Различие?

— Филипп, — настойчивый голос мамы на этот раз прозвучал совсем близко, и я, испугавшись, вскочил на ноги и, поморщившись от холода, бросился натягивать на себя одежду. В такой общине, как наша, просыпать и опаздывать было делом не почитавшимся. Именно поэтому я, конечно, нигде не бывал вовремя, впрочем, никому дела до меня не было — кому взбредет в голову искать посреди дня обыкновенного мальчишку, пускай и единственного сына главы фермы? У отца, Адама Гэйнса-старшего, всегда были дела по дому, но он всегда находил время лишний раз напомнить о том, кто я такой и как нужно обращаться со всеми моими приятелями. Он никогда не кричал, но стоило одного его взгляда, чтобы напугать жителей общины. Я и сам его порой боялся, особенно когда оплошности переходили в трагедию мирового масштаба(и не такое бывало): лицо папы неприятно растягивалось в стороны, надбровная складка становилась еще выразительней, а взгляд приобретал неприятную остроту и грубость. В обычное же время он держался, я бы сказал, по-королевски; никогда не копался в грядках и не брался за готовку. Иногда, когда его пробивало на особое терпение, он садился около меня, если же я брал перерыв где-нибудь на сенокосе, и рассказывал всякие разные истории, не забывая однако о дистанции, присущей отношениям между сыном и отцом. "Берегись мутанта", "Не бойся выжигать поля", "Ненавидь Людей Зарослей"... Вскоре все это настолько вбилось мне в подкорку, что я и сам начал думать так. Прочитал всю Библию, заучил псалмы и каждое утро, день и вечер молился за Чистоту мира. После Бедствия все были особенно осторожны в собственных мыслях, дабы не навлечь его еще раз. Но со временем даже я, наверное, самый религиозный на ферме человек, стал побаиваться — все ли мы делаем правильно? За последние несколько сезонов выжгли тридцать пять полей, пятнадцать из которых пришлось на нашу территорию, и отец был очень обеспокоен. Мать незамедлительно посоветовала ему послать за инспектором, но Адам долго колебался; инспектор, или же Клод Гэйнс, был родным братом отца и моим хорошим дядей. Первый был старше на год, но поставь двоих братьев в одну линию, отличий не заметил бы даже бывалый служака, знакомый с ними с детства. По деревне ходили слухи, что в детстве они часто пользовались своей схожестью, чтобы заменять друг друга на работе. Поговаривали даже, что у братьев с собой всегда было по дубликату своего свидетельства, чтобы Государство не перепутало их. Но Клод, младший, вскоре устал ограничиваться заборами фермы и стал инспектором, предварительно выучившись на специальных учениях. Адам же стал называть его антихристом, и отношения их совсем испортились. Сам инспектор же по-прежнему любил брата, но тот предпочитал оставаться равнодушным. Глаза Клода всегда светились добротой, и он всегда трудился в поте лица, не имел слуг, занимался со мной математикой. Всякий раз, когда он находил у какого-то ребенка или детеныша Отклонение, переживал эту трагедию с чувством и искренне соболезновал несчастным, особенно если жертвами становились младенцы. — Ничего не поделаешь, — говорил он, шмыгая носом. — Придётся... Но работа ему нравилась. Это было видно за километр. Пока мать уговаривала отца все же встретиться с дядей Клодом, я быстренько прошмыгнул на сенокос и уместился на одном из стогов. — Эй, ты тут? — спросил я мыслями, надеясь на скорый ответ. Эту способность я открыл в себе, будучи восьмилетним парнишкой. Поначалу мысли-образы давались мне нелегко, но вскоре меня услышали и начали поднатаскивать. Кто-то у нас называл этот дар Телепатией и Отклонением, но имя "мысли-образы" подходило больше. Да и в чем тут было Отклонение? Инспектор подтвердил, что я здоров, так что проблем не было. Никто не знал о том, чем я занимаюсь в свободное время. — Тут, — немедленно отозвался мой единственный приятель. Его звали Эшли, и он жил за пятнадцать миль. Мы никогда не встречались, не знали лиц друг друга, но были связаны настолько, что иногда казалось, что в мозг кто-то всадил крючок и тянет, тянет в одну и ту же сторону. Кажется, он был моим ровесником, но мы не особо вдавались в личную нашу жизнь. Если бы одного из