The best of all gifts

- Что... что они делают? Как ни всматривался Горелый с крыши амбара в мельтешение Двуногих по двору, так и не смог понять. Со вчерашнего дня фермерская чета вела себя странно, и если обычно в это время они занимались хлопотами по хозяйству, то в нынешних их действиях бывший Грозовой оруженосец не находил никакого смысла. В передних лапах они носили ёлочные ветви - много ёлочных ветвей, очень похожих на настоящие, но слишком уж ярких и густых - вперемешку с чем-то длинным, блестящим и шуршащим даже на вид. Некоторые ненастоящие ветви были свёрнуты в круг и увиты полосками из тонких шкур, ярко-красными, белыми и зелёными. С иных свисало нечто, напоминающее гроздья ягод. Все эти штуки Двуногие, казалось, стремились забросить и закрепить всюду, на что только падал их взгляд. Они цепляли их на столбы и деревья, развешивали по забору, украшали стойла... Теперь и над дверью амбара висел такой зелёно-полосатый круг: Двуногий даже не поленился притащить лестницу, чтобы прикрепить его повыше. Но больше всего досталось их гнезду - ветви и переливающиеся на солнце полоски шкур тянулись от окна к окну, от одной стены к другой. - А кто ж их, Двуногих, разберёт, - мяукнул позади Ячмень, чёрно-белый одиночка, приютивший Горелого в своём амбаре. Поскрёб лапой за ухом и, собираясь уже спускаться через щель в крыше, добавил: - Вообще-то они каждый год так. В какой-то момент срываются и начинают суетиться, развешивать все эти приспособления, уж не знаю, что они в них находят и где берут... Много шума, возни, а ночью они выходят во двор с какими-то своими особыми штуковинами, так что не пугайся, если вдруг услышишь гром и увидишь дым - это они так развлекаются. Удивление Горелого только возросло. Каждый день на ферме он сталкивался с новыми причудами Двуногих, и даже новый друг, проживший с ними много лун, не мог растолковать всё. Всё-таки Двуногие есть Двуногие - по-своему могущественные и умелые, но... странные. И непредсказуемые. - Гром во время Голых Деревьев? Как это? - Да есть у них такие громыхалки-грохоталки, - друг уже спускался; спрыгнул на стропила, а оттуда на пирамиду из сеных блоков, громоздящуюся почти до потолка, - чтобы делать гром и зарницы в небесах посреди Голых Деревьев. Сам потом увидишь - они запускают что-то в воздух, и в небе точно молнии сверкают, несколько разом. Оно, конечно, красиво, но не когда у тебя прямо над ухом что-то ревёт и рокочет, как десять Гремящих троп! Горелый спрыгнул за ним в полумрак, пахнущий сеном и деревом. Ему хотелось узнать как можно больше про повадки Двуногих, чьим соседом он поневоле стал, и любопытство тут граничило с осторожностью: - То есть это повторяется из года в год? Эта их суета, одинаковые действия? Как... ритуал? Ячмень махнул хвостом. - Я бы сказал, "традиция". Одни и те же действия, одни и те же украшения... музыка, опять же. - Му-зы-ка? - растерянно проговорил Горелый. Ни он, ни Ячмень не понимали языка Двуногих, но несколько слов он от нового друга всё-таки перенял - когда не хватало знакомых слов, чтобы описать очередную придумку Двуногих. - А что такое музыка? - Так они называют все те звуки, которые издают в такие ночи. Звуки... как бы тебе сказать... они вроде и похожи на что-то такое привычное, что ты раньше слышал: птичьи песни, свист, журчание воды, голоса самих Двуногих... А вроде и не похожи. В общем, проще один раз услышать. - Хм! - Горелый тщетно попытался представить себе всё это, но не преуспел. Он знал уже, что Двуногие подчиняют себе не только Чудищ, но и камни, и этот странный серый материал, "металл"... но погоду и звуки? - Но оно частенько доносится из их гнёзд, - закончил Ячмень, чем-то шурша за ворохом сена. - Они даже своих Чудищ обучили это петь, хотя я понятия не имею, как им удалось... Как раз в этот момент, словно в подтверждение его слов, пробудилось за окном прирученное фермерами Чудище. Зафырчало, загудело, а потом, будто вторя голосу Двуногого, резко взревело, но коты даже не дрогнули - привыкли, знали, что опасности поблизости нет, просто такой уж у этих созданий мерзкий голос. Похоже, фермер приказал ему увезти себя куда-то по делам: шум медленно удалялся по направлению к городу и вскоре почти растаял. Горелый задумался, рассеянно прислушиваясь к звукам снаружи. Всё рассказанное Ячменём звучало странно знакомо, как будто однажды уже он наблюдал эту возню с украшениями или слышал о ней от кого-то. Что-то полузабытое и почему-то воскресающее в памяти запахи заснеженного леса, хвои, мягкого мха... и молока, как в детской. Тут-то его и осенило. - Я понял, понял! - вскричал он так, что Ячмень, собравшийся было почистить своё спальное гнёздышко, вздрогнул и повернулся к нему. - Это как... как наша Самая Длинная Ночь, вот! - Самая Длинная Ночь? - Она приходит на изломе Голых Деревьев, мы отмечаем её, потому что радуемся, что сезон перевалил за половину, и недалеко уже Юные Листья. Это... это особенная ночь, потому что мы сами делаем её такой. Ячмень качнул головой: - Что-то поздновато для самой длинной ночи. Двуногие, наверное, придумали что-то своё, уж эти-то двое точно знают, сколько дней до оттепели, а сколько до сезона дождей... - Он кинул на Горелого заинтересованный взгляд. - И как же вы её отмечаете? - Ну, мы украшаем наши палатки, почти как Двуногие свои гнёзда. Гирлянды из плюща, сосновые шишки, листья остролиста... Всё идёт в ход. - Он