Memento

Рейвен ноет, тянет за руки Чарльза танцевать — в своем нормальном, человеческом обличье — Чарльз смеется и отнекивается, руки вытащить пытается, говорит, что это абсурд, и не любит он танцевать, и нет… Рейвен последовательно превращается сначала в Ангела, потом в Мойру, Эмму Фрост, красавицу с формами из плейбоя, в конце концов — в Эрика — наполовину шутя: «А так?» Чарльз смущается, краснеет, потому что голос-то, произносящий «А так?» — уже тоже Эрика, и вообще, нелепо это все, и, самое страшное — заманчиво. Смеется неловко, Рейвен тоже хохочет, потому что пару движений исполнить удается, все так весело и неуклюже, как под дозой спиртного, и тут в дверном проеме останавливается сам Лешерр. А по кухне разносится: «It was an Itsy Bitsy Teenie Weenie Yellow Polka Dot Bikini…» Чарльз вздрагивает и отдергивается-выворачивается из рук Рэйвен, а Эрик поднимет брови с интересом и идет своей дорогой. Чарльз, оборачиваясь, все еще пунцовый: «Больше никогда так не делай!» «Уверен?», спрашивает Рейвен и усмехается. Она проницательная девочка все-таки. *** Неизвестно, кто именно ставит эти старые песенки на радио, должно быть, считается, что это здорово — окунуться в атмосферу старых-добрых шестидесятых, он всего лишь старый человек в клетчатой кепке и пледе на плечах, один за шахматным столиком в многолюдном парке, согбенный, всего за каких-то пару месяцев постаревший на годы и годы, он совсем не разбирается в этих диджейских штучках и, наверное, безнадежно устарел. Но когда из радио в чьей-то машине доносятся эти первые такты — он узнает. И на него обрушивается, как гром среди ясного неба, тот далекий 62 год, когда из каждого окна, из каждого радиоприемника, из машин, парикмахерских, кафе и закусочных — отовсюду — неслось это навязчиво-жизнерадостное «It was an itsy, bitsy, teenie, weenie, yellow polka-dot bikini…» И сейчас, сорок лет спустя, ржавым гвоздем по стеклу — такое напоминание. Он проваливается в это время, как вода над макушкой смыкается — необычно-теплая, солнечная осень, президент все еще Кеннеди, суета вокруг Лаоса, Мэрилин Монро умерла и ее фото на всех первых полосах — мир скорбит — подумать только, какую древность мы помним, Чарльз!.. Чарльз улыбается, ерошит волосы, смеется. Совсем молодой, еще на ногах, в этой своей рубашечке, сейчас ее назвали бы «ретро». Сорок лет. Нет никакого Чарльза и помнит теперь он один.