Don't you see?

      — Так в чем твоя проблема, Ацуши-кун?       Ацуши давится воздухом и кашляет, не имея возможности сразу ответить, только нервно цепляется за чужое забинтованное запястье. И, наверное, хорошо, потому что ему хочется выкрикнуть «Что с ВАМИ не так?!», а звучит это довольно грубо.       — Вдруг это сама Судьба?       Дазай широко улыбается, стоя на перилах моста, и все продолжает тянуть своего подопечного за руку вверх, но тот смотрит испуганными глазами и всеми силами старается остаться ногами на асфальте.       — Я очень-очень в этом сомневаюсь, Дазай-сан! — восклицает Накаджима, — Скорее Судьба, что я нашел вас раньше Куникиды!       — Но вдруг это только для того, чтобы мы могли составить друг другу компанию в двойном суициде?       Вечерний ветер около реки особенно прохладный и настырный, не прерывается ни на минуту и все продолжает дергать Осаму за расстегнутый плащ, тянет его по ту сторону перил. Будто любезно подталкивает, чтобы тот наконец потерял равновесие.       Выглядит Осаму в этот момент до неприличия счастливым и искренним, и это заставляет Ацуши одновременно испугаться еще сильнее и, почему-то, слегка смутиться.       Он еще никогда не видел наставника таким честным и открытым.       Осаму запускает руку в волосы, чтобы те не лезли в лицо, и все пытается выпрямить ноги, но Ацуши держит чужую кисть упрямо, как зверь свою добычу. Однако Осаму дергает его за руку чуть сильнее и опасно переступает с ноги на ногу, поворачивается боком и заваливается в сторону реки, с наслаждением закрывая глаза.       Совсем на чуть-чуть Ацуши забывает, как дышать. (От страха, конечно же, а не от того, что сие действие показалось ему одновременно красивым и захватывающим)       — Разве вы не хотели найти для этого красивую девушку?!       Ацуши кричит, жалея, что не может использовать свои когти, чтобы держаться крепче, ибо еще одно малейшее движение, и запястье выскользнет из его пальцев.       Улыбка Дазая становится хитро-лукавой, а взгляд прищуренных шоколадных глаз — страшно внимательным, острым и цепким. Под этим взглядом страх за наставника сменяется чувством, которое ему знакомо до истерики — когда ты ничего не натворил, но тебя все равно будут отчитывать со всей строгостью.       Словно ты в чем-то прокололся, ошибся, и теперь только страшное наказание поможет загладить вину.       Наказание приобретает форму ловко выскользнувшего из его пальцев запястья и стремительно разматывающегося бинта — Осаму поистине магическим образом ловко и изящно выскальзывает из хватки Накаджимы и падает с перил моста. Конец белой шершавой ткани остается между пальцев издевательски бессмысленно, и Накаджиме нужны две долгих, мертвых секунды, чтобы прыгнуть следом.       Накаджима знает, что его поступок бессмысленный и глупый. Любой член агентства отвесил бы ему приличную оплеуху, потому что нечего идти на поводу у всяких недоразвитых, склонных к излишней театральности.       Как прыгнул в воду, так и выберется.       Но Ацуши всегда сначала делает, а потом думает.       Откашливаясь на берегу, Ацуши лишь радуется, что на улице на самом деле не так уж и холодно. Возможно, стоит отдать дань его звериной сущности и ужасным годам в приюте, где тепло было только летом на солнце или во время изнурительной работы. После прыжка в реку и вытаскивания из нее неудавшегося суицидника он чувствовал себя даже как-то странно бодрым.       Ровно до тех пор, пока Дазай не уселся подле него так внезапно и близко, что резко обернувшийся Ацуши уткнулся носом в нос.       Так и сидели, смотря друг на друга. Ацуши — непонимающе и испуганно, слегка наклоняясь назад; Дазай — пристально, бдительно, испытующе и совершенно бессовестно. Чужое дыхание опаляет губы, капающая с волос вода щекочет лицо и шею, но все, на чем сосредоточено внимание Ацуши, это веселые молочно-шоколадные глаза напротив.       Смотрят в душу, не иначе. Ищут что-то и хотят это что-то забрать.       — Ацуши-кун, а ты не видишь во мне красивой девушки?       Продолжая смотреть в теплые игривые глаза, Накаджима почти что расслабляется, но стоит ему предпринять попытку отодвинуться и встать, как мозг оказывается перегружен, не способный обработать запрос.       Подождите минуту, что?       Ацуши неуверенно щурится, будто это поможет ему сосредоточиться, и сам наклоняется вперед, вынуждая Осаму отодвинуться.       Повторите, пожалуйста, что?       Теперь он смотрит внимательно и изучающе, будто видит человека перед собой первый раз. Хотя с Дазаем каждый раз, как первый: ничего не понимаешь, не осознаешь, чувствуешь подвох во всем и сомневаешься в своих умственных способностях и способностях самого Дазая.       Ацуши всегда сначала делает, а потом думает.       Вот сейчас именно это и произошло.       — Красивая.       Повторяет как болванчик, но искренне и без какой-либо задней мысли, потому что, что греха таить, смотреть на Осаму так близко и сказать иначе невозможно.       Ацуши еще не может в этом признаться самому себе, но он влюбляется в чужие глаза неумолимо и безвозвратно, как моряки идут на зов сирен. Он влюбляется в глаза хитрые, теплые, смотрящие всегда с долей самоуверенности и каплей надменности. Глаза лукавые и веселые, по-орлиному внимательные и беспощадные.       Часто настолько усталые, что у Ацуши комок встает в горле и мысли спотыкаются друг о друга, но стоит Осаму заметить, что на него смотрят, как шоколадный взгляд вновь становится мягким и хитрым.       Тогда уже спотыкается сам Ацуши, причем на ровном месте, роняя все, что только можно, чем изрядно веселит Дазая.       В такие моменты Ацуши думает, что тот строит глаза специально, только бы он попал в глупое положение.       Как, например, сейчас, когда до Накаджимы все же доходит смысл вопроса, его собственный ответ, поза, в которой оба находятся, и собственные мысли в голове.       — В-вы головой ударились?       Неуверенный вопрос, одновременно с резким прыжком в сторону, иначе его действие никак и не назвать.       — Вы-вы симпатичный, Д-дазай-сан, и вы сами это знаете!       Лицо у Накаджимы красное, язык заплетается, а руки дрожат. Слишком все, черт возьми, ненормально, ему почему-то жарко, наверное, надо вернуться в реку, и на подольше.       — Но что за вопросы про девушку?!       Дазай начинает смеяться.       Негромко, приглушенно, но от этого смеха Ацуши перестает дергаться, как припадочный, и только застывает в неверии, смотря испуганно. Вдруг и правда головой ударился и надо быстрее в офис?       Спустя пару секунд нервный смешок вырывается и у Накаджимы.       — Прости-прости, Ацуши-кун, забудь.       Отсмеявшись, Дазай протирает рукой глаза — не то слезы выступили от смеха, не то стирает остатки речной воды. Вздыхает глубоко, притягивает к себе размотавшийся бинт и прячет его в рукав.       Легкая усталая улыбка напоминает клеймо, и почему-то Ацуши самую малость становится стыдно.       Это сбивает с толку и вызывает грызущее беспокойство, но все, что он может сделать, это просто принять чужие слова и попытаться «забыть».       Даже если заранее знает, что это невозможно.