улёгся на солому, подвернув под себя лапы, и зажмурился, пытаясь припомнить как можно больше подробностей. - Ночь - время подарков. Лучшую добычу мы подкладываем старейшинам, пока они спят, а потом можно угостить и друга... а кто-то угостит тебя. То есть... конечно, ты можешь и сам взять эту дичь из кучи, но ведь приятно, когда кто-то заботится о тебе, правда? А ещё... ещё мы готовим что-то для малышей, небольшие сюрпризы - кому пёрышко, кому моховой шарик. Помню, - усмехнулся он, - в том году мне кто-то подбросил такой... так и не узнал, кто это был. Он почти замурлыкал от удовольствия, но урчание застряло в горле, застыло, будто его стистнули чужие холодные когти. Внезапное воспоминание стало для него светлым проблеском в череде безрадостных картин, оставшихся от детства. Зелёный кашель унёс пятерых соседей по детской, и он не помнил даже их имён. Унёс и мать: Зарянка догорела за три рассвета, ни на миг не смыкая глаз, не отходя от сыновей... и никто ничего не смог сделать. Они с Дымком-то чудом выкарабкались, а последующие луны пролетели быстро и вскоре совсем забылись, вытесненные новыми впечатлениями, обязанностями, знаниями... и страхом. У страха были глаза наставника-убийцы. Горелый сглотнул ком в горле, собираясь с мыслями и чувствуя себя донельзя неловко из-за затянувшейся паузы, но Ячмень спокойно глядел на него, ожидая продолжения, и в его глазах светилось участие. Понимание. Дышать сразу стало легче, а плохие воспоминания отступили, показались чем-то далёким, неважным сейчас. Да и Горелый сам чувствовал, что его рассказ не полон, поэтому, решившись, добавил: - И... и мы возносим благодарности Звёздному племени. Конечно, положено делать это каждый день, после случайной удачи или хорошей охоты, но это немножко другое... Мы благодарим наших предков за то, что они ведут нас сквозь все невзгоды и испытания, за то, что в нашей жизни находится место радости и счастью даже в самые трудные времена. Он не был до конца уверен, что правильно поступает, рассказывая о Звёздном племени одиночке, но друг слушал внимательно, не перебивая и не комментируя, и Горелый был благодарен ему за это. Ячмень некоторое время молчал, должно быть, пытался получше вообразить себе картину особенной для всех племён ночи - понятное дело, ему, никогда не жившему в лесу, было чуждо и непривычно почти всё, чем бывший оруженосец с ним делился. - Занятные у вас обычаи, - изрёк он наконец, и звучало это действительно искренне. - Честное слово, вот уж не думал, что вы, воители, так интересно живёте! Но... - он пожал плечами, - ты же оставил эти традиции вместе с племенем, разве нет? Горелый опустил голову. Конечно, Ячмень прав - он ведь больше не часть племени, не часть лесной жизни, а значит, Самую Длинную Ночь ему больше никогда не отпраздновать. Да и имеет ли он право говорить "мы" про себя и соплеменников, если не собирается к ним возвращаться? - Пожалуй, что так. - Не в силах больше оставаться на месте, он встряхнулся, соскочил с соломы на дощатый пол и побрёл к двери, чтобы развеяться. - Да и Самая Длинная Ночь уже прошла. - Ну, ты Звёздное племя можешь и отсюда поблагодарить, - благодушно заметил одиночка за спиной. Зашуршала солома, и бывший оруженосец осознал вдруг, что мягкие кошачьи шаги приближаются вместе с голосом. - Не всё ли им равно, когда и где к ним обращаться, если говорить искренне и от души? Это была здравая мысль, и она приободрила Горелого - как и всегда, когда Ячмень говорил что-то такое правильное, поддерживающее, утешающее - то, что он и сам знал, но отчего-то не вспомнил сразу, а слышать это от кого-то, кому не всё равно, оказалось неожиданно приятно. Признательно улыбнувшись другу, он припал к земле, протиснулся в щель под иссохшей дверью, тут же сощурился и заморгал, заново привыкая к слепящему дневному свету. День выдался на удивление ясным, ни облачка на небе. Солнце блестело высоко, двор был припорошен искрящимся под его лучами пушистым снегом, не считая расчищенных Двуногими дорожек. Слабый прохладный ветерок и мягкая белизна кругом подействовали на Горелого умиротворяюще. В самом деле, о чём горевать? Он жив, здоров и сыт, все невзгоды далеко, а за спиной пыхтит, протискиваясь под дверью, надёжный и добрый друг, который однажды принял его таким, какой он есть. На душе снова стало легко и радостно, словно чистый белый свет изгнал мрак из его души, озарив самые дальние её уголки. "Мне и впрямь есть за что благодарить предков." - Далеко собрался? - Ячмень уселся перед дверью, не решаясь вступить лапами в холодный снег. Горелый же почти впрыгнул в это блестящее и белое, он наслаждался лёгким морозцем и чуть слышным скрипом под своими шагами. - А ты не хочешь взбодриться? Ответом ему было добродушное фыркание: - Ну нет, дружище, не сейчас. Меня такая погодка усыпляет, лучше теперь подремать, чем потом всю ночь вздрагивать от громыхалок Двуногих... Что и тебе советую. Он зевнул во всю пасть и развернулся обратно к двери. Но Горелому совершенно не хотелось спать, ему казалось, что энергия переполняет его, пронизывает каждую его жилку. Вспомнились их игры с Клубком, ныне Крутобоком, их забавы и дурачества... Он приостановился, зачерпнул лапой снег, озорно улыбнулся своим мыслям - и резко ею взмахнул. - Эй! - Ячмень дёрнул головой - по густой шерсти скатились на спину мягкие белые комья - и возмущённо обернулся к другу, чьи усы дрожали от еле