Ghost

Гайде знала, что такое бояться по-настоящему. Сколько она себя помнила, это чувство заслоняло собой почти всё. Сначала она боялась умереть, хоть и не осознавала этого. Боялась людей, которые могли причинить ей вред. Вздрагивала от слишком громких звуков, от вида поджатых губ, от мужских голосов и женского разъярённого шепота. Умела ли она драться? О, да. Дико, необузданно, она царапалась за жизнь, но каждый раз, когда руки до крови раздирали кожу очередной фурии, обитавшей в гареме, душу сковывал тоскливый, вязкий страх. Гайде боялась темноты. Боялась крови. Боялась любого отражения в старых зеркалах гарема. Боялась собственных чувств, боялась привязываться к людям. Боялась, что вот сейчас во мгле ночи раздастся свист ятагана и чья-то до боли знакомая голова покатится по бесстрастным ступеням… Ещё она до дрожи в коленях боялась историй. Рассказов, слухов, бредней о призраках и вампирах, парящих в ночи над озёрами, морями и скалами. Глаза её, круглые, печальные, стекленели от ужаса, стоило кому-то лишь упомянуть нечисть. Старая нянька-турчанка, одна из старейших калф османского гарема, часами любила рассказывать всякие ужасы, чтобы затем самой же и успокаивать теряющую рассудок от ужаса дочь опального Али-паши. — Не бойся, кызым*. Что же призрак сделает тебе? Ведь он ушёл из мира живых, он здесь лишь затем, чтобы завершить свою высшую миссию. Не бойся, дитя моё. Вампиры слабы, им нужно твоё тепло, иначе они умрут. Пожалей их, Гайде-хатун. Но албанка продолжала бояться всего. Бездна страха поглощала её без остатка. До одного момента. — Он похож на вампира! Бедная моя девочка! В тот вечер она танцевала несколько часов подряд, с удовольствием отдаваясь жаркому ритму танца. Того самого танца, что обращал любую жительницу гарема в настоящую владычицу мужских сердец. Гайде было все равно. В танце, как и в песне, она избавлялась от страха. И вот, когда пот уже струился под прозрачным белоснежным одеянием по упругой прелести грудей, широких бёдер и тонких рук, воздух затвердел. Оглушённая, задыхающаяся албанка пыталась вернуться в радостный хаос собственных чувств, но чьи-то крики, плач, паника… Все, как в тот роковой день. — Пощадите! Она совсем дитя! Аллах! Эхом ещё отдавалось унылое, протяжное «Алла! Яааааллаааа!», когда занавесь из жемчужных нитей на двери резко откинулась в сторону с громким звуком. В ту же секунду у Гайде подломились колени, и она, как подстреленная, упала на ковёр с коротким вскриком. На пороге стоял ужас, воплощённый в реальность: в чем-то длинном, чёрном, резком, непроницаемо-струящемся, с фарфором абсолютно белой кожи. С бездной боли и ненависти, заключённой в кошачий разрез огромных глаз. С алыми, порочными губами. Бесстрастный. Бесцветный. Безжалостный. Гайде невольно встретилась с ним взглядом. И провалилась в неизбежное. Пол ускользнул, низ живота скрутило судорогой странной сладкой боли. Падение выбило воздух из легких. Долгих пару минут до прибытия лекаря Гайде металась в горячечном бреду. Она стонала, стонала, стонала, не в силах заставить себя замолчать: — What goes up, ghost around То, что умирает, бродит привидением Goes around around around around Повсюду, повсюду, повсюду… What goes up, ghost around То, что умирает, бродит привидением Ghost around around around around Повсюду, повсюду, повсюду… И не видела, как призрак изменился в лице, когда она упала. Не видела, как он растерянно шагнул к ней. Не видела, как по ногам заструилась её зрелость. И уже не чувствовала, что он был первым, кто коснулся её девичьей крови. Не чувствовала, что прикосновение его было нежнее шелка легчайшей из туник. Не чувствовала, как слуги тщательно вымыли ее и отнесли на его яхту. Она стала его собственностью. Собственностью вампира. What goes up, ghost around То, что умирает, бродит привидением Ghost around around around around Ah-rou-ou-und ah-rou-ou-und ah-rou-ou-und ah-rou-ou-und Часто он выходил на палубу в ночи, и ей казалось, что нет рук, холоднее его. Нет глаз, чернее его. Они говорили, смущаясь друг друга. Он точно знал, какими ледяными бывают его пальцы, и не разжимал кистей, скрещенных на груди. Он точно знал, каким пугающим бывает его взгляд, и не отводил взора от морской дали. Там, в той самой мгле, сплетались их голоса, сливалось