нас поймали, другого бы не нашли просто потому, что искать было бы нечего. Жестоко, но осуществимо. Сам Эшли был не против. — У вас не сгорели поля? — спросил я, болтая ногами, но, завидев вдали двуколку дяди Клода, бросил свое занятие и метнулся к нему. — Да... — Потом расскажешь, — осек его я, и тот, фыркнув, отключился. Я знал наверняка, что он не обидится. Эшли имел деревенское свойство все прощать и не держать зла, да и мыслил порой так просто и по-детски, что вызывал у меня смех. Иной раз мне все же хотелось спросить об его образовании, но это был бы повод раскрыться, так что я покорно держал язык за зубами. Со временем я все же научился мириться с безграмотностью и был благодарен своему умению создавать мысли-образы: будь Эшли в моей деревне, родители бы никогда в жизни не разрешили ему подходить ко мне — такой он был простой. Он тем не менее не верил так сильно, как я, если вообще верил. Для него молитва была просто словами, обязательными для хорошей жизни, и он, кажется, либо не хотел читать Библию, либо просто не умел. — Привет, Филипп, — дядя Клод потрепал меня по голове и без стука перешел порог нашего дома. Даже по такому короткому диалогу я понял, что он невероятно устал; в его голосе больше не играли нотки жизни — их заменила тоскливая хрипотца. Под его внимательными глазами образовались темные круги, а рукопожатие по приветствии оказалось невероятно слабым и чуть ли не невесомым. — Послушай... — тут же набросился на него Гэйнс-старший, мало обративший внимание на состояние брата. — Осмотри, будь добр, наши семена. Столько выжиганий я не помню с детства. Дядя вздохнул. — Сколько раз тебе повторять, что зараженные семена нельзя определить? Ты бы лучше позаботился о защите фермы. — Что такое происходит? — поинтересовалась мама, все это время находившаяся подле мужа. — Люди Зарослей готовят набег, и они очень близко подобрались к здешним местам, — пояснил инспектор. — Они очень агрессивны. — Набеги — дело нехитрое. — Просто будь осторожен. На этом моменте Клод поклонился маме, пожал нам с Адамом руки и вскоре скрылся за горизонтом. Я с надеждой поглядел на папу и, получив от него задумчивое мычание, умчался на свой насест. — Долго же ты пропадал, — явился в мои мысли Эшли. — Были дела, — терпеливо объяснил я. — Около нас Люди Зарослей, представляешь? Надо молиться еще усердней... — Не знаю, — его мысли образы на долю секунды затуманились сомнением. — Говорят, на них молитвы не действуют. В их краях бродит Дьявол... — Не знаю как ты, но я бы хотел дать пинка одному из Мутантов. Жили бы себе спокойно да и дохли в чаще. Мы тут ни при чем. Это наша территория. — Понимаю. — Господь... — принялся читать псалм я, зажав в пальцах крестик. Уверен, Эшли никогда настолько крепко не держал его. Да и носил ли он его вообще?.. — Да, я ношу крест, — вмешался парень. Я и забыл совсем, что мы оба телепаты, — но только вышитым на одежде. — Странно, — протянул я в заключение и снова вдарился в моления. Когда зазвучали тревожные колокола, я уже был готов к схватке, взял с собой лук, воткнул стрелы в землю рядом, чтобы было легче брать их, и усиленно ждал, пока из-за чащи появится первый Мутант. Ожидание... Что-то било по ушам. Всего пару дней назад я по-прежнему беседовал с Эшли, боролся с душащей действительностью, а теперь стою на боевой линии, высматривая враждебный отряд. "Не убий" — гласила заповедь, но я давно наплевал на все библейские каноны. Они — не люди. Точнее, нелюди. И достойны уничтожения. Практически тут же в паре метров от меня пролетела стрела, и я испуганно отскочил в сторону, натягивая тетиву. Хоть я был тринадцатилетним мальчишкой, но уже обошел своих сверстников в стрельбе, но так хотелось, чтобы рядом кто-нибудь оказался, направил руку и закричал... Так я и простоял с дрожащими от напряжения пальцами и очнулся, лишь когда меня куда-то потащили. Это прикосновение было холоднее льда, и я забрыкался, огрев Мутанта луком — больше было нечем. — Отпустите! Тут же хватка ослабла, и я распластался по земле. Передо мной стоял среднего роста мужчина, только немного грязный и потрепанный. Поначалу я не понял, кто это, но затем, не увидев