Император с запахом ночи

Династия Мин уже сотни лет занимает трон. Их империя величественна, славится богатством и образованностью народа, а главное честностью правящей семьи, они никогда не нападают без предупреждения, всегда дают противнику время подготовиться и неизменно побеждают. Время шло, как и любое государство, это пришло в упадок. Из огромной семьи в десятки поколений остался лишь один наследник — Мин Юнги и его порок в том, что он омега. Мальчик с детства показывал всему дворцу свою тёмную сторону, демон смотрел на людей через детские угольно-чёрные глаза и вызывал животный страх. Его страшились больше, чем императора, каждый знал, что этот, пока ещё, ребёнок займёт престол следующим, а от того боялись даже говорить в присутствии молодого господина. Время летело невыносимо стремительно и вот правитель вдохнул в последний раз, отдав свою душу всевышнему. Вся империя скорбела, а наследный принц готовился к своему личному триумфу. Властный, жестокий, самовлюбленный — качества нового императора, которые мог назвать любой из хоть немного приближенных к нему. Юнги не скупился на казни тех, кто не верил в то, что омега добьётся своего, возьмёт то, что принадлежит по праву. Он работал вместо палача, показывал всю свою силу, ярость и каждый раз ослеплял улыбкой, наблюдая за тем, как голова очередного неугодного откатывается в сторону. Император объявляет народу о скорой войне. Впервые совет собирается вместе, но никто не высказывает своё несогласие, все боятся. Юнги победно улыбается, облизывается, предвкушая сладость крови погибших. На совете не хватает одного человека. Военачальник, сын лучшего друга отца, молодой, талантливый, умный. Но он не пришёл, что уже говорит Мину о немыслимой глупости мальчишки. Военачальник является на следующий день, преклоняется голову перед новым правителем и просит его аудиенции. — Мы не можем напасть, не сообщив об этом. — Чонгук опирается о стол и пристально смотрит на омегу. — Не тебе решать, что мы можем, а чего нет. Я отказываюсь заранее уведомлять их. Я хочу увидеть в их глазах страх, а не отвагу — ухмыляется император, восседая на кресле в своём кабинете. — Ваши предки строили эту империю, добились того, что слава о ней разлетелась по всему миру. Слава о чести Вашей династии, мой Господин, известна более всего остального, так от чего же Вы решаете нарушить закон прадедов? — стоит на своём альфа, с трудом сдерживая рвущуюся наружу злость. — Отныне и до тех пор, пока я буду править: законы здесь устанавливаю только я. Выметайся. — закинув ногу на ногу, Юнги отворачивается, давая понять, что разговор окончен. — Мой отец погиб на войне за эту землю. Он свято верил, что сражается во благо своей родины, а в итоге Вы предаёте то, что возводилось веками. Я не позволю этому случиться, если надо, уведомлю их сам, а после приду с повинной и отправлюсь на виселицу — он хмурится, обходит стол и нависает над Мином. — Не позволю. — Что ты себе позволяешь? Паршивец. Учти, твоя голова ещё не на пике, лишь потому, что мой отец был другом твоего. Но ещё слово и эта дружба превратится в легенду, которую придумал люд и тогда она ничего не будет значить — вскипает омега, поднимаясь со своего места. Чон делает несколько шагов назад. Он осматривает тело императора, отмечает, что на бледной коже синяки от пальцев могли бы расцвести ярче всего, что стройные ноги могли бы потрясающе смотреться на его плечах и взгляд альфы чуть мутнеет. — Твой запах усилился, Чон. Убирайся отсюда немедленно и больше не смей позволять своим ничтожным инстинктам руководить головой. — почти рычит правитель — А Вам, мой Господин, стоит научиться ею пользоваться. — он разворачивается и выходит, яростно сжимая кулаки. Эту ночь оба проводят в компании алкоголя. А на утро Чон покидает империю, твёрдо решая, дать шанс государству, на которое они нападут через месяц. Срок слишком мал, собрать армию, найти оружие, укрепить боевой дух - всего этого они не успеют. Видимо император всё же лицезреет так горячо желаемый страх. Мин был в ярости, узнав о том, что его собственный военачальник, человек, который должен сражаться за него, ослушался приказа своего императора. У многих в голове появились вопросы и