сдерживаемого весёлого мурлыканья. - А по-моему, всё-таки хочешь. - Чт... - Протестующий мяв оборвался сам собой: только Ячмень извернулся, чтобы почиститься от снега, как в него врезалась ещё горсть, и белоснежная крупа рассыпалась по пышным усам. - Ах, вот как? Ну, берегись теперь! - Брызги снега полетели уже в Горелого, но ответом был смех и хруст снега под быстрыми лапами. Три круга спустя холодный покров уже перестал казаться ему таковым, а ведь он готов был пробежать и четвёртый, и пятый, взметать снег, веселиться... прежде чем друг настиг его прыжком, и оба рухнули в сугроб. Горелый и пикнуть не успел, как оказался прижат к холодной земле и вдруг почувствовал, как бешено колотится его сердце. Почувствовал под затылком землю, а не солому. Почувствовал чужую тяжесть, не дающую встать... и от этого всего глупое сердце, что должно было начать успокаиваться, забилось только сильнее, почти болезненно сильно. Он дёрнулся всем телом, взбил лапами снег, но вырваться не получалось, не... - Попался. - В синих глазах Ячменя блеснула хитринка, и он наклонился ещё ниже - под его дыханием затрепетало белое пятнышко шерсти на чёрной груди. - Всё, дружочек, я догнал тебя, и теперь... Но замолк и отстранился, едва увидев, что лежащий под ним чёрный котик весь как-то съёжился, одеревенел, прижал к голове уши, а передние лапы подтянул к груди. Его лицо с зажмуренными глазами исказилось такой тоской, что одиночка совсем растерялся. - Горелый? - позвал он, и глаза бывшего оруженосца распахнулись. - Ты чего? Замёрз? Пойдём-ка обратно, приятель, не хватало мне, чтоб ты вдруг разболелся... Он подтолкнул его головой, помог подняться, дыхнул теплом на чёрные уши, и бок о бок они зашагали сквозь снег к амбару; Ячмень вёл товарища, приобняв хвостом за плечи. Горелый не издавал ни звука, от вспышки веселья и следа не осталось, словно в такой погожий день набежала на солнце тучка. Словно даже в такой белизне затаились, напоминая о себе, тени прошлого. Когда они уже подошли к лазу под дверью, Ячмень убрал хвост, пропуская Горелого вперёд, и, помедлив, окликнул его, как будто продолжая прерванный разговор: - Так что ты там говорил насчёт украшения палаток? Остролист у нас не растёт, но, думаю, отыщем, чем заменить... Сказать это стоило уже ради того, как резко обернулся к нему котик, как блеснули искры в его потускневших было глазах, и как дрогнул от неверия и надежды голос: - Правда? Ты... так ты не против? - А почему должен быть? - весело проурчал одиночка. - Хоть какое-то разнообразие в нашей ленивой жизни... Пусть в лесу будет своя Самая Длинная Ночь, а у нас своя, м? Что скажешь? И успел ещё заметить, как неверие в глазах сменилось восторгом, а потом его чуть не опрокинули в снег, прижались, лизнули в щёку и оглушительно замурлыкали прямо в ухо: - Скажу, что это чудесная идея, друг мой. Клянусь своим хвостом, просто замечательная идея! * К середине дня Двуногие закончили украшать двор и ушли в своё гнездо, зато в амбаре работа только закипела. Ячмень объяснил, что в этот день фермеры уже не заглядывали в амбар вечером: хлопотали по дому. Как-то раз он понаблюдал за ними через окно и знал, что внутри всё тоже украшено разноцветными шкурами и странными блестящими кругляшками. - Потом надо будет всё это снять, - прибавил он озабоченно, кивая на их собственные украшения. - Двуногие, конечно, не особо-то обращают на нас внимание, но самоуправства не любят... - Так ты ж сам сказал, что им сейчас не до нас, - беспечно отозвался его младший товарищ. - Зато смотри, как красиво получается! В самом дальнем углу амбара, в конце лабиринта из душистых тюков сена и мешков с кормом устроили они закуток чуть больше палатки. В густое тепло проник свежий морозно-хвойный запах: украшениями им послужили разлапистые ёлочные ветви, перья, ягоды рябины, скатанные из разнотравья шарики... Выглядело это, во всяком случае, необычно. Горелый неустанно копался в памяти, соображая, что он мог забыть и упустить, но Ячмень с улыбкой посоветовал ему расслабиться: раз у них своя Самая Длинная Ночь, они и не должны целиком копировать обычаи лесных. - А вечером устроим пир! - подмигнул он ему, когда они, вдоволь налюбовавшись результатом, вылезли на свежий воздух. "Пир? - удивился про себя Горелый. - Да ведь у нас каждый день пир. Немудрено - столько жирных мышей да крыс! И всё-таки, чем же можно его удивить?" Вот так и вышло, что после небольшого отдыха они разбежались в разные стороны. Под какими-то надуманными предлогами и с совершенно очевидной целью: найти подарок. Отыскать нечто такое, что удивит и порадует, нечто нехитрое, но приятное. И так как Ячмень явно собрался прогуляться по полю, Горелый выбрал противоположное направление, на ходу размышляя, что же ему искать. Ячмень... о, этот кот заслуживал хорошего подарка - лучшего, что он смог бы достать. Слишком уж многое он для него сделал - и делал сейчас, ничего не прося взамен, каждый день, не замечая даже, что делает что-то особенное. Слишком они сдружились за это время. Все те первые дни и ночи, полные тревог, дурных снов и нервных мыслей, снова и снова прокручивающихся в голове - до дрожи ушей, до чувства мерзкого холодного кома в горле и горечи во рту - он всегда оказывался рядом со своим пушистым боком, добрым взглядом и чем-то вроде "Дыши, малыш, расслабься, втяни коготки... оглянись вокруг, видишь? Ты не там, ты в безопасности. Давят