. Но какая разница? Ведь теперь ни он и никто в мире не узнает, что я бы не упала и устояла бы на ногах. Сама. Без чьей-либо помощи. А так… он, наверняка, считает меня пришибленной. — Не падай. — Не падаю. Ну, или то, что у меня проблемы с вестибулярным аппаратом. — Точно? — Точно. На этот раз я стою на месте и удерживаюсь, чтобы не закатить глаза, в ответ на его сомневающиеся взгляды, которые он бросает в мою сторону, так «заметно-исподтишка». — Какой беспорядок! Ах, да. Тот тип еще здесь. Я совсем забыла. На этот раз мои глаза закатываются. Сами по себе. — От вас французов, одни проблемы. — Месьё, вы… — устало начинаю я. — Не надо мне здесь «мусьё»! — Сэр, а в чем… — в недоумении начинает парень. — Я бы попросил вас, сэр, — делает акцент на английском обращении «сэр», — не заступайтесь за неё. Я и «сэр» переглядываемся. Он в недоумении, я кривлюсь. Между тем как мужчина хватается за лысую голову и неустанно причитает, домовики демонстрируют чудеса командной работы. Размахивая своими худенькими ручонками, они сметают, гребут и собирают рассыпавшиеся порошки, сушеные стебли трав и укатившиеся, как стеклянные шарики, во все стороны разноцветные бутылочки со снадобьями. Похоже, что на них наложены чары стойкости, делая стекло неразбиваемым, потому что все склянки оказываются целыми и стройным рядочком возвращаются в ящики. Интересно, а почему они сразу не наложили подобные чары на сами коробки? Тогда бы им не пришлось сейчас всё собирать, а мне выслушивать пререкания этого лысого грубияна с неприятно шепчущим голосом. — Именно из-за таких, как она все проблемы. Меня так и подбивает попросить его, чтобы он более подробно пояснил у каких это «таких», но вместо этого я поджимаю губы и с раздражением встречаю его взгляд. — Вы только посмотрите на весь этот беспорядок! Магглы верят, что ведьмы могут сглазить, наслать порчу или проклятие всего лишь нашептав правильное заклинание. Всего лишь взглянув. — Доброго дня, сэр, — моргнув, произношу я сахарным голосом. Как жаль, что реальность отличается от маггловских сказок. Я его перебила и сбила с толку своей доброжелательностью. Фальшивой, конечно же. — Вы… — Всего хорошего! — я не даю ему и слова сказать, все своим видом давая понять, что конфликт исчерпан и что ему пора идти лесом. Но всегда нужно помнить о том, что все твои пожелания, и искренние, и добрые и… злые. Всё всегда возвратится к тебе. Троекратно. — Удачного вечера! — мои слова словно толчок ему в грудь и, опешив, мужчина переступает с ноги на ногу, разглаживает складки на мантии и поджимает рот. Я не улыбаюсь. Достаточно моих слов и тона. А еще, мало ли… я улыбнусь и он на меня набросится. — К такому лицу стервы так подходит подобный блядский характер. … За что? Не дрогнув. Не дернувшись и застыв на месте, я не отвожу от него глаз. Никто не узнает, что я расфокусировала взгляд и по сути перестала различать его черты. Главное что я продолжала моргать. Будто бы меня совсем не задели его слова. Именно из-за таких как вы нас сжигали на кострах… Естественно, что в школе надо мной издевались. Дразнили и задирали. Сейчас это называют таким новомодным и бесчувственным словом — буллинг. Хотя, меня всегда удивляло желание людей переименовывать, называть вещи не своими именами. Ведь дети во все времена были жестокими. И во все времена их жестокое отношение называлось — травля. Причем в маггловских и в волшебных школах дело доходило до физического насилия. Я сглотнула. Но это было давно. Так давно. Грубиян триумфально оскалил зубы в усмешке. Я продолжала недвижимо стоять на месте. Со своим надменным «лицом стервы». Ведь, чтобы перестать быть жертвой… нужно превратить свои отличительные черты в сильные стороны. Все еще думая, что он «победил» мужчина разворачивается и (наконец-то!) обращает своё внимание на домовиков. Ругается, что они должны были доставить товар на Лютной переулок, и отдает поручения, как человек имеющий на это право. Похоже, что он хозяин той лавки для которой все эти ящики и были привезены. Я заметно выдыхаю и опускаю до боли выпрямленные плечи. — Поберегись! Я подскакиваю на месте, все пять чувств в боевой готовности, ведь буквально пару минут назад меня накрыло горой коробок и ящиков. Но я зря всполошилась. Предупреждение было не для меня. И было выкрикнуто секундой позже, чем ему можно было последовать. Одна из оранжевых тыкв-фонарей, на которые так щедро украшен весь Косой переулок, падает с подоконника второго этажа. Прямо на голову грубияну! Karma thou art… Повернув голову влево, я встречаюсь взглядом с зеленоглазым парнем. Тот самодовольно ухмыляется и подмигивает мне. У меня запылали щеки, что кажется самой логичной ответной реакцией. Я моргнула и мир мне показался ярче, чем он был секунду назад. Возможно, это как-то связано с тем, что из-за облака выглянуло заходящее солнце и осветило переулок, с его редкими прохожими, изобилием хэллоуинских украшений и пыльной мостовой. — Сэр, вы в порядке? — с наигранным беспокойством спрашивает парень, не двигаясь с места. Тыква была одной из крупных и я слегка удивилась, что этот лысый неприятный мужчина не просто не потерял сознание, но и устоял на ногах. Растирая место удара, он зло метал взгляд между нами и ягодой-обидчицей. — Какая неприятность! — таким невинным и ангельским тоном продолжает парень, а я опускаю глаза, пряча улыбку, которую никакими силами не сдержать. Мужчина гневно выдыхает через нос и на мгновение кажется, что он что-то закричит в ответ. Он даже делает шаг в нашу сторону. Ни парень, ни я и бровью не повели, оба остались стоять, пофигически засунув руки в карманы. Грубиян наступает на кусок тыквы, подскальзывается и падает. Как на банановой кожуре. Karma thou art is heartless bitch. Мы переглядываемся. Моё выражение приятного удивления отражается на его лице такими же поднятыми