***
Зимой всегда сложно. Лошади — прихотливые и невероятные животные, в хорошем смысле, но зимой им нужно повышенное внимание и условия для жизни. Чонгук на зиму остается за животными присматривать с братом, который помогает их мыть, чистить, кормить, поить, подковывать и просто составляет компанию. Клиентов у них не так много в это время, обычно на Рождество наплыв, все романтические сюрпризы и подарки устраивают, видите ли. А потому неделю до и неделю после самые бурные дни. Все их лошади и даже пони без дела не остаются, а после дополнительные порции лакомства получают. А еще у них лес кругом, озеро замерзшее и горный хребет небольшой. Идеальная местность для прогулок верхом. А на небольшой полянке, удаленной от конюшен, чтобы животных не пугать, у них лесная маленькая сосна украшена новогодними гирляндами, мешок для подарков от Санты и мешок для вкусностей от посетителей (который они строго проверяют и далеко не все животным передают), собранный хворост для костра, а также запас фейерверков на праздничную ночь. Но это уже для узкого круга людей.***
Чонгук поправляет сено, когда брат заводит только отработавшую лошадь, и оставляет ей еду с водой, после закрывая дверь. Сочельник уже, а желающих больше, чем было в дни до этого и даже больше, чем в предыдущий Сочельник. С одной стороны, это несет им столько прибыли, дела в гору идут, а с другой… А с другой Чон отдохнуть хочет, в город выбраться, а еще отпраздновать только в кругу близких — брата, лошадей и своей малышки Басси, с которой к озеру давно хочет. И что дома никому не сидится, особенно сейчас, метель же обещают.***
Юнги хочет убивать. — Да кто, черт возьми, вообще отменяет рейсы перед праздниками? Мне нужно вернуться обратно. Обратно, вы понимаете?! — рвет и мечет, едва ли не просачиваясь через стекло, чтобы собственноручно перекроить расписание, лишь бы уехать. Где Юнги оказался? В дыре. Не назовешь иначе. И люди какого-то черта тут счастливые до нельзя, ходят с подарочными пакетами, смеются, снежками кидаются. А на всю дыру — станция железнодорожная, несколько домов и один магазин. Даже остановиться негде, чтоб его. И как тут надо выживать и раскидывать радугу во все стороны?***
Именно так, спустя двадцать минут, занесенный снегом едва ли не до образования внезапной седой бороды, со слезящимися глазами и красным носом, с замерзшими даже в перчатках руками, Юнги и оказывается перед довольно хлипким забором. За ним — расчищенная совсем недавно дорожка с сугробами по бокам, домишко небольшой с крышей, как у пряничных домиков из Щелкунчика, а еще яркий свет из окон и запах свежей выпечки на всю округу. Юнги ненавидит эту жизнь, потому что у него треснутый экран смартфона, ограниченный запас денег и теплых вещей, минусовая отметка в шкале хорошего настроения, а еще угрозы от уже, кажется, бывшей девушки. Что вы, все просто з-а-е-б-и-с-ь. Цветочки цветут, мусор воняет, перочинным ножиком из кармана хочется кого-нибудь зарезать. — Ладно, посмотрим, что могут предложить тут.***
— Чонгук, скажи, пожалуйста, когда ты ударился головой? Нет, я знаю, что это произошло в детстве, а потом еще раз и еще, и еще несколько, но ты серьезно повесил омелу над входом в конюшню? — недоумевает Хосок и тон его голоса, вопросительный, саркастичный и немного угрожающий, заставляет Чонгука поперхнуться хоттоком. — Там должны целоваться мы с тобой или ты решил наших лошадей свести? Я тебя разочарую, но мой парень… — Гипотетический, — вставляет он свои пять копеек и смеется в ладонь, а затем шипит на подзатыльник. — Так вот, мой парень явно будет против нас с тобой. И я не дам тебе совращать мою детку, понял? Чонгук уже ответить планирует, когда его прерывает стук в дверь, топот на крыльце и отборный мат, с которым он знаком в теории, но от которого кончики ушей все же краснеют. Будь здесь Джин-хен, то непременно закрыл бы уши руками. — Это ты еще у себя в комнате не был, хен, — смеется громко, когда уворачивается на ходу от загребущей руки и к двери идет. У них