стены? Не проблема, пойдём подышим воздухом. Кстати, а я рассказывал, как однажды столкнулся с хорьком? Та ещё ночка была..." Кажется, после той истории они и перескочили на что-то постороннее, то ли на охотничьи приёмы, то ли на добычу, а там уж и Горелый втянулся - и вдруг поймал себя на том, что увлечённо рассказывает про свою первую и единственную охоту на Змеиной горке. Успешную охоту, что до сих пор не укладывалось в голове. "Да ну! - подивился тогда Ячмень. - Это ж каким надо быть прыгучим да ловким, чтоб с гадюкой управиться! Да и думал я, ваше племя змей не ест..." "Так-то оно так, зато Горчица чуть из шкуры вон не выскочила, когда я её в лагерь приволок!" "Горчицу или змею?" Он прыснул в усы, прокрутив в памяти ту беседу. Таких разговоров было много - такие разговоры помогали развеяться им обоим, как и совместная охота и прогулки. "Помнится, я и про ворону ему рассказывал..." - Встряхнувшись, бывший оруженосец прибавил шаг. - "Ладно, ворона или не ворона, но сегодня я внесу разнообразие в твой рацион, приятель." При каждом шаге из пасти рвались облачка пара, так что на усах время от времени твердели крохотные льдинки. Он ушёл довольно далеко, здесь уже кончались поля и начиналась территория Двуногих с их запорошенными снегом гнёздами. А ведь в первое время он страшился и нос высунуть из-за ограды и не знал, что будет хуже: если его увидит Коготь, или если это будет любой другой соплеменник, считающий его мёртвым. Но сезоны шли, и в конце концов страх если и не исчез совсем, то приутих, и на смену ему пришла разумная осторожность. "Ну-ка, выдохни! - приказал он себе. - Кто теперь вспомнит твой запах? Тем более теперь, когда они все уверены, что никогда больше его не почуют? Брось эти глупости и пригладь шёрстку, ты ведь даже не в лес идёшь!'' Чем дальше он забирался, тем больше каменных гнёзд и спящих возле них Чудищ вырастало по обе стороны дороги, тем тоньше - и, однако, грязнее - становился слой снега под лапами. Город Двуногих, не самое дружелюбное место по кратким рассказам Ячменя, сейчас выглядел вполне мирно: лишь изредка мелькали между заборами высокие фигуры да гудели провода - тонкие чёрные ветки, растущие не из деревьев, а из холодных серых столбов - где-то наверху. Кошачьих запахов в холодном воздухе Горелый пока не чувствовал. Всё же задерживаться здесь кот не собирался, как и слишком углубляться в город. С жирными мышами и крысами тут могли возникнуть трудности, но друг недавно обмолвился, что давно не пробовал птиц... так почему бы и нет? Вот, например, из-за нагромождения мусорных баков, коробок и других ненужных Двуногим вещей ему прекрасно была видна небольшая стайка сизых голубей, скачущих по земле и подбирающих невесть кем рассыпанные крошки. Выбрав самого жирного, Горелый оценил расстояние и медленно начал подкрадываться к добыче. Один прыжок, свист воздуха в ушах, удар лапой, укус - и для голубя всё было кончено. Его товарищи шумно вспорхнули в воздух, но коту было уже не до них - он был доволен, что не растерял навыки, ведь ловля мышей в амбаре не требовала особого искусства. Он усмехнулся, взял голубя в зубы и собрался было обойти кучу мусора - но затормозил на полпути. В ноздри ему ударил другой запах... да что там запах - смрад, и он моментально его узнал. Стремясь встать так, чтобы его собственный запах не почуяла добыча, он сам упустил чужой - и быстро понял свою ошибку. "Звёзды мои, только не это!" Поджарая грязно-бурая собака дёрнула головой и громко сбрехнула. Её круглые чёрные глаза со злобой впились в кота, а губа поползла вверх, обнажая клыки. Горелый сплюнул добычу на дорогу и грозно зашипел, надеясь, что собака поймёт его предупреждение и не станет связываться. Шевельнувшаяся было в груди паника сменилась глухим раздражением: пустолайки с фермы почти отучили его бояться их сородичей, просто нужно убраться отсюда, сохраняя спокойствие. Не паника, но всё та же разумная осторожность. Хотя о какой разумной осторожности может идти речь, если он сам так далеко зашёл... И тут он распушил хвост и едва сдержал рык - потому что следом из-за размокших коробок и мусора показалась ещё одна, помельче, посветлее, с приземистой плоской башкой и оборванным ухом. И, похоже, ей он тоже не нравился. Горелый мысленно обругал себя. Сам виноват - слишком увлёкся мыслями и позабыл о безопасности. Удирать от каких-то псин, сверкая пятками, через всю территорию Двуногих не входило его планы! К сожалению, обменяться любезностями и разойтись по своим делам не получилось. Одиночка только начал медленно отступать, бросив голубя и не опуская взгляда - я не хочу проблем, я уже ухожу! - как что-то в его движениях послужило для первой собаки сигналом. Она рявкнула раз, заставив его замереть, рявкнула другой - и наконец сорвалась с места, а за ней ринулась и вторая. Планы пришлось менять очень быстро. И на бегу. Горелый мчался молча, берёг дыхание, зато собаки не замолкали ни на миг. Гнёзда по бокам слились в каменно-кирпичные полосы, ни в одном заборе не видать щели, в которую он мог бы юркнуть. Он лавировал между спящими Чудищами и мусорными баками, а псы всё неслись за ним, задыхаясь от лая и не собираясь ни отставать, ни прерывать погоню. Неизвестно, куда они загнали бы его, но, несмотря ни на что, предки были благосклонны к нему: возле забора одного из гнёзд он вдруг увидал дерево - как нельзя вовремя! "Давай!" Резкий рывок - и он