—
И что, ты сейчас реально типа на кладбище? — Чанбин прижимает телефон плечом, падая в кресло, и добавляет своим излюбленным тоном насмешливое и писклявое: —
лошок.
— Я же сказал тебе, — Чан закидывает ноги на небольшой деревянный стол и слегка отодвигает айфон от уха, чтобы не так ярко слышать чужой полушепот. Асмрщик из Чанбина на редкость хуёвый, — я заменяю дядю, который лежит в больнице, поэтому мне и приходится торчать в маленькой будке сторожа на кладбище и ждать, пока какой-нибудь зомби подкинет чипсонов, потому что жрать тут нечего.
Чанбин на пару секунд затыкается, и Чан через динамик буквально слышит, как чужие извилины скрипят в жалких попытках выдавить из себя что-то ироничное. Но в одиннадцать ночи мозг Со даже не пытается напрягаться, поэтому выдаёт что-то максимально банальное:
—
И тебе типа вообще не страшно? — секундное молчание, чтобы нагнать атмосферу, —
ну, знаешь, ты один, вокруг только могилы, мстительные души и кучки собачьего дерьма.
— Ты когда в последний раз на кладбище-то был? — Чан не усмехается, широко зевает слегка и пихает ногой подобие телевизора, стоящего на этом же столе, — тут всё ухожено и даже миленько, я бы сказал, а из дерьма — ничего, кроме твоих жалких попыток пошутить, — выслушивает обиженное «соси член» и продолжает: — К тому же, ты знаешь, что я ничего не боюсь. Ну, кроме мамкиных пиздюлей, это святое.
Чанбин в трубку ворчит под аккомпанемент какого-то копошения, от которого у Чана уши вянут, ясно дающего понять, что тот залезает под одеяло на своей огроменной кровати, о которой сейчас Бан может только мечтать.
— Ну, как говорится, удачно обосраться, — кидает Чанбин напоследок и, услышав в ответ короткое «так не говорится», сбрасывает звонок.
Чан с лёгкой улыбкой запихивает телефон в карман толстовки и снова зевает, понимая, что он в крупном дерьме. По-хорошему он не должен спать всю ночь, а в лучшем случае обязан следить за каждой могильной плитой и сдувать с них пылинки. По крайней мере, так говорил его дядя, а ещё повторил в памятке, которую оставил Чану, с детской радостью переваливая на него всю свою работу. Бану в принципе насрать было: сейчас ведь лето, ему пообещали немного денег и гарантировали отсутствие мамкиных пиздюлей. А это уже дорогого стоит.
Чан зевает, открыв рот так широко, будто ещё чуть-чуть и проглотит эту маленькую каморку к херам, даже не заметив. Спать хочется пиздецки, такой херни как кофе в этой дыре, конечно же, и быть не может, а из развлечений только барахлящий телевизор и Angry Birds, которая задерживает Чана и его телефон на пару лет в развитии.
Сидеть без дела надоедает быстро. Чан решает заняться чужой работой, перечитывает памятку, берёт со стола фонарь и буквально выплывает из каморки под новую заглавку EXO, которая любого мертвеца из-под земли достанет. Реально.
Обход только звучит круто — на деле херня ещё та, ты просто ходишь среди могильных плит и стараешься не залезть в зону комфорта умерших людей. Звучит тупо? Да. Потому что так оно и есть. Чан тусует здесь только второй день, но уже привык к нагнетающей атмосфере и уже окончательно забил хуй на завывания ветра, отдалённый лай собак и всякие навязчивые мысли, которые в голову нашёптывает маленький Чан возраста десяти лет.
А так вообще Чан ничего не боится. Нет, серьёзно. Он ужастиками буквально завтракает, обедает, ужинает, и перед сном вместо колыбельной включает уродские звуки расчленёнки и завывания всяких вурдалаков (Чанбин ноет куда хуже, на самом деле). Чан предпочитает бояться чего-то более абстрактного: незакрытой сессии, неудачной собственной шутки или кабачков. Да, последнее не так уж и абстрактно, но Чан боится их как Чанбин боится умереть в одиночестве. Один раз съешь кабачок, а потом что, от мяса откажешься? Чан рисковать не любит.