у того уха, направил на него стрелу. Мутант заметно удивился моей решительности, но с таким же хладнокровием выбил оружие из рук. Затем сел около меня на корточки и наклонил голову набок, оголив пустую скулу. — Отпустил. Я от страха вжался в землю так, словно она имела возможность проглотить меня, но, конечно, только перепачкался. Сознание мое кричало, и Эшли, от которого ранее доносились лишь какие-то помеси страха и возбуждения, спросил, что со мной происходит. Его мысли-образы, обычно четкие, хотя и простые, затмила кричащая красными буквами надпись: "СПАСАЙСЯ", и я не смог ему внятно ответить; наверняка парень и так понимал. Одноухий недоуменно развел руками и вновь принялся за мои ноги. Силы постепенно таяли, и вскоре мои брыкания превратились в вялые подрагивания. Когда меня выволокли на границу с Зарослями (я замечал по пути, как меняется количество вырожденных растений), мутант передал меня одному из своих друзей, который не особо церемонился и огрел меня по виску булыжником, отправив в темноту сознания. Когда я очнулся, вернее, вздрогнул от холодного дуновения ветра, вокруг была тишина. Я встал, отряхнулся от прибившейся грязи, оглядел свои царапины и ссадины и произнес короткую молитву Богу. Встав на колени и сложив ладони перед собой, я шептал восхваляющие слова благодарности за сохранение жизни, и на этот раз процесс втянул меня сильнее, чем раньше. — О, ты наконец-то очнулся! — появился в моей голове веселый голос Эшли. Казалось, до него не дошло никаких плачевных новостей(а они наверняка были плачевные — похитили наследника!). Я зашипел, призывая его замолчать, но тот и не думал делать этого: — Как дела? Не пострадал? Где ты? — Все хорошо, — заверил его я, впервые оглядываясь по сторонам. Это было освещенное каменистое место, ограждённое с двух сторон скалами и выстроенное в форме некого ущелья. Подобное я видел около своей фермы, но оно было песчаным и везде проросло. — Кажется. Не знаю. — Как это понимать? — Ну, это точно Заросли, — я сощурился. — Отклонений пруд пруди. Трава какая-то пожелтевшая, на деревьях какие-то пятна... Гадость! Пора выбираться отсю... — Эй, а ну-ка стоять! — голос, прокричавший эту фразу, не принадлежал Эшли; тот отключился, видно, почувствовав страх. Дурак. — Ни с места! Я поспешно замер на месте, гордо вскинув голову. Мысль о том, что меня могут использовать в качестве выкупа за еду, периодически пролетала в моей голове, и от этого становилось не очень хорошо. — Все, стою, стою, — стараясь, чтобы голос не дрожал, примирительно произнес я. Ребята, нашедшие меня, выглядели так же, как и Одноухий, забравший меня: все с немытыми лицами, каким-то странным блеском в глазах и решительностью, перекрестившей их физиономию. Я, некрупный, по большей части равнодушный ко всему происходящему, на их фоне отличался. И кто тут Мутант? Я помотал головой, отгоняя навязчивые мысли. Нет. Они тут Отклонения, а не я. — Ты Филипп Гэйнс? — осведомился один из них, приблизившийся на достаточное расстояние. Поначалу в нем не было ничего необычного, впрочем, как и во всем, но затем я приметил неестественное количество родинок по всему его телу, которые ранее принимал за веснушки(те, на самом деле, тоже часто признавались Отклонением, но если малыш рождался здоровый и крупный, инспектор все же нехотя, но выписывал свидетельство). Они рассыпались по его ровному лбу, по ушам, по носу, по рукам... — Я. — Ты знаешь, почему ты здесь? — Я — выкуп для моего отца, Адама Гэйнса, за еду, прочие предметы необходимости и инструменты, — монотонно, словно на уроке, протянул я, всем своим видом выражая безразличие. Нельзя было им показывать, что дрожат у меня не только поджилки, но и пальцы. Парни принялись перешептываться, а я, воспользовавшись паузой, чтобы скрыть волнение, скрестил руки на груди. Затем один из них, щупленький подросток, стоит полагать, мой ровесник, подобрался ко мне и, неестественно вывернув руки, схватил меня за локоть и толкнул в сторону, призывая идти. — Что за... — хотел было спросить я, но тут мой взгляд упал на то, как он держал меня — его ладони располагались там, где по Библии приказывается быть тыльным сторонам