Искушение

Причудливая игра света и тени выплясывала на закопченных обоях, напоминая подобие индусской бхакти-йоги. Приглушенное свечение настольной лампы просачивалось сквозь ткань абажура, настолько тонкую, что казавшуюся прозрачной, и падало на двух накрепко сплетенных силуэтов. Жар от разгоряченных тел волнами плавил не только кожу, выступая каплями пота, но и взмокшие простыни, отчего маленькая комнатка напоминала сауну — даже распахнутая форточка не спасала. Впору было вешать топоры, но арийцев это не волновало; разрядка дышала в затылок, подводя сие действо к приятному завершению. Владимир с рычанием излился в драгоценный сосуд, чередовавший восторженные эпитеты с бранью от переполняющих его чувств, и пропустил сквозь сжатые мышцы последнюю судорогу наслаждения. Дубинин, прочитав мысли любовника, упитанным котом перевернулся на спину и раздвинул согнутые в коленях ноги, между которых и устроился гитарист. Натруженные от многолетней игры пальцы сомкнулись на возбужденной плоти басиста и принялись водить по всей длине, ускоряя темп. Пересохшие губы Володи шептали имя возлюбленного, покрывали его властными поцелуями тронутые загаром бедра, прикусывали нежную кожу, причмокивая от удовольствия. Когда же Виталя протяжно охнул, выгибаясь навстречу крепким, но ласковым прикосновениям мозолистых ладоней, Володя шумно выдохнул, ощутив выплеснутое горячее семя, и мягко поцеловал уже в губы, срывая стон. Уставшие и довольные они расцепили объятья. Но не успел Виталик насмотреться на Владимира, раскинувшегося довольной морской звездой в ореоле кудрей, как тот подорвался и, не глядя, одним ловким движением схватил телефон с прикроватного столика. И почувствовал Виталий укол разочарования, как будто кто-то одним движением ластика стер былую безмятежность. Вот как хорошо лежали, и на тебе номер! И будто не было влажных терзаний во взаимном удовольствии, а блаженная нега разбилась на миллионы острых осколков, каждый из которых давал о себе знать, настойчиво теребя сердце. — Ну твою ж классику обечайкой об асфальт! — искренне возмутился Дуб и ткнул Холста в поблёскивающий от пота бок.— Мы же договаривались! — Погоди-ка минутку. Сейчас только с Пушкиной разберемся — ещё днём думал ее набрать и забыл. А потом я весь твой. От кончиков пяток до самых бровей. — Ну Во-о-ов… — жалобно простонал басист, — почему именно сейчас? Володя не ответил, считая длинные раздражающие мозг гудки и наматывая длинный провод на палец. Да и подобных вопросов он не понимал — арийское дело всегда было для него на первом месте, особенно когда идеи для нового альбома жаждали воплощения в жизнь. Да и импульсивный басист никуда не убежит — разве что на кухню покурить да мозги проветрить. Или же к лучшему другу с белыми боками — огненной жидкости добыть из его укромных недр. — Здравствуй, Рита. Ты, наверное, уже догадываешься, по какому поводу я звоню? — вместо приветствия поинтересовался Володя. Трубка отозвалась молчанием — Марго решила сослаться на плохое соединение, но собственное дыхание выдало ее намерение. И увы, не дышать мадам-поэт не могла. — Слышу я, слышу ваше трепетное дыхание… Почему молчим, а? Или я, пардон, важный процесс прервал? — И тебя туда же, Володя, — поэтесса устало выдохнула, а в голосе ее прозвучали нотки недовольства, — что за срочное дело посреди ночи? — Извини, мы тут заработались… — гитарист бросил короткий взгляд на стрелки часов. — Ты помнишь, что завтра обещала принести тексты к альбому? Заметив, что басист надулся, как мышь на крупу, примирительно добавил: — Плюс у Витали мысли какие-то были для песен, сейчас передам трубку. — Охуел, Вов?! Не хочу я сейчас ебаный альбом обсуждать! — Виталик пригрозил благоверному подушкой и отвернулся на другой бок, повернувшись прекрасным задом. — В общем, занят он сейчас, — усмехнулся Холст, понимая, что воевать с Виталиком бесполезно. — Вдохновение, понимаешь, у человека поперло из всех щелей, некогда ему на телефонные разговоры отвлекаться. — Передавай ему привет. А склероза у меня пока нет. Завтра всё будет. Одна тема про раба страха, вторая — про страсть огненную и горящие плоды. — Огненная страсть? М-м-м, — Владимир так развратно причмокнул губами, что Виталя шумно сглотнул слюну и, развернувшись к гитаристу, потянул свои похотливые ручки к его стройному и соблазнительному телу. — А что Виталька там мурчит, не очень слышу? Что он там обещает с тобой сделать? Куда засунет? — поэтесса тут же оживилась. — Со мной Виталик обещает дать жару на сцене в Олимпийском, а Валерка должен будет спеть про неземную страсть, если, конечно, в обморок не грохнется от стыда… Может, ему все-таки подыскать фанатку или фаната, да посимпатичнее, а то так, бедненький, девственником и помрет… Виталька хихикнул, смачно чмокнув гитариста в щеку, что, конечно же, не скрылось от чуткого уха Марги — благо, женщиной она была закаленной, и посильнее прижался к спине гитариста. — Завтра тексты принесу, тогда и посмотрим. Если будет артачиться, я что-нибудь придумаю. Ладно, голубки шизокрылые, не буду вас отвлекать, — тут она картинно кашлянула как бы от неловкости, — и снов приятных, если всё-таки дело до этого дойдёт. — Ну что же, нашему «праведнику» предстоит завтра нелегкое испытание, — ухмыльнулся Холст, положив трубку