только на Рождество и нет никого, а уже почти двадцать пятое. Кого вообще могло принести в такое время, по такой погоде? У Чона фантазия бурная, между прочим, если надо, то прихожий у него станет и маньяком, в лесу скрывающимся, и оборотнем раненным, и судьбой всей жизни. Открывает он дверь не под ее скрип, а под громогласный вопль брата, обещающий скорую смерть со всеми мучениями, и приветствует неудавшегося путника широкой улыбкой, щекой, в муке перепачканной, и теплым рукопожатием. Где-то на периферии сознания Чонгук слышит вой сирен, но вместо того, чтобы прислушаться к этому, за рукав куртки затягивает парня в тепло, потому что кажется, словно тот рухнет без сознания прямо тут. А им не нужны проблемы с полицией и обвинениями в убийстве. — Хен, доставай кружку. У нас тут Санта замерз! — Если подарки принес, пусть проходит, иначе отправлю его навоз убирать!***
Когда несколькими часами позже Чонгук из окна видит под этой самой омелой Хосока и его уже не гипотетического, а вполне реального и счастливого Тэхена, то коварно потирает руки. О, он еще припомнит.***
— В общем-то, я самый большой неудачник, который остался на праздники без девушки, без средства связи и без настроения. Именно после этого они оказываются в конюшне утром — в Рождество, -только не навоз убирать. Чонгук вообще о недо-Санте забывает, когда проходит внутрь, потому что его сразу окутывает шумное дыхание, ржание громкое и постукивание подков о твердый пол. И, честное слово, как говорил хен, он смотрит на каждого своего подопечного и подопечную слишком влюбленным взглядом. — Выбирай любую, кроме Басси и Солнца, эти наши с братом и это самые ценные обитатели этого места. — Юпитер?***
Юнги взбирается на лошадь смешно. Чон честно себе рот зажимает ладонью, когда полностью готов и сам, и лошадей подготовил, и тихо сгибается пополам от смеха. Тот подпрыгивает, кряхтит и едва ли не падает на другую сторону, слишком сильно замахнувшись кривой ногой. Сам Чонгук как бы и помочь мог, и обучить, даже должен, но слишком забавно наблюдать за гордыми попытками. Когда миновало четыре из них (с удачной последней), он сам легко взбирается верхом моментально и может поклясться, что слышит очередной виток мата, а еще чувствует слишком внимательный взгляд. На улице довольно морозно, пусть и солнечно, а потому приходится одеться теплее. У Юнги-хена из-под шапки волосы прямо на лицо спадают, вызывая сладкое щемящее чувство в груди. — Предлагаю дойти до озера, там даже покататься с горки можно, и если ты не отобьешь себе филейные части, то преодолеть самую простую часть хребта. С ней справляются даже дети.***
Мин сваливается в сугроб при первом же плавном повороте, слишком засмотревшись на белку, поднимающуюся по дереву прямо за плечом Чонгука. По крайней мере, с его слов. Сам Чонгук никаких белок не находит.***
В этих местах нет ничего запоминательного и особенного, интересного, кроме самих мест собственно. Тут очень красиво осенью, особенно на небольшой поляне, усеянной кленами. Но зимой это место имеет свое очарование — блестящий на солнце снег, пробивающийся мрак озера сквозь прочный и припорошенный лед, и потрескивающие на ветру макушки деревьев. У них рано рассветает и рано смеркается, и в сумерках деревья образуют на кучах снега причудливые узоры (можно и испугаться, между прочим). Для обычного туристического маршрута, длящегося, в зависимости от договоренности, от часа до двух, они заканчивают у праздничной сосны, где фотографируют на память, а после отсылают в обмен на отзыв. Для их особенного маршрута на двоих в рождественский день — сосна служит началом маршрута, но, кажется, хен ту даже не замечает. Они спокойно и в тишине добираются до озера, где в парочке мест расчищен снег и видны следы от коньков, также спокойно и в тишине Чонгук сталкивает Юнги с горки прямо в озеро, заставляя распластаться звездочкой по его поверхности. И после получит снежком за шиворот, слишком натурально и слишком громко завизжав, даже не пытаясь как-то это скрыть или изменить. — Это война!***