кисти, и наоборот! Невольно вздрогнув и тактично отведя взгляд, как учил отец, я все же поплелся за вереницей Мутантов, каждые пятнадцать шагов задаваясь вопросом: "Как? Как угораздило меня?" Их община оказалась меньше, чем мне казалось. Очевидно, место, где я очнулся, выступало в роли карцера — туда сгоняли непослушных или пленников, потому что жилая территория выглядела куда более жизнеутверждающей: работа текла в каждом углу, все сопровождалось веселыми (в основном) разговорами. Не было бы грязи, агрессивности жителей и отсутствия банальных шалашов — и я бы принял эту общину за родную деревню. Пространство было ограждено также огромными скалами, но те имели всевозможные отверстия; для побега ли это сделано или в других целях — узнать мне не удалось. С мыслями о деревне вернулось и беспокойство за отца. Как он там? Ищет ли меня? Трио ребят оставило меня, и я заозирался по сторонам, зажав меж пальцев крест на шее. Что-то должно было произойти, но понять что у меня не получалось. — Прошу, прекрати молиться, мальчик, — просипел мужчина, указывая на одно из отверстий в скале. — Пройдем со мной. Его вид мгновенно ошарашил меня, и я, не отпуская крест, начал молиться уже вслух.

Через его голову проходила стрела. Обычная стрела, какими учат пользоваться подростков в школах. Как он мог жить с такой травмой?

Мой жест подействовал на старика, как бензин на огонь. Он быстро подскочил ко мне и с силой сорвал цепочку, с невероятным проворством втаптывая его в землю. Я на автомате бросился за ним и забрыкался, крича что-то невразумительное. — Не трогайте! Вы, Божьи твари, не трогайте... Тогда старик схватил меня за шкирку и поставил на ноги, а я, едва не захлебываясь слезами, победно сжал крестик в руке. Затем я все же взял себя в руки и вытер пыльное лицо рукавом, на котором остался полу-мокрый след песка. — Пошли уже, Филипп, — морщины на лице старика разгладились, и теперь он глядел на меня снисходительно, нисколько не беспокоясь о стреле в голове. — И без фокусов. На этот раз я послушался и влез в пещеру, оказавшись в темной каморке: тут и там были расставлены уже расплавленные свечи, со всех углов свисала паутина, а около стены красовался потерявший свою былую окраску гамак. Я брезгливо обвел всю эту обстановку взглядом, морща нос. Старик принялся возиться над котлом неподалеку и вскоре подал мне глиняную потрескавшуюся кружку, пахнувшую на меня чем-то отдаленно похожим на чай. — Это... Из здешних растений? В ответ мужчина залпом осушил свою порцию, а я, убедившись, что это варево создано с помощью мутировавших растений, аккуратно поставил кружку на пол рядом. — Можно мне домой? — спросил я. — Нет, конечно. Ты пленник. Я разинул было рот, чтобы ответить, но старик опередил меня: — Точка. Ты остаешься здесь и станешь частью общины. — Да вы хоть знаете, кто мой отец? Он вас тут всех по стенке размажет. — Пускай попробует. Мы уже утащили его сына, утащим и остальных. Он неприятно осклабился, показав мне гнилые зубы, и я инстинктивно провел по своим языком. Прожив в общине мутантов еще несколько дней, я сидел на выступе скалы и всматривался вдаль, ища отца с его отрядом. Почему-то я был уверен, что он придет за мной. Чтобы не сойти с ума от переплетающихся в тугой узел мыслей, я разговаривал с Эшли, который, казалось, был куда более обеспокоен, чем все члены моей деревни. — Я предлагаю подождать, пока мой отец пришлет военную экспедицию, чтобы спасти меня, — в который раз проговаривал я. — Но ведь он не послал за той девочкой, которую унесли еще до тебя... — ответил Эшли, аккуратно выбирая слова. Он говорил о первом набеге на нашу деревню, когда увели приближенные к зарослям поселения. Отец флегматично отнесся к произошедшему. — Да, но я его почти уговорил, — с жаром ответил я. — Мне почти удалось до него достучаться… К тому же я все-таки его сын, а не какая-то там девчонка… Эшли прислал какой-то непонятный клубок мыслей, которые я не смог распутать. — Я с ребятами ходили на границу, — вдруг сказал он, уже более ясно, —смотрели на ваших. Они словно ничем не обеспокоены, честное слово. Как выглядит твой отец? Я передал ему образ папы и стал