***
Она смотрит на него из противоположного угла гостиной мэнора. Она лежит спиной на твердом деревянном полу. Его тетка распинается о чистоте крови и кричит о мечах и сокровищах. А его семья наблюдает: его отец, его мать. Но он не смотрит. Глаза закрыты, а голова отвернута; руки трясутся. Ее левый рукав завернут, и боковым зрением она видит кровавые красные буквы на кремовой коже. Кровь. Кровь, сочащаяся из двенадцати букв, вырезанных на ее коже. Г р я з н о к р о в к а. Грязнокровка. Он словно отказывается смотреть. Наблюдать. Он хватается за живот так, что она думает: не мутит ли его от вида происходящего. [Ее разум спорит: на это нет причин.] Возможно, все дело в том, что он отказывался смотреть. Возможно, все дело в том, что он знал, кто они такие, но отрицал это. Возможно, все дело в том, что она помнит, как он вздрогнул при виде тех несчастных пауков, которых пытал лже-Грюм. Беллатриса крикнула Петтигрю, чтобы тот приволок мальчишек. Ее мальчишек… значит, они живы. Она с облегчением вздыхает от самой возможности вновь увидеть их лица, пусть и в последний раз. Уголком глаз она видит, как он медленно подходит ближе к ней. И еще ближе. Она немного поднимает голову, чтобы взглянуть на него. Он крепко сжимает волшебную палочку, отнимая левую руку от живота, и жестом показывает ей сохранять молчание. А когда он нацеливает палочку на спину родной тетки, то беззвучно произносит: «Все будет хорошо». И Гермиона кивает. Она смотрит на него из противоположного угла гостиной мэнора, когда он пробирается ближе и ближе, и задумывается, почему же она верит ему.***
Она смотрит на него из противоположного угла палатки. Он выглядит уставшим. Измученным. Опустошенным. Растерянным. Он выглядит именно так, как она себя ощущает. Она считает, что, возможно, он чувствует себя таким же опустошенным, каким и выглядит. И даже еще более растерянным. Он пожертвовал всем — своей семьей, своей верой… своей жизнью. Он пожертвовал абсолютно всем, чтобы спасти ее. Спасти их всех. Он сидит на полу, прислонившись спиной к одной из деревянных опор. Его ноги согнуты в коленях, он опирается на них локтями, склонив голову. Проводит руками по растрепанным белым волосам. Он так похож на ребенка, что ей хочется дотянуться до него. Обнять его. Прижать. Сказать, что все будет хорошо. [Им обоим известно, что все может сложиться иначе.] Он был врагом. Теперь он союзник, их спаситель. Гарри и Рон тоже за ним наблюдают, правда с опаской и недовольством. Уже прошли недели, но они до сих пор не уверены, могут ли доверять ему. С ними он почти не разговаривает. Он почти не ест. В действительности, он почти ничего не делает, кроме как сидит, погруженный в свои мысли. Но она не может винить его. Все-таки он на чужой территории. Он устал и запутался, он одинок. Она смотрит на него из противоположного угла палатки и задумывается, когда же она начала доверять ему.***
Она смотрит на него с противоположного края стола. Они вернулись в Штаб, в безопасные стены дома двенадцать на площади Гриммо. Он стоит во главе обеденного стола. Орден принял его, как родного, выделив комнату с личной ванной в особняке, который теперь они называют домом. Драко стал их [не совсем] секретным оружием против Темной стороны. Ему все-таки известны детали планов и стратегия Темного Лорда. Он знает, как проникнуть и выбраться из мэнора, — их штаба — не затронув охранные чары или же избежав ненужного к себе внимания. Ему известны их секреты. И с тех пор он принял на себя роль стратега, занимаясь разработкой планов и обозначением позиции всех и каждого. Ему доверяют. В него верят; кажется, что ни у кого нет проблем с тем, что он за все отвечает. Он покрыт грязью, и пылью, и чем-то, напоминающим кровь, — и ей слишком страшно спросить, его ли она; если ответ будет положительным, она не знает, как на это среагирует. Он только что вернулся с одиночного задания, на которое сам и вызвался, и теперь собрал всех в гостиной, чтобы поделиться деталями того, что сделал, что увидел, что услышал. Большинство из услышанного — пошло и вызывает тошноту, но все настолько привыкли к подобному, что это не играет никакой роли. А затем он так же быстро описывает еще одно задание в рамках выполненного; говорит так, словно вновь пойдет один. Он постоянно жертвует собой, держа остальных в безопасности, потому что «мир нуждается в них, а не во мне». Он просто хочет помочь, и это единственный известный ему способ. И все же, ей бы хотелось, чтобы он этого не делал. Ей бы хотелось, чтобы был иной путь. Ей