Огоньки декабрьского утра

      Медленно крадущееся декабрьское утро было облачным, ветреным и необычайно холодным. Ночной туман рассеялся, уступив место чистому и колючему, словно покрытому шипами, воздуху. Эта погода не предвещала ничего кроме долгой работы за закрытыми дверями: в такой мороз за порог ни ногой.       Снег сверкал в тусклом свете солнца и красил в белый темные городские пейзажи. Новый день был тихим, почти беззвучным, только миниатюрные часы, - маггловская безделушка, которая была по душе Ньюту, - отбивали стрелками летящие без оглядки секунды.       Совершенно неожиданно в голову магозоологу пришла замечательная мысль, сразу отразившаяся улыбкой на веснушчатом лице: может, стоит взяться за кисть и краски? Многие волшебники наверняка посчитали бы странным это увлечение Ньюта, но временами на него накатывало особое настроение, и тогда он становился иллюстратором и даже художником, но только для себя, в пределах собственного холста, которым на деле был простой листок бумаги.       Приятная сосредоточенность теплым одеялом укутывает Ньюта каждый раз, когда он берет в руки карандаши и кисти. Мир остается враждебным и чужим, но он теряет четкость, он забирает с собой всё-всё-всё и уносится в небывалые места, до которых Скамандер не мог и ни за что не захотел бы добраться.       Он спустил с рабочего стола газеты, журналы и прочую новостную мишуру. Свою книгу Ньют всегда хранил вдалеке от посторонних глаз: она мирно лежала в чемодане магозоолога, в полке забитого пылящимися пробирками шкафа.       Скамандер закончил последние приготовления, достал книгу и, находя сверкающие белизной проплешины в тексте, наполнял их аккуратными рисунками, составленными из множества крохотных штрихов и пепельных теней. После Ньют отыскал тюбики краски вместе с потрепанными временем кисточками.       Возьми он волшебную палочку, то все звери на страницах книги сразу бы заиграли цветом, но магия нужна для того, чтобы помогать, а не избавлять от радости простых занятий.       Скамандер поднял с пола первую попавшуюся газету, развернул её и стал испытывать на желтеющей дешевой бумаге всевозможные сочетания оттенков и цветов. Раз за разом опуская запачканную кисточку в воду, он азартно и самозабвенно возвращался к комбинациям и пробным рисункам на потертых, прошедших станки листах. Из любопытства Ньют даже начал просматривать саму газету, открытая страница которой была посвящена Американскому министерству магии - МАКУСА. Не уделив этому большого внимания, магозоолог проходил глазами строчку за строчкой, но внезапно замер. "Порпентина Голдштейн назначена мракоборцем,"-виднелась надпись над фотографией темноволосой девушки. Самодовольная улыбка задерживалась на её лице всего на мгновение и тут же сменялась искренней радостью, свидетелем которой однажды стал сам Ньют. Он не мог оторвать от неё глаз и долго вертел в руках бедную истрепанную газету, позабыв о рисунках, красках и обо всем на свете.       Тёмно-каштановые густые волосы аккуратно обрамляли её лицо и едва касались плеч. Будто вычерченные по образцу брови оттеняли карие глаза. А они, в свою очередь, сверкали угольками, искрами, которые неслись прочь от потревоженного костра. Губы, уходящие в счастливую улыбку, оставляли крохотные ямочки на щеках и морщинки в уголках её сияющих глаз.       Весь её образ вдруг показался Ньюту таким значительным, словно за пределами этой маленькой заметки внизу страницы ничего попросту не существовало. Кажется, его глаза тоже заблестели, только не от счастья, а от переполняющих слез, готовых в любой момент предательски покатиться по щекам и выдать все его чувства без права оправдания. Скамандер зажмурился, а затем осторожно прислонил рукав рубашки сначала к одному веку, потом к другому. Оробев от внезапного порыва, он потянулся к волшебной палочке и заклинанием, сам не зная для чего, вырезал фотографию Тины с маленьким заголовком над ней.       Она выглядела точно так же, как в последний раз, когда ему посчастливилось вживую её увидеть. Не изменилось ровным счётом ничего кроме глаз, в которых больше не было той грустной нежности: теперь они буквально излучали свет, и он был до того заразительным, что не мог не отразиться в его собственных глазах.       Непременно нужно было сохранить этот кадр и сделать так, чтобы он не испортился и не изорвался после всех передряг, которые по пятам следуют за Ньютом. Скамандер задумчиво осмотрел всё вокруг, но не найдя подходящего места, бережно сложил фото вчетверо и убрал в маленький карман рубашки.       Вскоре магозоолог пришел в себя и вернулся к работе над рисунками в новой книге, название которой совершенно случайно дала девушка, любое напоминание о которой было чрезвычайно важным для новоявленного художника.       