Ты меня не прочитаешь

Я никогда не страдал приступами жалости. Ни разу в жизни за мной не имелось прихоти накормить хоть чем – нибудь дворняжку или же подать милостыни слепому. Я никогда не переводил бабуль через дорогу и вовсе не стремился заслужить похвальную улыбку старшего поколения. Мне не было до всего этого дела. Я помню однажды в детстве, в летнее время, мать отправила меня к своей сестре на каникулы. Её сын Сидни был слабым болезненным и апатичным ребёнком. А мне было плевать на его внутренний мир, в котором, словно клубок змей, обитали проблемы. Мне вообще не было до чего - либо дела. Единственным моим увлечением были пазлы. Маленькие детальки, по тысяче штук в коробке. У меня было всего два. Ибо стоили они весьма дорого, а мать, пахавшая на двух работах в две смены, дабы заработать хоть каплю денег на оплату жилья и продукты, не могла позволить мне большего. Её сестра Сара, мать Сидни, весьма удачно выскочила замуж. Муж её работал где – то на верхах, был дома редко, но денег присылал достаточно много. Поэтому у их сына не было ни в чём нужды. Хотя бы раз в месяц ему присылали новенькие коробки с занимательными настольными играми, диски с записями концертов звёзд. И пазлы. И поскольку этот дурак не питал как такового рвения и к этому делу, мне перепали все эти штуки. Я занимался день и ночь. Его это, наверное, забавляло. Он часто заходил в мою комнату после школы и спрашивал: -Ну что, собрал? Я либо качал головой, либо показывал результат. Хотя спустя какое – то время вообще перестал пускать его к себе. Почему – то от него всегда неприятно пахло. Таким стойким, шершавым запахом, что у меня случались рвотные позывы. Я проводил у них дома весьма много времени. Никто особенно за мной не следил. Мне было девять. И, пожалуй, уже тогда я догадывался, что тишиной надо дорожить. Сидни читал книги. Не знаю, о чём они были, тогда не знал, однако это его в некоторой степени, наверное, притягивало. Читал он с каменным лицом, не проявляя вообще никаких эмоций. Сначала, мы говорили о чём – то. Точнее, он спрашивал, а я отвечал. Как сейчас помню: «Что кушал?», «Какие мультики смотрел?», «чем играл?» и тому подобное. Потом замолкал, тупо смотря в стену. И всё по новой. Он будто бы не помнил ничего. Как рыбки, которые плавали в большом аквариуме, у них в гостиной комнате. Тупые существа и бесполезные к тому же. Однажды я собрал картинку раньше, чем планировал. Обычно у меня уходило на это по неделе свободного времени. Я приходил к брату во вторник, а он выдавал мне новую упаковку, как поощрение за увлечённость. В этот раз я закончил на два дня раньше. Я прекрасно помнил, что на день рождения Сидни кто - то подарил пазл с картинкой апокалипсиса. Металл, свалки и искорёженные роботы. Я находил это в некоторой степени прекрасным. И я поспешил к нему, надеясь, что он позволит мне взять его сейчас. Вот только картинку в тот день он мне не дал. Я ожидал увидеть Сида, по обыкновению своему, сидящим в кресле и лениво, по стариковски, толкающимся ногой от пола. Предполагал, что он порадуется моим успехам и, посмеявшись, скажет: «вундеркинд». Однако он ничего мне не сказал. Он действительно качался, только не в кресле, а на верёвке, подвешенной к люстре. Глаза его выпучились, а изо рта, как у беззубого младенца или бульдога капала слюна. Я плохо помню, что тогда случилось. Не помню похорон или чего – то в этом роде. Осталась лишь картинка апокалипсиса. Сара вручила её мне потом. Не знаю зачем и почему. Теперь это всё в прошлом. Я больше не ребёнок. И многое понял. Например, что запах – был причиной чрезмерного употребления никотина, что Сара конченная шлюха, а Сидни, как в народе зовётся, интроверт с ярко выраженной склонностью к меланхолии. И да, я психиатр. Бывший, но весьма удачный. Хотя, смотря с какой стороны смотреть. -Дз – з – з. От размышлений отвлёк вибрирующий на столе телефон. Контакт – Оливия. -Ну что ж, посмотрим.