Крылья исчезнувшей вечности

— Скажи, бывает, что тебе неспокойно? — доктор, сидящая предо мной, всматривалась в мое лицо, в мои, наверное, все такие же мертво-голубые глаза, пытаясь найти в них ответы на свои вопросы, пытаясь понять, не вру ли я, не выдумываю ли, не хочу ли просто отвязаться от нее и побыстрее вернуться в то место, где могу побыть одна, — где каждое утро солнце встречает меня, ласково трогая мое унылое лицо своими недосягаемыми лучами, где луна каждый раз говорит мне: «уже скоро, Рейчел, уже скоро», — но где каждый день я чувствую себя словно в клетке, будучи запертой там птицей. Никакого «скоро» не наступает и каждый такой серый, непонятный день мне остается лишь продолжать жить, мечтая о смерти, о несбывшихся клятвах и обещаниях, загоняя себя в страшную ловушку, из которой не могу выбраться, и в которую меня загоняют работники этого места. Тут нет ничего моего, но мне отсюда ничего и не надо, кроме как, пожалуй, собственной свободы?.. — Нет. Не бывает.  — А спишь в последнее время как? Хорошо? — Да. Если бы мне можно было не слушать, не отвечать на эти глупые вопросы — я бы это сделала, окунувшись вновь в свои разбросанные мысли, сделав вид, что в этой комнате царит лишь тишина, но мне нельзя, запрещено, — я не должна вновь позволять им трогать себя, разрешая им «привести меня в чувства». — Понятно, — кажется, доктор устало вздохнула, при этом выдавив из себя милую улыбку. В ответ я лишь кивнула. Более мне нечего было сказать, — откровенно говоря, мне было плевать: есть сеанс, нет его — все равно это место мне не нравилось. — Давай на сегодня закончим? Уж прости, задержалась на другом сеансе и мы поздно начали, — она поднялась со своего кресла, устало воззрившись на меня, словно в подтверждение своим словам о долгой работе, — Я провожу тебя до твоей комнаты. Я тоже поднялась, смотря куда-то мимо собеседницы, куда-то далеко, в стену. Она не обратила на это внимания. — Я и сама смогу дойти. — Одну я тебя отпустить не могу, извини. Попытка оказалась тщетной. Мне не дали бы сбежать ни за что, даже если бы кто-то начал рубить всех и вся на кусочки, — они бы продолжили держать меня в заложницах, не подпуская к выходу хоть на долю секунды… правда, если бы все они вдруг начали умирать от рук какого-нибудь маньяка, возможно, чье тело перебинтовано «от и до», кто совсем не переносит вранья, сейчас находясь в огромной клетке, под названием «полицейский участок», — тогда бы я не искала путей к выходу, не пыталась бы убежать — я бы тот час кинулась на острое лезвие, с облегчением вздохнув перед желанной смертью. — Надо же, какое сегодня красивое небо! — она стояла уже в стороне, прислонившись рукой к окну. Кажется, ей явно нравилось происходящее за стеклом, — замечательная ночь. — Замечательная? — Лично я не ценила это голубоватое небо — оно было пропитано чертовыми воспоминаниями, причинявшие такую острую боль в сердце. Особенно мне не нравилась сегодняшняя луна. Она была такой же голубой, как и в ту ночь, когда мы с Заком вырвались наружу, когда разделились, и когда я оказалась здесь. Одна. Без него. Живая. Не убитая. Обреченная. Именно поэтому мне не было понятно, почему она употребляет этот термин к такому печальному явлению. — Да, — она сделала небольшую паузу, — в такую ночь надо сразу укладываться! — теперь мне приходилось ловить ее безмятежный взгляд на себе, — а там и сон хороший присниться,  — доктор направилась в сторону дверей.