их дыхание. Там зародилось то, чему суждено было стать выше и слаще любви. И она вдруг осознала, что нет лица красивее его. Нет улыбки приятнее его. Нет идеала безупречнее него. Нет мужчины желаннее него. Ghost in the sheets Призрак в простынях. I know if I'm haunting you Я знаю: если я настойчиво думаю о тебе, You must be haunting me Должно быть, твой призрак частенько является ко мне. Нет, его волосы, глаза и намерения не потускнели, ничуть не растеряли своего ядовито-чёрного оттенка, просто Гайде без памяти влюбилась в этот цвет. Она спала днём, просыпалась ночью, как и хозяин, лишь бы провести с ним больше времени. Она слушала его очередной сбивчивый философский бред, не дыша. Наиумнейший глупец. Он знает так много, говорит так красиво, но не видит очевидного. Она заказала себе кружевное одеяние из чистого угля, а не ткани. Надела его и тут же ощутила, как его длинные ногти впиваются в бедра, губы — в пульсирующую артерию на шее, а мужское естество — во влажные, податливые глубины её тела. I know if I'm onto you Я знаю: если я правильно поняла твои намерения, I'm on to you Если я поняла твои намерения, Onto you, I'm onto you Поняла твои намерения, Onto you, you must be onto me Ты, должно быть, догадался о моих желаниях… Но наяву это случилось не скоро. Она делала все так, как научила её турецкая калфа: грела его ледяные руки своим теплом, жалела, поддерживала во времена самых тяжелых душевных потрясений. Искренне верила в его предназначение. Любила. И наивно надеялась, что после совершенной миссии он останется в ее объятьях. Что она сможет согреть любовью не только его руки, но… Но страхов у него оказалось даже куда больше. Он боялся поверить в её искренность, боялся снова провалиться в любовь, как в сырой, промозглый погреб. Боялся стать собой. Боялся своих естественных, ярких желаний, когда невольница клала голову на его колени. Густая мантия высокомерия окутала его высокую фигуру, губы изогнула насмешка, а глаза заволокло инеем безразличия. Всегда такой, при всех. Но наедине позволял ей целовать и нежить свои тонкие ледяные пальцы, расчесывать длинные чёрные кудри, разминать сильные мышцы плеч сквозь чёрный бархат. Эти нехитрые бытовые действа разогревали обоих докрасна, до сбитого на короткие вздохи тяжелого дыхания. Любой мужчина на его месте ощутил бы неразборчивое юное вожделение и воспользовался им как следует, но только не он. Тем чище и благороднее была его душа, чем хуже — слухи о ее гнусности. Это была почти битва. — Я умру, господин мой! Битва с его страхом. Она дралась, как тигрица, пусть одними лишь словами, но дралась. Настоящего страха больше не было. Только цель. — Он вправе ничего не замечать! Он не верил в любовь к себе. Не верил, что его замёрзшую, потемневшую душу можно исцелить, что его кровожадные губы можно целовать с настоящей нежностью. Но она делала это уже неоднократно, лишь отдаваясь объятиям Морфея. А потому её уверенность передалась ему: — Ты одна можешь дать мне страдание, ты одна можешь дать мне счастье… Настоящим счастьем было для их первого раза надеть то самое, чёрное, как паутина ночи, одеяние, и видеть, как удивленно расширяются его и без того пугающе-большие глаза. — Любовь моя, ты думал, я — ангел? Холодными оказались только руки. Да и те в вихре сбивчивого дыхания обжигали не хуже песка пустыни в полдень. Он смог ответить уже на выдохе, подаваясь назад блестящей от пота спиной: — Я боялся запачкать… — Боялся запачкать заведомо чёрный атлас? Ей хорошо, во рту сухо от крика и череды вдохов, волосы — мокрый, спутанный ком, бедра — в крови, руки — в его спутанных влажных вихрах. За иллюминатором занимается первый рассвет, они заходят на последний вираж. — Гайде, это была невероятная ночь. Она утомленно вздыхает, уже не в силах ответить. Можно ли сказать, что все женщины немного ведьмы? Пожалуй, да. Её личный призрак в простынях засыпает рядом. Оживший, потеплевший и бесконечно счастливый. Это ли не настоящая магия? It's what we see Важно то, что мы видим. I know if I'm haunting you Я знаю: если я настойчиво думаю о тебе, You must be haunting me Значит, твой призрак, должно быть, частенько является ко мне. It's where we go Важно, куда мы идём. It's where we'll be Важно, где мы окажемся. *кызым - дочка