Endgame

…И он говорит ей — сестра, я слишком давно на этой войне Когда вы пьете это ваше вино, я нёбом чувствую кровь — В ней хватает и серебра, и стали, и соли, и гари огней, И наши парни лежат в траншеях под гусеницами облаков. И еще он говорит ей — сестра, похоже, я не знаю ничего о войне, Я до сих пор не постиг математику строя наших огненных кораблей, А может, завтра я взгляну ей прямо в лицо и вдохну ее гнев, И вместо меня останется дырка в небе или же дырка в земле. Так вот, он говорит ей — сестра, мне некуда, некуда возвращаться, кроме войны, Спасибо, слушай, мне правда с тобою сегодня было тепло; А под огнем не помнишь вкуса вина, но не знаешь вкуса вины… И он уходит обратно в ночь, тяжело подволакивая крыло. Мельница, «Война»

Обрести покой в своей каюте Явику не удается. Через полчаса после того, как Чакваас все же выпускает его из медблока, в отсек врывается Лиара. Она взвинчена до предела, глаза её горят недобрым огнём. Любому другому стало бы не по себе. Но не ему, разумеется. — Трус, — бросает она прямо с порога, даже не дождавшись, пока дверь с мягким щелчком закроется за ней. Протеанин оборачивается, все четыре его глаза выражают полное недоумение. — Собираешься пойти и умереть? Теперь, когда с Жнецами покончено? Трус и дезертир. Думаешь, твой долг выполнен? Одни боги знают, когда Шепард успел поделиться с Лиарой сказанным ему перед прощанием. И зачем он вообще это сделал. Но это уже неважно. Ее обвинения в дезертирстве, конечно, не имеют ни малейшего смысла — настолько, что даже не злят. Его бой и впрямь окончен — то, ради чего он вообще оставался в живых все эти годы. А значит, его место там. Рядом со своей командой. С тем, что от них осталось. — Азари всегда были совершенно несносными, — с вздохом замечает он. — У этой азари есть имя, — Голос Лиары полон яда, того и гляди, укусит. — И если протеанин не может его запомнить — не он ли здесь примитивное существо? — Тогда почему тебе так не нравится мысль о том, что меня не будет рядом? Никто не будет мешать тебе сочинять свои… неправдоподобные теории. Он сам не понимает, почему это сказал. В конце-концов, какое ему дело до легенд о его народе, придуманных юной азари? Она до сих пор не может смириться со своим разочарованием в протеанах и в нем лично? Ей же хуже. Не стоит беспокойства. — О том, что ваш народ обладал мудростью? Да уж, эта теория категорически не подтверждается! Но я думала, мне не придется сомневаться хотя бы насчет отваги! А вот это похоже на изощренный комплимент. Неожиданно. Настолько, что отошедший было к консоли в попытке отвлечься Явик оборачивается к ней. — Ты назвала меня трусом. Почему? Чего я, по-твоему, боюсь? — Я не знаю, чего ты боишься, — раздраженно бросает Лиара. Делает пару шагов к нему, кулаки судорожно стиснуты — того гляди, ударит. Было бы забавно. — Но ты не пытался умереть, когда сделать это было проще простого. А теперь Жнецов нет — выходит, жизни ты боишься больше них? Явик вздрагивает, его лицо мгновенно каменеет. До тех пор, пока Шепард не задал ему этот вопрос, он старался не задумываться над тем, что будет после. И, если уж начистоту, до конца не верил в то, что это «после» все же наступит. Но коммандер сделал невозможное, совершил чудо, заплатив за него своей жизнью. И теперь все, кто остался в живых, возвращались домой, где бы их дом ни был. Все, кроме него. Ему попросту некуда возвращаться. Если, конечно, не считать домом планету, населенную дорогими ему призраками. — Ты вообще знаешь, как это? Остаться последним из всех? — спрашивает он в попытке