бровями, расширенными глазами и приоткрытым ртом. Грубиян сыпет проклятиями и я, не раздумывая, спешу помочь ему подняться и отряхнуться. Я же воспитанная девочка, епта. Шагом позже за мной следует парень. Меня же всегда ставили в пример, черт побери! Но от нашего порыва отзывчивости отмахиваются. Бестактно и брезгливо. — Уберите ваши руки! К подошве его ботинка приклеился кусок тыквы и его нога снова и снова соскальзывает с каменной брусчатки, между тем он путается в своей, порядком испачканной оранжевой мякотью и притрушенной сверху уличной пылью, длинной мантии. Редкие прохожие обращают на него внимание. Некоторые даже замедляют шаг, видимо желая поучаствовать в разыгравшейся комедии, но быстро теряют интерес и идут дальше. Я обращаю внимание на домовиков: всё трое переглядываются видимо решая между собой кто именно должен оказать помощь их хозяину. Со стороны кажется, что они выбирают кого принести в жертву. — Кретины! Вы долго еще будете сопли жевать? В конце концов все трое бросаются поднимать его с земли. — Позвольте, хозяин. Они ставят его на ноги. — Хозяин не ушибся? С первой попытки. — Хозяин? Я мысленно им аплодирую. Мужчина одергивает свою рясу-мантию, поднимает вверх правую руку, призывая всех замолчать. — Что-нибудь разбилось? — спрашивает он, не открывая глаз. — Ничего, — быстро лепечет домовой, — всё в целости, Хозяин. Он снова выдыхает, выпрямляется, открывает глаза и посылает в мою сторону снисходительно-надменный взгляд. На мгновение мне кажется, что он собирается что-то сказать, ведь его рот открывается. Но тут же закрывает его, презрительно поджав губы и молча (слава Мерлину!) скрывается в узком проходе между двумя магазинами. Следом домовики щелкают своими тонюсенькими пальчиками и растворяются в воздухе. Вместе со своей многострадальной стеной из коробок. — В чем его проблема? — шепотом спрашивает парень. — Не знаю, — отвечаю я, одними губами, — может его жена сбежала от него с французом? Моя фраза его смешит, и он бесшумно смеется, запрокинув голову назад. Он поднимает правую руку и поправляет свою шапку. Очевидно, что он привык приглаживать или трепать свои волосы. Это движение кажется мне неожиданно знакомым. Как будто я уже видела что-то подобное. Краем глаза. Но сейчас его рука находит на шапку и он надвигает её до самых бровей. Предугадывая неловкую паузу я смотрю под ноги на фатальную тыкву. Точнее на то что от неё осталось. Правым носком я подталкиваю кусочек к основной массе. — Хочешь открою секрет? Он повторяет за мной и полу-буцает, полу-толкает кожуру со своей стороны. — Надеюсь он страшный, — едва поднимаю на него глаза, — меня интересуют только такие секреты. Мы переглядываемся, он ухмыляется. — Этот фонарь не просто так упал, — произносит почти шепотом, — на самом деле это я его сбросил. Ты что… Джек-о-Лэнтерн? Он рискует взглянуть на меня. Я говорю «рискует» по тому как он не поднимает головы и не поворачивает лицо в мою сторону. — Ну, какой же это секрет? — спешу его успокоить, -Более того… — легким движением стопы я убираю со своего пути кусок тыквы и делаю шаг к нему, — его даже тот грубиян знал. Он высокий. Я уже это говорила, но я повторюсь. Он высокий. И я забрасываю голову назад, чтобы заглянуть ему в лицо. Стоя в тени магазинов Косого переулка и держа руки глубоко в карманах, мы заговорчески друг другу улыбаемся. — Жаль, что пришлось пожертвовать фонарём. Я первая отвела взгляд и сделала шаг в сторону. — Думаю оставшихся хватит, чтобы осветить путь Джеку, — пожимает плечами и без интереса отвечает он. Не особо раздумывая я достаю палочку из левого рукава пальто. Осматриваю разбитую тыкву, склонив голову то влево, то вправо. — Амэнд, — уверенно шепчу я, — пытаясь представить какой была эта тыква до того как упасть на лысую голову того хама. Форма, цвет, оттенок, какая рожица была вырезана, внутри горел заколдованный уголёк или просто язык пламени? Моргаю. И передо мной целый фонарь. Целый и дырявый. Ведь какбэ непросто превратить растоптанную пюрешку назад в твердую мякоть. — Что это за заклинание? По его тону можно сделать вывод, что он хмурится. — Это не заклинание, — быстро поясняю я, — это команда. Всякая вещь, особенно волшебная, хочет быть целой. Но если происходит так, что она разбивается, — я присаживаюсь на корточки и заглядываю в вырезанное лицо фонаря, — то ей просто нужно помочь… разрешить снова стать целой. — Тебя учили этому в школе? Всё еще хмурится. — Нет, моя бабушка говорит, что такому уже не учат в школе. Теперь еще и губы поджимает. — Так дело не пойдет, — я заглядываю в пустые глазницы тыквы, — весь покоцанный, будто садовые гномы понадкусывали, — беру фонарь в руки и встаю, — но, думаю это поправимо. Удерживая фонарь на левой ладони, я достаю палочку из-за уха и произношу: — Mâché. Очень просто. — И ты превратила её… в бумажный фонарь, — констатирует факт парень, щурясь и почесывая затылок. — Трансфигурировала, да, — довольная собой, я распрямляю оранжевую рисовую бумагу. — Занятно, — он пробует на ощупь край теперь уже бумажного фонарика. Насмешливо поглядываю на него из-под ресниц. Ну, я очень, надеюсь, что «насмешливо», а не «угрожающе», как обычно. — Материал начальных курсов обучения. То что нужно знать прежде чем приступить к изучению чего-то «поинтереснее». Подержи, — я отдаю ему фонарь и наклоняюсь, чтобы поднять с земли свечку, которая не разбилась и не попала под беспощадный каблук лысого грубияна, — Превращать спички в иголки, лед в стекло и снег в бумагу… быстро наскучивает. И студентам и профессорам. Откинув волосы за правое плечо, я пытаюсь закатить рукав пальто, чтобы поставить свечу в фонарь и не порвать хрупкие бумажные стенки. — Наверно, поэтому эти темы проходят за пару уроков, сдают на контрольной и больше не возвращаются к ним. Я пожимаю плечом и краем глаза замечаю, что он