на место, а затем наклонился к Дубу и прошептал в самое ухо. — На чем мы с тобой остановились, нетерпеливый ты мой? — На том, насколько сильно мой язычок желает изучить каждый сантиметр твоего тела, — почти пропел Виталий и азартно клацнул зубами. Две пары ошалевших глаз фонарями загорелись в полумраке комнаты, возбуждение снова дрессированными молоточками забило по мозгам, а тела налились силами, источая эрос. ❤️❤️❤️ — Это что, блять, такое, я вас спрашиваю? — тряс Валерий листом бумаги, испещренным мелкими буковками. Листок отчаянно трепыхался, сжатый сильными пальцами, и порывался выбраться на волю, только чтоб не измял его энтузиаст от всея металла. — Это, Валерочка, называется «тексты к новому альбому». Те, которые мы с Виталей отобрали, здесь только лучшее, будь уверен, тексты хорошие и свежие с глубинным смыслом, — Холст еле сдерживал ухмылку, сжав гриф своей лакированной красавицы. — Иди учи, очки твои на тумбочке лежат, чтоб без отмазок, — вторил ему Дубинин. — И над произношением не забудь поработать, чтобы на сей раз обошлось без разукрашенных членов, горящих селёдок, кустов и песка из места поиска приключений. Маня, с опаской следивший за зарождающейся полемикой коллег, не сдержал нервного смешка. — Ну знаете… — Валера аж почувствовал, как запылали кончики ушей, — всему есть предел! Такие вещи даже вслух произносить стыдно, не то что со сцены орать на всю страну. И вообще, ищите либо другой текст, либо другого вокалиста без дефектов речи. — И чего тебе стыдно? Как материться, забыв микрофон от морды убрать, так это за милую душу, а тут вполне литературный текст. Зря что ли жилы из Маргариты тянули? — усмехнулся Дубинин. — А ты, Виталь: только хохмить и умеешь, — рыкнул Кип. — Ну объясни по-русски, желательно цензурно, что именно здесь такого недопустимого? — Холст вызывающе стрельнул глазами из-под кустистых бровей. Упорный и до зубного скрежета целомудренный вокалист ниточку за ниточкой начал разматывать гневный клубок оголенных нервов внутри Владимира. — Да абсолютно все! — Кипелов стал живым воплощением своей фамилии, кипя и булькая негодованием. — С первой же строчки! Вот, что это: «коснись меня, ты пахнешь соблазном и медом»?! Вы только вдумайтесь, какое пагубное влияние эти строки могут оказать на нашу советскую молодежь! — Бросай уже хуйней страдать! — Виталя не спускал взгляд с глаз Володи, которые уже были готовы испускать золотистые молнии. — Подумаешь, «пагубное влияние»! Кажется, песня «На службе силы зла» тоже не добродетели учила… И ничего, спел же! Или что, в Советском Союзе детей в капусте находят? — Аисты их, твою мать, приносят! Там иносказание было… А здесь откровенная порнография! — Хорошо, что он еще, похоже, не понял, о чем именно в «Улице Роз» поется, — полушепотом сказал Маврик любимому барабашке, нежно потрепывая себя любимого по золотистому меху. Саша переглянулся из-за своего ударного укрытия с рыжеволосым гитаристом и многозначительно провел палочкой по вздернутой шее. Действительно, звереющие на глазах коллеги не предвещали ничего хорошего. Маврик мысленно прикинул, есть ли у них перекись водорода, бинты, йод, а ещё где ближайшая станция скорой помощи. — Вале-ерушка, — заговорщически сладким голосом, напоминая сейчас здоровенного лиса, пропел Маврин, — перечитай еще раз текстик. Тут же прежде всего о любви поется, сладкой да нежной — великое чувство, надо сказать. Не зря его воспевали и поэты в своих стихах, и барды в кабаках, шпаря мимо струн. Очки-то надень, голова окаянная твоя, да погляди получше, алфавит-то не забыл ещё? Как по мановению волшебной палочки в рыже-татуированные руки перекочевали очки Валерки, забытые в доме Мавра — о них и не вспомнишь после грандиозной попойки, когда утром в хозяйских собачках разумности читалось больше, чем во вместе взятых арийцах. — Поэты, Сережа, по-другому любовь воспевали! Вспомни Александра Сергеевича — какие он эпитеты подбирал? Непорочные и возвышенные: «как мимолетное виденье, как гений чистой красоты»! А здесь что?! «Спелый плод горит», «я сгорю в тебе», «разврат и падение»… От священного чувства тут и следа нет — непотребство, похоть и блуд! — А ты у нас, блядь, святое целомудрие! — не выдержал Виталий. — Как водочку хлестать в певчую глотку да фанаткам глазки строить, так ты первый, а тут прям батюшкой заговорил… Может, тебе еще в монахи постричься? — Кстати, о Пушкине, — вставила свою лепту доселе молчавшая Маргарита, — он-то поквасить любил, даже няню свою спаивал, и на пышногрудых фрейлин в корсетиках заглядывался. Бархатные прелестные альбомчики, в которые поэт писал свои стихи, краснели пуще своих владелиц. Он там во всех подробностях описывал, что хочет сделать с их набухшими сосцами, как ворвется в их нежные губы… — Еще и непонятно, какие «губы» он имел в виду, — добавил Холст. Кипелов молча пыхтел, отчего щеки его раздувались, и сам он начинал походить на обиженного хомяка. Аргументы у него закончились, но и поддаваться на давление он не желал. В конце концов, даже если его коллеги ведут аморальный образ жизни, с какой стати он должен под них подстраиваться? Не хочет он исполнять такие развратные песни и не будет! Он руссо металлисто и облико морале! — Да что вы на него набросились? — плотину драммерского спокойствия