Отражение бабочки

Коэн прекрасно помнил тот день, когда впервые увидел настоящую леди Гьекуэн. Он ничем не отличался от остальных — не слишком жаркий, не слишком холодный, наполненный книгами и учебой. Ну, поначалу не отличался. Ему было тринадцать, и за все это время он не слишком-то много общался с царственной тетушкой, как и с императором, впрочем. А вот с тем же Хакуреном или Хакую общаться приходилось часто, Хакуэй и Хакурю тоже нередко гостили во дворце своего дяди. Но это так, лирическое отступление. Так вот, до того дня Коэн даже не подозревал, что женщина может быть настолько страшной. Как потом говорила Гьекуэн, ласково трепля его по голове — никогда не говори подобного девушке, даже если ты имеешь ввиду совсем другое и вообще делаешь комплимент. Императрица ворвалась во дворец отца как разъяренная мать-природа, пробив насквозь ворота и отправив стражу отдыхать в ближайшие стены. Разумеется, на шум тогда сбежались почти все слуги, да и члены его семьи тоже не отставали — мало кто мог похвастаться наглостью и напасть на императорскую семью в сердце империи Ко. От Гьекуэн остро пахло дымом, раскаленным металлом и кровью, и внешне она напоминала демона преисподней. Разодранные обгоревшие одежды, опаленные косы, покрасневшая явно не от одних только эмоций кожа, лицо в разводах от слёз и сажи… И здоровенная коса черного цвета, которую женщина удерживала в хрупких окровавленных ладошках, полыхающая зловещим изумрудным пламенем. — Котоку, неблагодарная скотина, да как ты вообще посмел организовать восстание против собственного брата и императора?!— в голосе у Гьекуэн не было ничего человеческого. Возможно, именно так мог звучать взбешенный бог — кто знает? — Но что еще хуже, тварь, из-за тебя едва не погибло двое моих детей!!! Если бы я не проснулась и не вытолкнула этого… паразита, Хакую и Хакурен погибли бы!!! Рух вокруг императрицы точно так же, как и она сама, кричала и гневно закручивалась в спирали, демонстрируя всю глубину недовольства своей хозяйки. Коэн никогда не видел, чтобы у человека было столько рух — те стекались к разозленной женщине со всех сторон, светлые и темные, образуя гигантские водовороты. Это было страшно, действительно страшно — сила Гьекуэн прибивала к земле и не давала пошевелиться, заставляя встать на колени и склонить голову. — Ну ничего, я отправлю тебя вслед за этой сумасшедшей сукой в Ничто. Вы не родитесь снова. Никогда. Коэн не видел, что случилось после этих слов — магия женщины закрыла ему глаза, как, впрочем, и его братьям и сестрам — сколько бы ни была императрица в ярости, она не желала, чтобы дети видели смерть своего отца. Следующее, что он помнил — теплые ласковые руки и светлые глаза, в которых мерцали зеленые искры. Гьекуэн легко для женщины своей комплекции закинула его себе на плечо и унеслась куда-то прочь. Куда, он понял через пару минут — императрица сгрузила его рядом со своими детьми и снова куда-то умчалась, крикнув напоследок: — Я залечила самые опасные травмы, они все живы, присмотри за ними, ребенок! Уже много позже Коэн полностью узнал, в чем была причина столь странного поведения императрицы — когда женщина вернулась, с ног до головы покрытая кровью, уставшая, с переломанными ребрами и полным истощением магой, но довольная и счастливая. На руках она держала ребенка лет пяти, и его она, кстати, тоже сгрузила Коэну. Сама же Гьекуэн спустя пару минут рухнула как подкошенная рядом с постелью своего старшего сына, почти мгновенно уснув. Потревожить ее никто не решился — вокруг нее самой и ее детей раскинулся полупрозрачный купол, мерцающий знакомым зеленоватым светом, и ни у кого не было ни малейшего желания проверять его действие, даже у лекарей. Именно ребенок немного путано, но в целом точно рассказал, что случилось — ну, помимо поджога императорского дворца, смерти императора и его старшего брата. — Мама проснулась. До