Принц не придёт

Дракон несётся сквозь ледяную стужу, прорываясь через густые насевшие грозовые облака и разрезая крыльями встречный морской бриз, хлещущий волнами по скалам и грозно рычащий на пролетающего над ним зверя — шторму его не поймать, ведь сегодня титул чудища будет нести не стихия, а кое-кто пострашнее. Спустя нескольких лет сна, наконец на рассвете гул пещер из кости развеяло мерное людское звучание. Оно разнеслось слитым хором и осело на дне карей радужки — прямо там, где кончается человек и начинается зверь. Может этот шум разносился глубоко в его голове, но даже когда он покинул своё логово на заманчивый зов — он не стал тише. Лишь усилился, призывая. Ему невозможно было воспротивиться. Дракон и не пытался — крылья сами несли его, а все инстинкты кричали только об одном — желании поглотить то, что принадлежит ему по праву. Потому когти сами распахнулись в порыве схватить добычу и стоило той оказаться в крепкой хватке — остальное было не важно. Все голоса заглушила жажда и серая пелена. Внутри него была только ярость. Ничего человечного. На момент, когда чешуйчатое тело пересекло границы логова, человек был окончательно отброшен в сторону, за ненадобностью. Зверь взял полный контроль, почуявший полную власть и точно знавший, что делать. Отчаянно жаждущий, голодный, уже готовый. Тонкое создание в лапах безвольное, ещё живое, трепыхается слабо, но даже при всём его усердии, оно не смогло бы его отвлечь. Дракон слишком долго ждал своего часа, чтобы обращать внимание на эти мелочи. Шебуршание прекратилось, стоило ему опуститься на каменный холодный пол. Трон, запылённый временем, уже поджидал своего законного хозяина, чтобы впитать в чёрный камень очередной развеянный прах вместе с плотью, в качестве благодарности за кровавую дань преподнеся дракону дитя. Так заведено, что зверь, рождённый из человечьего нутра, в белокожей хрупкой оболочке — не имеет с людьми ничего общего. Он рождается чудовищем, им и остаётся. И с предком его связывает только внешность… Увы. Податливое тело послушно ложится прямо в центр выпуклого круга, очнувшееся резко от грубого падения и возбуждённо зашевелившее конечностями — стремящееся понять где оказалось. Бедное, оно даже не догадывается, что через минуту его остатки разнесёт стылый ветер, гуляющий по коридорам. За место его сердца тут скоро оживёт нечто совсем новое, что погубит один род, чтобы дать начало другому. Дикому. Как иронично. Длинные спутанные волосы растрепались в полёте, но даже они не могут скрыть ужаса, отразившегося в живой мимике девицы. Чего стоят только эти широко распахнувшиеся зелёные глаза, раскрытые в глухом крике губы и бледная-бледная кожа. Она могла бы слиться с цветом его логова. Или затеряться на дне морской пучины, ещё бушующей жадно, громко снаружи, сетующее на невозможность отцапать себе кусочек с этого пира. Дёрнувшаяся было прочь, была остановлена клацнувшей вблизи её лица широкой пастью и тут же поползла назад, отчаянно надеясь спастись. Клыки зверя легко могут перегрызть её хрупкое тонкое тельце пополам, но дракон стоит на месте, лишь сверкая полыхающей ярким кораллом грудиной и неспешно, лениво подбирающийся ближе. У него на эту дичь другие планы и ужин в них не входит. Он перекусит потом, после, когда понесёт своему детёнышу его первую добычу, а пока он лишь рычит торжествующе — предвещая новую жизнь, что даст сегодня его пламя, соединившись в смертельном танце с нежным полотном. Которое, ещё в своём первозданном виде, жмётся от него в стену, чуть ли не в истерике дёргая босыми ногами. Осознаёт, что зажата между тупиком и неминуемой гибелью, но всё-равно упорно пытается оттянуть момент. Ёрзая. Мешая. Зверя это злит. В идеале он хочет откусить ей мельтешащие под носом ноги, но для ритуала полотно нужно цельным, нетронутым, чистым и дракон не может его пятнать клыками. Иначе энергии не хватит и всё будет впустую: пропадёт и еда и возможность продлить свой род. Он не человек, чтобы рассматривать девицу, но ещё и не одичавший полностью, поэтому даёт своей пташке время перебиться в клетке, осознать, что помощи не последует. Нет, родная, у тебя не будет времени дождаться своего спасителя, можешь его не ждать. Вы воссоединитесь с ним позже, обязательно, когда отважные [но слишком медленные] путники осмелятся пойти на твои поиски, угодив в итоге прямо в пасть. Вместо тебя они спасут другую жизнь, но, уверен, ты будешь им гордиться. Мясо твоего принца будет вкусным, достойным княжеской породы. В этой истории тебе уготована судьба прародительницы. И не стоит так смотреть скорбяще, осуждающе. Это не он так решил, а твои же сородичи — они призвали монстра по твою душу, облачили для него в белоснежную ткань и пустили по воде под древний, как