прорвало. — Дайте человеку освоиться в новом тексте, обдумать все за и против. Валера, хочешь, пойдем пивка с воблой выпьем, поговорим по душам? Можешь мне на жизнь пожаловаться тет-а-тет или же вобле… Предложение Мани было весьма и весьма заманчивым, к тому же от пива, тем более купленного за чужой счет, Кипелов никогда не отказывался, но тут гордость взяла свое. Он, в конце концов, фронтмен и вообще личность популярная, почти звезда, а ему тут, видите ли, диктуют, что петь, а что не петь… — Обдумывать? Да что тут обдумывать?! — Кип переходил на фальцет. — Не буду петь и все тут! Или мой голос здесь вообще не учитывается?! — Твой голос, Валер, у нас самый важный, поэтому поубавь децибелы, а то еще посадишь связки и выступать не сможешь, — Холст утомленно потер виски. — И никакой кефирчик с коньяком не поможет. — Вот уйду я от вас когда-нибудь! — бросил Кип и, насупившись, налил себе кружечку непонятно откуда взявшегося кисломолочного продукта. — Вот и иди, только не потеряйся по дороге. Все равно сегодня репетировать не получится. И тексты Ритины с собой захвати — почитаешь на досуге, — ответил Виталя и мысленно выстлал вокалисту дорожку из студии белоснежной скатертью, дав подзатыльник в нижнюю «голову» и с ноги. Валера же с максимально гордым видом, не обращая внимание на появившиеся забавные белые усики под носом, чинно проследовал к выходу, тягостно вздохнул и демонстративно хлопнул дверью. Музыканты замерли в раздумьях. Маня уронил все-таки многострадальную палочку, Дубинин и Мавр одновременно выругались так, что и тому же Пушкину не снилось, а Пушкина и привыкла. Холст же нервно чиркнул спичкой и закурил, мысленно пожалев, что под рукой нет керосина. 💙💙💙 Кипелов пришёл домой довольно поздно, решив погулять под луной для крепкого сна. А то растревожили его скромную сущность текстами непотребными. Вот и вышел он за пару станций до дома своего и медленно побрел, задрав голову к сплетшимся над ним ветвям деревьев милой тёмной аллейки, почти что бунинской. — Вот же выдумали, искушение, мало им Антихриста с тремя шестерками, — пробормотал Валера, втягивая голову в плечи. — Всё в страшилки играют, не наигрались. Да и камасутра какая-то, честно говоря. Что за наказание с такими коллегами-извращенцами? Да ладно уж, сейчас главное все забыть, выкинуть эти страсти из головы и спокойно идти домой. Ах да, по пути ещё за молочком зайти, потом тепленькое с медком перед сном попить, или же кефирчику — успокоить связки, а то потратил сегодня сколько ресурсов децибельных и нервов. Можно ещё сахарку насыпать… Так, мысль за мыслью, шаг за шагом, Валера и дошёл до дома. Немного почитав надписи на стенах подъезда, провозглашавших, что «Спартак-чемпион», «Катя-шалава», а он — Валера — «бох», зашёл он в темную квартиру и поежился от невесть откуда налетевшего холодного ветерка. — Форточку что ли забыл закрыть, — вслух произнес Кип и оглянулся: эти слова прозвучали слишком громко в звенящей тишине квартиры. Вместе с тем в его голове начали звучать другие голоса — голоса коллег по группе, обвиняющих в чрезмерном ханжестве и отсутствии энтузиазма в борьбе за общее дело — рождение новых песен. Ни тёплый душ, ни кефир не смогли выкинуть арийцев из черепной коробки. — Ты будешь петь «Искушение», — шипел в его мозгу Холстинин. — Да, про мёд и соблазны, про разврат и падение, — продолжал Дубинин. — Не буду, — фыркал Кипелов собственным мыслям, — никаких вибраций в лунном свечении. — Пресловутый листок с текстом был аккуратно сложен в самолетик и выпущен в открытую форточку. И даже лежа под одеялом, Валера слышал голоса. Ему казалось, что скрип неплотно притворенного шкафчика на кухне схож с насмешливым голосом Маргариты, а шум начавшегося дождя за окном настукивал мотивчик того самого «Искушения». Только-только глаза начали сбегаться, как под кроватью что-то зашевелилось. Что-то намного крупнее среднестатистической кошки, которой там в принципе и быть-то не могло. В полумраке Кипелову даже померещилась бледная костлявая рука, лезущая из-под кровати. Подавив в себе истеричный вопль, мол, сгинь, чудище сраное, да куда подальше, он мужественно подоткнул одеяло под ноги, повернулся лицом в подушку и попытался зажать локтями уши. Сон, как назло, не наступал. Какой-то Фредди Крюгер точно специально не забирал вокалиста в мир снов, устраивая витиеватую игру теней и звуков. Бах! Резкий хлопок заставил Валеру подскочить на кровати и сорваться в кухню. Пара глотков воды лишь немного успокоили бешено колотящееся сердце. Что же делать? Милицию что ли вызывать или сразу психушку? Внимание Валеры привлек неяркий свет, скользивший из дверей спальни. Сглотнув загустевшую слюну, Кипелов почти бесшумно по стеночке прокрался в свою же опочивальню. Там из-за стекла на него смотрели два кошачьих глаза, утопленные в глади ночного воздуха, и горели опасным зеленым свечением. Из самых глубин вытянутых ониксовых зрачков импульсами исходила неизвестная человеку энергия, от которой кончики Валериных пальцев, намертво вцепившихся в подоконник, запульсировали, а вдоль позвоночника прошелся слабый электрический заряд, чувствительно оборвавшийся где-то в затылке. Валера охнул, испуганно пятясь от окна, и до боли и цветных узоров перед глазами, плавно переходящих в искры, зажмурился. Глаза