этого в ее теле была не она, а другая. И это та, другая, помогла организовать мятеж и поджечь дворец. И это другая создала Организацию, которая хотела уничтожить мир, но мама их всех уничтожила, потому что они плохие и обижали меня. Ну, так она сказала, — выражение лица у черноволосого мальчишки было на диво меланхоличное для подобных новостей. — И да, меня зовут Джудал. И я маги. *** То, что ритуал прошел немного не так, как планировалось, Харита поняла сразу — вместо того, чтобы переместиться в своем теле, она заняла чужое место. Почти заняла — в теле женщины находился какой-то дух, очень по своей структуре напоминавший крестраж Волдеморта, только сильнее раз этак в сто. И старше примерно во столько же. У Хариты и Арбы получился паритет — у ведьмы не хватало сил, чтобы изгнать дух из тела, а у ее противницы никогда бы не получилось поглотить душу Певерелла. Вот только, в отличие от Арбы, Господин Хариты откликался на ее молитвы, и, помимо помощи в упокоении духа, милостиво показал ей воспоминания сумасшедшей суки. Не все, конечно, но ключевые моменты. Очнулась она в то мгновение, когда дворец полностью полыхал, а ее дети пытались оттуда выбраться. Ее дети. Ее. У нее, не имевшей своих детей, только ради их обретения и создавшей опасный ритуал, это вызывало слепую ярость. Магический огонь так просто не унять, да и времени потребовалось бы слишком много, и поэтому Харита — вернее, уже Гьекуэн, нужно привыкать — аппарировала по ощущениям от рух, в последнее мгновение успев вытащить Хакурена из-под обрушившегося перекрытия. Хакуэй повезло гораздо больше — она всего лишь наглоталась дыма и потеряла сознание, а вот самому старшему и самому младшему так не повезло — Хакую, жертвуя собой, фактически убил себя, давая Хакурю драгоценные минуты, чтобы успеть сбежать. Брюнетка не знала, за что хвататься — смертельно раненный Хакую, почти мертвый Хакурен, серьезно пострадавший Хакурю… Она лечила всех троих и ревела, как маленький ребенок, пытаясь не дать своим детям умереть. Но когда она закончила и убедилась в том, что жизни всех четверых вне опасности, всю печаль, боль и горе поглотила священная ярость. Гьекуэн смутно помнила, что произошло после этого — весь мир стал алым, кровь, кровь, много крови и смертей, гнев и ярость — и черное солнце в руках, совсем-совсем ее, то самое, ради которого она сюда и пришла. О, разумеется, и остальные тоже ее дети, но именно это солнышко — тот, кто будет нести в себе кровь Певереллов. Ее кровь. На то, чтобы призвать империю Ко к порядку взбешенной Гьекуэн потребовалось три дня — и то так много только потому, что первую пару суток она восстанавливалась после зачистки Аль-Сармен. О, разумеется, всю Организацию за неполные шесть часов не вырежешь, однако она проредила их почти вполовину, пустив по следу оставшихся Адских гончих и прочую нечисть. Как оказалось, восставшие мертвецы — не то, что привыкли видеть люди и даже маги этого мира, поэтому некромантия оказала сокрушающий удар для психики мятежников. Не только их, впрочем — советники ее покойного мужа тоже замолчали, перестав капать на мозги. И даже — вот радость-то! — назначили спешно собранным Советом Вторым Императором. Будто бы ей требовалось чье-то разрешение, чтобы занять принадлежащий ей трон. Гораздо сложнее было объяснить очнувшемуся Хакую, что его семью убить хотела не она сама, а Арба. Впрочем, тот был мальчиком умным и наблюдательным, почти мгновенно понявшим, что место матери занял кто-то другой. Ну, или наоборот — что мать вернулась на свое место, вытеснив чужачку. Все же, сколько бы Хакую не был серьезным и мудрым, он все еще был подростком, который любил свою маму самой трепетной сыновьей любовью, и, когда Арба заняла тело его матери, он был слишком мал, чтобы помнить истинную Гьекуэн. Ей было даже немного совестно обманывать ребенка, но девушка быстро успокоила подавшую голос