ждать, ждать... — Нет, его не видел, — протянул Эшли. — Он там не спился? — Эшли, — процедил я, — мы не пьем. — Мало ли. — Он придет, обязательно придет, — твердил я. — Я лучше просто посижу здесь и подожду его. — Как знаешь, — и отключился. Эшли все предлагал прийти за мной, я запретил ему это делать. Последствия были бы неподчинимые логике, и нас бы обоих согнали в лес обратно, посчитав Отклонениями. Еще бы, откуда мальчишке с другой деревни знать, что пропал наследник? И я не знаю откуда. После того разговора я просидел еще неделю в плену, хотя назвать это заключением было странно. Мутанты вокруг улыбались мне, как обычные люди, давали поесть, как обычные люди, и общались, как обычные люди. Кроме одного, вроде бы Алана. Тот постоянно заикался, и вычленить из его речи хоть что-то вразумительное для меня представлялось невозможным. Что касается остальных, то они шли со мной на контакт только по делу, которое, разумеется, я тут же выкидывал из головы. Старик со стрелой в голове, судя по всему, был главным: он отдавал всем план на день и объявлял кое-какие новости, если таковые имелись. В такие моменты я проводил время у реки, тщетно пытаясь отмыться от начавшей впитываться в кожу грязи. Я тёр, тёр, тёр... Затем стал разрабатывать план побега. Сначала притворялся душкой, выполнял все, что мне приказывали, и даже Лучник — так называли старика со стрелой, настоящее же его имя было, кажется, Артур — хвалил меня за спиной. Тогда я начал спрашивать по порядки, искать информацию, хоть как-то полезную для моих целей, и в итоге стал делать ноги. Проснувшись посреди ночи, обошел дежурную вышку с подветренной стороны, куда обычно никто не смотрел, и вплавь перебрался на другой берег реки, откуда путь до Пашней найти было проще простого — тут и так были оборванные ветки. Однако вскоре меня нашла одна из патрулирующих собак и за шиворот приволокла к Лучнику. Тот пробранился, поднял на шум остальных, и оказался я в конце концов в пещере. Но и там я не сидел сложа руки. Эшли говорил смириться, ведь слышал о каких-то движениях на моей территории, но я все же стал лезть кверху пещеры, держа в зубах тающую свечку. Там, как и ожидалось, меня ждал просвет, который при обвале дал бы путь на свободу. Я проделал все то же самое и был пойман уже самим стариком, который оставшуюся ночь говорил что-то про мое воспитание, но я в это время беседовал с Эшли и мало обращал внимания на наставления Лучника. — Как там, Эш? — Не знаю, меня куда-то увели, наверное, опять из-за... — он оборвался, и я испуганно наприсылал ему кучу мыслей-образов. — Успокойся, Фил, — сказал он вдруг, — все будет хорошо. — Ладно, — еле согласился я. Эшли как никогда был сосредоточен, так что я оставил его. Почему-то стало страшно. Мой единственный друг никогда не испытывал никаких эмоций, кроме мягкой благосклонности к собеседнику, так что такое проявление чувств меня очень удивило. Я нервно постучал по земле, когда Лучник вышел из пещеры, оставив меня в темноте. Я долго думал, ворочаясь на холодном полу, то кутаясь в собственный свитер, то потирая ладони. Страх пронизывал все тело, а самым ужасным было то, что я не знал его причины. — Эшли... — тихонько позвал его я. — Да, Филипп, я тут, — вдруг появился оживленный, но по-прежнему задумчивый парень. — Меня ведут... В Заросли. — Что? — кажется, эта фраза прозвучала вслух. — Да, они... Думают, что я не верю в Бога. — Я сотни раз слышал, как ты молился. — Сам знаю, — он запнулся. — Но они и правда так думают, раз хотят изгнать. Маме будет грустно... — Эй, беги оттуда! Даже с такого расстояния я понял, что Эшли мерно качает головой. — Да ладно тебе, — отмахнулся я. — Я отсюда выберусь, ведь бог любит троицу, а пытался сбежать я два раза, и мы встретимся и пойдем куда-нибудь вместе. — Было бы круто, Фил, — сказал он как-то безразлично. — Потом подумаю, ладно? Я отлично знал, точнее, осознавал, отчего у него такая апатичность, — страх. Но не тот, от которого ты бежишь, от которого кровь в жилах ускоряется до предела и головной боли, а тот, из-за которого подкашиваются ноги, который не нуждается в погоне за тобой, ибо просто запирает тебя в твоем же сознании.