вырвался вперёд на лисий хвост, с размаху вкогтился в ствол, подтянулся и вскарабкался на ближайшую ветку. Выше, ещё выше... Ветки у дерева были такие длинные, что под тяжестью снега свисали во двор Двуногих, в котором, по счастью, никого не было. На одной, накрепко вцепившись в неё, он и замер, рискнув обернуться. Только сейчас он осознал, какой опасности себя подверг: разгорячённые погоней собаки кружили под деревом - горящие глаза, слюнявые пасти и тупая сосредоточенность на добыче. Не похоже, чтоб поблизости слонялся Двуногий, который отозвал бы их. "Но не могу же я сидеть тут до ночи!" Должен был быть выход. Непременно должен был быть, как же иначе? Он не мог позволить себе запаниковать, ведь помощи ждать неоткуда - он сам забрался сюда, никто его не вытащит... Нет, даже думать об этом нельзя! Возможно, они успокоятся быстрее, если потеряют его из виду? "Или я слишком хорошо о них думаю, - мрачно подумал он, покосившись на заливающихся лаем псин. - Их умственные способности я явно переоценил..." Непрекращающийся лай - да когда же они охрипнут? - мешал сосредоточиться. Медленно и осторожно чёрный кот продвинулся вперёд по ветке, напрягся - и прыгнул. Лапа проехалась по коре, сбивая с неё снег. Упругая ветка дрогнула под его весом, но Горелый уже перескочил на другую, а затем на верхушку ограды - но не удержался и свалился в снег, хорошо ещё, что в сад Двуногих, а не к собакам. В тот же миг, не успел он вскочить, по ту сторону забора раздался резкий окрик и какая-то возня. Лай постепенно истаял в глухое ворчание, кто-то поскрёбся в забор, но Двуногий крикнул снова, и пыхтение вместе со смрадом наконец начало удаляться. "Хоть какая-то от этих Двуногих польза!" Он встряхнулся, быстро прошёлся языком по грудке, приглаживая шерсть и успокаивая метущееся сердце. Вот так приключение! Надо было поохотиться в полях, меньше хлопот было бы. Да к тому же придётся ловить кого-то ещё... Он оглянулся, желая разобраться, куда же теперь его занесло. В подступающей темноте гнездо сияло и переливалось, как радуга после самой сильной грозы. Все деревья были увиты светящимися лозами, отбрасывающими на снег многоцветные отблески. Казалось, они состояли из мелких острых льдинок. Вся передняя часть гнезда сверкала и словно вспыхивала разными оттенками, даже теми, названия которых Горелый не знал. Картина заворожила его. Он уже знал, что Двуногие умели ловить свет и прятать его в крохотные кристаллы льда (или чего-то похожего на лёд, прозрачного и твёрдого), но впервые видел, чтобы этот лёд был разноцветным. И, во имя звёзд, как же это было красиво! Но не только украшения привлекли его внимание. Всё это время самым краем сознания он чувствовал какой-то смутно знакомый аромат, очень стойкий, сочный и приятный. Вдоль аккуратно расчищенной дорожки росли кусты, и запах одного из них явственно перебивал другие. Неужели это кошачья мята? Та самая нежная, свежая трава, что так хороша при Белом и Зелёном Кашле? Когда-то Пестролистая пользовалась ею, но найти её можно было только в садах Двуногих, потому она была редкостью. Бывший Грозовой ученик приблизился к кусту, вдыхая воздух через рот, и пасть его моментально наполнилась слюной. Как же он уцелел в пору Голых Деревьев? Впрочем, время сильных морозов ещё не настало, а снег покрыл только верхушку куста - в глубине листья сохранили свою свежесть. Горелый решил, что грех не воспользоваться удачей и не нарвать немножко мягких зелёных листьев. Он никогда не заговаривал с Ячменём о лекарственных травах, но не замечал, чтобы тот готовил их запасы на зиму. А если ударят холода, и кто-то простудится, мята может им пригодиться. С ворохом листьев в пасти он снова вскочил на забор, бегло оглядел окресности... и осознал, что совершенно не помнит, в каком направлении ему идти. Все гнёзда, заборы, деревья и столбы казались одинаковыми. "Откуда же я пришёл?" Вот тут-то его и скрутила паника. Один в незнакомом городе, на чужой территории, неизвестно, как отсюда выбраться, не вернутся ли собаки или Двуногие... Дыхание сбилось, даже дурманящий аромат мяты не мог успокоить его. Он кинул отчаянный взгляд на небо... Показалось ли ему? Или то был клочок серебристого облачка, унесённый ветром, слишком лёгкий и маленький, чтобы прятать в себе снежный шторм? Но... нет, он не ошибся: на быстро темнеющем небосводе смутно разгоралось свечение. Один из Звёздных воителей раньше времени вышел на небесную тропу, чтобы указать ему дорогу! Теперь-то всё стало ясно. Конечно, ведь он столькими вечерами смотрел на эту звезду с крыши и отлично помнил её местоположение! Значит, если всё это время она была у него за спиной, теперь нужно идти в её сторону - на её свет. "Спасибо, что не оставили меня!" - беззвучно поблагодарил Горелый, соскользнул с ограды в снег и побежал, стараясь не выпускать серебристую точку из виду. Теперь ему были не страшны ни собаки, ни Двуногие, ни подступающий мороз, щиплющий лапы, ни полузабытые запахи прошлого. Звезда вела его к дому. * Ячменя в амбаре не оказалось. Сперва Горелый только обрадовался, смог незаметно припрятать в укромном месте новый подарок для друга и наконец перевести дух. Он чуть ли не впервые с побега из леса так далеко уходил от фермы и теперь рад был снова видеть, слышать и осязать всё и всех. Даже кур и собак. Последние, впрочем, сегодня вели себя на порядок дружелюбнее городских собратьев и отозвались только