Последнее письмо Деду Морозу

      Приютские дети настолько радостно вопили на улице, что аж завидно становилось, и не по годам серьезная девятилетка ненадолго прильнула к окну библиотеки. Во внутреннем дворе сломя голову носились все интернатские и с ними какой-то новенький. Или новенькая. По голосу — парень, но такую ярко-розовую куртку и пушистую шапку с огромным помпоном знакомые ей ребята не надели бы даже под страхом молочного супа. Странный какой-то.       Немного озадаченная, она вернулась к письму. Другие быстро отстрелялись с Дедом Морозом и наслаждались сейчас снежками на выживание, а вот ей повезло в разы меньше: нет письма — нет прогулки. Но сколько ни старалась, дальше «Здравствуй, Дедушка Мороз! Ты знаешь, как я вела себя в этом году. Очень хочу в подарок…» не шло. Эти строчки она и так считала верхом совершенства, поскольку смогла очень удачно выкрутиться из логической дилеммы «что такое хорошо и что такое плохо».       Как оценить свое поведение, если воспитатели хором твердят, что драться нехорошо, но бьешь ты исключительно за дело? С первого дня она четко сказала ребятам, что не сирота, потому что у нее есть дядя. Просто он пока не может забрать ее к себе, и какое-то время придется переждать тут. Каждый раз ее поднимали на смех, и каждый раз она смертным боем била любого, кто называл ее сиротой. Должен же Дед Мороз понимать, что это правильно? Врать ведь тоже нехорошо?       В общем, пусть сам разбирается. Надо было что-то пожелать, чтобы от нее отвязались, но в голову упорно ничего не шло. За полгода в детдоме девочка уяснила, что с личными вещами тут туго, и даже если она что-то крутое и получит, это тут же отщемят старшие. А просить фигню и показушно радоваться тоже не ее конек. В глупости вроде «верни мне маму» или «пусть дядя приедет» она давно уже не верила: даже если воспитательница и пустит слезу, подарят все равно что-нибудь из ассортимента Детского Мира. Не вариант.       Раздумья прервала директриса, вошедшая в библиотеку в компании незнакомого высокого мужчины. Он словно вылез из книжек, которыми кишели местные полки. Ну тех самых, старых, про сироток и заботливых джентльменов, пришедших сжалиться, и все такое. У него даже монокль был. Это особенно настораживало.       Директриса, стараясь мило улыбаться, представила его девочке и поспешно вышла. Та, ничего хорошего не ожидая, решила сразу расставить все точки над i:       — Вы решили меня удочерить?       — Зачем удочерять? Ты же не сирота.       Взрослый ехидно улыбался, и это злило. Юмор она не понимала, а все непонятное — не любила.       — В планах было взять тебя под опеку, — продолжал он. — Не пойми превратно, мы в курсе, что ты ждешь дядю. Но, кажется, все, что это место могло предложить, ты уже оценила. У нас, как минимум, вид получше.       — Кто это «мы»? — уточнила она.       — Я и мой сын. Чуть старше тебя, и не отказался бы от компании.       Звучало совершенно неприемлемо.       — И что, я буду вашего сына развлекать?       — Развлекаться он и сам умеет, аж здесь слышно. Я скорее ищу специалиста, который расскажет ему, что такое мама.       Девочка молчала, угрюмо глядя на подозрительного благодетеля.       — Я не шучу. В отличие от тебя, он ее никогда не видел.       — Вот сами и расскажите.       — Не имел чести знать его матушку. Да и свою, к сожалению, тоже. Мы оба в этом деле полные профаны.       После такого странного заявления мужчина принялся расписывать идеальный дом, который с радостью откроет для нее свои двери. Девочка же потеряла всякий интерес и намертво замолкла. Почти собралась уйти, как в библиотеку ввалился форменный снеговик, из головы которого торчал знакомый помпон. Судя по тому, что его в таком виде вообще в здание пустили, семейка девочкой заинтересовалась непростая.       Снеговик отряхнулся прямо в библиотеке, щедро осыпав ближайшие полки, и превратился в странного парня с улицы. Шумный, темноволосый и с миндалевидными глазами, он совершенно не походил на высокого блондина с моноклем, зазывавшего ее к себе. Прокрутив диалог в голове еще раз, она догадалась, что сын, видимо, мужчине не родной.       — Привет!       Странный парень широко улыбнулся и радостно замахал рукой прямо перед ее носом. От улыбчивых людей вообще хорошего не жди.       — Привет, говорю. Я Ганбата. А ты?       — Евгения, — настороженно произнесла она.       — Гена, что ли?       — Женя.       — Почему Женя? Ты же Евгения, а не Евжения?       — Евгения.       — Ну, значит, Гена! — радостно подытожил странный парень. — Что любишь? Пудинг будешь? Ванильный!       — Не люблю сладкое.       — О, круто! А сосиски любишь? Я с сыром люблю. Хочешь?       — Сосиски люблю…       Отец не без некоторого самодовольства наблюдал, как под улыбчивым напором сына девочка потихоньку начинала раскрываться и разговаривать. Да, если кто-то и сможет залечить ее раны, то только Ганбата. И ему опять же будет не так скучно. И, возможно, это научит его заботиться о других. Точнее, заботиться-то он умеет, но практика никогда не помешает…       Тем же вечером странная троица покинула приют. Евгению Потапову больше никогда не заставляли писать письма Деду Морозу, а последнее, недописанное, так и провалялось в библиотеке еще пару дней, прежде чем его выкинули.