Да, Бан Чан мало чего боится, но когда он ровно посередине кладбища видит фигуру человека, которая, мать его, ко всему прочему ещё и движется, издавая какие-то сомнительные звуки, Чан нехило так начинает подсирать.
Недолго думая, Чан вырубает фонарь (и свою логику с этим действием, видимо, тоже) и начинает подбираться ближе. Предположительный призрак дробь зомби не двигается и принимается издавать что-то, отдалённо похожее на слова. Спустя пару секунд, когда Чан разбирает в этих междометиях строчку из недавнего хита Twice, к нему возвращается его бесстрашие, отходившее отлить по-быстрому. Ко рту постепенно подплывают слова.
— Эй! — называть это словами, пожалуй, слишком громко.
Фигура в ответ подскакивает на месте, тут же извлекая из предположительного кармана телефон, и, видимо, не успев нажать на кнопку фонаря, тычет в Чана экраном блокировки, на котором красуется маленький бегущий фенёк.
«Мило», — думает Чан и врубает, наконец, фонарь.
Перед ним появляется парень, который морщится и буквально сжимается весь чуть ли не в два раза. То ли от страха, то ли от яркого света. Чан рассматривает мельком чужие черты лица и пытается найти хотя бы одно отличие от заставки.
— Ты чего здесь делаешь, мелкий? Могилы грабить пришёл? — звучит на редкость стрёмно, потому что парень, который выглядит, как загнанный в угол котёнок, максимум может с собаками на луну повыть, и то не повыть, а так, поскулить немного.
— Нет! — неожиданно резко отвечает парень. — А ты кто вообще?
Чан давится собственным возмущением, а после этого давится мошкой, которая залетает ему в рот во время затяжного экспрессивного вздоха. После этого следует краткая выдержка из чановой биографии, которая в красках разъясняет, как его зовут, что он здесь делает и как этому не рад. Незнакомый паренёк слегка поддакивает, а после этого врывается в чужие ушные перепонки собственным рассказом. Рассказ вообще-то грустный немного, потому что в нём Чонин (а именно так зовут этого бедного зашуганного котёнка) от большого ума поцапался с друзьями, которые чуть ли не с пеной у рта доказывали, что тот боится всего, начиная от пауков и заканчивая дырками на рубашках. В принципе, доля правды в этом тоже была, Чонин признаётся, но являться с повинной конкретно своим гоповатым друзьям не хотел, от того и поспорил в попытках сохранить свой статус и поцанскую честь.
— Феликс сказал прийти на кладбище и провести тут всю ночь, каждый час записывая на видос со вспышкой окрестности, — вздыхает Чонин и пытается разглядеть в темноте чужую реакцию. Фонарь лежит на скамейке и освещает отнюдь не то, что нужно.
— Какие-то стрёмные у тебя друзья.
— Видел бы ты их лица, когда они меня сюда привели, и я гордо пошёл в середину кладбища. У Сынмина от удивления чуть глаза не повыкатывались.
Чан усмехается и думает, что они как-то слишком быстро разговорились, и он за это время даже успел проникнуться чем-то к этому милому пареньку. Чонин же думает, что безумно рад, что у Чана две руки, две ноги, а зубы не гнилые, поэтому доверяет ему сразу и без раздумий.
— Я не дам тебе здесь сидеть, ты ведь понимаешь? — всё же говорит Чан самую адекватную вещь за вечер, — пойдём, отвезём тебя домой.
Чонин протестовать начинает, потому что, спор вообще-то есть спор, и ему почти не страшно. Сразу же руку чанову отпихивает и продолжает прожигать задницей несчастную скамью. Где-то над головой раздаются мрачные оры вороны, и Чонин первый подлетает, спихивая старшего с деревянной поверхности.
— Чего расселся? Выводи меня отсюда! — визжит Чонин и хватает почти вообще-то незнакомца за локоть. Чан в ответ лишь усмехается и фонарь переводит на длиннющую тропу. Чонин излучает какую-то нехилую энергетику, от которой, кажется, будто они уже миллион лет знакомы и знают друг о друге всё. И эта херня врубает в Чане давно забытую кнопку «защитить всеми способами», потому что Чонин похож на котёнка, потому что Чан котят любит безумно.