достучаться. Бесполезно. — Не знаю! И не хочу узнать, как бы ты ни пытался мне это обеспечить! — Я?! — Я не хочу больше никого терять. Не хочу!!! — Ее голос срывается в крик. — Тессия… Шепард. Если и ты… — Азари закрывает лицо рукой — и, кажется, всхлипывает. Вот этого Явик совершенно не ожидал. В конце-концов, он пятьдесят тысяч лет не видел слез, и предпочел бы не видеть еще столько же. И теперь он стоит, глядя на нее, готовый сделать… что-то. Что угодно. Лишь бы она прекратила. Неужели так всегда с азари?.. А Лиара вдруг делает шаг вперед и обнимает его. Прикосновение к ней — как окунуться в горячий источник, полный искрящейся воды и солнечного света. Даже сейчас, когда она полна тревоги, боли и растерянности. И даже ее злость согревает. Явик сам не замечает, как стискивает Лиару в объятиях. И даже заметив, не сразу выпускает. Но все же выпускает, отступает на шаг назад, и несколько секунд проходят в неловком молчании. — Почему ты не хочешь попробовать просто… жить? — наконец произносит она почти жалобно. Этот вопрос проще задать, чем на него ответить. Потому что честным ответом было бы — «я об этом не думал». Именно это он и пытается объяснить ей. Сначала скупо, цедя каждое слово. А потом его вдруг прорывает. Как тогда, с кристаллом. Он стискивает зубы, пытаясь не завыть, и рассказывает — снова и снова окунаясь в давнишнее отчаяние, чувствуя кровь, покрывающую его целиком, холод ножа в своих пальцах, слыша предсмертные хрипы тех, кто когда-то, совсем недавно, был его друзьями, всем, что у него когда-либо было. И так же, как недавно Шепард, Лиара слушает его. Молча. Он не смотрит ей в лицо. Еще не хватало увидеть в его выражении жалость. Наконец поток слов иссякает вместе с последним яростным ударом кулака в стену, и Явик застывает, закрыв глаза. Ждет, сам не зная, чего. — …Ты говорил мне, что если жива хоть одна азари — всё это имеет смысл. Что те, кто умер, сделали это, чтобы мы могли жить. Так почему ты сам об этом не помнишь? Голос Лиары нежен и тих, словно не она несколько минут назад была готова убить его на месте. Ее ладонь ложится на плечо Явика, и тот вздрагивает, возвращаясь из своих видений. Отстраняется. — Не трогай меня. Я всё помню. Но я — Отмщение. Моя цель выполнена. И я последний. Нас больше не будет. Значит, я могу уйти. В голове — звенящая пустота. Он всё ей рассказал, так чего же еще? Любой соплеменник понял бы его и отпустил. Но не азари. — Все, кого ты знал, погибли, чтобы ты выжил. — Она говорит все так же тихо, но каждое слово вонзается в его разум, как нож. Как тот самый нож. — Отчаяние — лучшее оружие противника, так ты говорил, Явик? Если ты сдашься сейчас — значит, они все-таки вас победили. Против этого ему возразить нечего. Как невозможно и объяснить, и признать ее правоту. Но она и не ждет ответа. — Что ты думал делать после победы тогда, в своем цикле? — Я не знаю, — признается он. — Я родился, когда война уже шла много лет. Я не представляю, что ещё может быть. И не думал, что доведется увидеть. Вновь повисает молчание. — Знаешь, в этом мире может найтись много интересного, — говорит она после паузы игривым тоном. — Побывать на Цитадели ты уже успел. Даже в казино заглянул. Может быть, этот цикл сможет предложить тебе и еще что-нибудь? Он смотрит на нее неверящими глазами. Как она смеет рассуждать об этом вот так, легко, после всего, что он ей рассказал? Да она смеется над ним! Искушение сделать шаг вперед, схватить ее за горло, заставить заткнуться слишком уж велико. Явик судорожно стискивает кулаки, заставляя себя оставаться на