неведомого науке зверя растворились в темноте, но успокоения это не принесло — холодной рукой Валера по очереди размашисто коснулся сначала собственного лба за прилипшими прядями, потом интенсивно вздымавшейся груди под тканью футболки и правого и левого плеча. А обескровленные губы приоткрылись, чтобы прочесть священные строки молитвы, но вместо них отчетливо зазвучали первые слова раскритикованного накануне текста. — Вале-е-ера, — прозвучал в кипеловской голове низкий женский голос, — ты делаешь успехи. Уже запомнил, молодец какой, возьми печеньку… и мне принеси. Хотя ты сам как печенька, — Валере показалось или кто-то даже облизнулся на него из темноты. — Кто ты? — леденея от страха, прошептал Кипелов, забыв даже перекреститься в очередной раз. — Наказанье или милость, — пропел гость-невидимка, нещадно попадая мимо нот, отчего Валера на секундочку подумал, что все-таки наказание. «Может, за душой моей явилась…» — мозг услужливо подкидывал знакомые, но такие пугающие строки. Кип почувствовал, как волосы зашевелились даже в носу. — Открой окно, мой сладенький, — попросила незнакомка довольно повелительным тоном, но без явной угрозы, — проветри комнатку, а то ты сейчас в обморок упадешь. А я уж тебя не обижу… — Кем бы ты ни была, уходи! — отчаянно прокричал Валера и мысленно понадеялся, что соседи услышат крик и вызовут правоохранительные органы. Но надежда на спасение потухла, едва вспыхнув, когда за спиной раздался торжествующий смешок да сошел на кашель. Валера на трясущихся ногах развернулся на 180 градусов и слепо уставился на звук. — Что-то я переборщила, — раздосадовано покачала головой гостья, запуская руку в черные непослушные кудри. Дамочка звучно щелкнула пальцами, и спальня озарилась мягким светом от люстры, только вместо привычных ламп на ней подрагивали массивные свечи, создавая ореол романтичности и мистического таинства. На своей кровати Валера разглядел-таки Маргариту, вальяжно утопающую в подушках. Закинув ногу на ногу, поэтесса покачивала ей в такт доносившейся откуда-то с улицы музыки и выпускала колечки черного дыма, выкуривая длинную сигарету через янтарный мундштук. Валера отметил про себя, что делала она это крайне соблазнительно, будто посасывая фаллос ярко-красными губами, а взор ее, точно у амазонки, горел нечеловеческим огнем. И тут же прикусил язык за такие неправедные ассоциации, отвешивая себе мысленный пендель. Но даже после этого греховные мысли не захотели скрываться. — Как ты прошла? — только и смог спросить Кипелов. — Ты демон, который может ходить сквозь стены? Он никогда не верил в мистику, считая все рассказы о сверхъестественных явлениях выдумкой для запугивания суеверных бабулек, чтобы те отдали последнюю пенсию для проведения сомнительного обряда очищения от злых духов, и для незрелых подростков, ищущих острых ощущений. Но другого объяснения происходящему найти было просто невозможно. Валера попробовал себя ущипнуть, но Маргарита никуда не делась — наоборот, будто стала еще явственней. — Ну какой же я демон, Валерочка? — наигранно удивилась Пушкина. — Скорее, ведьма. Только хорошая и красивая. Правда ведь красивая? С этими словами она взмахнула рукой, унизанной множеством массивных браслетов из бирюзы, и бесстыдно погладила себя по бедру, которое облегали колготки в черную сеточку. Обереги мелодично звякнули, а на запястье крутанулся кожаный браслет с цветными керамическими бусинами и с крупной вставкой в виде «Глаза Фатимы», который ободряюще подмигнул вокалисту. — Что тебе надо? — одними губами произнес Кипелов, чувствуя, как крыша сорвалась с высокого старта. С ведьмами он ни разу не общался, даже Пиковую даму в детстве не вызывал, а посему не имел ни малейшего представления о том, зачем они вообще приходят к людям и какую плату требуют за свой визит. — Дай мне больше, чем просто любовь, — Марго усмехнулась и с грациозностью горной хищницы — пумы — оказалась прямо перед мужчиной. В ноздри его тут же проник запах соблазна с еле заметными медовыми нотами, отчего голова пошла хороводом. — А может чаю?.. Или открытку с автографом?.. — Кипелов попытался отшутиться и прикинуться ромашкой. Про себя же с перебоем в сердце он понял, чего мистическая мадам хотела от него. Этим он еще в детстве принял решение не заниматься до свадьбы. Да, девушки, порой даже очень привлекательные, не раз предлагали ему свои эскорт-услуги, но дальше обнимашек обычно не заходило. Но эта гурия определенно была первой, кто оказался ночью в его квартире в весьма беззастенчивом виде. — Лучше кофе, — промурчала Маргарита, — желательно с коньяком. Коньяку можно и побольше. Она подалась вперед и смачно чмокнула Валеру в раскрытые от растерянности мягкие влажные губы. Вокалист отпрянул, словно от огня, и прыжками поспешил на кухню. Маргарита и напоминала сейчас пламя, чувственное и горячее, готовое завораживать взгляды и делиться своим теплом. Кофе Лера всегда варил хорошо и даже считал себя экспертом в этом деле. Зря что ли на местном рынке у какого-то горячего южного парня выторговал увесистую турку, а на сдачу получил ещё и суровую советскую кофеварку. Да и коньяк у него в наличии имелся — количество алкоголесодержащей продукции, которое дарили ему те же поклонники, от концерта к концерту не уменьшалось, а