Сто драконов на снегу

Крайсик родился на исходе зимы, в месяц, который называли Лютым. Это название месяц получил не просто так, а за колючие снежные метели и резкий холод. Снежная Богиня не хотела уходить без борьбы и сопротивлялась Богине Цветения изо всех сил. К тому же именно в этот месяц кончались у деревенских накопленные на долгую зиму запасы, еда становилась совсем скудной, и малые дети со стариками помирали десятками. Деревенские относились к этому спокойно, как к заведённому порядку вещей. Мало кто рождался зимой, а коли и рождался — то через пару седьмиц на погосте появлялась очередная безымянная могилка, украшенная грубо вырезанным деревянным коньком, если младенец был мальчиком, и такой же куколкой — если девочкой. Не жили Зимние дети, а если и выживали — то были худее, слабее и некрасивее сверстников. К тому же у родителей Крайсика уже было трое славных сыновей и две красавицы-дочери, да и сама Булгур, мать Крайсика, была уже немолода, так что беременность стала для неё полной неожиданностью. Булгур, поняв, что беременна, отправилась к знахарке Варпе, чтобы вытравить плод, но та осерчала, оттаскала глупую бабу за косы и велела не спорить с волей Богинь. Так Варпа спасла Крайсика в первый раз. Булгур и её муж, Старший Охотник Танто, посоветовались и решили, что Варпа знает лучше, к тому же зима была близка, вряд ли дитя сможет удержаться в утробе положенный срок, и всё разрешится само собой. Зима была тяжёлой, но не тяжелее, чем обычно, и Булгур доносила малыша почти до положенного срока. Почти, но не совсем. Крайсик родился слабеньким, недоношенным и даже не кричал, только слабо покряхтывал, суча крошечными ручками и ножками. Танто скривился и заявил, что ребёнок слаб и лучше отправить его в Верхний мир сразу, чтобы он не мучился здесь. Только и следует, что положить меховую подушку на крошечное красное личико, да чуть-чуть надавить, не слушая затихающего жалкого кряхтения. Но Варпа, которая принимала роды Булгур, осерчала ещё сильнее, и много нового услышал о себе Танто. Слова старой знахарки кололи, как иглы снежных ящеров, и Танто только сплюнул и ушёл из дома, не желая ссориться с Варпой. Знахарку в деревне побаивались. Так Варпа спасла Крайсика во второй раз. Однако на этом беды Крайсика не кончились. От тяжёлых родов и скудной еды у Булгур почти сразу же пропало молоко, а коровье, которым разрешил прикармливать мальчика Танто, его желудок не принимал. Танто улыбался. Ненужный ребёнок всё равно отправится в Верхний мир без его, Танто, участия, ибо Богини справедливы. Но тут снова объявилась Варпа и потребовала отдать ей малыша. — Не в радость он вам с Булгур, Танто, — мрачно сказала старуха. — Погибнет он у вас. Отдайте его мне в дети, стара я уже, а хорошим знахарем сможет стать только истинный Зимнерождённый. Танто согласился, не раздумывая. Вот оно в чём дело, оказывается… Старухе просто понадобился преемник. И то дело, Варпа уже стара, и почти такой же старой он помнил её с детства. Богини дают Знающим и Ведающим долгую жизнь… но не бессмертие. Видно, старуха поняла, что настало ей время готовиться к переходу в Верхний мир… вот и стала спасать бесполезное дитя… То есть… уже полезное. Так Варпа спасла Крайсика в третий раз. Так в избе старой Варпы появился крошечный приёмыш. От неё он и получил имя — Крайсик. Маленький Снег. Снежок. Имя для Знахаря, только Знающим и Ведающим давались такие имена, но Крайсик был первым в деревне, кто получил его с самого рождения. А вот Варпу — Вьюгу — когда-то звали иначе, но это было так давно, что никто и не помнил, как… Казалось, и сама Варпа уже об этом забыла. Варпа выходила малыша, выпоила тёплым разведённым козьим молоком, подлечила травяными отварами и притирками, вымолила у Богинь своими заговорами. Мальчик дожил до года, потом до пяти, потом до десяти… Тихий это был ребёнок, спокойный и разумный, такой разумный, что порой казался взрослым маленьким старичком. Не бегал он с визгом по лужам вместе с прочими