snapshot

У Джереми очень натянутые отношения со своими фотографиями — если быть честными, он и не фотографировался нормально уже лет сто, наверное, потому что мастерски владеет талантом выглядеть как мусор на каждой из них. Конечно, может прозвучать немного грубо, но он просто говорит так, как есть, а на правду ведь не обижаются, окей? Хир замирает при виде камеры, его рот растягивается в идиотской полуулыбке, и он всегда просто обязан моргнуть именно в тот момент, как звучит щелчок затвора камеры. Фотографировать Джера означает сдаться и просто принять то, что фотография будет отстойной — в восьмидесяти процентов случаев он инстинктивно бросит знак мира, и выглядит это как, право, какая-то тупая самооборона. Единственное, что сам Джереми может через силу принять — селфи, потому что так он по крайней мере может видеть, какую именно корчит морду, и хотя бы постараться изо всех сил её исправить, но все остальные фото с ним — просто полнейшая катастрофа. — Как обычно, ты слишком сильно занижаешь себя, чувак, — говорит Майкл, радостно вытаскивая свою зеркалку из ранца, что посылает знакомую волну тревоги в мозг парня. — У меня есть тонны хороших фотографий с тобой! — Мы встречаемся, — закатывает глаза Джер, ерзая манжетами кардигана. — Что значит, что ты уже по умолчанию предвзят. Ты бы сказал, что я выгляжу хорошо на любой фотографии. Подросток слегка шевелит губами, настраивая объектив камеры, всё ещё не спуская внимания с Джереми. — Вовсе неправда, — парирует он, — У меня также есть целая коллекция фотографий, на которых ты выглядишь, как самое настоящее лохнесское чудовище. — Вау, ты просто творишь чудеса с моей самооценкой. — Сам ведь начал, — Майкл наконец поворачивается к Джеру, и тот замечает его ярко-блестящие глаза и солнечную улыбку, которую он уже видел больше тысячи раз, но всё равно не может быть не ошеломлён ею время от времени. — А теперь давай, соберись, сегодня прекрасный день и у нас наконец-то есть средства для печати программки постановки. Она просто нуждается в фото разрушительно красивого лохнесского чудовища, так что вперёд, мы сможем! Они стоят у трибун футбольного поля — на горизонте виднеются блекло-розовые облака, а солнце только начинает садиться. Джереми прикидывает, что освещение на фотографии, должно быть, получится не такое уж и плохое, но только это вряд ли её спасёт. Как будто иллюстрируя свою точку зрения, Хир пытается позировать, потому что, право дело, что ему ещё остаётся? Он кладёт свою руку в карман (куда же их ещё, блин, деть), показывает большой палец в камеру (это ведь сейчас клёво, да?) и немного наклоняется в сторону, опираясь на трибуны, пытаясь лицом показать всю свою расслабленность и крутость. — Боже мой, — заливается смехом Майкл. — Что, чёрт возьми, ты вообще творишь? — Позирую! Заткнись! — шипит Джереми, пытаясь выглядеть раздражённым, но у него никогда это до конца не получается, когда рядом с ним счастливый Майк. — Тогда я умоляю тебя перестать позировать, господи, — Мэлл вытирает слезу из уголка глаз, всё ещё немного посмеиваясь. — Ладно, всё, окей. Давай. Сделай снимок сейчас, чтобы это побыстрее закончилось. — О, я бы очень хотел, но мне просто не дадут такое распечатать, — говорит он, а затем приостанавливается на секунду, поглядывая на камеру, и, момент спустя, поворачивается обратно к Джеру. — Пошли присядем. — Зачем? — спрашивает мальчик, но всё равно идёт за ним следом. Они оба присаживаются на траву. — Причина, по которой ты всегда выглядишь «плохо», — Майкл в самом деле показывает воздушные кавычки, на что Хир только глаза закатывает, — на фотографиях — потому что ты слишком много думаешь. Допустим, когда ты не моргаешь и не сжимаешься постоянно, то действительно со стороны кажешься очень откровенным и искренним — для афиши это как раз то, что нужно! Так что, ну... Просто расслабься? — Легко сказать, — вздыхает Джереми, откидываясь назад и заложив руки за спину. — Я попытаюсь. — И на секунду он считает, что, может