о лисах и имбирном печенье

      чонин светлый. самая настоящая упавшая звезда, которая продолжает гореть даже после столкновения с землёй, которая не угасает даже после встречи с чудовищным и жестоким миром. [чонин говорит, что все те звёзды, которые украшают верхушки ёлок – упавшие. чан бы поспорил, но не будет] чана это все ещё удивляет, все ещё заставляет думать, что чонин – тот самый свет в его жизни, из-за которого он все ещё жив, дышит и существует. ради которого он все ещё вообще есть в этом мире.       сейчас, сидя в тёплом и совершенно не греющем свитере (зато удобном), он просто разглядывает чужую спину, позволяя себе слабо улыбнуться. — ну хен, встань и иди сюда помогать мне, потому что готовка со мной не так ладит, как с тобой, — ян фыркает, закатывая рукава школьной рубашки (уроки только недавно кончились, вот и прибежал) и убирая пару прядей за ухо.       у него волосы отросли, думает чан. по крайней мере с их первой встречи точно, потому что больше чонин в салон не ходил, сказав, что пока чан хоть немного не пострижет свои волосы, он тоже не будет. слово все ещё упорно держится, но что-то бану подсказывает, что ненадолго. — что случилось? — все плохо.       чан лишь удивленно заглядывает за плечо и устало выдыхает.       чонин, конечно, свет, но все ещё ребёнок. и да, с готовкой ему точно не повезло.       он смотрит на странного цвета субстанцию в неглубокой миске и лишь косится на яна. тот себя ждать не заставляет и толкает чана в плечо, бурча что-то о том, что не так уж и плохо. — м, я не уверен. ладно, иди, а то там какой-то фильм начинается, про который ты мне все выходные уши прожужжал, а я тут разберусь. — правда? — ага. — спасибо, хен ! — чонин чуть привстает, держась за чужую руку, чтобы удобнее, и оставляет на щеке чана смазанный поцелуй. бан чувствует запах клубники с ментолом – то ли из-за жвачки, то ли из-за того странного одеколона, который подарил, кажется, феликс. феликс – его одноклассник и, вроде бы, если чан ничего не путает, тоже из австралии.       у него примерно полчаса уходит на то, чтобы из того непонятного творения яна сделать глазурь приятного персикового цвета. просто чонин абсолютно точно хотел этот – у красителя, стоящего рядом на этикетке именно это написано. — отвлекись от фильма и иди за печеньем.       чонин на диване что-то обиженно бормочет, но фильм выключает. чан обещает, что он потом включит его на компьютере, чтобы тот мог досмотреть.       честно, у них рождеством веет не так чтобы очень – чан не фанат развешивать игрушки и украшения, а чонин просто понятия не имеет, где они лежат. но для бана стоящая в гостиной елка и пара гирлянд над камином – уже настоящее рождество. чонин недовольно дует щеки, но молчит. зато смог одеть вредного старшего в свитер, поэтому довольствуется хоть этим.       чонин приносит огромный поднос с имбирным печеньем самых разных форм и размеров, сделанных из тех формочки, которые у чана нашлись дома. их, кстати, довольно много, потому что мама чана раньше любила делать печенье, ещё когда они жили в сиднее. чонин дразнится и называет его кристофером – бан лишь устало вздыхает, закатывая глаза. — все, теперь твоя очередь – ты украшаешь. — а ты? — я буду рядом, так что помогу, если понадобится. но сейчас сам. давай.       ян все ещё недовольно фыркает. чан про себя называет его лисой, потому что есть в нем что-то такое. чонин об этом, конечно же, не знает. — хен. . . — ты уничтожил мою кухню? — в принципе, чан бы не удивился, но он вышел всего на пять минут, поэтому бан не думал, что что-то произойдёт. ошибся. — хуже, — чонин стоит с лопнувшим кулинарным мешком в руках и смеётся. — у меня теперь все пальцы липкие.       и испорчена кофта, думает чан. уж лучше бы это была уничтоженная кухня. — что за ребёнок, — тянет чан и ищет где-нибудь полотенце. — иди переодевайся. поищи в шкафу, может подойдёт что-то. — вряд ли, но спасибо, — каким-то образом у чонина даже губы сладкие – чан чувствует, когда ян вновь на скуле поцелуй оставляет. дурацкая привычка, но от неё чонин отделаться не может (чан и не против, откровенно говоря). — ты ее ел, что ли? — просто попробовал! — значит, да.       бан аккуратно разрисовывает печенье после того, как убрал все последствия ‘взрыва’. — ааа, как красиво, хен! — чан от неожиданно громкого голоса прямо над ухом дёргается. приходится упереться в тумбу свободной рукой, чтобы ничего не упало. и вот каким образом он так тихо подошёл?       точно лиса. по-другому и не скажешь. — привёл себя в порядок? — да !       на чонине одна из тёплых блузок чана с высоким горлом. ему рукава самые пальцы закрывают, из-за чего ян напоминает чем-то пьеро. — тебе хоть удобно? — не очень, но хоть что-то !       чонин обнимает со спины, прижимаясь лбом куда-то между лопаток, вдыхая аромат имбирного печенья и едкий запах спирта. — с рождеством, хен. — и тебя, малыш, — бан позволяет себе улыбнуться, накрывая чужие руки своими. он, конечно, чонина не согреет – у них все наоборот, ведь чан холодный, как лёд, а ян безумно тёплый, точно летнее солнце. — я люблю тебя. — и я тебя. правда. — я знаю, — чонин смеётся, грозясь растопить те ледяные стены вокруг чужого сердца. стены, которые выстраивались очень давно, чтобы надежно. (чан ещё сам не до конца понял, что ян их уже давно растопил) — так, ладно. я хочу печенье. — подожди чуть, пока глазурь застынет. — сейчас хочу ! — возьми из буфета тогда. — твои хочу, — чонин сжимает руки вокруг чужой талии, но чан стойко терпит, лишь вздыхая. — терпения тебе явно не хватает. — ты все равно меня любишь. — к сожалению.       чонин как звезда – тёплый и светлый, освещающий все вокруг одной только улыбкой. чан, наверное, совсем не против провести все новогодние каникулы вдали от жаркой австралии вдвоём с ним, согреваясь только чужими руками и смехом.