деревенскими, не боролся с мальчишками, не стрелял из маленьких луков, не лазил по чужим огородам… правду сказать, сторонились его деревенские дети, побаивались. Хрупкий, с пепельно-седыми волосами и глазами цвета камня аметиста, Крайсик среди льняноволосых, синеглазых и загорелых деревенских детей выглядел слишком странно… слишком сказочно. Даже первые его родители, Булгур и Танто, никак понять не могли, как могло у них появиться этакое… странное… непонятное… И практически никогда не общались с сыном, обходя его стороной. Крайсик любил ходить по лесу вместе с Варпой, он собирал травы, цветные камушки и перья птиц, которые потом Варпа вешала на кожаные ремешки делая амулеты — от хвори, от неудачи, от болезни, от дурных снов… да мало ли, от чего людям помощь могла понадобиться… Уходили они летом в лес надолго — порой на неделю с торбочкой, в которой лежало несколько лепёшек, а всё прочее можно было и в лесу найти. Крайсик любил эти походы в лес — Варпа многому его научила именно в таких походах, о многом рассказать успела… А еда… Что еда? В лесу летом еды полно — и коренья съедобные, и грибы, и рыба в ручьях, и первые ягоды, и листья… Возвращались оба из таких походов с большими тюками трав, кореньев и сушёных грибов и потом не меньше недели их разбирали, сушили либо варили отвары да настойки. Негоже, если люди к знахарке за помощью придут, а у неё нужная трава кончилась. А ещё Крайсик любил бегать к реке, он забирался на толстую ветку растущей на берегу старой-престарой ивы и смотрел вдаль — туда, где над рекой, над лесом проступали на безоблачно-синем небе силуэты горных пиков. Ледяные горы — граница земель, принадлежащих людям. А если верить Варпе — мир на них не заканчивался. В горах жили драконы и гномы, за горами — эльфы, в степях — орки. Об этом рассказывала Варпа, когда они, сидя на завалинке, перебирали травы. — А как бы туда попасть? — решился как-то спросить Крайсик. — Никак, — грустно ответила Варпа. — Нет туда хода людям. Слишком сильно мы рассорились с Другими, не желают они с нами знаться. Чудес там пропасть, да не про нас они, Снежок. — Отчего? — удивился Крайсик. Варпа вздохнула: — Такое уж существо человек — способен испортить всё, к чему прикасается. А больше и не стала ничего объяснять. Крайсик тогда замолчал, но на другой день снова завёл тот же разговор: — Никак нельзя людям попасть в земли Других, земли нелюдей? — Только один путь есть, и он только для юношей младых, — ответила Варпа. — Стать Парой дракона. — Ты хотела сказать — драконицы? — уточнил Крайсик. Варпа покачала головой: — Именно дракона. Видишь ли, Снежок, нет у драконов самок. Вообще. — Как так? — удивился Крайсик. — Как же они вообще… то есть, как маленькие драконы получаются? — Видишь ли, Снежок, — вздохнула Варпа, — когда-то, давным-давно жили и среди людей сильные маги. Сильные да спесивые. Надоел им мир между людьми и нелюдьми, и задумали они их покорить. Да только нелюди не лыком шиты оказались, пришли они в этот мир куда раньше нас и владели им по праву. И стало понятно, что людям нелюдей не одолеть, не покорить… И тогда несколько человеческих магов наслали Проклятие на нелюдей. Много их вымерло от него… но оставшиеся сумели построить Барьер и отгородиться от людей. Как раз по Ледяным горам он и проходит. Постепенно нелюди оправились от проклятия, а вот на человеческих магов словно мор напал. Умирали они один за другим… а те, кто рождались, уже не были так сильны, как прежние. И в наши времена только такие, как мы с тобой, и остались. Не можем мы истинные чудеса творить. Так, по мелочи… И ходу в Ледяные горы и земли за ними для нас нет. Крайсик вздохнул. Обидно было за людей, обидно было и за разрушенную красивую сказку — мир, полный чудес. Только… — Бабушка Варпа, а драконы-то тут при чём? — От Проклятия умерли все их самки, и не стало больше дракониц. А драконы живут долго, но не бессмертны они. И отныне несут люди искупление… Человек, выбранный драконом, становится его Парой