совесть — ведь она была его матерью, и будет ею впредь. Никакого обмана, все честно. Вот только… Она хотела большую семью, это верно. Но пятнадцать человек… хм… справиться было сложновато. Родная кровь, племянники через мужа, да еще и маленькое вредное черное солнце – это очень много. Котоку постарался расплодиться, имея всего двух законных сыновей и аж восемь бастардов, из которых семь было девушками. На диво деятельный мужик… Однако, несмотря на все, только одна из этих семерых называла ее мамой — самая младшая, и самая зашуганная — Когъеку. Остальные, памятуя о дне, когда императрица ворвалась во дворец и убила их отца, прятали глаза и называли «Царственной матерью». У Кохи тоже не возникло проблем с тем, чтобы звать «мама» — изящный, по-девичьи тонкокостный мальчишка с яркими глазами, в которых уже сейчас светилась жажда крови, он лез к ней на руки с упорством котенка, и точно так же сворачивался на коленях, требуя сказку вместе с Джудалом и Хакурю. Коэн и Комэй уважительно звали ее «матушкой», что совершенно не мешало ей их тискать наравне с остальными. Она была счастлива. *** Увернуться от тяжеленной косы Синдбаду удалось откровенно говоря чудом. И хорошо, что удалось — каменная мостовая взорвалась мелкими осколками, образуя неровный круг метров десять в диаметре. Держала этого монстра в руках невысокая темноволосая женщина с симпатичной родинкой возле рта, а саму женщину пыталась удержать троица парней, двое из которых были очень на нее похожи. — Императрица Гьекуэн? — удивленно пробормотала Серендина рядом с ним, и Синдбад вскинул брови, внимательней вглядываясь в тонкие черты лица. Все же не каждый день удается увидеть правительницу державы, сумевшей обломать зубы и Партевии, и империи Рем. — Деточки мои, отпустите мамочку, она всего лишь не больно убьет этого гада, и все, — пропыхтела женщина, явно не желая причинять вред трем парням, хотя и могла. — Матушка, что бы ты ни увидела в своих видениях, это вряд ли является стоящей причиной, — произнёс аловолосый подросток лет шестнадцати, удерживая женщину за руку и не позволяя ей сделать замах косой. — Императрица Гьекуэн — провидец, — шепотом пояснила Серендина. — Иногда она видит будущее людей перед собой, поэтому ты явно натворил что-то страшное, если леди Гьекуэн желает тебя убить. — Не плохое, — раздался тихий детский голос, и Синдбад резко обернулся. Он не заметил, как к ним подошел ребенок. Очень симпатичный, надо сказать — длинная пушистая темная коса, алые глаза, миленькое личико и богатые многослойные одежды знати империи Ко. — Если бы ты сделал что-то ужасное в будущем, братики бы маму не удержали. А сейчас мама всего лишь в ярости. Из-за меня, наверное — в последний раз мама так бегала за братцем Коэном, когда увидела в одном из возможных близких вариантов будущего нас в одной кровати. Серендина поперхнулась. — Правда, я так и не понял, что в этом такого, — честно признался ребенок. — Сейчас же я с ним сплю — и ничего. — Матушка, ничего страшного ведь еще не произошло, — продолжал тем временем увещевать женщину парень, едва ли не улетая в стену от очередного резкого движения. — Верно, мама, Коэн прав — это же всего лишь вероятность, — самый старший на вид юноша обхватил брюнетку за талию и пытался не дать ей вырваться. — Вероятность? — взвыла императрица, дергаясь в руках сыновей. — Это с Коэном была вероятность! А здесь почти стопроцентная определенность! — Но есть же еще Хакурю, — хрипло возразил третий парень, получив изящным кулачком под дых. — Ты сама говорила. — Ах, милашка-Хакурю, — мгновенно перестала вырываться Гьекуэн, расплываясь в мечтательной улыбке. — Они будут такой прекрасной парой, если сойдутся! Если что-то Синдбад и уяснил из этой странной встречи — так это то, что от маленького ребенка, вокруг которого вьются золотисто-черные рух, стоит держаться подальше. Разумеется, у него ничего не вышло.