Случается

Это происходит неожиданно, хоть пост-фактум Илья понимает, что ожидать этого стоило: Наполеон весь месяц больше устает, меньше разговаривает и допускает маленькие погрешности в работе. А потом Уэйверли дает им недельный отпуск у моря (с поправкой на «экстренные вызовы»). Так Илья и находит ужасно пьяного Наполеона — на полу своей собственной спальни отведенного им на неделю домика. Играет его любимая пластинка. Наполеон даже не поднимает головы, когда музыка останавливается. Илья ничего не спрашивает, только опускается перед ним на колени и видит, что тот едва ли не засыпает. — Ковбой, вставай. Тот реагирует: по-детски отрицательно мотает головой, тихо мычит что-то и морщится истощенно, будто хочет заплакать, но не может. Илью аж немного отталкивает назад. Это не то, к чему он привык. — Ковбой, — глухо рычит Курякин, но результата никакого. — Ладно, сам напросился. Он забрасывает руки Соло себе на плечи, притягивает его к себе, подхватывая под бедра, и отталкивается от пола. Наполеон довольно тяжелый, и Илья злится, потому что слишком устал, чтобы тащить его до второй спальни по лестнице. Наполеон что-то бормочет, а Илья напряженно смотрит на свою кровать, сомневаясь. Когда они начали работать вместе, Илья бесился. И до сих пор бесится, конечно, но тогда бесился с того, какой Соло разный, какой громкий и вездесущий, а потом они как-то притерлись, что ли. Вся битая посуда (далеко не метафорическая) и все те разы, когда они, как дети, бегали жаловаться Уэйверли друг на друга, стоили того, чтобы увидеть, как Наполеон устало потирает виски и пьяно-пьяно просит Илью быть его… кем-то. Дальше было непонятно. Илья хочет думать, что лучшим другом, но мама говорила, что врать плохо, особенно — себе. Илья думает, что лучше вообще не думать. Он бы, наверное, даже согласился, но Соло позволяет опустить себя на кровать, и Илья замечает, что у него влажные глаза. Наполеон Соло сворачивается в клубок в его постели, и это самая странная ночь в жизни Ильи. Дело в том, что он ожидал, что рано или поздно что-то случится, но никогда не думал, что случится Соло. Что-то же должно было пойти не так. За все месяцы их совместной работы Наполеон ни разу не показывал слабостей, и Илья успел забыть, что они у него существуют. Как и у любого нормального человека вообще-то, даже у самого Ильи. Илья знает свои слабости в лицо. Лицо Соло он знает наизусть. Наполеон — это проблема. Проблема, которая, как только они признали друг в друге людей, начала вечно выводить их разговоры в двусмысленное русло и невзначай касаться чаще, чем это требуется от партнеров. Илья, конечно же, ничего с этим даже не пытается сделать, ему почему-то даже не страшно. Он негласно принимает и ждет. Ждал. Ждал, но не ожидал. Илья садится на кровати, вслушивается в бормотание Наполеона и не может заставить себя уйти. Это очень, очень нехорошо, что он не может заставить себя уйти. Внезапно четче остального выделяется: — Илья? Илья тормозит с ответом: — Ковбой? — Холодно. Курякин находит взглядом одеяло, дотягивается до него и укрывает Соло. Тот пьяно похлопывает по месту рядом, улыбаясь с закрытыми глазами: — Ложись. Илья почему-то ложится. * Наутро не легче. Они не просыпаются в обнимку. Они вообще не просыпаются вместе: когда Илья просыпается, Наполеона вообще в кровати нет. Он находится быстро — на диване в гостиной. Илья хочет возмутиться, но не знает, как это сделать так, чтобы не казаться мудаком. Все варианты звучат довольно глупо: «Не мог бы ты перестать быть таким уязвимым, Ковбой?» или «Пожалуйста, веди себя как высокомерный капиталист?» Правда же глупо. Илья и сам чувствует себя глупо. Смотрит, как Наполеон сворачивается в клубок уже на диване с кружкой чая и «Мастером и Маргаритой» (Курякин не спрашивает, откуда). Он не уверен, что когда-то вообще видел, чтобы Наполеон принимал защитную позу. Даже в бою. Это жест какого-то безумного доверия (доверительного безумия?), и Курякин не знает, как с этим иметь дело. То, как пальцы ног Соло поджимаются от усилившегося сквозняка и тот подтягивает ноги ближе к себе, под плед; то, как его волосы вьются без укладки; то, как Соло молчит впервые дольше четырех часов за всё время их знакомства, — Илья хочет спросить, что случилось, и не спрашивает. Он садится напротив Наполеона на диван и смотрит требовательно, пока Соло не начинает играться с обложкой под грузным взглядом. Илья опускает этот самый взгляд на нервно двигающиеся пальцы и моргает. Может, Илья заразный? Это, конечно, не точно, но вот Наполеон определенно заразный, потому что от всего этого сюрреализма у Ильи кружится голова и начинают подрагивать