глухим ворчанием из будок, когда он проскользнул мимо. Забравшись на крышу, Горелый ещё раз оглядел окрестности свысока. Да, всё так привычно и знакомо: гнездо Двуногих, разукрашенное ветками и разноцветными шкурами, стойла, изгороди, заснеженные поля. Где-то вдалеке тарахтело Чудище, кричала какая-то птица, и хотя пейзаж ничуть не походил на лесную территорию, он странным образом успокаивал взгляд. Чёрный кот положил голову на передние лапы и приготовился следить, чтобы не пропустить момент, когда его друг покажется во дворе. Но отвлёкся почти сразу же. Далёкий рёв Чудища приблизился, и уже стали видны в сумерках его очертания. Они частенько пробегали мимо полей, спеша в город, и задерживались здесь очень редко, тем более на ночь глядя. Но это конкретное, похоже, оказалось здесь не случайно: свернув с большой дороги, оно обогнуло запорошенное снегом кукурузное поле и начало сбавлять ход. Горелый напрягся: "Кто это? И что им нужно?" А Чудище подползло к ограде, фыркнуло и, подождав немного, извергнуло из своего чрева Двуногих - зрелище, к которому привыкнуть до сих пор было нелегко. Их было трое... нет, четверо - самого маленького держал на передних лапах самый высокий. Молодой самец в своей ненастоящей верхней шкуре, он хлопнул Чудище по боку, на что то отозвалось коротким взвизгом и моргнуло жёлтыми глазищами. Они с молодой самкой обменялись кивками, и другой маленький Двуногий сам побежал ко входу в разряженное гнездо. Кот пригляделся к ним повнимательнее: насколько уж он плохо различал их лица, но заметил, как сильно молодой Двуногий походил на старых, только шерсть на его голове была тёмная, а не серебристая. "Должно быть, это их родные." - Почему-то на душе потеплело от этой мысли: Горелый почувствовал, как щекочет усы улыбка. - "Взрослые дети. И их Двуногие котята." Дверь в гнездо распахнулась, брызнул наружу свет, и двор тотчас наполонили звуки: громкие возгласы, быстрый неразборчивый говор, добродушное гудение. Фермеры и гости размахивали лапами, притоптывали в снегу, касались друг друга и делали другие по-Двуногому неуклюжие, но, несомненно, радостные жесты и телодвижения. Горелый продолжал улыбаться, но сердце защемило от неожиданно накатившей тоски. Он следил за счастливой встречей, прекрасно зная, что ему не суждено испытать те же чувства, такую же радость... но ведь в родном племени все считают его погибшим, так сказал Огнегрив... и, пожалуй, его это устраивает. Но всё же... "Как там Дымок? Вспоминает ли меня хоть иногда? Или рад, что ему больше не надо стыдиться тщедушного братца, пугающегося каждого шороха?" - Эй, Горелый! Давно там сидишь? Вздрогнув в очередной раз за этот день, чёрный кот обернулся. От Ячменя на крыше оказались только уши: он сидел на стропилах, не спеша подниматься на холодную крышу. Несмотря на длинную густую шерсть, мороз он не жаловал. - Там новые Двуногие приехали! - крикнул ему Горелый, не покидая свой пост. - Я их раньше здесь не видел! - А! Я забыл тебе про них рассказать, они нечасто приезжают, - отозвался одиночка. - Ты давай, дуй вниз, пока нос не отморозил! Холодает к ночи-то. В подтверждение его слов подул ветер, не очень сильный, но неприятно-промозглый. В последний раз взглянув на заходящую в гнездо счастливую компанию Двуногих, бывший оруженосец встряхнулся и проскользнул в щель, навстречу Ячменю. От друга слабо пахло снегом и дичью, вроде бы даже крысами, но принюхаться повнимательнее Горелый не успел: Ячмень начал спускаться, поманив товарища за собой пушистым хвостом. Полумрак амбара разгоняло только мягкое свечение ламп под потолком. Аккуратно собранное в снопы сено вкусно пахло, пахли и ёлочные ветви, принесённые ими днём, и украшенный ими перьями и ягодами закуток с двумя чисто прибранными гнёздышками казался в этом ровном свете таким уютным, что Горелый не сдержал восторженный выдох: - Здорово-то как... Ячмень, обернувшись, подмигнул ему: - Конечно, здорово, иначе и быть не может. Это же всё ты затеял. От этих слов Горелый растроганно заурчал. "Неужели он правда так думает?" Когда он подавил урчание, то увидел, что друг вытащил что-то пока невидимое из-под ближайшей кучи травы, сел и смущённо лизнул своё плечо, собираясь с мыслями: - Ты вроде бы говорил, что положено дождаться ночи, но ведь мы всё равно не спим... да и не думаю, что это так уж важно... В общем, это тебе, дружище. - Он подтолкнул к нему лапой что-то тёмное. Принюхавшись и приглядевшись, Горелый ахнул: это и впрямь была крыса, но какая! Размером с хорошего кролика, а то и больше, в амбаре и окрестностях таких отродясь не водилось. - Ну ничего себе! Где ты её такую поймал и как ты её такую дотащил? Ячмень довольно замурлыкал, польщённый: - Помнишь крысиное гнездо за полем? Наведался туда, когда вспомнил, как мы здорово поохотились луну назад. - Он усмехнулся: - Кажись, это был их матриарх. Или ещё какой вожак. От переполнявших его чувств чёрный кот временно потерял дар речи. - Не знаю, как и благодарить, - вымолвил он наконец. - Я... это так... Подожди, я сейчас! Он бросился к своему тайнику, запоздало сообразив, что для рано вернувшегося Ячменя он был совсем не тайной: понятное дело, он почуял, что тут что-то спрятано, но притворился, что не заметил. Пойманный на обратном пути воробей казался слабой заменой потерянному голубю, но разложенные сверху зелёные листья мяты внушали Горелому надежду, что подарок всё-таки выйдет