***
Позавчера мне исполнилось девятнадцать. Мы с матерью практически не праздновали, да и подарков мне, естественно, никто не дарил. А зачем? Я и так сижу на её плечах уже полтора года, это ли не есть подарок судьбы? Она терпит меня и ещё как-то пытается заботиться, а я подавно ощущаю себя самым жалким человеком на земле, который, в свои девятнадцать, не смог добиться ничего большего, кроме аттестата и стабильной учебы в университете. Я ненавижу осень. Ненавижу все, что связано с ней. А так как я родился в эту ужасную пору, то и себя я тоже, соответственно, недолюбливаю. Честно, я ужасный человек. Со мной никогда никто не находил общего языка, и у меня вообще не было друзей в школе. Я попросту не знал, как начать разговор, не знал, как зацепить человека и обратить на себя внимание собеседника. У меня нет достаточной харизмы и обаяния, плюс ко всему, я обладаю едким характером и запросто могу оттолкнуть желающего со мной заговорить обычным унылым «ага, привет». Мать постоянно говорит мне, что я светлый души, очень добрый человек, и что со временем ко мне потянутся люди. Да ладно, это же мама. Она может ласкать мои уши этими приятностями, потому что никогда не причинит своему сыну вред, не насытит его жизнь страданиями и болью, в отличии от меня. Да, я много раз обижал её своими словами, действиями и поступками. Просить прощения бесполезно, ибо я считаю это пустой тратой времени. Предпочту покопаться в себе и впасть в кому раздумий, начну угнетать себя, рыдать навзрыд и, наконец, закроюсь в себе, перестану общаться с ней, дабы не сделать ещё хуже, ещё больнее. В моей жизни была одна привязанность и одна любовь к одной девшучке, которая, как выяснилось позже — оказалась той ещё шлюхой, бесцеременной и гадкой особой, заставив меня впервые ощутить себя на месте матери, прочувствовать эту самую, прожигающую боль в груди. В тот момент я не чувствовал под ребрами сердца. Оно замолчало, и стук в висках заглушил тихое биение. Мне показалось, что оно рассыпалось, исчезло, испарилось. Что нет больше, в принципе, смысла жить без сердца. В тот момент я понял, что нужно попросить прощения у матери. Я долго сопротивлялся. Очень. Я сражался с самим собой, преодолевал собственноручно поставленные баррикады. Я представлял её лицо перед собой и трясущиеся руки, я видел, как она нежно касается моих щёк и тут же отстраняется, не желая больше дотрагиваться, видеть и слышать меня. Я понял, что веду себя, как та безбожница, что заставила мое сердце разбиться вдребезги. Впервые. И я извинился. Она встала в тот момент на колени и из её маленьких бусинок-глаз полились кристально чистые слезы. Я долго смотрел на неё, на то, как она плачет. Я совершенно не знал, что делать в таких ситуациях, я никогда никого не поддерживал. — Прости меня. — ещё раз проговорил я, медленно уходя в свою комнату. Какой же ты всё-таки жалкий, Пак Чимин. Я ушел, оставив её в четырех томных стенах. Опять я сделал ей больно. Даже тогда, когда решился попросить прощения.***
Улицу по прежнему с неистовой скоростью заливало осадками. С приходом темноты немного стих северный ветер, оставив после себя разбросанный мусор и ветки, которые через несколько минут погрязли в глубокой образовавшейся луже. Я вновь уселся в большое кресло и принялся включать ноутбук, пытаясь не заострять внимание на погоде за окном и просто отвлечься от всех появившихся мыслей. Что, опять пересматривать тупой комедийный корейский сериал, или смотреть ещё более отвратительные китайские телепередачи? Господи, как же это все наскучило. Неожиданно, в мою дверь постучали. Так тихо и бережно. Это она. Что ей нужно? Я давно осознал, какая я блядская сволочь, и что во мне нет ничего стоящего её ласки и тепла. Пусть уйдет, пусть уйдет прямо сейчас. — Да? — с диким нежеланием произнес я, — входите. — Дорогой, милый, послушай, — начала с порога женщина, стряхивая с лица застывшие слезинки, — вот, смотри, что у меня есть. Она подошла ко мне и положила на стол конверт. Я внимательно осмотрел его, после чего взял в обе руки и попытался раскрыть. — Тут что-то важное? — В этом конверте находится билет. Билет прямиком в столицу нашей страны, в Сеул. Ты так давно мечтал уехать отсюда, позабыть все, что связано с Пусаном. У тебя не было друзей здесь и я надеюсь, что там ты обретёшь долгожданное счастье, — усевшись на край кровати, она выпрямилась и продолжила, — вечером, тринадцатого октября я позвонила твоему двоюродному младшему брату, Чонгуку. Помнишь его? Скорее всего, нет. Он переехал в Сеул когда тебе было всего два года отроду, за это время вы успели сдружиться и ты плакал даже, когда мы провожали семью Чон в аэропорту. Он живёт сейчас со своим одногруппником, который помогает оплачивать квартиру и поддерживать порядок в доме. Гуки мне все это рассказал, после чего я, не думая, побежала покупать тебе билет. Езжай к ним, прошу. Они помогут устроиться тебе в новом учебном заведении, познакомят тебя со столицей и ты, наконец, обретёшь новых друзей! Я не знал как на это реагировать. На моём лице выступил румянец, а из глаз полился водопад Виктория. Я подбежал к матери и уткнулся носом в ее замыленный фартук, сжав в руке конверт. Сказать спасибо? Или, может, повторно извиниться? Меня окатил полный ступор и я просто продолжал рыдать, не вымолвив ни слова. Лёгкая, как тростинка, рука, опустилась на мою макушку и прошлась по ней. В миг я почувствовал успокоение и лёгкость. Я поднял голову и посмотрел ей в глаза. Такие родные и бездонные омуты. — Спасибо.. — дрожащим голосом вымолвил я. Она лишь с тягостью натянула улыбку и поднялась с кровати, вытерев поступившие слезы. — Начинай собирать вещи, Чимми, — развернувшись ко мне спиной, сказала она, поспешно освободив меня от своего присутствия. — Останься.. — шёпотом произнес я, оставаясь все также сидеть на полу, сжимая в руке конверт, — пожалуйста..