руки. Это продолжается минуту. Или две. Или полчаса. Глупая сцена из двух мужчин с тремором. Очень сомнительная групповая терапия, но Илья не сдается. В конце концов Наполеон выдыхает почти облегченно и улыбается то ли нелепости ситуации, то ли черт пойми чему. Отпускает одной рукой книгу, оставляя ее на коленях. Тянется. Его пальцы осторожно проскальзывают в ладонь Курякина, упирающуюся в диван у спинки правее него, и дыхание Ильи спотыкается о мягкость движения. А Соло смотрит так, что в голове Ильи каким-то странным образом отдернуть руку кажется непозволительной роскошью и святотатством. От такого Наполеона коротит во всем теле, и нет, лучше оправдания своей покорности он не придумал. Возможно, это всё вообще сон, говорит себе Илья. Ковбоя, очевидно, раззадоривает его податливость. Его пальцы уже не просто сжимают ладонь, а гладят, скользят между пальцев, неуверенно перебираясь на предплечье. Он подается вперед корпусом, выходя в полностью сидячее положение, и Илья вдруг осознает, насколько они на самом деле близко. Илья не мешает. Илья лицом к лицу с одной из своих слабостей, и ему даже не страшно. Он позволяет Наполеону гладить его руки, перейти шею, незаметно расстегнуть рубашку и любовно царапать грудь. Соло массирует мышцы, цепляет прядки волос на затылке, будто намекая, пытаясь добиться зеленого света. Илья дергается от его пальцев в своих волосах и невольно думает, знает ли Ковбой, насколько он к этому чувствителен. Книга стучит о пол, и Наполеон плавным движением едва ли не вливается в его тело. Обвивает вокруг Ильи ноги, вынуждая его переместить свою вдоль спинки и накрывая пледом их обоих. Его пальцы снова оказываются на затылке, полноценно вплетаясь в волосы, и Илья не успевает сдержать тихий стон, опуская голову от удовольствия. Под пледом не видно, как свободная рука Наполеона не осмеливается на прикосновение, но когда осмеливается — уже поздно. Соло сжимает его бедро, и Илья чувствует, как начинает краснеть. Илья чувствует чужой страх, и какая-то его часть хочет подтолкнуть. Перед Наполеоном не страшно, но стыдно. Когда Наполеон трогает его, Илье кажется, что его буквально разорвет от стыда и удовольствия. Когда Наполеон гладит его, смотрит вот так, Илья вдруг понимает, что так он говорит то, что пытался сказать колкими фразами, нечаянной близостью, усталостью, ошибками. А потом просто сломался. Наполеон говорит через тело, доступно и в лоб, а Илью так кроет осознанием, что он качается вперед, с обреченным стоном целуя Соло и заваливая немного назад. Наполеон возбужденно всхлипывает ему в рот и скрещивает лодыжки у Ильи на пояснице. Плед комкается между ними, и Наполеон съезжает пахом к своей руке, сжимающей член Ильи через ткань штанов. Пиздец, думает Илья, а потом думает, что лучше вообще не думать. Руки Ильи находят свои места: одна на шее Соло, другая на животе, и он чувствует, как твердеет под прикосновениями. Наполеон не стесняется, быстро облизывает руку, тянет резинку штанов и накрывает Илью рукой. Илья вздрагивает. Наполеон пару раз двигает по члену вверх-вниз на пробу, прежде чем начать набирать темп. Илья глухо стонет, разрывая поцелуй и упираясь лбом в лоб Соло. Наполеон вполголоса матерится. Соло мягко оттягивает его волосы, дышит ему в губы, ритмично двигает рукой, и Илья едва не плавится от удовольствия. Он не думает о том, что сказали бы на родине, не думает о том, что сказала бы мама. Илья не выдерживает и спускает руку с живота ниже, под резинку штанов Наполеона, чувствует, насколько тот уже твердый и влажный, и зло его целует. Наполеон сбивается с ритма, поскуливает, когда Илья размазывает смазку по всей длине, обхватывает широкой ладонью и размашисто начинает двигать рукой. Под пледом ничего не видно, и спасает только это. Илья забывается в ощущениях, пока не чувствует, как постепенно характерно стягивает низ живота, пока не слышит, как точно так же запинается дыхание Наполеона. Стоны становится чуть выше и чуть громче еле слышного, и Наполеон просит: — Давай. Илья коротко его целует, сжимает Соло сильнее, двигает рукой отрывистее и соглашается: — Давай. Наполеон кончает первым, задыхается, матерится ему в губы. Илья замедляется, дожимая остатки оргазма из Наполеона и чувствуя, как ритм того снова сбивается. Соло немного отходит, лениво его целует, и Илье хватает еще пары движений, чтобы кончить следом. Он заваливает Наполеона назад, целует его подбородок, шею, ключицы и успокаивает бьющееся в ушах сердце. * Немного позже они сидят лицом друг к другу, спутавшись ногами посередине дивана и читают. Пледа хватает на них обоих. Сомнительная групповая терапия, но Илья не жалуется.