повторяет за мной и, поводит левым плечом, будто согласен с моим рассуждением. — У меня получилось с первого раза. Он держит фонарь, а я латаю в нем дыры. — Тансфигурировать снег в бумагу. Кончиком палочки касаюсь справа. — И перья… Слева. -… и стакан… Дна. — … и школьную сумку… Еще одной дыры слева. -… и мантию. Я поднимаю на него глаза. — Больше мне ничего так легко по трансфигурации не давалось. И встречаюсь с ним взглядом. Оказывается он уже смотрит на меня. Смотрел? Как долго? — Готово! — объявляю я и спешу убрать палочку в рукав и забрать фонарь. Я кручу его в руках и рассматриваю со всех сторон. Скорее чтобы занять себя и скрыть своё смущение. Ой, как будто бы все такие уверенные в себе и не краснеете, когда на вас обращает внимание красивый человек. Он берет меня за руку. После подобного заявления можно составить ошибочное представление о том что он сделал. Поэтому я уточню: он взял мою левую руку за запястье и поднёс к своему лицу. Еще точнее мои пальцы к его глазам. Люди так часто делают. Я уже привыкла. Но всё равно. Я, затаив дыхание и не сводя с него глаз, ждала что же он скажет. — Это обман зрения или, — он щурится, — на твоих ногтях, как на ночном небе сияет Млечный путь? Он моргает и прищуривается еще больше. И я думаю, что он, наверное, страдает от близорукости. — Нет, тебе не кажется, — просто отвечаю я. — Я такое только на зачарованных картинах видел, — говорит он, в изумлении. — Так и есть, — я не свожу с него глаз, — любая картина может стать «живой» с помощью заклинания, а в случае с колдографией — зелья. — Я никогда об этом не задумывался, — он трет мои ногти своими большим пальцем и его слова звучат будто это «мысли вслух». — Что? — Что? Я посмеиваюсь над ним. Он посмеивается надо мной. До морщинок в уголках глазах. — Очень красиво, — просто заключает он и отпускает мою руку. Тогда… Я улыбнулась ему. И его губы повторили за моими, растягиваясь в улыбке. И у меня заболело в левом подреберье, что странно и совсем не романтично. Потому что там находится селезёнка, а не сердце. Тогда мне показалось… И подобный симптом скорее свидетельствовал о том, что надо бы поменьше налегать на fish-and-chips, а не подтверждал мою легкомысленность. Мне показалось, что я его уже где-то видела. — Я тебя знаю? Он опешил и как-то странно на меня посмотрел. — Извини, но мне, правда, кажется, что я тебя где-то видела, — тороплюсь объяснить я, одной рукой поправляя волосы, а другой — удерживая фонарь на ладони. Он продолжает смотреть на меня. Смотреть и молчать. Это странно… Ведь это он не отвечает на мой вопрос, но неловко почему-то мне. Данная ситуация приравнивается к стрессовой и потому моё бессознательное считывает социальные сигналы моего собеседника, анализирует повторяющиеся сценарии человеческого поведения и выдает решение. — Где же мои манеры? — снова заговариваю я, склонив голову набок и глупо улыбаясь. Прямо как персонаж фильма. Они же именно так поступают в кино, чтобы выйти из неловкого положения, сославшись на норму этикета, которой в обычной жизни мы не пользуемся. — Меня зовут Анриетта Леруа, — переложив фонарь в левую руку, я протягиваю правую — для рукопожатия, — Как тебя зовут? Однако вместо предсказуемого приветствия, парень моргнул и мотнул головой, будто я его щелкнула по носу. Он с недоверием перевёл взгляд с моего лица на руку. Уровень неловкости резко возрос и я поскорее сжала правую ладонь в кулак и опустила её. — Ты не знаешь как меня зовут? — прищурившись парень внимательно посмотрел на меня. — А должна? — невесело улыбаясь, спросила я. — Да, нет. Конечно, не должна, но. — переминаясь с ноги на ногу, он качает головой и тупит взгляд, — Но ты, правда, не знаешь? Видя его неловкость, я мысленно выдохнула и всмотрелась в его лицо. Еще раз. Чувство, что я его уже где-то видела превратилось в уверенность. Но только вот где? Точно не в сериале. Точно не селебрити. Скорее где-то вживую. — Нет, мы точно незнакомы, — решительно мотнув головой, заявляю я. Парень прикрывает глаза и отворачивается куда-то в сторону. Он качает головой и дергает плечом и со стороны мне кажется, что он посмеивается… над самим собой. Я не помню, о чем именно я тогда подумала. Но… У меня опять закололо в левом боку и перехватило дыхание. Это я точно помню. О, чем я подумала, глядя на то, как он неслышно смеется? — Гарри. Меня зовут Гарри. Гарри Поттер. Только не об этом. «Он произнёс «своё» имя так, будто он не часто это делает, ” — такой была моя первая мысль, прежде чем я разразилась неудержимым смехом. Нет, ну, правда! Повстречать абсолютно обычного, пускай-и-симпатичного-но –на-которого-я-и-не-обратила-бы-внимание-и-прошла-мимо парня. И он среди всех имен существующих на белом свете выбирает именно «Гарри Поттер»?! Ну, это же бред! Абсурд! Однако же, похоже только я так считаю. Потому что мой собеседник совсем не смеется, и наблюдает за мной с невероятной серьёзностью и, возможно, с толикой растерянности. — Еще бы Элайджей Вудом представился бы! — произношу вслух свои мысли. Он фыркает, снова отворачивается и поджимает губы в попытке не поддаться и не улыбнуться. — Так как тебя зовут? — снова пробую я. — Гарри Поттер, — настаивает он. — Не хочешь — не говори, — пожимаю я плечом в ответ, притворяясь, что мне безразлично. Для пущей правдоподобности, достаю из кармана телефон. Упс… Три непринятых вызова и три непрочитанных сообщения, по одному от каждого из моих друзей соответственно. Похоже, что меня потеряли. — Мне нужно идти, — объявляю я, — меня ждут друзья. Он всё еще крайне серьёзен и немного обескуражен. Ну, я так думаю, потому что он мне ничего не отвечает. Закончив набирать короткое сообщение, я засовываю телефон в правый карман и поворачиваюсь к нему. Так и есть. Он удивлен, серьёзен и немного беспомощен. Его правая рука взметается вверх и он касается своего