Тебе просто... Страшно. С какого момента моей жизни страх начал вцепляться в меня?

Если Эшли приведут ко мне, это будет, наверное, лучший момент в моей жизни. Два изгоя, два Отклонения... Но я не верил в это. Я верил, что этой версии будет достаточно, чтобы не пустить меня обратно в деревню. И Эшли тоже. Мы, тринадцатилетние мальчишки, были просто песчинками среди булыжников, а то и валунов. Набожность и Эшли, сколько я себя помню, часто являли собой антиподы. Эшли не любил Бога, Бог не любил Эшли, вопреки Священному писанию. Так что парень бросил попытки поверить, заполняя пустоту в душе физическим трудом. По крайней мере, такая картина сложилась у меня в голове почти сразу. Я всегда верил в Бога, и это порождало между мной и Эшли пропасть. Мы просто не делили чего-то, закрывшись у самих себя в целях безопасности. Но после недель ожидания отца где-то на горизонте, я проникался простому к жизни отношению Эшли и молился уже не так усердно. Однако сохранил привычку всякий раз сжимать в пальцах крест. Дня через четыре Эшли сообщил, что передан в руки Лучнику и скоро будет в лагере. — Представляешь, они даже заключили соглашение ради меня, — с долей шутки сказал он, — эка важность! — Беги, — в который раз предложил я, невольно вспоминая, как мне то же самое говорил сам парень в первые дни в лагере. — Нет уж, хочется посмотреть на нашего набожного микрофоба. — Значит, убегать буду я. — Нет, подожди... — я отключился, невольно улыбаясь во все тридцать два. Почему-то факт встречи со своим другом очень радовал меня, несмотря на ситуацию, творившуюся вокруг. Мне просто было... приятно. Нас просто перепутали с реальными людьми. Я, наследник лидера, и Эшли, работяга и крестьянин, делающий не менее полезную работу, — с какого черта нам делить место с уродцами и Отклонениями? Тогда я стал понимать, что некоторые здесь тоже мало чем отличались от меня, или от отца, или от дяди Клода. Они даже мыслили правильно и промышляли не убийствами, а идеями. И снова стало страшно. Я заскреб ногтем по ближайшему валуну и стал ждать... — Эй, парень, — вдруг обратился ко мне голос из-за камня, — ты тут? — Ты кто? — Бен, — тот с кучей родинок. — Ты всегда вслух разговариваешь? — Ты слышал? — Да, давно замечаю. Это нормально вообще? — Хочешь сказать, что я тут должен быть в качестве Мутанта, а не пленника? — насупился я. — Именно это я и хочу сказать. Так что кончай делать вид королевы. Скоро к нам привезут атеиста. — Эшли, что ли? — тихо-тихо проговорил я, но Бен все услышал. — Ага! Он тоже занимается этим бредом? — Кто бы говорил, — буркнул я в ответ и отвернулся, больше не говоря ни слова.

Когда солнце встало в зенит, перед рекой замаячил отряд с белобрысым и крепким парнем. Это был Эшли.

Его провели в центр общины, пожали руку Артуру и удалились так же быстро, как и пришли. Тут же подтянувшиеся зеваки всучили ему кулек вещей и еды, и я выждал еще немного, пока последний Мутант не покинул площадь. — Эй, лопух. Это ты, что ли? — сказал я, выходя из укрытия. Парень быстро развернулся, никак не силясь сфокусировать взгляд, но вдруг его пальцы разжались, и его вещи покатились в разные стороны. — Филипп? О, Боже... Я бы так и стоял, не зная что делать, но Эшли подскочил ко мне и обвил мою спину руками. — Я не думал, что когда-либо встречу тебя! — радостно причитал он, улыбаясь. Я выпутался из его хватки и окинул взглядом. Растрепавшиеся вьющиеся светлые волосы, серые глаза, круглые брови... И шрам, рассекающий левую половину лица. — Филипп Гэйнс, — представился я. — А ты Эшли, да? — Ты дурак? — Нет. — Дурак. Мы оба залились хохотом. — Можешь не волноваться. Все выходит из-под контроля самым лучшим образом.