Сон

Это начинало мешать и наяву. Пикард никогда не считал себя чрезвычайно страстным человеком. Нет, вопреки расхожему мнению и авторитетному положению, асексуалом он точно не был, но вполне научился обходиться без секса длительное время, «сублимируя» с помощью погружения в работу, как бы могла сказать Деанна, будь она чуть менее тактичной. Да, порой, особенно после отдельных историй, в которые он время от времени умудрялся вляпываться, даже капитану флагмана Федерации мог присниться сюжет, достойный воплощения в голоромане самого высокого рейтинга. Да. Порой. Но… Все началось с эротических видений, в которых миловидная женщина, чем-то отдаленно напоминающая Ваш, ласкала его, мучительно, томно, бесстыдно. Пикард, просыпаясь на влажных, пока только от испарины, простынях, все еще ощущал ее умелые губы на своем напряженном члене. После первого такого пробуждения Пикард направился в душ, забыв усилить освещение, из-за чего окончательно проснуться ему помог ушибленный об угол стола мизинец на ноге. Впрочем, везде надо искать положительные стороны — возбуждение стало резко спадать. Женщины в его снах менялись. Одну высокую голубоглазую брюнетку в форме лейтенанта-коммандера он брал прямо в капитанском кресле, точней она, оседлав его, порывисто двигалась. Она была напористой и пахла приятно, знакомо. Только утром Пикард смог понять, что это за запах, от чего еще несколько дней у него все валилось из рук. Это был мягкий, чуть заметный аромат дезодоранта Первого. Черт возьми, что с ним творится! При приближении Уилла он теперь вздрагивал, при приближении Деанны — пытался уйти с ее дороги, чтобы не быть вовлеченным в беседу. Деанна поглядывала на него с беспокойством. Пикард понятия не имел, что именно она ощущает, он даже не знал, что именно ощущает он сам. Одна женщина, две женщины, жесткие губы красивой баджорки, с которой он отчаянно сдирал форму Маки, жесткие шейные гребни кардассианской наложницы… Что?! Наложницы? Кардассианка трансформировалась в орионку, она танцевала обнаженной свой древний, как эта вселенная, танец, заставляя тонуть в феромонах. Ее полные груди тяжелыми полукружьями ложились в его ладони, идеальные изгибы грациозного тела заставляли забыть собственное имя. Пикард подпадал под влияние орионок и наяву. Но в этом сне все было намного реалистичней и резче. Впрочем, даже орионка была не таким уж и странным вариантом. После первого сна, в котором он целовал под старой липой за складскими помещениями Академии светловолосого юношу, он проснулся не только возбужденным, но и удивленным. Пикарда никогда особо не привлекали мужчины. Он мог бы заметить чью-то привлекательность и оценить сексуальность, но не задумывался об этом и не предполагал, что когда-нибудь окажется в постели с мужчиной. Наверное, не отрицал определенную мизерную возможность — ему ли не знать, как странно порой оборачивается жизнь, — но точно не планировал подобного. Офицеры сменялись повстанцами, сильные тела солдат — женственными изящными инопланетными любовниками, пол которых на первый взгляд определить было сложно. Порой и на ощупь это было не так уж легко определить. Поначалу все они были гуманоидными и по-разному привлекательными. Да и как не возбуждаться, если во сне ты кувыркаешься в постели с тем, кто точно знает все твои эрогенные зоны. И да, были в этом и положительные стороны: теперь думать о сексе наяву уже точно не хотелось. В ход пошли все более оригинальные варианты: кардассианский галл делал ему массаж ступней, а затем целовал, поднимаясь вверх по лодыжке до промежности. Что-то глубоко внутри Пикарда сжалось, когда он осознал, кто сейчас поглаживает его по бедрам жесткими ладонями, но старые воспоминания ушли на задний план, когда галл прижался губами к его члену. Со временем сны настолько прочно влились в его сознание, что он начал осознавать, что спит, — недостаточно четко для активных действий, но достаточно четко, чтобы