Слово за слово они начинают какой-то глупый и бессвязный разговор, потому что Чонину вообще-то (кто бы мог подумать?) страшно до усрачки, а грёбаная тишина только давит на черепную коробку. Поэтому им приходится обсудить чониновых друзей, дядю Чана и то, как кладбища переоценивают во многих фильмах ужасов.
Именно после этой чановой реплики совсем рядом с Чонином раздаётся хруст веток, вынуждающий парня вздрогнуть и прижаться к Чану ещё ближе. Чан вообще-то не против ни хуя, но они идут по асфальту, который подметают каждый день, поэтому никто из них даже чисто теоретически не мог на эти самые ветки наступить.
— Скажи, что это белка, — Чонин пихает старшего в плечо и перехватывает фонарь, начиная водить им на все триста шестьдесят градусов.
— Это белка, — говорит Чан и буквально тащит Чонина дальше, — нечего бояться, тут много живности шляется.
Ян почти доверительно поддакивает, но фонарём продолжает дискошар организовывать, от чего получает легонько по ладони. Разговор возобновляется, и чонинов страх вообще-то тоже. Внутри всё скручивает и даже наличие (почти!) незнакомого парня, который, в принципе, как стена неприступная, не помогает нисколько.
Спустя пару реплик о том, что луна похожа на небольшой шарик моцареллы, потому что Чан пиздецки хочет жрать, рубрика сомнительные звуки возобновляется. Чонин первый улавливает какие-то чересчур страшные завывания и звуки, будто кто-то сырой фарш жрёт. А Чонин шарит, на что эти звуки похожи, не зря же его идиотские друзья просветили его во все офигеннейшие фильмы про зомбаков.
— Скажи, что это белка, — повторяется Чонин и вместе с толстовкой сжимает кусок чановой кожи в районе локтя. Сердце колотится, как бешеное, и Ян всё больше понимает, что надо было просто признать поражение два часа назад, тогда бы он сейчас лежал на диване под одеялом и под пивком.
— Это белка, — пытается посмеяться Чан, — только у неё вместо лапок руки-базуки или бензопилы, потому что по звукам она разделывает не орехи, а своих родственников, — Бан, конечно, не боится, но шаг на всякий случай ускоряет, хер знает, может это собаки какие-нибудь бешеные, а кому, нафиг, надо вместо красивой татуировки дракона на щиколотке окровавленный укус.
Разговоры о моцарелле прекращаются, и главной мыслью становится только задача дойти до этой несчастной каморки, потому что там, по крайней мере, есть свет и дверь, а это уже лучше, чем страшные могильные плиты и сомнительные звуки. В голове почему-то коротким фильмом проскакивает образ зомби, а вместо мерзких звуков — один баянистый вайн, голос темнокожей женщины и легендарное «Can You Eat Pussy Like That?».
Бан прерывает, ебать, какие стрёмные звуки своим тупым хихиканьем, и у Чонина появляется вдвое больше вопросов. Которые отходят на задний план, потому что прямо перед фонарём появляется что-то бесформенное, маленькое и вопящее. Чонин с этим чем-то синхронизируется и начинает орать по-дельфиньи, прячась за чановой спиной от страха. Да, видел бы его сейчас Феликс, новых мемов появилось бы на год вперёд.
Чан ни черта не понимает, внутри разгорается что-то похожее на страх, но Бан это чувство прогоняет тут же, не задумываясь ударяя ногой по бесформенному нечто. Нога сквозь призрака прошла бы с лёгкостью, но в этот раз она встречается с чем-то твёрдым, отдалённо напоминающим простую человеческую коленку.
Псевдопризрак вскрикивает громче Чонина и сгибается пополам, в болевых конвульсиях приземляясь на асфальт. Чан подходит ближе и фонарём светит, так сказать, прямо в лицо проблеме. Лицо у проблемы, кстати, дебильное, чанбиновское, что видно даже через шторину, которой он это лицо прикрывает. Чонин жмётся со спины миленько так (Чан чуть не увукает в голос), а потом говорит полукриком-полушепотом «не лезь, блять, дебил, сука ебаный, она тебя сожрёт».
