Мне было особенно холодно, в тот зимний день. Прошёл ещё один год и я словно выпал из жизни...*
***
24 декабря. Сочельник. Рождественский Сеул поражает. Он сияет. Отовсюду играют рождественские песни, ярко мерцают и переливаются огни на больших уличных гирляндах. Украшенные елки стоят чуть ли ни на каждом шагу. Уставшие, но счастливые(в какой-то степени) люди гуляют, разговаривают, отдыхают. Рождественский Сеул завораживает. Зал с игровыми автоматами не отстает от атмосферы на улице, и из колонок звучат всеми известные мотивы. Тут и там раздается характерный для этого места звук падающих жетонов в автомат. Игра начинается. Десять вечера. Обычно в это время уже все, если не закрыто, то уже готовится к закрытию, но не сегодня. Сегодня зал с игровыми автоматами стал неким прибежищем для тех, кому некуда больше идти. Стал островком одиночества, среди праздничного сумбура. Они встретились случайно. Они не знали друг друга и знать не собирались. Но вот что-то свело их около блеклой неоновой вывески зала с игровыми автоматами под рождественские мелодии и снегопад, снежинки которого путаются в волосах. У Чана волосы серебристо-пепельные, словно звездная пыль, чернила под кожей, смятая пачка сигарет в кармане и ноль идей для нового трека. У Чонина ярко-рыжие волосы, буквально день назад выкрашенные на спор с Джисоном и Хенджином, одиночество в глазах и остатки карманных денег. Их ничто не связывало и связывать не должно было. Но вот они стоят около блеклой неоновой вывески зала с игровыми автоматами под рождественские мелодии и снегопад, снежинки которого путаются в волосах. — Будешь? — тихо спрашивает Чан, протягивая помятую пачку мальборо. Ему все равно сколько лет мальчишке, что стоит около него. Он предложил, чтобы было не так одиноко. А Чонин не отказывается. Берет и меж губ зажимает, прикуривая от протянутой зажигалки. Первую затяжку делает и выдыхает сизый дым в небо. На кончике языка остается знакомое горьковатое послевкусие. — Ян Чонин. — коротко оповещает младший. — Бан Чан. — также коротко отвечает старший. Рождество эти двое провели вместе в квартире старшего под непринужденную беседу и горячий глинтвейн, вино для которого было куплено в круглосуточном магазине, что рядом с домом. Впервые Чан открылся кому-то настолько, что самому интересно, откуда у него столько, и силы нашлись, чтобы украсить хоть как-то дом и убраться, пока младший на кухне готовит. Впервые за долгое время глаза Яна так блестели, и смех был таким громким и заразительным, а истории, что ему рассказывал старший, были настолько интересны. Даже в квартире, в которой пропахло все сигаретами и казалось, что не живет здесь никто, стало как-то теплее. Впервые для кого-то они стали рождественским чудом.***
Чан для Чонина стал спасательным кругом в море одиночества и панацеей для израненной души, а Чонин для Чана — неиссякаемой музой и глотком чего-то нового, того, что позволяет двигаться дальше.***
Но ничего не бывает вечным, верно? Вот и бромансПочему же так тяжело? Почему сердце так ноет и не хочет отпускать?
***
Прошел ровно год с их первой встречи. Чонин снова стоит в десять вечера в сочельник около блеклой неоновой вывески зала с игровыми автоматами под рождественские песни. Его волосы белые, словно только выпавший снег, из-за очередного спора с ДжисономЯ ненавижу тебя и чувствую отвращение к тебе, но также сильно люблю и ценю тебя.
Ян берет сигарету из помятой пачки,