лба. Делает это бездумно, почти рефлекторно. Будто он привык взъерошивать волосы или тереть лоб, когда его сбивают с толку. Но его рука находит на шапку и можно предположить, что он собрался её снять. — Подержи, пожалуйста, — неожиданно говорю я и протягиваю ему фонарь. Он молча, удивленно и с готовностью берет его в руки. Наверное, на него как-то повлиял тот факт, что я этот фонарь сунула чуть ли не в лицо. — Что ты…? — он не успевает задать свой вопрос, потому что я хватаю его за левое запястье. — Если передумаешь и решишь назвать своё имя… — я аккуратно строчу цифры на его ладони, маркером фирмы «Sharpie», который всегда валяется в моей сумке (Тем самым! Несмываемым!). — Позвони мне. Не давая ни ему прийти в себя, ни себе опомниться, я выхватываю оранжевый фонарь-тыкву с его правой ладони, круто разворачиваюсь и спешу удалиться. Он не мог видеть с каким самодовольством я заулыбалась. Заулыбалась до боли в щеках. Мне следовало поскорее повернуть за угол и поторопиться к месту встречи. Просто и главное молча. Но, что я делаю? Оборачиваюсь? Естественно. Я оглянулась, всё еще улыбаясь до самых ушей. Он остался стоять на месте, застыв в комичной позе, с поднятой левой рукой. Если меня попросят описать выражение его лица, то я скажу, что мне показалось, что он был «приятно ошарашен». Признаюсь! Мне самой хотелось бы в это верить. Наши взгляды встретились. Я услышала звон колоколов. Он, посмеиваясь помахал мне на прощание своей исписанной ладонью. Я моргнула. И колокола замолчали. *** В тот вечер меня накрыло волной эмоций от отчаянных до восторженных. Мы с девочками совсем ничего не успевали. Несмотря на то что мы готовились к этой ночи с начала месяца. Мы опаздывали везде где только можно. На праздничный ужин во дворе общежития, на маггловскую вечеринку в районе Сохо, на марафон ужастиков в кинотеатре и не успели вернуться в общежитие до комендантского часа. Мы опаздывали до самого рассвета дня Всех Святых. Только в Макдональдс не опоздали. В круглосуточное пристанище путешествующих. Подобрав под себя подолы наших платьев, заколдованные не пачкаться и не рваться, мы заказали три хэппи-мила и, наверное, столько же литров кофе. Такого горького и крепкого, каким его и положено пить в 5 утра. — Что там? — спросила сидящая напротив меня Соррель. У её платья глухой воротник, нет рукавов и она упирается локтями об стол, жуёт свой чизбургер, бросая вопросительный взгляд на телефон в моих руках. Я отмахиваюсь от её вопроса, на мгновение забыв о моих расклешенных рукавах и едва не сбивая мой стакан с кофе со стола. Его успевает подхватить Эдит, чьё платье самое практичное с умеренно-длинным подолом и рукавами в три четверти. Мы втроём переглядываемся и тихонько хихикаем. — Ничего, — поводя плечом и ставя телефон на блокировку, отвечаю я, — совсем ничего. Отпраздновав Хэллоуин, магглы добросовестно вернулись на учебу и работу буквально на следующий день, в то время как в волшебном мире отдыхали еще три дня. Самхайн. В старину его праздновали 6 дней. Три дня до кануна дня Всех Святых и три дня после. Сейчас же, в связи с глобализацией, и во имя процветания обоих (маггловской и волшебной) экономик, волшебные госучреждения не могли позволить своим служащим еще три праздничных дня в, и так, слишком полном на подобные мероприятия календаре. Всегда будут вещи на которые и магглы и волшебники посмотрят одинаково. Эти три выходных прошли слишком быстро. Тянулись бесконечно долго. В какой-то бессонной дрёме. Комнаты в общежитиях были убраны, одежда постирана и выглажена, ведь домовики нам не полагались. Эти три дня мы придерживались трёхразового питания и пили по два литра воды. Вообщем строили из себя фанатов здорового образа жизни. А 4 ноября мы вышли на учебу. Он так и не позвонил. Я не думала о нем 31-го. Вот правда. Ни когда, надев свадебное платье, мычала под нос марш Мендельсона (в шутку, конечно же!). Ни когда каждая из нас взяла в руки по яблоку с ножиком и начала чистить кожуру, а после бросила её… в костер. Его образ не маячил в моём подсознании, пока я пыталась определить первую букву имени моего суженого по обгоревшей кожуре. И я мотнула головой вовсе не потому что пыталась перестать набрасывать список мужских имен начинающихся на «Г». Ганс, Гилберт, Герман, Герберт (не дай Боже!), Горацио или даже Генри. И каждый раз, когда я брала в руки телефон… для чего-то банального, как-то узнать время, ответить на звонок или сообщение… Я не думала о нем. Правда-правда. Я не гипнотизировала свой телефон, мысленно повелевая, чтобы он зазвонил и на экране высветился незнакомый номер. У меня вовсе не чесались руки разложить карты и узнать ответы на совсем не интересующие меня вопросы. — Этти, с тобой всё в порядке? — Эдит робко касается моего локтя. — Да, всё превосходно, — отвечаю я вглядываясь в кофёйную гущу в своей чашке. Меня так и не подбивало рассказать всё девочкам. Что собственно я и делаю в конце концов. Абсолютно, полностью и совсем всё равно. Мне было абсолютно пофиг. Особенно первые дней пять. А с началом новой учебной недели я так вообще о нем думать забыла. — Ты написала свой номер у него на руке? — успевает переспросить Соррель в то мгновение, когда я перебрасываю её через себя и укладываю на лопатки. Она фыркает на выдохе, когда от удара об мат я выбиваю воздух из её лёгких. — Это что же, реальная жизнь стала походить на романтическую комедию? Сора лыбится, а я закатываю глаза, подавая ей руку и помогая подняться. Мы в зале, на практическом занятии по самообороне. — Это, конечно, странно, но ты не думала, что, и это теоретически возможно, он говорит правду? Вопрос Эдит выбивает опору у меня из-под ног. Фигурально и буквально. Ведь она отрабатывает удар в подкате и я бухаюсь на мат. Не сгруппировавшись и ударившись затылком. «Он говорил правду?» — звучит в моей голове