и вынашивает его детёныша. И любит же дракон своего избранника… И становятся доступны ему и магия, и великие чудеса мира нелюдей. Но мир людской покидает он навеки и сам обретает крылья… — Но как… — начал было Крайсик, но Варпа перебила его: — И не спрашивай боле. Сама не знаю. Помню только одно — сватаются драконы только к Зимнерождённым, в день их восемнадцатилетия… Но редко это происходит, редко… видела подобное только мать моей матери, да и то, когда девочкой была… В холодный солнечный день прилетели сто драконов — прекраснее их ничего она не видела в жизни — и алые, и золотые, и серебряные, и изумрудные, а иные синие, словно морская вода… Так вот, прилетели сто драконов в деревню и стали танцевать на снегу, пока не вышел в их круг молодой парень. Они танцевали, а он круг обходил, пока рядом с одним не остановился. Усадил его дракон к себе на спину… крыльями взмахнул, и только их видели. Но мать моей матери говорила, что краше ничего в жизни не видела, чем Танец Ста Драконов На Снегу… — А парень? — спросил Крайсик. — Он какой был? Красивый, небось? Сильный? — Мать моей матери говорила, что парень был самый обычный. Невзрачный даже. Но точно Зимнерождённый, — отозвалась Варпа. — Она удивлялась всё, что такие прекрасные драконы для такого незаметного парня танцевали. Однако заболтались мы с тобой, Снежок. Идём. Мазь-то сама себя не сварит. Многое рассказала Крайсику Варпа, всё передала, что знала, однако больше про Танец Ста Драконов На Снегу не говорили они ни разу. Крайсик, когда подрос, понял, почему. Отношения двух мужчин считались в деревне запретными и мерзкими, о таком даже упоминать считалось грехом, а она ему вон какую историю рассказала — о том, что человек может быть Парой дракону, да ещё и детей от него вынашивать… волшебством, не иначе... так что Крайсик больше Варпу о таком не спрашивал, продолжая усердно учиться у неё знахарскому искусству. А когда исполнилось Крайсику семнадцать лет, легла как-то вечером Варпа на лавку, велела позвать деревенского старосту, а когда тот явился, перечислила всех, кто ей должен был, сказала, что все долги прощает, а потом добавила, что дом свой и всё имущество своё оставляет она своему воспитаннику Крайсику, Маленькому Снегу, и быть ему новым знахарем, доколе Богини другую дорогу для него не избудут. Староста поклялся Варпе, что всё так и будет, и она отпустила его, а сама приподнялась на лавке, взглянула Крайсику в глаза и тихо сказала: — Оставляю я тебя, малыш… Видимо, простили меня Богини за грех бабки моей бабки. — Какой грех, бабушка Варпа? — испугался Крайсик. — Бабка моей бабки была одной из тех, кто на нелюдей Проклятие наложил… Оттого и маялся весь мой Род… оттого я последней из своих и осталась. Не поминай меня лихом, Снежок, когда судьба тебя отыщет. Прощай. Сказала так Варпа, снова прилегла на лавку и глаза закрыла. А через минуту отлетела душа её. Так Крайсик остался совсем один. Знахарем он оказался не хуже Варпы, очень скоро стали его в деревне уважать почти так же, как уважали старуху. Прошло полгода, лето наступило, и отправился юный знахарь в лес за травами. День стоял славный, солнечный, и дышалось в лесу на диво легко. И было предчувствие у юного знахаря, что будет скоро в его жизни нечто необычное… нечто хорошее… Целый день собирал Крайсик травы да коренья, а когда солнце пошло на закат, нашёл полянку подходящую, развёл костёр, заварил в котелке травяной настой, а в золе запёк рыбину, пойманную в чистом соседнем озерце. Не боялся Крайсик ни зверей лесных, ни разбойников лютых. Не трогали его звери лесные, а разбойников в здешней глуши отродясь не водилось. Кого здесь грабить-то? Крестьян нищих? Достал из мешка Крайсик лепёшку, выложил запечённую рыбу на широкий лист и приготовился отужинать, чем Богини послали. И тут раздался в кустах треск, и вышел на поляну незнакомец. Высокий, стройный, черноволосый, с синими глазами. Красивый… Одет он был в кожаную одежду, поверх одежды — кольчуга посеребрённая, красивая