наоборот, возрастало вместе со звездочками. Шальная мысль, что ему удастся напоить Маргариту до беспамятства, ободрила Кипелова. Сама ж сказала, ведьма, что коньяку хочет. Марга покачала головой и пошла следом за хозяином квартиры. Не думала она, что Кипелов и вправду пойдет варить этот прекрасный напиток, вместо того, чтобы сразу обомлеть от сладкого поцелуя и свалиться в гостеприимные объятия… Ну ничего, в омут страсти можно спуститься и по ступенькам, а не сразу с трамплина прыгать — не дай бог, еще захлебнется или голову свернет, неопытный гражданин же. Втайне перед собой Валера боялся оплошать перед дамой в сексе, причинить ей дискомфорт своими неумелыми действиями или попросту не удовлетворить ее потребности. Эти страхи вызывали у него, тридцатилетнего девственника, нешуточную панику. Особенно когда речь шла о близости с такой женщиной, как Маргарита — опытной дамой из рок-тусовки, смелой и куражистой, готовой, не раздумывая, рвануть с каким-нибудь незнакомым байкером на железном коне навстречу рассвету. Как-то раз Маврик пошутил над Кипом, что тому, быть может, по душе мужской пол, за что лишился пышного рыжего клока волос, а потом еще долго искал любимый медиатор и запасные струны. Нет, Кипелов вовсе не был подвержен «содомскому греху» даже в мыслях, хоть и знал о двусмысленной дружбе между коллегами, вполне спокойно к этому относясь. Чем бы не тешились, лишь бы не вешались. Женщины нравились ему, они пленяли своими красивыми формами и нежностью в глазах, но в то же время пугали. И поэтому Валерий научился любоваться ими с глянцевых страниц журналов с рейтингом «18+» и любить их на расстоянии, доверяя укромные части тела исключительно себе и душевым струям. — Какой ты красивый… — с придыханием прошептала поэтесса, неслышно, будто на мягких кошачьих лапах, подойдя к вокалисту. Она приобняла его со спины и проскользнула ладонью под прилипшую к спине футболку. Валера же забыл как дышать и чуть не рассыпал кофейные зерна. В воздухе ощутимо запахло свежим кофе, придавая атмосфере особого колорита. — Прошу, н-не надо, — прошептал он, уже не понимая точно, от чего дрожит — от страха ли, или от странного волнения, вызванного Ритиными настойчивыми прикосновениями к чувствительным точкам. — Сейчас вскипит чайник, я сделаю кофе, и мы… — Займемся сексом, — продолжила за него Марга и облизнулась. Валера вскрикнул, когда она проскользила вниз от спины и игриво шлепнула его по ягодице — от этого прикосновения член ощутимо шевельнулся, приподнимаясь. «Нет, только не сейчас», — судорожно подумал Кип и дернулся вперед, напоровшись на стол. Он вовсе не собирался поддаваться развязности этой ведьмы. Или все же… — Ну-ну, тише, — успокаивала Маргарита, — со мной иди в тот древний край… Рывком она развернула к себе вокалиста и впилась крепким, не терпящим возражений поцелуем в его губы. Горячий язык скользнул внутрь, минуя ряд заостренного желтоватого кальцита, и принялся оглаживать нёбо. Послышался треск разрываемой ткани — мадам своим изящным маникюром располосовала кипеловскую футболку. Кип все еще не хотел отвечать на поцелуй, но природа брала свое. Зов природы, так сказать, вполне себе здоровый рефлекс. Член в штанах креп с каждой секундой, и атмосфера в кухне накалялась далеко не из-за включенной конфорки, а жар ее тела и свежего дыхания — «Ментос» что ли жевала по Валериному примеру — пробуждал так долго спящие инстинкты. Сердце в который раз бешено заколотилось о рёбра. Первый настоящий поцелуй прошел как-то неумело с его стороны, слишком влажно, слишком робко, но он случился. Марга оттолкнула ошалевшего Валерия к стене, прижалась к нему и принялась тереться мартовской кошкой о все выпуклости его тела. Безвольно сжимающиеся и разжимающиеся руки вокалиста она направила на свои вторые девяносто, на которых черная кожаная мини-юбка призывно задралась аж до неприличия, открывая аппетитные округлые ягодицы. Все изгибы и очертания трепещущей женской фигуры сводили Кипелова с ума. Едва он, не глядя, ощупал предложенные параметры и понял, что поэтесса забыла надеть трусики, щеки его тут же залились краской. Он завороженно смотрел на часто вздымающуюся из-за участившегося дыхания пышную грудь поэтессы, любуясь тонкой полоской нижнего белья. Мысленно напомнил себе, что поступает неприлично, и оттянул черную, почти прозрачную, так мешавшую сейчас блузу. Марго позволила себя раздеть, подняв руки в покорном жесте и призывно вильнула бедрами. — Бесстыдница, — восхищённо выдохнул Валерий, сверкая глазами. — А ты шалунишка, — проворковала она, и нежно прикусила его за мочку уха, отодвинув длинную русую прядку. Потом язычком провела по шее, чувствуя солоноватый привкус пота, и спустилась к груди, двукратно возбуждаясь от вида напряженных мускулов. Эти страстные прикосновения заставляли Валерия каждый раз вздрагивать и плавиться, как сахар на сковородке, растекаясь карамельной пылающей лужицей. Но вскоре Валера осмелел от ласк и, обняв поэтессу, увлек ее за собой, чудом усаживаясь не мимо стула. От нахлынувших чувств и дрожи в ногах было проблематично стоять — хотелось только ловить ее прикосновения, чувствуя кожей жар ее тела. Язык тем временем продолжал сладостную пытку. Ненасытной кошкой Маргарита со всей тщательностью и нежностью вылизывала