быть, выглядит не так уж и плохо, как сам считает, может даже вполне прилично, а затем ловит краем глаза, как его парень поднимает камеру, и поневоле напрягается. — Извини, — тихо шепчет он, поморщившись, потому что ну ведь почти получилось. — О, даже не беспокойся об этом! Дженна и Рич хотели снимок в движении, потому что они посчитали, что это будет самым крутым и оригинальным вариантом, которые они только могли придумать, но в итоге мы проснимали тысячу лет, потому что у них не получалось прыгнуть одновременно. Не думаю, что по сравнению с ними снимать тебя будет сложнее. Я пронырливый, справлюсь. Просто буду осторожнее. — заверяет его Майкл. — Знаешь, я ведь в детстве всегда мечтал стать фотографом дикой природы. — Ты такой задрот. — смеётся парень. — Осторожно, прямо перед нами изредка встречающийся в природе Джереми Хир, почти неуловимый вид, заметить на открытой местности его можно раз в столетие, — Майк повышает голос и говорит с ужасным акцентом Дэвида Аттенборо, пародируя его документалки о всех видах живности на Земле. — О господи. — ...Прекрасный экземпляр, родом из пригорода Нью-Джерси. Его легко спугнуть, он всё время как на иголках, поэтому фотографии этого вида — настоящая редкость, но прямо сейчас, когда его бдительность снижена, мы можем понаблюдать за ним во всей красе... — Майкл, боже мой, — смеётся Джер. Затем парень слышит щелчок затвора фотоаппарата, и, шокированный, немного потрясённый, он поворачивается в сторону Мэлла, который просматривает получившееся фото. — Ну как? — Ты дёрнулся, так что вышло немного размыто, — качает он головой. — Но ты больше не выглядишь так, будто тебя держат под дулом пистолета, так что мы делаем всё верно. Так держать, продолжай в том же духе! — Продолжать что? — Продолжай расслабляться, — добродушно закатывает глаза Майкл, улыбаясь про себя немного. — Постарайся не двигаться и просто думай о приятных вещах. — Приятных вещах, да? — молвит Джер. Он желает поскорее закончить с этим, так что, с трудом превозмогая себя, пытается ещё раз. Он думает о той глупой шутке, которую Джейк рассказал ему недавно. Он думает о том, что ему и Брук нужно попрактиковаться в хореографии, но он правда горд тем, как сильно она увлечена этой постановкой. Он думает о том, что фотографии Майкла будут выглядеть просто замечательно на программке, потому что у него и правда есть талант в фотографии. Его разум блуждает, а окружающий мир немного отходит на задний план. Он думает о Майкле. Он думает о его руках, о его глазах, о том, как его голос звучит по утрам. Он думает о том слишком сентиментальном предложении руки и сердца, что в тайне для него планирует. Он думает о Майкле, который сидит здесь, прямо перед ним, смотря на Хира так, будто он нечто, что стоит того, чтобы фотографировать; что-то необычайно красивое. Он думает о Майкле, и— — Ты отлично справляешься, Джер. Может, немного повернешь голову вот так... Идеально! — Мэлл вновь поднимает камеру. — Ты выглядишь очень счастливым. О чём думаешь? Звук затвора камеры гаснет, и Джереми в тот же момент говорит: — ...О тебе. Мальчик опускает свою зеркалку вниз, моргает на мгновение и тут же расплывается в счастливой улыбке, и она светится радостью и нежной любовью. Сегодня прекрасный день, послеполуденное солнце отбрасывает свои лучи на лицо Майкла — тёплый, размытый свет; потрёпанное временем золото, оседающее по краям лица парня. Хир видел его улыбку более тысячи раз, но эта особенно хороша. Он знает, что подумает то же самое завтра, и послезавтра, и потом тоже, но уверен, что будет прав каждый раз. — Боже, я так люблю тебя, — говорит Майк. Затем он чувствует необходимость добавить, — Придурок. — Я тоже люблю тебя, нерд, — легко толкает его Джереми, и его рука приземляется рядом с ладонью Мэлла. — Как получилось? — Не знаю, я ещё не проверил, — Майкл берёт его за руку, большим пальцем перебирая костяшки Хира, и чувствует, как солнечные лучи попадают на них обоих. — Но я уверен, что всё вышло идеально.