Дурные привычки

За закрытыми дверями в элитном клубе её никто не должен был узнать. Полная анонимность, воля случая, возможность сделать что угодно и с кем угодно, если этот кто-то согласен, — поэтому Ванесса и пришла сюда. Она верила, что её лицо надёжно скроет маска, отсутствие семейных украшений не выдаст в ней единственную дочь дома Найтрей, а чуть изменившаяся причёска позволит пустить пыль в глаза самым внимательным и зорким. Ванесса пришла в «Дом Грёз», потому что отчаялась получить то, чего желала, не пряча лицо и не рискуя быть узнанной, опозоренной. А в итоге всё было напрасно. Эрнест нежно сжимал её ладонь, другой рукой мягко придерживал за талию, а Ванесса смотрела на чёрную маску колибри на его лице и не могла, не могла поверить, что это произошло. В её сердце что-то леденело, а ноги не слушались, запинаясь в танце. Ванесса неуклюже шагнула раз, второй, и Эрнест прижался к ней ближе — так, что она почувствовала жар его дыхания на своей шее и, оступившись окончательно, вовсе рухнула в его объятия. — Как же так, сестрица? Ты правда думала, что мужское одеяние скроет в тебе женщину? — прошептал он еле слышно, и сердце Ванессы ушло в пятки. Всё пропало, он её узнал. До этих слов она верила, что это совпадение, из которого она сможет аккуратно вывернуться, но из рук Эрнеста просто нельзя было сбежать. Они были цепкими, сильными и Ванессу отпускать не собирались. — А что бы ты делала потом, если бы какая-нибудь глупенькая леди повелась бы на твой обман? Когда ты расшнуровала бы её корсет, — мягко провел её через поворот танца Эрнест, нежно прижимая к своей груди, — избавила бы её от многочисленных юбок и дорогих туфель… Что бы ты делала, когда сняла бы свой жакет? Ванесса вцепилась в ткань его жилета до побелевших костяшек, до сводящей зубы боли, а Эрнест ласково погладил её ладонью по голове. — Глупая, глупая сестрица, — тепло прошептал он, — так дела не делаются. Нужно быть куда искушённее, чтобы приходить в подобные места. Ноги стали деревянными — на миг, а в следующий Ванесса просто перестала их чувствовать. Она плавилась в объятиях Эрнеста, тело просто не подчинялось ей: поворот за поворотом, за мягкими шагами в такт музыке, Эрнест вертел ею, как хотел. А голова Ванессы оставалась холодной, ведь её сковал не страх, нет, — ужас. Эрнест мог всё рассказать родителям. Или Клоду. Или... Ванесса не хотела об этом думать. — Какие тебе нравятся? Рыженькие? Блондиночки? До того, как наша милая кухарка умерла от воспаления лёгких, ты смотрела на неё во все глаза, а она была русой простушкой, так что сейчас я изнываю от любопытства. Ванесса разомкнула губы — не чтобы ответить, а чтобы сделать вдох, — да только поняла, что во рту совсем сухо. Она не смогла проронить ни слова, а воздух, устремившись в лёгкие, стал подобен песку, засыпаемому в глотку. — Хотя, надо сказать, маска вороны тебе крайне идёт, да и новая причёска невероятна, — едва слышно протянул Эрнест, прижимаясь губами к уху Ванессы, и та вздрогнула. Эрнест был горяч, как огонь, и обжигал — бёдра Ванессы горели от пламени, которое не могли остановить даже его перчатки. А в груди самой Ванессы что-то оборвалось окончательно и бесповоротно. — Простите, — произнесла она едва слушающимися губами, — но вы меня с кем-то спутали. Голос её позорно дрожал, но оттого стал менее узнаваем. А пальцы Эрнеста на её талии сжались сильнее, почти причиняя боль. — О-о-о, — протянул он, а потом лукаво улыбнулся. — Как неловко. Я искренне прошу прощения. Что же, тем лучше для меня, леди. Его рука медленно скользнула по впалому животу Ванессы, её аккуратной груди и, наконец, остановилась на шее. Пальцы Эрнеста коснулись подбородка, приподнимая его, и Ванесса задержала дыхание. Эрнест всегда пугал её своей невероятной красотой, но куда более страшными были его привычки, о которых Ванесса, честно, ничего не желала знать. Но губы Эрнеста оказались странно мягкими и... Почти что околдовывающими. Почти — потому что Ванесса не была бы собой, если бы сейчас лишилась разума; а ей, сказать по правде, очень этого хотелось. Эрнест держал её стальной хваткой, и Ванесса не могла сопротивляться — лишь приподнялась на носочках строгих сапог и поддалась, глотая беспомощный крик, а после — тихий, мерный выдох. И Ванесса поняла, что дурные привычки — это дело семейное, а она сама куда хуже, чем считала.