его сосок, кругами подходя к центру. Затем чуть вдавила его внутрь и ощутимо укусила. Разомлевший Валера зашипел и попытался отстраниться, но она прижала его к спинке пошатнувшегося стула. — Терпи! — неожиданно резким тоном приказала Маргарита. — Я хочу попробовать тебя во всех местах. Ты такой вкусный, молодой да горячий. Она оглаживала его бедра, точно перед ней сидел здоровенный мейн-кун, проводила ногтями по коже и буквально изнывала от желания. Губами ей хотелось изучить каждую, даже самую сокровенную, часть его тела, сохранить в памяти этот пьянящий запах мускуса, смешанный с ароматом дневного парфюма. Уже не терпелось до боли насадиться на его член, почувствовать внутри себя заполненность, клеточка к клеточке, попробовать манящий запретный плод и низвергнуться в трепещущий ад наслаждений. Валера шумно выдохнул, когда Марго освободила его от одежды и слегка сжала набухшую головку члена, любуясь на проступившие капельки смазки. Облизав губы, она наклонилась и попробовала вокалиста на вкус. Затем несколько раз обвела языком окружность головки, делая это как можно нежнее, и чуть вобрала в себя, сначала одними губами, затем поглубже, не забывая свободной рукой наглаживать его бедра. Валера неожиданно для себя охнул и инстинктивно подался ей навстречу. Маргарита опытной совратительницей то вбирала его целиком до самого основания, то выпускала наружу, и, страстно дыша, аккуратно брала в рот яички. А затем вновь дразнила головку языком. Проводила ей по подбородку, лизала по всей длине, затем снова заглатывала по самое горло, с наслаждением слушая стоны Кипелова и отмечая про себя, что стонет от удовольствия он так же музыкально, как и поет, и теми же высокими нотами. Валера же находился в забытьи. Одно дело, когда он занимался самоудовлетворением в ванной наедине с собственными фантазиями и накачанной рукой, а другое — когда настоящая женщина ласкает тебя, стараясь сделать приятно. Мозги, как известно, отключаются в такие минуты блаженства, так как вся кровь стремится в одно известное место. Когда удовольствие стало почти невыносимым, Валера стал толкаться резче и быстрее, накручивая женские кудри на пальцы. Возбужденный орган запульсировал в горячем рту, полуприкрытые глаза закатились в истоме, отчего поэтесса поняла, что Валера готов кончить. Ну уж нет! Так быстро и просто прийти к разрядке она ему не позволит! Без лишних слов Марго отстранилась, вызвав тем самым стон досады у находящегося уже в шаге от финиша вокалиста. Его недовольные глаза были ей немым вопросом. — А ты думал, что все так быстро закончится? — в глазах Марго блеснул бесовский огонек. — А как же то, что больше, чем просто любовь? Она поднялась с колен и уселась Валерию на бедра, обхватывая руками его шею. Вокалист же жадно приник губами к одной из ее грудей, жмурясь от удовольствия, и через долю секунды обнаружил себя в собственной постели. Спиной он почувствовал прохладу простыней и тяжесть женского тела, оседлавшего его ноги. И опять, словно дикая кошка, Маргарита пустила в ход ногти. Она царапала его безволосую грудь, затем гладила и ласкала, чередуя нежность с болью, сжимала до синяков руками его бедра, контролировала каждое движение, не давая ему вынырнуть из океана ощущений. Смяв руками простынь и сжав зубы, Валерий бессильно поддавался ее напору, ее первобытной, необузданной страсти, стонал от наслаждения, даже рычал, когда острые коготки вонзались в кожу, глубоко неровно вздыхал, когда она ласкала своими умелыми пальцами его промежность. — Ты сгоришь в огне, сгоришь во мне, пускай, — почти бредила поэтесса, сглатывая слюну Приподнявшись на локтях, она нависла над мужчиной хлестким поцелуем ворвалась в его рот. Чувство превосходства стирало все границы хлеще любого наркотика, когда дрожащее от возбуждения тело трепетало под пальцами. Второй рукой она провела по члену, упирающемуся ей в бедро, пропустила через кулак и, ослабив хватку, принялась сначала поглаживать, а затем несильно сжимать яички. Валера аж простонал сквозь поцелуй, пошире раздвинув ноги. — Я знаю, что тебе нравится, — отстраняясь, промурчала Маргарита, — не бегай от себя, все равно не убежишь… Уж от меня точно. Марго со вздохом опустилась на спину, и вокалист, не медля, оказался над ней. Глаза его с интересом изучали женщину, непонятно только когда успевшую раздеться. Свет от магических свечей гладил ее плечи, путался в волосах, смоляными змеями струящимся по загорелым грудям, которые так и хотелось сжать в ладонях; что Валера и сделал, припадая губами к набухшим соскам и теребя их языком. Маргарита, извиваясь, ненасытно стонала, тем самым еще больше раззадоривая вокалиста, который, осмелев, начал действовать активнее, сосал, прикусывал, причмокивал от удовольствия, массировал дрожащими пальцами, чувствуя терпкий запах женского тела. — Ниже! — снова приказала Марго и отвела его голову от грудей. — Королева, — воодушевленно прошептал Валера, покорно опускаясь вниз по упругому телу. Мягкие волоски лобка щекотали его губы, а носа достиг тонкий аромат разгоряченной женской плоти. Кипелов широко открыл рот, мазнув языком по влажному клитору Маргариты, а затем, распробовав нежную кожу, глубже погрузился губами в него. Неопытно, но энергично Валера трудился, вкушая женские соки, смакуя их