не совсем банальным. - Конечно, ему далеко до твоего улова, я понимаю... - сбивчиво начал оправдываться он, но тут же прервался; пушистый хвост легонько шлёпнул его по губам, а его обладатель с притворной строгостью заявил: - Ты это брось! Удумал ещё - подарками меряться! Ты, между прочим, первый, кто за всю жизнь сделал мне сюрприз, и, уж поверь, мне чертовски приятно. Право, выглядит аппетитно! - В подтверждение своих слов он шумно облизнулся, затем принюхался к подарку, пригляделся к хрупким листочкам: - А это что? - Кошачья мята. Не находил в садах или возле гнёзд Двуногих? Нашёл случайно и подумал - почему бы и нет... Она вкусная. И в Голые Деревья особенно полезна, и Белый кашель лечит, и Зелёный. - Это я давно заприметил, только названия ей не знал. - Ячмень осторожно сдвинул листья лапой, убирая в сторону, и махнул хвостом Горелому: - Хочешь, потом разделим? Тот признательно улыбнулся, но не ответил: всё-таки он нёс подарок Ячменю и вот так сразу забрать себе часть не мог, ему было немного неловко. Он предпочёл сменить тему, вспомнив, о чём думал, когда только нашёл в саду Двуногих чудом уцелевшую траву: - Я тут подумал... Если ты не против, я как-нибудь, когда сойдёт снег, посмотрю, что тут в окрестностях растёт. Можно будет насобирать про запас, мало ли что... Я почти уверен, что до заморозков видел у ограды пижму. - Это такая травка с жёлтыми цветами? - прищурился Ячмень. - Да, она растёт у нас. Хороша при кашле и если в горле дерёт... - Не только. Ей и отправления лечат, и раны, главное - знать, сколько съесть... - Горелый почувствовал, что увлёкся: вспоминать о доброй Пестролистой и её целительском мастерстве он любил. - А кервель, кервель помогает при боли в животе, только он не здесь растёт, а на окраине леса... Зато здесь росла лаванда, точно помню, а она не только пахнет приятно, но и от жара помогает... вроде бы... Ячмень возбуждённо хлопнул хвостом по полу: - Приятель, что ж ты с такими знаниями в целители не пошёл? Был бы им там подспорьем, вон сколько всего запомнил! - Н-ну... - Горелый рассеянно провёл лапой по ушам. Предложение было внезапным, но не очень. Что бы о нём ни говорили, на это ему хватило бы мужества. И в умении врачевать раны он мог бы стать успешнее, чем в умении наносить их. - По правде, я об этом думал иногда, но... - Он вздохнул. - ...Коготь бы мне это не простил. Он и так... был страшно разочарован, что ему в оруженосцы дали меня, а не Дымка. Он сказал бы, что я пытаюсь сбежать от трудностей, от настоящей жизни воителя. - Словно горячий ком застрял в глотке, этот ком никак не получалось проглотить или вытолкнуть, только говорить быстрее, быстрее, наперегонки с дыханием: - Что он слишком долго пытался в меня вложить хоть что-нибудь, чтобы я бросил всё на полпути. Что ничтожество вроде меня должно радоваться, что он всё тратит на меня столько сил и... и... На сей раз это был не хвост - не успел Горелый закончить или задохнуться невысказанным, как обнаружил себя уткнувшимся в чужое плечо, и кто-то подбородком притянул его к себе поближе, поглаживая хвостом по позвоночнику и шепча: - Ну, ну, приятель... Довольно. Все эти гадости, что он говорил тебе, не стоят того, чтобы их вспоминать. Это всё ложь - до последнего звука. - Тёплое дыхание щекотнуло ухо, и Ячмень вдруг заговорил быстро, горячо и почти с возмущением: - Это ты-то сбегаешь от трудностей? А кто помог мне, когда на нас напала чужая собака? Кто носил мне воду, когда я занозил лапу и не мог карабкаться на крышу? Кто целое племя притащил сюда в грозу, чтоб передохнули и обогрелись? Ты, может, и не живёшь с воителями, но сердце у тебя светлое, а как по мне, так это главное. Такая пылкая речь от добродушного, но не слишком многословного кота пробрала Горелого до костей. Он чувствовал, что глаза резко защипало, но дышать стало гораздо легче. Он позабыл и о Самой Длинной Ночи, которая не была самой длинной, и о подарках - в голове стало звонко и пусто, как в воздухе бесснежным утром. Ничего не осталось, кроме стоящего рядом кота, который, казалось, погонял призраков прошлого не только словами, но просто одним своим присутствием. - Я уж и не знаю, как убедить тебя, что ты заслуживаешь немного счастья и покоя. Думал, вспомнишь о чём-то хорошем из той своей жизни, вернёшься в детство, и станет легче... - От последних слов Ячменя Горелый вздрогнул: - Правда? - Это хоть отвлекло тебя от мыслей о... ты понял. Обо всём этом. А в итоге и сам втянулся. - Чёрно-белый одиночка вздохнул неожиданно тяжело: - Дружище, я всё понимаю: я тебе ни племя, ни семью не заменю. Но, может, я хотя бы... - Не говори так! - испугался Горелый и отстранился лишь за тем, чтобы взглянуть ему в глаза. - Ты ведь и не обязан. Ты - это ты, и ты уже сделал для меня больше, чем должен был. Ему показалось, что добрые глаза его друга влажно блеснули в свете ламп. Пришёл черёд Ячменя растроганно улыбаться. Опустив голову, он подвинул к Горелому свой подарок: - Разделишь со мной трапезу? Горелый, окончательно расчувствовавшись, кивнул, придвинулся поближе и погрузил клыки в ещё тёплую плоть. Мясо оказалось вкусным и вовсе не жёстким или жилистым: при жизни крысиный матриарх, похоже, не голодал. Пока Ячмень уплетал своего воробья, бывший оруженосец несколько мгновений посидел над лакомством, снова что-то вспоминая, и наконец робко заговорил: - А у тебя... у тебя была... семья? Ячмень на миг