такая, словно текучая вода, у бедра меч. Кто такой? Откуда? — Не бойся, юноша, — сказал незнакомец. — Я не причиню тебе вреда. Моё имя — Иссадар, я воин и оказался здесь случайно. Завтра я покину уже эти места, а пока прошу тебя разделить со мной ночлег. — Конечно, почтенный Иссадар, — ответил Крайсик. — Прошу. У костра места много. Как-то странно улыбнулся Иссадар и присел к костру. Пламя странно всколыхнулось, освещая его, и Крайсик поразился тому, как Иссадар красив… и мужественен. Нет, не встречались ему раньше такие мужчины… такие сильные… такие красивые… Нет, нельзя так думать, это грешные мысли, накажут за них Богини… Крайсик кое-как отвечал на вопросы Иссадара, краснея и путаясь. Да, знахарь, да, травы ищет, да, из Зимнерождённых детей, потому и хилый такой… Да, многим помогают его травы, хотя на всё воля Богинь. И чем дальше отвечал Крайсик на расспросы, тем больше смущался. И, чтобы скрыть смущение, Крайсик опустил глаза и предложил Иссадару разделить с ним трапезу. Тот не отказался, похвалил и травяной настой, и лепёшку, и рыбу, а под конец достал из сумки на поясе небольшой кувшинчик и серебряный стаканчик и сказал: — Нечем мне тебя угостить, юный знахарь, разве что вином из далёких земель. Говорят, что оно лечебное, печаль снимает, душу облегчает, удачи добавляет. От чистого сердца предлагаю… Крайсик ещё больше смутился, но не стал отказываться и одним глотком осушил серебряный стаканчик. Сам он хмельного не пил, но видел, как на праздниках делали это взрослые мужчины. Вино оказалось терпким и сладким одновременно, свежим и дурманящим голову, бросающим в жар… Иссадар только хмыкнул и, подхватив выпавший из тонких пальцев юного знахаря серебряный стаканчик, притянул его к себе и впился в губы жадным поцелуем… *** Когда Крайсик наутро проснулся, Иссадара уже не было рядом. Только трава возле кострища была примята, губы припухли и горели, да всё тело отзывалось тянущей сладкой болью. И как ни был наивен в таких делах юный знахарь, он понял, что с ним произошло, и тихо пробормотал: — Опоил… А потом… Стыд-то какой… Но глупое тело, хоть и болело, с радостью вспоминало ночные ласки. Спустя три дня Крайсик вернулся с травами из леса, и жизнь потекла, как раньше. Словно и не было никогда безумной ночи с шальным незнакомцем, для которого юный знахарь оказался игрушкой на один раз. Минул месяц Жатвы, а за ним и вся осень. Крайсик варил мази, делал настойки и выменивал их у селян на овощи, сало и копчёное мясо, собирал он в лесу орехи, ягоды и съедобные коренья, мёд ему приносил бортник Керус, а удачливый рыбак Шори делился свежей и солёной рыбой. Так что к зиме Крайсик был готов не хуже прочих. И вот проснулся он однажды, выглянул в окно и замер. Снег покрыл вчера ещё сочащуюся чёрной, жирной грязью землю, спрятал весь хлам и мусор, что валялся возле домов, превратил крестьянские хатки в сказочные терема… Крайсик, любуясь снежным преображением деревни, положил руку на живот… и вдруг ощутил сильнейший приступ тошноты. Только и успел до отхожего места добежать. Удивился Крайсик, но подумал, что не зря ему показалось, что копчёная рыба вчера была с лёгким душком, выпил настойку противорвотную, да и забыл. Минул месяц Холодный, пришёл месяц Метельный. Середина зимы, праздник Новогодья. Деревенские веселились и пировали, катались со снежных гор, тешили себя шуточными боями «стенка на стенку». Крайсик раньше любил смотреть на деревенские гулянья, заходил и на пиры, но сейчас… Что-то странное с ним творилось. Тошнота подступала к горлу от любимой прежде жареной оленины, не мог ни глотка выпить вкуснейшего прежде ягодного отвара с мятой… Зато однажды открыл кадушку с солёными огурцами и стал обмакивать их в чашку с мёдом. Так аппетитно показалось… Ничего вкуснее в жизни не ел. Миновал месяц Метельный, наступил месяц Лютый. Больше стали люди болеть, с утра до ночи ходил Крайсик по деревне, помогая больным, да только было это всё труднее и труднее. Поясницу стало ломить, а