Вживаясь в роль

      О том, что Тсуна — будущий босс мафии, Хару узнала одной из первых.       Тогда его статус не был какой-то трагедией или тем тяжким грузом, который несут только на своих плечах, не вовлекая близких. Тогда жизнь была беззаботной и веселой, напоминавшей игру — и Хару, не желавшая взрослеть, радостно в эту игру вступила, ведь беззаботности и веселости ей и самой было не занимать.       То, что Тсуна — будущий босс мафии, казалось тогда чем-то крутым.       «Хару будет женой босса мафии!» — твердила она, как заведенная дурочка, грезя о полной приключений и авантюр судьбе.       Собственно, она и была дурочкой. Точнее — полнейшей дурой.       Попав в мир того самого будущего, в котором Тсуне надлежало стать боссом, Хару была обескуражена. Это будущее отличалось от того, что было в ее мечтах. Оно было слишком страшным — страшнее любой авантюры из грез.       Но ты же хотела это будущее, Хару? Получи и распишись! Ты в нем не жена босса, но можешь примерить на себя эту роль — храни дом, пока «муж» занят важным делом, и не суй в его дела нос. Храни убежище, в котором прячешься от реальных врагов. И лично тебя не ждут никакие приключения, потому что это не игра. Потому что на верную смерть тебя никто не пустит.       Потому что мафиози своих жен берегут.       Потому что и приключений никаких не надо, чтобы догадываться об ужасах, творящихся снаружи.       Хару не знала всей правды, но ей хватало ума, чтобы связать эти ужасы с мафией. Но спрашивать напрямик она не хотела — она хотела, чтобы ребята признались сами. И хотела знать все: чем именно они занимались, с кем сражались и как собирались вернуться домой.       И поведение Тсуны, избегавшего прямого ответа, причиняло Хару боль. Почему-то тогда, когда жизнь была беззаботной, ничто не помешало ему признаться в связях с мафией и обернуть их в шутку. А стоило появиться реальной угрозе — так тут же замолк.       Такого будущего Хару точно себе не желала — да и не пожелала бы никому. Чтобы это понять, ей пришлось в этом будущем побывать. Чтобы понять, что ей не быть женой босса мафии, Хару пришлось примерить на себя эту роль.       Но если она могла догадываться хоть о чем-то, то Киоко пребывала в неведении вовсе. Хару восхищалась силой духа подруги и задавалась вопросом — хотела ли вообще знать Киоко правду или держалась лишь потому, что ничего не знала?       Несмотря на волнение за ребят, порой одолевающее Киоко, Хару не решалась поделиться с ней своими подозрениями, потому что боялась ее сломать. И продолжала восхищаться ее стойкостью и умением улыбаться там, где другие бы злились или же плакали. Старалась перенять эти черты, потому что своих переставало хватать.       Когда же и у Киоко терпение лопнуло, вылившись в стремление узнать все, Хару облегченно вздохнула — ответственность за последствия нести не ей — и с радостью поддержала бойкот. В итоге они своего добились, но…       После этого Хару перестала восхищаться подругой. А начала — бояться.       Хару, знавшая о принадлежности Тсуны к мафии, и то не выдержала груза истины — едва не расплакалась при боссе, которому не сможет стать женой, как бы сильно его ни любила.       А Киоко…       Киоко мило улыбнулась и отпустила ситуацию, ни разу не обсудив свои страхи с Хару. Не потому ли, что ее не напугало ничто?..       Хару не могла назвать Киоко бездушной куклой, потому что была свидетельницей ее искренних смеха и слез. Помнила, как она сбежала из убежища, переживая о брате.       Но то, что чуть не доломало Хару, Киоко будто и не проняло. Киоко боялась за близких, но не того, против чего они бились. И не за то, за что сражались они. Она не видела всей картины — или предпочитала не видеть. Или прекрасно все видела, но закрывала глаза.       И Хару это пугало больше, чем вся рассказанная Тсуной правда.       Ей не стать женой босса мафии…       Но Киоко идеально подходила на эту роль.