вкус, смешивающийся с собственной густеющей слюной. Подспорьем ему была разве что когда-то просмотренная кассета сомнительного содержания и шведско-немецкого производства. Маргарита естественно понимала, что вокалист трепетная ромашка, но тело требовало дела. Решительным жестом поэтесса потребовала ускорения, а следом и слегка пристукнула вокалиста по лохматой головушке. Видимо, легкая плюха и привела Валеру в раж, заставляя помогать языку рукой, перебирая мозолистыми пальцами набухшую от притоки крови вульву. А после он, растеребив малые губы, проник двумя пальцами в лоно поэтессы и начал толкаться, куда уж подсказывала фантазия и рука Марги, опустившаяся ему на затылок. Маргарита подавалась манипуляциям, набиравшим обороты, стремясь получить всё больше чувственных ощущений. Ей нравилось, как Валера, раскрасневшийся и с каплями пота на лбу и скулах, пыхтит, орудует языком и пальцами: крепко, но неумело, со страстью, но всё ещё внутренне стесняясь. Нет, не её прекрасную, а своей неопытности. Парадоксальный ёрш из противоречий заводил её за грань возможных чувств, а равно как и сам мужчина. Маргарита не могла оторвать руки от его русых волос, каскадом спадающих с плеч, создающих элемент защищённости. А глаза, хоть и закатываемые от волн блаженства и приятных уколов боли, не могли оторваться от упругих мускулов, перекатывающихся под блестящей свежей кожей. Вокалист тоже был возбужден до предела, казалось, вот-вот и он изольется прямо на Маргариту, куда уж попадёт. Почувствовав это, поэтесса аккуратно вытащила его пальцы из себя и рыбкой вынырнула из-под крепкого тела. И вот — Валера лежит на спине, тяжело дыша, бегая глазами то по Маргарите, то по собственному члену, крепко прижатому к животу. Немой вопрос в глазах отпал сам собой, когда Марга одним движением оседлала бёдра мужчины, а затем сжала между ладонями и без того возбужденную до предела плоть, точно проверяя на прочность. Тёплые руки заставили Валеру застонать и дёрнуться в сторону поэтессы, на слова сил уже не было. Небольшой холодный контраст — кольца и браслеты на женских руках скользнули по горячей плоти — и Кипелов уже из последних сил взвыл, на выдохе шепча имя соблазнительницы. — Ладно, ладно, мой дружок, дам тебе я пирожок, — засмеялась Маргарита, а затем медленно, нарочито лениво искушая вокалиста каждым телодвижением, ввела его член в себя, ощущая долгожданную заполненность и приближающийся пик удовольствия. Маргарита чуть приподнялась и снова насадилась, чтобы член вошел глубже, до самых яиц, и плавно закачалась гибкой лианой на ветру. Валера невольно начал двигаться наезднице в такт, но ритм задавала именно она — то до искр в глазах ускорялась, то мучительно замедлялась. А вскоре ему начало казаться, что он конь ретивый, а она летит на скачках к финишу, оставляя всех позади. Стоны переходили в сдавленные крики — Валера опасался кричать во всю мощь своих голосовых связок — тело прошибала крупная дрожь, дышать едва ли удавалось полной грудью. Частые и прерывистые вздохи звучали музыкой двух тел, находящихся рядом, во взаимном притяжении друг к другу. Воздуха не хватало, но разве это было важно? — Я сгорю в огне, сгорю в тебе, пускай… — словно мантру повторял вокалист. Смысл строк был уже не просто текстом — был желанием, единственным во вселенной, которое полностью поглотило мысли Валерия. Маргарита ему казалась уже огненным фонтаном страсти, и вот же, чертовка, всё ускорялась, ее глаза блестели победным пламенем, она наслаждалась своим триумфом, своей победой, своей прекрасной жертвой. Строптивый вокалист был почти укрощен — осталось совсем немного до финального, самого яркого аккорда мелодии горизонтальной любви. — Я могу стать пеплом лишь познав твой ра-а-ай… Строки потонули в единой мощной волне, которая накрыла обоих сильнейшим оргазмом. Маргарита дрожала и чувствовала, как пульсирует в ней его орган, извергавший теплую сперму, Валерий же познал пик всепоглощающего счастья и со спокойной совестью отключился, распрощавшись с невинностью и копившейся внутри тяжестью. Наконец, он смог дышать, точно сбросил с себя груз 30-летней девственности. Теперь точно должна была начаться новая ступенька жизни. Марго лежала на Кипелове, переводя дух, и думала, что он все-таки чертовски хорош, и что она с радостью придет еще и научит его всему плохому, что знает и умеет. Вот сейчас он такой застенчивый и неопытный, свернувшийся клубочком рядом с ней, а будет настоящим мастером любовных дел, благодаря только ей одной. Именно она раскрыла врата в древний край и поведает ему о сказочных садах удовольствия, тайнах мира разврата, похоти и блуда, которых он так страшился. Сквозь сон Валерий почувствовал что-то пушистое, защекотавшее нос, отчего чихнул, но не проснулся. Сидя на подоконнике черной пумой, Марго бросила по-кошачьи хищный взгляд на мужчину, облизнулась и с торжественным мявком выпрыгнула в ночь. Она уже знала, когда придет в следующий раз. 