месте. Лиара же как будто ничего не замечает. Диван у стены вдруг привлекает ее внимание. Секунда — и она уже там, устроившаяся с ногами, как во время посиделок в кают-компании. Явик редко в них участвовал, предпочитая любым беседам уединение в своей каюте. Не хотел привыкать. Но сейчас зрелище свернувшейся клубочком азари оказывается настолько умиротворяющим, что он, как завороженный, делает глубокий вдох и подходит ближе. И, следуя движению ее руки, садится рядом. Злость всё еще бурлит где-то внутри. Но придушить наглую девчонку почему-то больше не хочется. Лиара молчит так долго, что он успевает решить, что у нее все же кончились аргументы. Но когда заговаривает вновь, на ее лице все та же решимость. — Не будет тебя — никто больше не узнает, какими вы были на самом деле. Хочешь, чтобы осталось хоть что-то? Помоги мне. Никто, кроме тебя, этого не сделает. Я хочу рассказать о вас правду. Узнать, какими вы были… — она смущённо поправляется, — какие вы есть. Ты обещал! — Я обещал подумать. — И что ты решил? — Я еще не решил. Лиара открывает было рот, чтобы возмутиться, но останавливается. Закусывает губу. — Не думай, что, если ты решишь сдаться и умереть, я позволю тебе это сделать. — И как ты собираешься мне помешать? — Его губы раздвигаются в издевательской улыбке, обнажая острые зубы. — Я… я придумаю, как. Не знаю, но… — Лиара вскидывает на него взгляд. И боль в синих глазах азари заставляет его осечься и замолчать. Что ей от него нужно, в самом деле? Неужели и впрямь так дорога эта книга? Удивительно. Кто-то в этом безумном мире, так далеко ушедшем от всего, что он знал, жаждет оставить память о протеанах куда больше, чем хочет этого он сам. И это внезапно кажется ему до невероятности неправильным. Явик перехватывает ее руку, выброшенную вперед в протестующем жесте. — Хорошо. Я помогу тебе с твоей книгой… Лиара Т’Сони. — То есть ты все-таки помнишь, как меня зовут, — усмехается она невесело. Осторожно высвобождает запястье. — Может, протеане и не безнадежны. — Я никогда не пробовал ничего писать. Кроме донесений командованию, конечно. — Тебе и не нужно. Главное — твои воспоминания. Они-то у тебя есть. — Кроме них, у меня больше нет ничего, — пожимает плечами Явик. Лиара вскидывается, все ещё напряжённая, натянутая, как струна, готовая вспыхнуть в любой момент. Взгляд льдистых глаз приковывает его к месту. Несколько секунд молчаливого поединка, и Явик все же опускает голову. Сдаётся. Азари мимолетно прикасается к его плечу, и в этот раз он не находит в себе сил протестовать. — У тебя есть мы. Её прикосновение не несёт в себе ничего, кроме тепла и участия, и оттого ещё сильнее ранит. На секунду он почти готов согласиться, позволить льду — «я один навсегда» — треснуть и рассыпаться множеством уже безобидных осколков. Но эта секунда проходит, и Лиара вновь убирает руку, не пытаясь добиться от него ответа. Щадит его — запоздало понимает Явик, и от этой мысли становится ещё более не по себе. — Я попрошу Глифа сбросить тебе мои наработки. — Ее лицо вновь безмятежно, словно не было между ними ни ссоры, ни всего последующего разговора. И он с радостью соглашается следовать этой иллюзии. — Я посмотрю. Может быть, азари и впрямь научились чему-то, — он не может удержаться от уже привычной шпильки. Но в ней уже почти нет яда, и Лиара, готовая было ударить в ответ, это чувствует. И отвечает ему непривычно тёплой улыбкой. — Во всяком случае, я надеюсь, протеанин достаточно умен, чтобы в этом разобраться. И шелест закрывшейся двери вновь оставляет Явика наедине со своими мыслями.