такой простой вопрос, который подкрепляется его удивленным, таким недоумевающим взглядом. Соррель, ухнув, падает слева от меня и говорит: — Но ведь Анриетта не могла не узнать Мальчика-который-выжил. Сделав грациозный поворот, Эдит плюхается справа от меня. — И, то правда. Правда? Пялясь в высокий готический свод, мы умолкли. — На кого ты говоришь он был похож? У меня кружится голова. Из-за высоких ли сводов или из-за того что мы уже час отрабатываем приемы и кидаем друг друга на маты? Или того, что я очень смутно представляю как выглядит спаситель волшебного мира? — На Элайджа Вуда. Почему-то тогда это прозвучало очень смешно и я присоединилась к тихим смешкам моих подруг. — Эй, хохотушки, — остановившись у наших макушек, Рольф смотрит на нас сверху вниз, — к вам можно? И тут же, не дождавшись ответа падает к нам. Естественно, мы сменили тему. Естественно, я ему ничего не рассказала. Мне же всё равно. Тот день встретил нас пасмурно, бесцветно и тускло. Наш первый курс покорно продрал глаза и злобной стайкой проследовал на внеурочную лекцию, которая должна была проходить в «Амфитеатре». Знаю, название банальное, но оно отражает всю суть данной аудитории. Амфитеатр — самый большой лекторный зал во всей Академии. Трехуровневый, обросший с обеих сторон балконами и ложами производит впечатление какого-нибудь академического театра, нежели студенческой аудитории. Только вместо рядов сидений, обитых бархатом — деревянные скамьи и парты, простирающиеся сплошными линиями. Всё такое готическое. Начиная с высоких сводов, отсутствия окон и заканчивая росписью на стенах. Исторические персонажи в «изящных» позах и намёком на перспективу производят впечатление одной большой фрески. Изображения рыжеволосых ведьм, духовенства в рясах, фантастических зверей и свиноподобных чертей живут своей далекой от реальности, Средневековой жизнью. Священники гоняются за ведьмами, которые сбегают с пылающих костров, черти жарят мясо на этих самых кострах, единороги играют в прятки, морские чудовища топят корабли в пучинах вод, пастух с крестьянкой уединились в кустах — это на одной стене. На другой — чума бегает за крестьянами, львы водят хороводы, а Мерлин служит королю Артуру. Всё вышеперечисленное оставляет в душе досадное чувство, что у них более насыщенная жизнь, чем у тебя. В довершении на «сцене» стоит массивная резная кафедра, массивный резной стол для преподавателей, стеклянная доска бутылочно-зелёного цвета в резной деревянной оправе. Без сомнения изготовленные одним мастером. Позади деревянная панель. Разумеется, волшебная и служит «дверью» для преподавательского состава. Но это не умаляет того факта, что она абсолютно не подходит по цвету и фактуре ни к столу, ни к кафедре, ни даже к доске, что весит на её фоне. В «Амфитеатре» мантии цепляются за гвозди, торчащие в самых неожиданных местах, в ладони и пальцы загоняются занозы, на колготах остаются зацепки, а после часовой лекции задницы не чувствуешь в принципе. Все мы знали о чем нам хотят сообщить в подобной полуторжественной атмосфере. Знали, но настойчиво делали вид, что нет. В общежитии, в коридорах, во внутренних двориках Академии и, я уверена, что и в туалетах тоже, только и было что разговоров об этом. Разговоры велись среди первокурсников, поскольку от этого напрямую зависит их будущая карьера, а также среди студентов старших курсов, потому что они об этом прекрасно знали и не упускали возможностей наврать, приукрасить и запугать новичков. Очень предсказуемо, что моя голова была забита совсем другим. Я ни в коем случае не умоляю значимость этого и с рациональной стороны прекрасно осознаю, что был вполне себе такой реальный повод для беспокойства. Был и есть. Однако, в подобных ситуациях я предпочитаю не нервничать понапрасну и, что тоже предсказуемо, проповедую неизбежность грядущих событий как конченная фаталистка. Подобное мировоззрение довольно заразно. Поскольку и Соррель, и Эдит, и даже Рольф попросились в мою «секту». Хотя они — это не показатель. Ведь сначала все трое принимали довольно активное участие и паниковали со всеми. Паниковали и спрашивали: — Анриетта, разве ты не переживаешь? — А, смысл? Это на что-то повлияет, если я буду переживать? И пары подобных ответов хватило чтобы обратить их в свою веру. Тут возможно два объяснения. Либо мои друзья легко внушаемые, либо у меня есть божественный дар убеждать. Я также отказываюсь гадать кому-либо об этом. Мотивируя это тем, что карты не говорят, и звезды молчат, и руны не упоминали ничего такого. На самом деле, я просто вредная! — Студенты! Прошу минуту вашего внимания! Все разговоры прекратились как будто кто-то произнес Силенцио. — Ого! Они что дрессированные? — притворно удивляется замдекана — мистер Драутворт. Вот скажите, если этот вопрос относится к преподавательскому составу, тогда почему он произнесен так громко, чтобы было слышно аж на галёрке? Мы вчетвером закатываем глаза и, переглядываемся, не разделяя громкий отрывистый и местами дебильный смех некоторых из наших сокурсников. Мы сидим достаточно высоко, чтобы на нас не обратили внимание. — Объявление, ради которого вас собрали всем потоком… что нам следует делать почаще. Порой забываешь как выглядят три сотни первогодок. И снова «мысли вслух» в ответ на которые нужно воспитанно промолчать. — То что я сейчас скажу не станет для вас сюрпризом, хотя изначально предполагалось, что данная практика не станет ежегодным конкурсом. — Божеее, рожай уже скорей, — бурчит себе под нос Соррель. — Но статистика и опыт… что в любом вопросе играют немаловажную роль, и особенно в нашем! Мистер Драутврт зачем-то указывает куда-то вверх указательным пальцем правой руки. Или это он жестикулирует? — Опыт и статистика указывают, что положительный результат от данного конкурса намного превышает какие бы то ни были прискорбные