Чан выдаёт странную гримасу, которая может означать многое: «какого хера», «Чанбин — хуесос», «ха, так тебе и надо, Чанбин-хуесос»; и в итоге выдаёт:
— Это я его сожру.
Чанбин всё ещё валяется на асфальте, обмотанный шторой и вопит похлеще пожарной сирены, Чонин немного начинает вдуплять, поэтому ор с его стороны прекращается, и Чан безмерно этому благодарен.
— Вставай, призрак девственницы, и объясняй, какого хера ты тут устроил, — Чан звучит серьёзно, сирена прекращается, а очко в свою очередь слегка сжимается у всех, включая Чонина, который вообще-то ни в чём не виноват.
— Ты сказал, что ничего не боишься, — говорит «штора» и медленно поднимается, на всякий случай прикрывая голову руками, — я решил тебя напугать.
— Ты мне ребёнка напугал, рептилоид с планеты жопа, — Чонин уже сбоку причитает, что «не ребёнка», но Чан игнорирует это и друга подхватывает за плечо, начиная тащить прямо по дороге, — напугать решил, значит?
Гримаса на его лице принимает стадию «Чанбин — хуесос», поэтому Чан сводит брови и быстренько решает, как в этой ситуации правильно себя повести. Чанбин вообще-то реально говнюк редкостный, денег у него хоть жопой жри, поэтому приехать в три часа ночи на кладбище, чтобы приколоться над другом, как нехер делать. Бан вообще-то подобным не занимается, от того и не приветствует все конченные и обконченные пранки, которыми Чанбин его закидывает, когда особенно нечем заняться.
Всю дорогу до несчастной каморки Чанбин орёт нечеловеческим голосом, просит отпустить и за свободу даже успевает пообещать деньги, Чан хоть деньги и любит, но принципы у него на первом месте. Чонин, который не до конца в ситуацию вник, просто бежит рядом и изредка посмеивается, наблюдая за контрастом в поведении Чана. Десять минут назад говорил, что в детстве землю жрал, а сейчас с грозным видом тащит какого-то додика и обещает его наказать.
Наказание, кстати, самое обычное и, наверно, единственное в этой ситуации. Чан кидает друга в каморку и запирает на ключ, обещая, что разберётся с ним позже, и что эту ночь они проведут как женатики — будут озлобленные друг на друга спать на одном диване. Чанбин даже не успевает спросить, что вообще за пацан рядом и откуда он взялся, хотя понимает, что у Чана впереди будет вся ночь, чтобы поделиться этой сногсшибательной историей.
Чонин делает большой вдох, чтобы задать парочку вопросов, но Чан прерывает их, предупреждая, что не хочет об этом разговаривать.
— Сейчас позвоню своим друзьям, и они довезут тебя до дома, всё равно не спят, придурошные, — Чан пытается выдавить из себя улыбку, а Чонин в ответ лишь кивает, хотя мозг отказывается работать окончательно. Бан набирает номер и мобильник сжимает покрепче, думая, что на этом кладбище появилось слишком много живых.
***
Джисон поудобнее устраивается на чужих бёдрах и медленно-медленно опускается. Минхо царапает ноги младшего в районе колена и тихонечко рычит от чужой узости. Хан морщится и насаживается до конца, через пару секунд начиная двигаться.
— Знаешь, — Минхо ухмыляется и опускает голову на подушки, вынуждая Джисона упереться руками об его грудь, — мне кажется, — тяжело дышит и перехватывает чужую ладонь, сплетая пальцы, — пора закупаться рисом.
Джисон опускает свободную ладонь на свой член и начинает водить ей, подстраиваясь под собственные движения. От растекающегося по телу наслаждения он прикусывает нижнюю губу и смотрит Минхо в глаза.
— Нахер нам рис, я гречку больше люблю, — Джисон позволяет Минхо обхватить свои бёдра и слегка приподнять, чтобы самому задать более быстрый темп. Джисон позволяет себе сорваться на едва слышимый стон и наклоняется ниже, близко-близко к лицу старшего. Ли сжимает ладони на чужих ягодицах и едва касается мочки джисонова уха, дышит на неё горячо, зная, что это одна из самых чувствительных точек, и выдаёт:
— Мы ещё и за квартиру не заплатили в этом месяце, — произносит с каменным лицом, — так что питаться придётся не рисом, а всякой хуйнёй, что привозит твоя мама.