Внезапно кто-то яростно задёргал его за воротник. Он опустил голову и увидел, что Пикетт осторожно держит в лапках помятую фотографию и вопросительно глядит на Ньюта. Последний усмехнулся, и не утруждая себя объяснениями перед лечуркой, подцепил её пальцами, спустил на стол и забрал газетную вырезку.       Пикетт сонно наблюдал за движениями Ньюта и изо всех сил старался не выдать своей усталости; если он отыграет плохо, то Скамандер обязательно отправит его в чемодан "на отдых", пока сам будет работать где-то здесь, наверху, но оставаться одному в огромном зверинце Пикетту совсем не хотелось. -Устал, Пик?-заботливо спросил Ньют, покосившись на лечурку. Она встрепенулась, но уже поняла, что было поздно. Ньютон раскрыл чемодан, подхватил крохотного актера и шмыгнул назад, но Пикетт быстро выпрыгнул из рук магозоолога и намертво приклеился к застёжке. -Ну же, прекрати,-строго проговорил Скамандер, надеясь на то, что его ловкий товарищ не заденет фотографий и значков, закрепленный на внутренней обшивке чемодана.       Вдруг тишину улицы нарушили шуршанье крыльев и скрежет когтей по металлической жерди. Ньют замер и прислушался. Что-то скользнуло по коврику у входной двери, а пернатый доставщик задел перьями почтовый ящик, поднялся в воздух и вскоре исчез.       Скамандер подхватил Пикетта, вышел из гостиной и сразу бросил взгляд на прихожую. Перед входной дверью лежал хрустящий белоснежный конверт. Ньют поднял его, покрутил в руках и раскрыл. Письмо оказалось свежим, а некоторые буквы даже смазанными от новизны чернил. Слова были выведены твердой рукой, но буквы то и дело выворачивали неестественные пируэты. "Доброе утро, Ньют! Я уже сто лет не видел тебя. Как там лунтелята? Как келпи? Ты, кажется, говорил, что никак не можешь сладить с ним. Приходи в Министерство на новое собеседование во вторник в девять утра. Я встречу тебя в вестибюле. Постарайся не оплошаться. Если выкроишь время, то приходи к нам на ужин в воскресенье к шести вечера. Мы с Литой будем очень рады тебя видеть. Искренне твой, Тесеус"       Ньют вздохнул и поджал губы, но подобие улыбки все равно пробежало по его изнуренному лицу. Каждое новое собеседование заканчивалось безоговорочным провалом, а общение с братом и его невестой ставило Ньюта в то самое неловкое положение, которого он любой ценой старался избегать. Ему было неудобно перед Тесеусом, но больше того - перед самим собой. Если бы Ньют не превращал каждый разговор с Литой в возвращение к школьным воспоминаниям, а с братом - в нежелательное обязательство, то всё было бы куда проще.       Магозоолог оставил письмо вместе со рваным конвертом на подзеркальной тумбочке и вернулся в комнату. Решив не терять времени, Ньют оставил лечурку отдыхать в вольере и со спокойной душой выбрался из чемодана.       Фотография Порпентины покорно лежала на захламлённом столе. Ньют аккуратно поднял её и снова задумчиво осмотрелся. Носить её с собой в кармане - значило совершенно испортить за считанные дни, а такого он себе позволить не мог. Куда нужно поместить этот снимок, чтобы он оставался в целости и сохранности, но в то же время всегда бы рядом с ним?       Спустя пару минут ответ пришёл сам собой. Ньют подошёл к чемодану, открыл его и прикрепил фотографию заклинанием на внутреннюю тканевую обшивку.       Она разгладилась на ровной поверхности и органично смотрелась среди всех остальных подписей и вырезок о Нью-Йорке, словно всё это время не хватало именно её и она всегда должна была висеть здесь. Так ощущает себя человек, только что нашедший место для последних частиц пазла.       Растроганная улыбка возникла на лице Ньюта и он совершенно ничего не мог с ней поделать. Магозоолог протянул руки и прижал края фотографии, чтобы прикрепить её чуть-чуть сильнее. "Ведь она так гордится этой новостью,"-умильно подумал Ньют, вспомнив, как искренне она благодарила его за возвращение на должность.       Жаль только, что все эти чёрно-белые фотографии безжалостно искажают действительность. Ведь её волосы цвета обложек антикварных книг, а карие глаза на свету сияют мягким янтарём. Вот только здесь она вся выведена контурами истлевшей золы, и это было возмутительным враньём, ни в каком виде не соответствующим реальности. Но ничего это уже не имело значения, потому что даже эта крохотная фотография была несравнимо дорога ему. Ньют усмехнулся и снова поднял глаза на снимок. Девушка улыбнулась и слегка вздрогнула: худые плечи приподнялись, будто она встала на цыпочки, и тут же распрямились. Кажется, магозоолог даже затрепетал, не в силах сдержать одолевающую его радость.       Веснушки быстро побежали одна к другой и морщины собрались в уголках его блестящих зелёных глаз: он улыбался ей в ответ, и поступал так каждый раз просто потому, что девушка на фотографии сама не могла удержаться от улыбки.