***

Мы вышли в коридор. В окне снова виднелась эта голубая луна, прячущаяся меж облаков от моего безжизненного, безынтересного взгляда. Доктор остановилась перед этим окном, прекращая наш путь. Мы продолжали долго смотреть на синее, темнеющее небо, на все то, что происходит там — на свободе. Почему бы нам не пойти дальше? Что тут такого интересного? Кто бы мог дать мне ответы на эти вопросы. — Ну что ж, пойдем, — наконец-то сказала психолог, уходя в сторону. Но я не сдвинулась с места, не отрывая взгляда от этой беспощадной злодейки-луны. — Рейчел? Неужели тебе страшно? Я сделала вид, что не слышала, что говорила доктор, ведь меня приковала к себе неземная красота ночного неба, а эта боль, с каждой минутой растущая в моей груди, будто сковала мое тело, не давая оторваться от стекла, не давая сдвинуться с места. — Тебе сейчас намного лучше, чем когда приехала?  — она снова сделала паузу. Кажется она поняла, что я ее слышу и что говорить не бесполезно. — Мужчина, что был с тобой… Прежде ты расспрашивала о нем, — последовал вздох, — но сейчас все иначе… Поэтому я расскажу кое-что, чтобы тебя успокоить. По хорошему мне нельзя, но… тому маньяку… Я наконец-то оторвала взгляд от стекла и посмотрела на психолога. Она будто вся помрачнела. Успокоить меня? Что с Заком? Что с ним? Последовала дрожь по моему телу, а моя грудная боль будто усилилась. По хорошему, ей бы стоило молчать — так пусть и молчит, не надо говорить ничего про Зака, особенно если с ним не все хорошо. Пусть бы она молчала! Пусть бы не говорила! — …Назначена дата казни, — но она продолжила, мрачнея все больше, стараясь прикрыть зачем-то свой рот руками. — Вот оно значит как, — сейчас это все, что я могу сказать на такую весточку. Я не должна показывать что чувствую на самом деле, да и просто физически не могу. — Я уверена, ты удивлена, но теперь ты можешь спокойно спать, — закончила фразу доктор, подходя ко мне и ложа обе своих руки мне на плечи. Настала моя очередь мрачнеть, — Теперь, пройдем в комнату.

***

— Будь умницей и ложись спать, — сказала на прощанье психолог, открывая передо мной двери в темную спальню, где я проводила свои ночи. На самом деле, я совсем не могу спать. На сердце вечно тревожно. И сегодня я бы вряд ли уснула. Но, кроме как закрыть глаза — не остается ничего. Я подчинилась указу и отправилась в темный мир, пытаясь хоть на этот раз подготовить свое сознание ко сну. Не вышло.

***

Послышался чей-то крик. Кажется, где-то снаружи. А потом стекло разлетелось на сотню кусочков, вместе с той оконной рамой, что сдерживала их в вертикальном состоянии. Мне пришлось встать с кровати, испуганно смотря в сторону окна. Стекла летели мимо меня, не трогая, не раня. Как жаль. Белая полупрозрачная занавеска поддалась потоку ветра и радостно растянулась на всю комнату. На подоконнике, согнувшись в четыре погибели, кажется, ухмыляясь, и прислонив на одно плечо косу, расположилась знакомая фигура. — Ну и засада, — пауза, — опять у тебя рожа стала скучной. — Зак!.. Но как!</b> — сорвался мой дрожащий голос. <i>— Что? О чем ты? — Но разве?.. — я подалась вперед, уже скоро вновь останавливаясь. Мне просто не верилось, что он сейчас был тут, передо мной, живой, невредимый, тот самый, — ты не должен быть в тюрьме? — Сбежал я из нее конечно же! На моем лице застыло удивление. Я все еще не могла поверить увиденному. — Но… Я ведь, в тот день, сказала, что унесу… заберу клятву с собой… — мой голос дрожал, а на глаза выступили слезы. Я не могла больше сдерживаться, не могла, не хотела. — Ну и что в этом такого? — кажется, он усмехнулся, — И вообще, ты не можешь сама по себе её забирать! — Выходит… — я резко позабыла все слова, которые когда-либо знала, но, заикаясь, все же продолжила, — Неужели… Ты все еще хочешь… убить меня? — Ты меня знаешь. С чего бы я вдруг упустил того, чего сам желаю? — а он продолжал улыбаться, видя, как по моим щекам текут горькие, раздражающие кожу, слезы, — Так что давай быстрее. Времени у меня почти не осталось. — Или что? Скажешь, что позабыла? — Зак продолжил после короткой паузы между словами. Мои руки сжались в кулаки, а напор слез стал сильнее. — Нет, Зак! Конечно нет! Я ничего не забыла! Ведь мы поклялись. Мы с тобой, вместе, поклялись друг-дружке! Раздался смех. Это был Айзек, — это он смеялся. Зак протянул руку, приглашая меня последовать за ним. И я, не раздумывая, больше ничего не желая, позабыв об острых стеклах на полу, о врачах, уже бегущих сюда, о голубой луне и синем небе, бросилась к окну, ответно протягивая руку Заку, принимая его помощь, свою судьбу. Он притянул меня к себе и тут мы оба оторвались от земли, паря в воздухе, где-то высоко-высоко. Мои щеки уже давно горели от слез, но его улыбка, его прикосновения и то, что он был сейчас рядом, что свершиться наша клятва — не давали мне обращать внимание на такую маленькую деталь. Он сурово, но все с той же ухмылкой маньяка внимательно всмотрелся в мои глаза, заставляя меня делать то, чего, казалось, я не делала уже давно — улыбаться. — Зак, умоляю, убей меня.