понять, что смирился. В конце концов, что плохого в сексе по обоюдному согласию? И неважно, с кем это согласие обоюдно: с мрачноватым кардассианцем, пышнотелой орионкой или осьминогоподобным существом с огромными серебристыми глазами. Когда-нибудь должен был быть воплощен и еще один сюжет. — Кью, — Пикард не удивился. Он не понимал, где они находятся — вокруг сплошной белый свет. Не слепящий, но кроме него ничего больше вокруг не было. Пикард знал, что полностью обнажен, и, в отличие от предыдущих снов, не мог бы сказать, сколько ему тут лет. Он казался себе одновременно и шестидесятилетним капитаном «Энтерпрайз», и юным нагловатым энсином. Кью молча стоял перед ним, прорисованный контрастным силуэтом среди снопов света, и его красная форма казалась слишком яркой для стандарта Звездного флота. Кью молчал, что было совсем уж удивительным. Хотя в снах случаются и более удивительные вещи. Кью касался его кончиками пальцев, заставляя пробегать мурашки по спине и груди. Касался так, будто человек перед ним слишком хрупок для более активных ласк. И от этих почти целомудренных прикосновений по телу от паха разливался жар. — Кью, я не… Сначала к губам Пикарда на мгновение прижался теплый палец, а затем Кью, вдохнув, словно собирался нырять, склонился вперед и прижался губами к его губам. Пикард понятия не имел, что кто-то способен быть с ним настолько нежным. И тем более не думал, что ему это может настолько нравиться. Ненастоящее тело Кью оказалось по-настоящему теплым и отзывчивым, в больших карих глазах сверкали огни, дыхание совершенно по-человечески срывалось, когда Пикард стал позволять себе особо откровенные ласки. Кожа Кью была человеческой — влажной и соленой, Пикард собирал эту влагу губами с его груди и живота, и каждая вспышка удовольствия в теле Кью тут же передавалась ему, будто они были спаянным в единое электрическим проводом. Кью заставил его сесть, чтобы забраться сверху, оседлав и прижимаясь телом к телу. Не самая удобная поза, и Пикард понятия не имел, понимал ли Кью, что делает. Но позволял себя вести, заполняя Кью собой. Тот был совершенно по-человечески узок и горяч. И вздрагивал от ему одному известных ощущений, раскачиваясь на бедрах Пикарда, словно на волнах. И кончил с тихим стоном в тот момент, когда Пикард наконец сам потянулся к нему за поцелуем. Никаких вам вспышек сверхновых, бесконечности космоса, иных реалий и чуждых бестелесных сущностей. Лишь одно желание на двоих — не жгучее, но настойчивое, свернувшееся пушистым клубком нежности и возбуждения где-то в районе солнечного сплетения. Они сидели, прижимаясь друг к другу, прислонившись лбом ко лбу, и пытались справиться с дыханием. И по-прежнему молчали. В это утро впервые за долгое время Пикард проснулся не один. — Так это все ты! — воспаленные губы не слушались, во рту пересохло, и голос звучал сипло. А Кью спал или делал вид, что спал, свернувшись клубком под боком Пикарда, обнаженный и абсолютно беззащитный на первый взгляд. Пикард, ощутив вспышку ярости, хотел было резко толкнуть его, свалив с края кровати, но замер, разглядев темные засосы на шее и плечах Кью. И вновь в районе солнечного сплетения шевельнулось нечто непонятное. Сплав противоположных по сути эмоций, самая заметная из которых заставила Пикарда вместо толчка невесомо коснуться пальцами челюсти Кью, проводя по ней от подбородка к уху и обратно. Такое прикосновение должно было разбудить спящего, и тот на самом деле открыл глаза, посмотрев на Пикарда сонно и настороженно. — Больше никаких кардассианцев, — неожиданно для самого себя выдал Пикард и застыл, переваривая сказанное. — И орионок, — сипло и мрачно отозвался Кью. — Что вы, гуманоиды, вообще в них находите? — А за Уилла я бы тебя придушил. — Говорят, асфиксия во время секса приносит особое удовольствие. Резкий толчок, и Кью с грохотом свалился с кровати, стянув за собой и одеяло. Пикард сладко потянулся и посмотрел на часы.