перестал работать челюстями. Горелый чуть не пожалел о своём вопросе, но, сглотнув, одиночка ответил спокойно: - Отчего ж не быть? Была. Фиалка, сестрёнка моя, до сих пор жива, только живёт по ту сторону леса, в семье Двуногих. Мы с ней так-то не очень часто видимся... но я хоть знаю, что ей там хорошо. В его обычно грубоватом голосе была нежность, и, надо сказать, она ему шла. Фиалка... даже имя звучало приятно, навевая мысли о Юных Листьях и колышащихся на ветру тонких цветочных лепестках. По ту сторону леса, значит... "А не в её ли саду я сегодня побывал?" Нет, таких совпадений не случается даже в Самые Тёмные Ночи - тем более сегодняшняя ещё и не Самая Тёмная. Горелый задрал голову к потолку; отверстие в крыше казалось совсем крохотным, и сквозь него не пробивался ни звёздный, ни лунный свет - всё перекрывал свет лампы. Ночь действительно должна была быть длинной. И наверняка тёмной. Не потому ли кто-то когда-то и придумал сказку о волшебстве, чтобы в такую долгую и холодную ночь успокоить малышей и напомнить им о надежде и вере в чудо? - Тёмная, говоришь? - задумчиво протянули над ухом, и Горелый чуть язык не прикусил: что же он, опять думает вслух? Облизнувшись и встопорщив усы, Ячмень вдруг вскочил не лапы: - Можем одним глазком выглянуть да проверить. Полезли наверх? Горелый спешно проглотил кусок: - Сейчас? На крышу? Ты же сказал, что там холодно... - Ради такого можно и потерпеть, - подмигнул Ячмень, первым запрыгивая на кучу сена. Стропила снова заскрипели под шагами двух котов, отяжелевших от праздничной трапезы. Морозный воздух ударил в лицо, но, вскарабкавшись на крышу и подняв голову, Горелый моментально забыл обо всех неудобствах. Прямо над их головами рассыпался снежной крупой Серебряный Пояс. Казалось, нет ей ни конца, ни края, этой звёздной дороге; она рассекала небо от края до края, да и сами края смазались, слишком далёкие, чтобы объять взглядом. И такое огромное небо и такие яркие звёзды заполнили весь мир, всю эту ночь, и казалось, что ничего более величественного и незыблимого Горелый не видел и не увидит. Ведь эти звёзды застали времена, когда их всех не было на свете, когда Четыре Дерева были ещё крохотными ростками... - Вот видишь! - Друг и сам сиял, довольный. - Ни ветки, ни листья не мешают смотреть. Как видишь, совсем даже не темно. Из гнезда Двуногих доносились причудливые звуки, вроде бы громкие, но отчего-то не раздражающие. Видно, это и была та самая "музыка", о которой говорил Ячмень. Перезвон капели, вой ветра, стрекотание сверчков, пение птиц и громовые раскаты - в ней было всё и сразу, и несмотря на то, что эти звуки поначалу казались немного неестественными - в самом деле, нечасто одновременно услышишь и капель, и сверчков, и гром - они не мешали наслаждаться видом и были почти... уместны, что ли. А вот скрип двери, по мнению Горелого, был неуместен. Показалось ему, или "музыка" стала громче? А потом резко исчезла? - О, нет. Вот и конец покою... - Ячмень разочарованно мяукнул и, похоже, собрался вставать и уходить, чем удивил Горелого: обычно Двуногие ему не мешали: - Что? - Молнии Двуногих, помнишь? Они красивы, когда наблюдаешь издалека, скажем, за теми, что над городом... но не за теми, что взрываются у тебя под носом. - Чёрно-белый кот поднялся и потянулся, разминая мышцы. - Сейчас запустят свои огни, и никакого Серебряного Пояса остаток ночи будет не видать... - Совсем? Ну вот... - расстроился младший одиночка. Его так заворожила ночь, что прерывать любование звёзд не хотелось совершенно. Но отчего-то Двуногие не спешили вести себя так, как предрекал друг. Наоборот, они как-то приутихли внизу, замерли. Негромко переговариваясь между собой, они переминались на месте с поднятыми к небу глазами, и никто не уходил в тепло гнезда. Молодая самка уронила голову самцу на плечо, старая Двуногая поправила маленькому верхнюю шкуру, старик-фермер взял её за лапу... и нечто подсказывало Горелому, что им сейчас не до "громыхалок". - Похоже, они... - он замешкался, подбирая слово, - ...прониклись? Ячмень удивлённо посмотрел вниз, явно сбитый с толку. - Сомневаюсь. Это для нас звёзды что-то значат, а им откуда знать про ваши обычаи и глядящих с неба предков? Однако Горелый не согласился, хотя и спорить не стал. "Двуногие всё-таки выглядят разумными, как мы... иногда. Кто знает, может, у них тоже есть своё Звёздное племя, к которому они безмолвно обращаются в такие мгновения. А если и нет, красоту они тоже умеют ценить..." Ни ветер, ни снег, ни посторонние звуки не нарушали покой уже-не-такой-темной ночи, и никто не пытался говорить или куда-то идти. О чём и куда, и зачем? Время словно остановилось, застыло вместе с вечно неизменным Серебряным Поясом. Так они и любовались сверкающими звёздами: Двуногие с земли, коты с крыши. - Предлагаю задержаться здесь ещё ненадолго. - Разбившая тишину фраза была столь внезапна, что Горелый не сразу ей поверил. Слегка боднул Ячменя в плечо: - А кто бурчал, что снаружи мороз, и мы только одним глазком посмотрим и обратно? Ячмень пожал плечами: - Лично мне ни капельки не холодно. А тебе? Горелый честно прислушался к себе... и понял, что вовсе не боится замёрзнуть. Под морозным светом звёзд ему было теплее, чем когда-то в палатке оруженосцев. - Не-а, - он усмехнулся и плотнее прижался к чёрно-белому боку, так, что его шерсть переплелась с шерстью друга. - Сидел бы тут целую вечность.