последствия. — Я его правильно услышала? — спрашивает Эдит тоном человека, который прекрасно всё услышал, — «Последствия», да еще и «прискорбные». Мы точно хотим в этом участвовать? Подобный вопрос возник не только у моей подруги и по рядам бежит волна шепота. -… эта блестящая возможность, выпадающая лишь раз. Возможность заявить о себе, своих талантах и неординарности. Возможность учиться у мастеров своего дела… — Вообще ни разу не прессинг, — говорит Рольф и отпивает из своей «My bottle», которую я ему купила во время последнего похода по магазинам. -…и получить место в Аврорате быстрее, чем произнесете Акцио! — Ну, похоже что к середине он чуток раскачался, — подпирая голову левой рукой, замечаю я. Возможно, мистер Даутворт «раскачался» бы еще сильнее, если бы его «объявление» не прервали. Позади него на деревянной панели в одно мгновение проявляется очертание двери. Как я уже упоминала, эта деревянная панель — это одна сплошная дверь и потому никто не вздрагивает и не удивляется, когда она 'отворяется'. — Я вовремя? Если бы я пила что-то в этот момент, то непременно поперхнулась бы. Мистер Драутворт, сбившись, не находится что тут же ответить. — Уже сказали про Акцио, — произносит один из авроров и отодвигает слул рядом с собой. — Тогда вовремя. Я бы поперхнулась, задохнулась и умерла. Весь курс заметно оживился: шуршит мантиями, переговаривается и выкрикивает слова приветствия. В два шага новопришедший пересекает расстояние от двери к столу, садится на предложенное место и пожимает руки близсидящим коллегам. — Всю вторую четверть будет оцениваться ваша академическая успеваемость, нормативы физической подготовки и часы отработки в Министерской канцелярии. Последнее вызывает еще одну волну реакции. На этот раз возмущенно-негодующую. Я бы предпочла такую нелепую смерть. Между тем мистер Драутворт продолжает: — Оценивание и окончательное решение будут принимать непосредственно наши многоуважаемые авроры. Ведь именно им предстоит такая важная и приятная задача, как передача необходимых, практических навыков и умений, — мистер Драутворт обращает взгляд на авроров, — И проследят, чтобы вы не покалечились. Теперь со стороны авроров слышатся недовольные вздохи. Я бы засмеялась, если бы голова у меня не была занята другим. — Соррель? — Да? — Кто только что зашел в аудиторию? — Обращаю ваше внимание, господа-авроры и вас первый курс! Количество мест ограничено. Как всегда. Не больше трёх студентов на ментора. Все кто не пройдут конкурсный отбор — будут проходить практику на общих началах на 3-ем курсе. У Соррель пораженно округляются глаза: — В смысле «кто»? Ты, правда, не знаешь? Я открываю было рот, но не успеваю и слова вымолвить как замдекана снова обращает на себя наше внимание. — Студентам необходимо определиться у кого из менторов они желают проходить практику. Следует сообщить о своём решении в письменной форме до конца недели. А так… похоже, что я умру со стыда. — Это Гарри-мать-его-Поттер, — щекотно шепчет Сора мне в ухо, не скрывая своей взволнованности из-за всей этой ситуации, — Он же на заменах у нас был! От её слов мои глаза закрываются сами собой будто скованные нервным тиком. Я изо всех сил удерживаюсь, чтобы не издать крик подбитого птеродактиля. Подбитого птеродактиля, которому очень стыдно. — И где я была, когда он заменял? — Ну, мы разок точно прогуляли, — не задумываясь отвечает Сора, — помню была пятница и он на замене принимал долги по Защите, но у нас было всё сдано и мы просто сидели в аудитории с остальными. Я прикрываю лицо ладонями. — Он еще пожелал нам хороших выходных, на выходе из аудитории… — «Нам»? — мой резкий поворот головой пугает её, — что значит «нам»? — То и значит! — громко и эмоционально шепчет она, — Он поднялся по лестнице к выходу, увидел нас четверых, поздоровался и пожелал хороших выходных, — она выдыхает, — Какое еще может быть значение? Шестерёнки моего сознания бешено застучали. — А, я что делала? — Ты красила ногти. Соррель закатывает глаза, будто бы я задала ей очень глупый вопрос, тем самым заставляя давать такой, пускай и правдивый, но банальный ответ. — И он…? — Да, Анриетта! Он странно на тебя посмотрел! Моя подруга прибывает в шоке. Это легко читается по её лицу, будто она не могла поверить. Поверить своим глазам, и ушам, и мне. И её это страшно веселило. — Эй, о чем это вы тут шепчитесь? — кудрявая голова Эдит выглядывает из-за Соры. — Анриетта не знала, что Гарри Поттер у нас замены вёл, — сказала, как расстреляла из пейнтбольного пистолета. — Как это не знала? — А вот так! — Ты представляешь? — О чем речь? Мы вчетвером заговариваем одновременно. — … прошу обратить внимание на текущий рейтинг успеваемости. И вот так просто захватили наше внимание. Помните, я говорила, что заняла «золотую середину». Из 300 человек человек я заняла 149 место. Впервые в жизни я запереживала по поводу оценок. — Наверняка, я успокою многих из вас, сказав, что каждый из наставников основывается на своих личных предпочтениях и именно согласно этих «предпочтений» будет сделан выбор в пользу того или иного студента. Естественно, что ваши оценки принимаются во внимание, но это не решающий фактор. Его слова меня не сильно успокоили. — Отбор будет проходить в течении всей второй четверти, а результаты — объявлены перед Рождеством, а в новом году для тех из вас кому посчастливица быть отобранными… — Мы что спелые тыквы на пирог? — не особо раздраженно вставляет Рольф свой комментарий. — … начнется самая настоящая аврорская работа. Похоже, что на этом «торжественная часть» подошла к концу. Вокруг меня одногруппники загудели пчелиным роем, Соррель прикусила губу, едва сдерживая улыбку, Эдит сфотографировала рейтинг успеваемости себе на телефон, а Рольф… По правде сказать, я не видела что он там делал в этот момент. — Вы же говорили, что