бы хотелось, чтобы он не отправлялся один. К концу собрания план окончательно доработан. И он отправится. Он говорит, что это будет почти-слишком-просто; говорит, что это одна из так называемых «пришел-ушел» миссий, когда противник и не заметит его визита до тех пор, пока тот не вернется назад. Она не уверена, стоит ли верить ему, или он говорит все это лишь ради того, чтобы остальные почувствовали себя лучше. Гарри предлагает пойти с ним для подстраховки, и под своим «предложением» имеет в виду то, что в действительности у Малфоя нет никакого выбора в этом вопросе. Все покидают гостиную, и они остаются наедине. Они стоят в неловкой тишине, словно многое нужно сказать, но никто не хочет произносить ни слова. Между ними нечто вроде… напряжения. Оно довлеет над ними уже не первую неделю. — Будь осторожен, — шепчет она. — Обязательно, — обещает он. — Я серьезно, Драко. Прошу, не умирай. Она смотрит на него с противоположного края стола и задумывается, когда же она начала так сильно беспокоиться о нем.***
Она смотрит на него из противоположного угла комнаты. Он избит, он весь покрыт ссадинами, он в грязи и крови; и ей хочется взвыть. Он кашляет пылью и сажей, держась за грязный, и окровавленный, и запыленный пиджак Гарри, чтобы не свалиться. Она с облегчением вздыхает — он жив. Они оба живы. Но он ранен, и это беспокоит. Рон помогает Гарри отвести Малфоя к дивану, чтобы Молли смогла заняться им. Он отмахивается от них, словно не нуждается ни в чьей помощи. Он слишком упрям. Она считает его своего рода мазохистом. Он снова закашливается, а Гарри шутит, что в следующий раз, когда они будут перемещаться через камин, ему следует держать рот закрытым; и он смеется. На фоне грязной, окровавленной кожи его зубы выглядят белоснежными. Она улыбается, ведь он смеется впервые с тех пор, как спас их так много месяцев назад. Она хочет прорваться сквозь всех, кто ожидает подробного рассказа о задании, чтобы обнять его, и поблагодарить, и отругать — и все это в одно и то же время. Но она сдерживается, потому что они до сих пор не преодолели напряжение, а слухи о зарождающемся романе уже наполняют дом; но ей не хочется так скоро подливать масла в этот огонь. Поэтому она наблюдает, как они с Гарри докладывают о своей вылазке; она слушает лишь вполуха, потому что вовсе не важно, что там произошло. Важно лишь то, что он жив. Они оба живы. Она даже не хочет думать, что было бы, если бы они не выжили. Она даже не хочет представлять, что было бы, если бы он не вернулся живым; если бы ни один из них не вернулся. Поэтому она сосредотачивается на его улыбке и смехе. Она и сама улыбается, потому что каким-то образом чувствует, что он принадлежит ей, что он всегда был ее. Она смотрит на него из противоположного угла комнаты и задумывается, когда же она начала полагаться на него.***
Он смотрит на нее из противоположного угла спальни. Она крепко спит, лежа в своей кровати. Он стоит в дверном проеме, прислонившись к деревянному косяку и скрестив руки на груди. Наблюдает, как мерно поднимается и опускается ее грудь, следит за движением воздуха, покидающим легкие. Молли говорит, что с ней все будет в порядке. На краю поля битвы ее заклятием — что бы за заклятие это ни было — откинуло в ствол дерева. Наложивший его Пожиратель бросил ее умирать от кровотечения из раны до жути похожей на ту, что он перенес в прошлом году. Мадам Помфри сказала, что он нашел ее как раз вовремя. Минутой позже, и у нее не осталось бы шансов. [Он старается об этом не думать.] Ее друзья уверяют, что она достаточно сильна, чтобы выжить; он знает, что это правда, но все же не может помешать страху проникать в его разум, и его тело, и его душу. И поэтому он всегда рядом, благоговейно наблюдает за ней. Потому что, если что-либо пойдет не так, он сможет помочь. Он сможет все предотвратить. Она не может покинуть его. Он задумывается, известно ли ей об этом. Известно ли ей о том, что он не позволит ей никуда уйти. Быть может, он должен был ей рассказать, на всякий случай. Быть может, это было и не нужно. Но, несмотря ни на что, он все-таки должен был ей рассказать. Он не может справиться с этим без нее, не может сражаться в этой войне в одиночку. Разумеется, он не один, но он чувствует себя одиноким. И никто этого не понимает. Кроме нее. Она понимает все, а если и нет, то прилагает все усилия, чтобы понять. Она не может покинуть его. Он смотрит на нее из противоположного угла спальни и задумывается, когда же он успел настолько к ней привязаться. Прошу, не умирай…