У Чонгука съехавшая на бок шапка, слипшиеся от снега волосы, широкая улыбка на все лицо и снегопад, отражающийся в сияющих глазах. Юнги видит его таким, когда переводит дыхание и подает руку, чтобы помочь подняться из белоснежной кучи, в которой сам его и закопал. У них не получилось толком покататься, ибо большую часть времени они потратили на какую-то ерунду, кидаясь друг в друга снегом. Волей не волей, но у Мина в голове мелькает мысль, что, будь он сейчас со своей девушкой (бывшей), то сидел бы на чопорном ужине со свининой на столе, слушал умные речи ее родителей, а вечером, переходящим в ночь, они бы напились в клубе до потери сознания. А тут даже клуба нет. Зато есть десятки невероятных историй, приправленных бархатным голосом, тихими смешками и возмущениями, и невероятный, в самом прямом смысле слова, Чон Чонгук. Мальчик, влюбленный в лошадей. — Здесь, на самом деле, не так плохо, как я думал. Я даже не предупредил никого, что в итоге поменял свой маршрут случайно. — Позвони им. Поздравь. Они наверняка переживают. Просто позвони, земля от этого не рухнет. А я за это тебе подарок дам, как Санта. Юнги правда с упоением, когда они, мокрые и раскрасневшиеся, вновь возвращаются на тропу, слушает эти рассказы. Вот парочка три дня назад привезла с собой мелкую тявкалку, которая в итоге путалась под ногами и копытами, и в итоге была едва ли не раздавлена выброшенной из седла хозяйкой. Или семейная пара с ребенком, который загорелся энтузиазмом открыть такую же конюшню, когда увидел, как Хосок вылил на себя грязную воду, подскользнувшись, — для будущего брата, как тогда аргументировал мальчик. Или когда парень сделал тут предложение своей девушке. А было это прошлой зимой, та не была достаточно морозной, их предупреждали десятки раз, а они все равно на озеро выбрались, и едва ли под лед не ушли. — А другие пары у вас были? Ну, ты понимаешь. У меня нет с этим проблем, сразу говорю, я с парнем уже встречался. На сумбурность такую Чон кивками отвечает, а затем на ходу цепляет ветку и отпускает так, чтобы снег весь с нее в лицо его спутнику попал. — Один раз, да. Мы с братом всегда шутим, что должны на их свадьбах погулять, а они и правда зовут, — отмахивается, в подробности не вдаваясь. — Я с лошадьми занимаюсь столько, сколько помню себя. Ты наверняка был у нас в городке, у нас там дом. Живем либо там, либо тут. Родители сейчас в отъезде, а мы с братом присматриваем за всем. Я даже в Сеуле никогда не был. — Приезжай ко мне.***
— Я убью его. Жестоко, мучительно и долго. Завершением их поездки, которая обошлась без горной местности, ибо у кое-кого заболели две половинки, должна была стать их начальная точка маршрута. Только на этот раз у сосны огоньки цветные включены, пламя костра во всю потрескивает, а еще подготовлен запас зефира из сумки, чтобы пожарить можно было. Чего никто из них не ожидает, а особенно Чонгук, проклятия на голову брата и его парня обрушающий, это омелы, развешанные на ветках по всей поляне. Она небольшая, ветки на верхушке смыкаются почти плотно, потому и проблем не составляет все это сделать. Только это теперь — минное поле. — Что на счет моего подарка? Чонгук хитрые нотки в голосе не замечает, взгляда на себе не ощущает, по скрипучему снегу пробираясь к обустроенному местечку, но тормозит резко и в Басси, рядом пристроившуюся, едва ли не врезается, отпустив поводья. Ну что за несносный. — Имбирное печенье ждет дома, только придется подождать, пока я закопаю два трупа на заднем дворе, ладно? Земля промерзла, это долго будет, — говорит, как само собой разумеющееся. Развить мысль до конца Чонгук не успевает — мир перед глазами резко крутится, снег опять за ворот куртки попадает, глаза шапкой частично прикрыты, но хитрую усмешку, покрасневший нос и щеки, а еще омелу, зажатую в тонких пальцах, он заметить успевает. Чертов Мин Юнги со своими потрясающими потрескавшимися на холоде губами. Его Чонгук, возможно, со временем полюбит сильнее, чем лошадей.