💘💘💘 Валера вихрем света и радости ворвался в сонную и умеренную бытность студии, принося с собой запахи обогретой летним солнцем улицы — а может, Кипелов специально надушился одеколоном с цветочно-пыльцевыми нотами — и зелеными липовыми листочками в волосах. И выглядел он подозрительно бодрым и воодушевленным, и как бы не шел, а плыл по воздуху, бросая на всех замасленный взгляд кота, объевшегося сметаной. — Привет, — выдавил из себя Виталя, все еще храня обиду за вчерашний инцидент, и с ехидцей спросил, — у тебя какой-то праздник? А проставляться будешь? — Привет, Виталечка, — Кип подошел к басисту и вручил ему пакет с чем-то приятно звякающим, спасительной прохладой обдавшим руки и мысли басиста, — ты как в воду глядел. На шум из каморки вышел Володя и вопросительно повел бровями, увидев сиявшую начищенным пятаком Валеркину рожу и обалдевшую любовника. — Виталь, ты хоть челюсть с пола подними и не стой памятником самому себе, — попросил Холст, — Валера, привет. И что с лицом? — Володя, я был не прав, — вокалист подскочил к гитаристу, оставив с интересом разглядывающего содержимое пакета Виталика, и уже соображавшего, как уместить закуску на барабанах. — То есть ты согласен петь Искушение? — На всякий случай уточнил гитарист. Кип затряс башкой, напоминая китайского болванчика. Удивлению гитариста не было предела: мало того, что Валера так легко отказался от своих предрассудков, так еще и признал свою неправоту, что было с ним впервые за годы сотрудничества. Обычно тот до последнего настаивал на своем, как упертый баран, выедая Петровичу, а равно как и всем мозг чайной ложечкой. А если и уступал после долгих споров, а иногда и мордобитий, то еще с неделю ходил как в воду опущенный. Но сейчас все было с точностью да наоборот — еще и в качестве извинений принес горючее для заправки и на закуску не поскупился. — О, а тут еще и икорка есть! — в купол Володиных размышлений ворвался радостный крик басиста. — Валера, — голос Петровича стал необыкновенно ласков, — пойдем-ка к диванчику, приляжешь да отдохнешь. — Да я в порядке, — Кип шутливо отмахнулся от руки коллеги, потянувшейся было измерить температуру. Виталя, голова дурная, от накатившей ревности выронил стопку и шарахнул ею о хэд. — Да вроде на солнечный удар не похоже, — задумчиво почесал репу гитарист, а Валера, недовольно фыркнув, подорвался к басисту и подцепил кружочек колбасной нарезки. — Если не верите, можем прям сейчас записать песню, да и Виталя потренируется в качестве звукача — давно ведь хотел научиться, — сказал он. — А текст-то выучил? — не удержался от колкости Дуб, с отчаянием поглядев на запотевшую стопку с водкой. — Можно, — одобрительно согласился Холст и опрокинул в себя огненную жидкость, — ребята сегодня как раз отпросились. Виталь, а ты не смотри на меня волком, а иди к пульту — поляна твоя никуда не убежит, разве что немного оскудеет. — За искушение! — под звон чокающихся стопариков Виталя хмуро переключил тумблер на микшерном пульте и послал испепеляющий взгляд в сторону закусывающих музыкантов. Валера радостным козликом проскакал в звукозаписывающую будку. Покрутив с умным видом микрофон, он улыбнулся во все 32 зуба и махнул рукой Дубу. Шоу «за стеклом» началось. Обычно вокалиста бесила работа в студии, не любил он стоять в клетке и выковыривать из себя эмоции на пустом месте. Куда больше его привлекала работа концертная, живая и активная. И поэтому звукорежиссёр предпочитал налить вокалисту рюмочку чая, чтоб тот немного расслабился и пел так, как того требует песня. Сегодня же всё пошло не по плану от слова совсем. Валера вился довольной змеей, похлопывая себя по бёдрам, оглаживая мускулистые ноги и бока, словно воплощал текст песни. А томное придыхание заставило бы краснеть даже Казанову. — Имя тебе искушее-е-енье, — старательно вывел Кипелов, профессиональным движением скидывая с себя футболку. Освободившись от оков ткани, ладное загорелое тело начало извиваться ещё больше. По рельефной тушке потекли капли пота — всё-таки в помещении было жарко. Увидев эту картину маслом, Володя аж донёс Виталику рюмку, выпили не чокаясь, занюхав волосами друг друга. — Это с хера ли баня покосилась? Что с Валеркой-то? То вчера орал, мол, не хочу да не буду, засуньте свои песни себе в причинные места, то соблазняет микрофон, вот, уже весь облизал, отсюда вижу, бля, паразит, — Дубинин, перемежая мысли с матюками, честно рулил пультом записи, но руки уже тряслись. — В тихом омуте Валеры водятся, — глубокомысленно заметил Холстинин, дожевывая колбасу вприкуску с бутербродом с икрой. Обалдевшие инструменталисты не заметили, что за их спинами появились два зелёных кошачьих глаза, внимательно разглядывающие окружающую среду и фауну за стеклом. Валера, хоть и будучи подслеповатым, прекрасно разглядел эти занимательные глазки, так запавшие ему в душу и чуть пониже. Страстные маргаритины очи подмигнули ему и призывно засверкали. Точно под гипнозом вокалист едва ли не начал выписывать эротические танцы, оглаживая свои поблёскивающие от пота бока. Ладони плавно скользили по сочному мускулистому телу, прорываясь сквозь оковы джинсов к крепким спортивным бёдрам. — До встречи на концерте, — еле слышно прошелестела обладательница зелёных глаз, — хотя, может, вечерком зайду. Как тексты для Володеньки с Виталенькой допишу. Может, ещё чему поучить тебя, сладкий мой. А с вас — бутылка и конфеты, — последнюю фразу Маргарита произнесла уже в полный голос прямо в красные уши гитариста и басиста, синхронно выронивших бутерброд и рюмку. — Валера, продолжай, жги, искушение — это же так приятно, по себе знаю.