мир, «драконий» зов. Глупые людишки, слишком беспечные, наивные. Зверю их истреблять совсем не жаль, а их палёная плоть пахнет сочно, приятно — так пахнет гнездо, в котором однажды появился он сам. Под вновь протестующие крики, дракон встал передними лапами-крыльями на уступ, нависнув над сжавшейся девицей. Слишком мало места, чтобы отстраниться и та понимает это — но сил уже нет, выкричала, выплакала и осталось лишь вялое сопротивление. Зверь его не замечает. Только человек под слоем твёрдой чешуи что-то кричит в ответ — пытается, но его слова тонут в зажёгшемся очаге внутри. Вспыхнувшем, от которого воздух снаружи заискрился, пару искр посыпались сверху на тонкое шёлковое платье и тут же разрослись в живые вспышки — уже начали пиршество первыми, пожирая ткань, ещё слишком слабые. Дракону мало, ему нужно пламя побольше и от грудины пламя бежит вдоль горловины, но не вырывается наружу. Остаётся бурлить под вереницей чешуи, обжигая уже ощутимее, накаляя воздух до шипящих брызг о каменные стены. Огонь, подпитавшись, начинает разъедать одежду, облизывая кожу до красных пузырящихся ожогов — слишком горячо, что уже больно. Первыми страдают ноги — пламя от широкой груди к ним ближе всего и дракон наклоняется ниже, окуная деву в эпицентр эйфории. Зверь взволнованно урчит под звук тлеющих под лапами углей, держа человека на расстоянии. Предвкушающе. Наблюдая, как корчится изуродованное огнём тело, со всех сторон атакуемое нещедящей стихией, отгрызающей от неё куски и оставляющей на месте прожженные дыры, как на сгорающем листе бумаги — деву словно рвут насквозь, пробираясь до самого нутра. Разрушая так бесчеловечно, но так по-звериному. Дракон равнодушен, пока плоть под накалом почти что лопается, пока брызги крови окропляют ритуальный камень, пока снаружи буря так же агрессивно и хладнокровно разрушает острые скалы, как зверь чью-то ещё не успевшую толком сформироваться судьбу. Последний клочок успешно доедается огнём, хрустящим остатком пепла, а после в ворохе чужого взметнувшегося праха обнажается в проникшем сквозь щели лунном свете тёплая колыбель. За место агонии и звука трескающихся костей и мышц приходит умиротворение, с первым вздохом крохотного носика, дышущего остатками своей «матери» так глубоко, как может — наполняет лёгкие кислородом и отцовским пеплом, чтобы в будущем выдыхать свой собственный огонь. Раскрытые глаза глядят расфокусированно, доверчиво, а пухлые ручки тянутся к расплывчатой, но такой родной зубастой морде. Признавшие в ней родителя, что отныне будет растить и защищать. Зверь, убаюканный долгожданным свистом своего новорождённого собрата, затихает, уползает поглубже в закрома до поры до времени, уступая место себе человеку, чтобы понянчиться с ребёнком, обеспечить ему уют и установить связь. Мужчина, ещё совсем молодой юноша, вылезший из-под массивной брони, впервые за долгое время, ещё дрожащими, но цепкими руками подхватывает своего младенца и под биение чужого сердца успокаивается вместе с драконом. Милая, кудрявая девчушка, чьи волосы забавными рыжими кудряшками обрамляют маленькую голову, раскрывает пока беззубый рот в улыбке, узнавая — признавая. Её тут же сажают на подготовленную кровать, собранную из различных тёплых человеческих вещей на манер настоящего драконьего гнезда и укатывают голое тельце, чтобы та уснула пока отец добудет ей пропитание. Ещё такая беззащитная, уязвимая, но на дне её зрачков уже пылает чисто драконий свет, что вскоре с первым полётом обнажит её дремлющего, но такого же жестокого внутреннего зверя, что однажды сменит своего отца и будет вселять ужас во всё живое. Так и не узнав, что человека в ней столько же, сколько и дракона, но которого ей тоже придётся глубоко в себе похоронить. Во славу своему древнему роду. Темноокий мужчина присаживается на колени напротив дочери и всматриваясь в золотистую радужку по краям голубых сапфиров, ласково рычит, заглушая горчащую боль на дне души: — Ну привет, родная. Отныне тебя будут звать Кира и ты в будущем огромный огнедышащий дракон. Ну, а я твой большой и страшный папа — Арман. Зверь отдалённо одобрительно урчит, довольный собой, а Арман направляется к выходу, чтобы в прыжке вновь облачиться в устрашающее и дикое животное, что раздувает ноздри, чтобы поймать след следующей жертвы. Зверь всё ещё голоден и не уляжется обратно, пока не наполнит свой желудок. На рассвете следующего дня, когда море будет спокойным, а небо ясным, дракон принесёт в своё логово — исполинский череп своего прапрапрадеда — бездыханные тела когда-то храбрых воинов, теперь ставшие лишь закуской на драконьем ужине, так и не дав человеку осознать, что принц то всё-таки зашевелился, но — увы — он опоздал. Мирослава уже никогда не окажется в его объятиях…