ноги так к концу дня отекали — что твои колоды… Хорошо, хоть тошнота прошла, зато аппетит прорезался просто зверский. А запасы-то считанные! Так что Крайсик теперь всегда ощущал себя голодным… Но всё ещё не мог понять, что с ним творится. Точнее, подсознательно понял, но умом принять не мог. Парень он. Парень. Не может такого быть с парнем. Никогда. А когда проснулся Крайсик в день своего рождения, то с трудом смог встать с ложа. Он давно уже замечал, что хоть тело и оставалось худым, живот его начал выпирать, и чем дальше, тем больше. Хорошо, что одежда у Крайсика была свободная, мешковатая даже, а зимой, в холода все ходили замотанные по самый нос, так что никто в деревне на фигуру знахаря пока внимания не обращал. «С голодухи это», — убеждал себя Крайсик, а в животе согласно урчало. Но только вот когда встал он в свой восемнадцатый день рождения с ложа и привычно положил руку на довольно заметный живот, под пальцами что-то шевельнулось. Толкнулось. Замерло. Снова толкнулось. Крайсик сел на край ложа и обхватил голову руками. Нельзя было больше отвергать ужасную действительность. Той жаркой летней ночью Иссадар не просто воспользовался наивностью и невинностью Крайсика. Каким-то образом в теле юноши зародилась новая жизнь. А это значило только одно — его прежняя жизнь разбита на осколки, разрушена до основания, и что делать дальше, Крайсик даже не представлял. И тут вдруг за окном ожила сонная деревенская улица, люди носились туда-сюда, кричали, махали руками — перепуганно и бестолково. «Пожар, что ли, случился?» — вяло подумал Крайсик, торопливо накинул потёртый широкий полушубок из овчины, сунул ноги в тёплые валяные сапоги и вышел наружу. Вдруг кому помощь нужна? Но улица уже опустела. Весь народ собрался на широкой деревенской площади, люди стояли, сбившись в кучку — все, от стариков до малых детей, и, разинув рты, смотрели на опускающихся на снег драконов. Разноцветных — алых, золотых, изумрудных, серебряных и густо-синих, словно дорогие сапфиры. И не было на свете ничего прекраснее этого зрелища. Едва опустившись на снег, драконы начинали извиваться, словно текучая вода, взмахивать крыльями, воздевать вверх гордые шеи и выдыхать вверх небольшие сгустки пламени. Они двигались так чётко, грациозно и слаженно, словно делали это уже не раз, и нельзя было оторвать взгляда от драконьего танца. «Так вот он какой — Танец Ста Драконов На Снегу!» — охнул Крайсик, и ноги сами понесли его вперёд — туда, на деревенскую площадь. Он шёл, не замечая, как расступаются перед ним испуганные люди, как постепенно замирают драконы, встав полукругом, как дрожит от напряжения холодный зимний воздух. Крайсик видел только его — роскошного золотого дракона с антрацитово-чёрным гребнем и яркими синими глазами. — Иссадар? — вырвалось у него, и дракон склонил гордую шею и шумно дохнул Крайсику куда-то в плечо. «Прости, что так получилось, Снежок, Дитя Зимы… Полетишь ли ты со мной? — прозвучало в голове юноши. — Ты — моя Пара, я сразу понял это, но объяснить ничего не смог… Не время было... Я люблю тебя, Снежок. Ответь мне…» И настороженный страх и отчаяние от того, что Пара может отвергнуть. А ещё дитя дракона в животе Крайсика снова толкнулось, и юноша только вздохнул. Не будет ему теперь жизни с людьми. Точно не будет. Крайсик обвёл взглядом напряжённо смотрящих на него людей и взглянул в глаза дракону. И прочёл в них великую любовь, такую, о какой в песнях поют. Неожиданно Крайсику стало легко и свободно. Что теряет он в этой глухой деревне на краю земель людских? «А ты покажешь мне свой мир?» — мысленно спросил он дракона. «Всё что хочешь, любовь моя, — отозвался Иссадар. — Всё, что хочешь». Спустя краткий миг все сто драконов взлетели. Впереди всех летел золотой дракон с чёрным гребнем, а на нём удобно восседал худой юноша с длинными пепельно-седыми волосами в потертом овчинном полушубке. Он держал левую ладонь у себя на животе, смотрел вперёд, в сияющий горизонт, и солнечно улыбался.