— Сам ты хуйня, — Джисон морщится и отпихивает чужие руки, взяв контроль над всем, — а это называется плов.
— Дрисня это собачья, а не плов, — Минхо хмурится и за пару секунд подминает Джисона под себя, увеличивая скорость собственных движений, — я устал скармливать его коту, он потом блюёт чем-то фиолетовым, я думаю, что это волосы твоей мамаши.
Джисон глаза закатывает вместо ответа и вновь опускает ладонь на собственный член, но Минхо быстро заменяет её своей, лишь бы всё сделать самому.
Минхо начинает двигаться жёстче, иногда срывается на рык, в перерывах в красках рассказывая, что препод по экономике хуила редкостный. Джисон кивает согласно и чувствует, что уже почти на грани.
И тут над ухом начинает вибрировать телефон, а позже по всей комнате разносится вонючая попса, которую Минхо так ненавидит. На экране айфона высвечивается контакт «Чан Кочан».
***
Чан доводит Чонина до выхода из кладбища и встаёт прямо под фонарь, который тёплым светом освещает приличный кусок земли.
— Они скоро будут, — почему-то сейчас ему стало неловко начинать разговор, — живут совсем недалеко.
Чонин слегка кивает и мнётся на месте, переступая с ноги на ногу, думает что-то пару секунд, а потом выдаёт:
— Чёрт, я, наверное, должен тебя как-то отблагодарить, — делает небольшую паузу, — ну, за то, что считай спас и домой помогаешь добраться.
Чан смотрит в ответ и улыбки сдержать не может, Чонин теперь не кажется загнанным в угол котёнком, теперь он домашний уютный кот, как минимум. Глаза как-то по-странному блестят, волосы развевает тёплый летний ветер, и Чан смотрит на это безумие и понимает, что его нереально так жмыхает.
— Давай свой телефон.
— Блин, я, конечно, благодарен тебе, но тебе не кажется, что телефон как-то слишком много за всё?
Чан усмехается и протягивает руку, Чонин мнётся секунду и всовывает телефон в чужую ладонь. Чан открывает контакты и забивает собственный номер, подписываясь как «Любитель моцареллы». Чонин наблюдает за этим и слегка посмеивается. Фантазия десять из десяти… тысяч.
— Ну и что ты хочешь? — Чонин внимательно смотрит на Чана, забирая телефон, — чтобы я денег тебе на карту перевёл, что ли?
Чан усмехается и подходит ближе, наклоняясь к чужому уху так близко, что успевает почувствовать, как Чонин вздрагивает.
— Можешь просто позвать меня на свидание, — Чан слегка дует на чужое ухо и видит, как Чонин прижимает руки к груди, — для меня это — лучшая награда.
Отстраняется через секунду, услышав звук подъезжающей машины. Из окна переднего сиденья высовывается лицо Минхо, который вместо приветствия бросает какой-то не смешной анекдот. У него весь бардачок забит листами календаря, на котором каждая шутка — одна пизже другой.
Чан слегка машет Минхо рукой и подталкивает Чонина ближе к машине, Бану и подходить не надо, чтобы узнать о наличии Джисона на пассажирском сидении. Да и разговаривать нет необходимости в принципе.
Чонин неуверенно садится в машину и смотрит напоследок на Чана, который улыбается как-то слишком по-тупому и старается подавить рвущийся наружу зевок.
Машина отъезжает, а Чан знает, что сейчас Джисон завалит Чонина миллионом вопросов, а Минхо в ответ будет ворчать что-то своё и подпевать песням BTS.
Чан стоит на месте и следит взглядом за тем, как машина скрывается за поворотом, улыбка постепенно сползает с его губ, потому что в голову проскальзывает мысль о наличии Чанбина в той крохотной каморке.
Остаётся надеяться, что он не проломил окно тем дряхлым телевизором, а Чонин всё-таки через какое-то время ему напишет.