это практика? Вот что сделал Рольф! Он задал этот вопрос. Его голос прозвучал отрывисто и громко. — Формально так и есть, — отвечает мистер Драутворт, стоя справа от доски и ожидая появления двери, — Но чем раньше вы поймете с чем имеете дело, — продолжил он, не оборачиваясь, — тем лучше. Выкрики, вопросы, восклицания и возгласы поднялись огромной шумной волной. Которая побежала мимо не особо заинтересованных преподавателей-авроров, следом за замдеканом и разбилась о закрытую дверь, словно л каменный причал. Шумно так разбилась. А я вздрогнула, как от брызгов. *** — Позорище… Как я оказалась конкретно в этой части внутреннего дворика, окруженная конкретно этими людьми, которых я считаю своими друзьями? Я не смогу ответить даже под дулом пистолета, даже под острым концом палочки. — Селючка необразованная! Меня, наверное, не очень слышно моим друзьям, поскольку я бьюсь головой об стенку и любой звук, который я издаю несколько приглушен. — Он же, наверняка, подумал, что я ненормальная. Мне не нужно оборачиваться, чтобы быть уверенной в том, что Соррель и Эдит переглянулись. — Я клеилась к Гарри-черт-меня-подери-Поттеру! Вот сейчас еще и кивают. — Что мне теперь делать? — А тебе что-то нужно делать? — спрашивает только что подошедший Рольф. Непонимающий-что-происходит-Рольф. Непосвященный-в-девичьи-секреты-Рольф. Дающий-правильные-ответы-на-все-вопросы-и-не-подозревающий-об-этом-Рольф. Я останавливаю своё битьё об стенку, поворачиваюсь к ним и фокусирую свой взгляд. — Ты прав… Я ничего не буду делать. Рольф ухмыляется, девочки переглядываются. — Давайте мыслить здраво! — оттолкнувшись от стенки правой рукой, я делаю шаг в их сторону. — Давай? — неуверенно повторяет Эдит, пока Соррель недоверчиво изгибает бровь. — Он не куратор и не преподаватель, он — аврор, — начинаю я с очевидного, — он не бывает на кафедрах и не засиживается в учительской, — с каменного пола я ступаю на траву, — он — залётный. Выражение лица Соррель, её вздёрнутые рыжие брови безмолвно спрашивающие: «Это значит?» — И это значит, что совсем нет нужды с ним встречаться. Мы не увидимся, не встретимся и не пересечемся, — от своих же слов мне становится легче, — и тот факт, что я впервые встретила его спустя два с половиной месяца после начала учебного года, как раз подтверждает мой план. Эдит открывает рот, потом закрывает, снова открывает и снова решает промолчать. — Говори, — предвкушая какой-нибудь неопределенный аргумент, обреченно выдыхаю я. — Нет-нет, ты всё рассудительно говоришь, — Эдди машет руками и качает головой — Очень складно. Просто… — Просто? — Ну, он же, заменял у нас три раза, и он часто бывает в Академии потому что ведет Защиту от Тёмных искусств у третьекурсников, — её мягкий голос звучит настойчивее, — и ты сама столкнулась с ним в Косом переулке. Нос к носу! — С кем столкнулась? — в легком недоумении интересуется Рольф, но мы втроём его игнорируем. — Тем более сейчас, когда он один из руководителей практики, — Соррель делает шаг и становится возле Эдит, — с сегодняшнего дня все наши лекции и занятия автоматически меняют свой статус на «открытые». И те десять авроров-шерлоков имеют право появится где им заблагорассудится. — В пределах Академии, я надеюсь, — нахмурив брови, бурчит Эдит. — Я бы не надеялась, — отвечает Сора, взглянув на подругу с высоты своих 1.80, — теперь он — один из наблюдателей и хочет он этого или нет, но ему придется оценивать таланты и успеваемость всего потока. Мне не нужно было спрашивать с чего это она решила, что число желающих испытать свою удачу и поучаствовать в отборе будет измерятся не десятками, а сотнями. И так было ясно, что в качестве наставника все захотят Гарри Поттера. Я запрокидываю голову, но глаз не закрываю, а просто смотрю в потолок. — Сразу предупреждаю, что не надо молоть чепуху, будто ты не хочешь к нему на практику! — повторяя за нами, Соррель складывает руки на груди, — ведь ты же хочешь. — А кто ж его не хочет-то? — кривляюсь я в ответ. Соррель цокает языком, а Эдит качает головой. — Мне тоже скрестить руки и встать с вами вкруг? — подаёт голос Рольф, о которым мы совсем забыли. Наверно, мы бросили на него не очень приветливые взгляды, три не очень приветливых взгляда, потому как его озорная улыбка скисает на глазах. — Что? — спрашиваем мы в один голос. — Ну, вы… э-э-э… — виновато почесывает затылок, — можно я не буду говорить то, что собирался сказать, ибо собирался я сказать глупость? В ответ мы не двигаемся с места. Рольф облизывается и прикусывает губу. — Ну… вы вт-т-втроём стоите треугольником, — кончики его указательных пальцев соприкасаются, а большие складываются вдоль друг друга, образуя символический треугольник, — и вы втроём сложили руки накрест и… это напоминает сцену из фильма, который мы смотрели в се-се-сс-с-сентябре. Его заикание как ножницы перерезают невидимые нити, держащие наши спины ровными, а плечи напряженными. Мы втроём выдыхаем смехом, расслабляясь и опуская руки. Со стороны это, наверное, выглядит как часть какого-то танца. — Нет, Рольф, ты не можешь стать с нами вкруг, — отвечаю я и не скрываю улыбки. — Но почему? — оживившись, он подыгрывает. — Потому что ты ляжешь в центре треугольника и мы принесем тебя в жертву. У него расширяются глаза то ли в испуге, то ли в возбуждении. Зная Рольфа — по чуть-чуть того и другого. — Как бы там ни было, — я поднимаю руки и возвращаюсь в крытый коридор, ступая на каменный пол, делаю пару шагов в сторону и, стоя спиной, продолжаю, — я всё равно буду придерживаться своего плана. Не думаю, что среди 300 учеников он меня заметит или запомнит. Я не первая и не последняя из его студенток кто с ним флиртовал, ну, или пытался. Поведя плечом, я оборачиваюсь. Соррель и Эдит поглядывают на меня с толикой недоверия, а Рольф всё еще не понимает, что мы тут обсуждаем, но все равно одобрительно кивает, а на его губах искрится его вечная полуулыбка. — Так что всё в порядке и не о чем беспокоится, — заключаю я преувеличенно радостно и даже хлопнув в ладоши, как бы ставя точку в этом деле. Девочки разводят руками и комично по-рыбьи округляют глаза, всем своим видом говоря: «Как скажешь, но мы тебя предупреждаем, что план провальный.» Прежде чем в очередной раз успокоить себя и подумать: «Всё будет отлично!» — я вскользь замечаю как взгляд Рольфа фокусируется на чем-то позади меня. — Здравствуйте, мистер Поттер! «Всё будет пиздец…» Паника отразившаяся на лицах моих подруг растаптывают ту маленькую надежду, что, возможно, это однофамилец. Между тем Рольф, этот человек, который рискует потерять моё хорошее расположение, машет… машет! своей длиннющей правой конечностью. Из меня вырывается смешок. Истерический. От которого больно сдавливает горло. Позади меня слышаться шаги и я оборачиваюсь. Не раздумывая. По инерции. Так и есть. Легенда волшебного мира, такая же высокая, бледная, черноволосая и обаятельная, как и в ту встречу меньше недели назад. У меня задёргался левый глаз, вырвался еще один смешок, скорее нервный, чем истерический, но такой же болючий. — Смейся в себя. — шепчет Сора свой совет, будто дергает меня за волосы. Рольф по-свойски делает шаг навстречу — их руки встречаются в рукопожатии. — Скамандер, — начинает Гарри Поттер с улыбкой. — ты давно не попадался мне на глаза. Надеюсь всё в порядке? — Да, сэр. Спасибо за беспокойство, сэр. — Хорошо. Я рад это слышать. Он без шапки, и да, у него черные волосы и ровно такой длины, чтобы виться и торчать в разные стороны, и видно насколько примята его густая челка, и видно как с каждым движением головы эта самая челка начинает торчать всё сильнее, открывая на всеобщее обозрение его лоб. И вот, вот он! Этот баснословный шрам. Напоминал ли он мне «молнию»? Скорее «трещину»... на лобовом стекле автомобиля, или в яичной скорлупе, или на экране смартфона. Мне стало любопытно где именно эта «трещина» начинается и где заканчивается. Если бы сейчас была наша первая встреча, я бы, разумеется, его узнала. — Здравствуйте, мистер Поттер, — хором защебетали девочки. Он поворачивается к нам и, кивая, отвечает на приветствие: — Здравствуйте, девушки. Слева — Соррель, справа — Эдит, я — между ними и у меня от неловкости онемел язык. Наконец, вот на самый-самый «конец», тот, который в «в конце» всех «концов», он посмотрел на меня. Он моргнул. Я моргнула. Он прищурился, как бы всматриваясь и о, чудо! Его взгляд прояснился, а лицо озарилось пониманием, а губы растянулись в улыбке. Всё вышеперечисленное так наигранно, театрально и неестественно. До скрежета в зубах и до выдирания волос на голове. Конечно же, он, черт побери, меня узнал! И не сейчас это случилось, а много-много раньше. — Здравствуй, — пауза во время которой моё сердце уходит в пятки, — Милкивей. Он издевается и это ясно как Божий день. Издевается и от этого получает удовольствие, что тоже очень ясно. — Здравствуйте, сэр. — вежливо отвечаю я. — Надеюсь, впредь ты будешь внимательнее на моих парах. Он не злится, и не сердится, и не собирается меня проучивать. Просто его должно быть веселит мой сконфуженный вид. — Конечно, сэр. Откуда у меня берется самообладание? Мне некогда об этом думать, поскольку у себя в голове я панически кричу с того самого момента как увидела его в «Амфитеатре». — А, ну-ка, — в один шаг он уже передо мной и берёт за запястье, — покажи. Ответ на вопрос, как так получилось, что мне хватило невозмутимости не отскочить от него, подобно высокогорному парнокопытному животному с рожками, также останется без ответа. Как и несколько дней назад он с искренним интересом рассматривает мои ногти. Сначала на правой, затем на левой, а потом держит обе рядышком. — По твоим ногтям, как по небу бегут облака, — констатирует он, удивленно изгибая брови. Моей выдержки хватает лишь на кивок. Никому не нужно знать, что мои руки стали истомно тяжелыми, будто налились свинцом. Никому нет дела, что я стояла на ватных ногах. Никто не догадается, что удерживать мой истерический смешок было куда больнее, чем просто засмеяться. — Очень красиво, Милкивей, — заключает он, отпускает мои руки и меня немножко попускает. Самую малость. — Эй, Поттер, вот ты где! — его окликает мужской голос с другого конца коридора, — Еще минута и ты отправишься туда без меня! Гарри Поттер оборачивается, а я выглядываю из-за него. Мужская фигура стоит слишком далеко, чтобы я могла разглядеть лицо. Видно только то, что незнакомец высок, бледен и одет с иголочки. — Уже! — бросает через плечо легенда волшебного мира. А еще, тот незнакомец в конце коридора - блондин. — Желаю вам удачи, — обращается он к нам четверым, — она вам пригодится. — Спасибо мистер Поттер. — Мы постараемся… — … не подведем вас! Нестройно отвечают мои друзья, пока легенда легкой походкой удаляется вниз по коридору. А я молча смотрю ему вслед, чувствую как из-за пережитого стресса начинает дёргаться левый глаз. — Ты — молодец, Этти, — разворачивает меня к себе Эдит, — ты отлично держалась! — Я видела, как у тебя тряслись руки, — сжимая моё плечо, громко шепчет Соррель, — зуб даю, еще бы минута и ты бы грохнулась в обморок! — Сора! — Что такого я сказала! Они окружают меня своей болтовней, такой сладкой и звонкой, что я не сразу слышу… — Эй! Милкивей! — Да? — я оборачиваюсь так резко, что аж кружится голова. — В следующий раз ты не могла бы это стереть? — Гарри Поттер поднимает вверх левую руку, раскрывает ладонь и там, как шпаргалка нерадивого двоечника, чернеет мой номер телефона. — Я смывал его мылом, спиртом и даже заклинанием, — он задумчиво всматривается в свою ладонь, — но твой номер появляется на следующее утро. В этот раз мне не удается удержать мой истеричный, нервный и местами заразный смех.