только он один знал, для чего мужчина покинул их. Чонгук возвращается через неделю. Его не хватают на границе, не встречает стража в городе, давая беспрепятственно попасть во дворец. Альфа, как и обещал, пришёл с повинной, хотя зная нрав правителя, не надеялся дойти даже до ворот. Юнги сидит уже в кабинете, ему доложили, что Чон вернулся, что держит путь прямо к императору. — Ты их предупредил — растягивая слова, констатирует Мин, как только двери отворяются. — Да. Я пришёл для того, чтобы моя голова украсила одну из пик. — мужчина не выглядит грустным, он улыбается и более того, всем своим видом показывает, что победил. — Возможно я не стану тебя убивать… — продолжить омеге не даёт резкая, острая боль в животе. Он стонет и сгибается пополам. — Я отведу Вас к лекарю — от чего-то пугается Чон и делает шаг к парню, но останавливается, ощущая сладкий, дурманящий голову аромат. Лёгкие наполняет запах ночи, каждый чувствует его по-своему. Для кого-то сумерки, это время оплакать несостоявшиеся мечты, а потому запах горький, а вкус солёный, для кого-то время обрести новые и они ощущают запах надежды, но для альфы Юнги пахнет сумерками, теми, которые слаще любого мёда. Крышесносно. — Не подходи. — шепчет, осевший на пол омега и глубоко дышит, стараясь сдерживать стоны боли. — Иди за Сокджином. Он знает… — Император не выдерживает и стонет, сильно жмурясь -…знает, что делать. — Знаете, мой Господин, я же мертвец. Почему бы Вам не исполнить последнюю волю своего военачальника? — Чон делает шаг к нему и Мин задыхается вставшей в горле хвоей, пытается откашляться, но не выходит. Ведь источник запаха в двух шагах стоит и уходить кажется не собирается. — Я прошу тебя. Уходи. — уже хрипит, от непрекращаемого кашля, омега. — Не хочу. — Чонгук подходит и будто палач над сгорбившейся на полу фигурой нависает. Он медленно на корточки садится и в глаза заглядывает. У императора в них страх и желание, одно с другим непрестанно воюет. Кажется, оба желают чтобы победу одержало второе. Альфа поднимает хрупкого парня на ноги, даёт себе секунду в себя прийти и на стол его усаживает. Между ног останавливается, вновь в чёрную бездну всматривается, видны лишь отголоски страха, зато похоти, страсти целое море плещется. — Ты — император. Тебе дозволено всё. Хочешь меня? — Чон губами по скуле мажет, руки при себе из последних сил удерживает. Даже если прямо сейчас земля расколется, их уже ничто не остановит, инстинкты обоих вверх берут, над человечностью побеждают. — Хочу — вслух не произносит, лишь губами шевелит, но мужчине вслух и не нужно, он нутром чужое желание чувствует. Губы сталкиваются с губами, руки оглаживают бока, омега прогибается под горячими прикосновениями, ногами чужие бедра обнимает и к себе притягивает. Поцелуй из лёгкого, невесомого касания переходит в борьбу. Не на жизнь, а на смерть. Они кусаются, языками сталкиваются, целуются мокро, пошло, всё более огонь в друг друге разжигая. Чон к шее спускается, языком проводит, сладость омежьего тела дурманит ещё хуже запаха, мальчика под собой хочется съесть или принимать внутривенно. Потому что жестокий император на самом деле самая вкусная конфета и отныне только Чонгук может пробовать эту кожу на вкус, эти губы, всего его. Юнги стонет, на столе ёрзает. Течка пришла нежданно, так же как и альфа в его жизнь. В голове от его прикосновений сотни вспышек, ни одной мысли. Хочется ещё больше прикосновений, хочется оголённые тела тесно друг другу прижатые. Нутром Мин уже понимает, что так нельзя, что военачальник его дважды ослушался и место ему на эшафоте. Однако сейчас рука мужчины под рубашкой оказывается, подтянутое тело поглаживает, сжимает до синяков и кажется, что ослушайся он ещё сто раз, а это решение самое правильное. Чонгук терпеть больше не может, он рубашку рвёт, пуговицы во все стороны летят, но им всё равно. Важно сейчас только горячий рот альфы, с соском играющий, пред глазами парня звёзды пляшут, он громко стонет, совершенно не стесняясь стоящей за дверью охраны, которая по инструкции во время течки должна сразу же удаляться на расстоянии от их господина, чёрт его знает, соблюдают ли они её, думать сейчас об этом не хочется, да и не можется. Альфа свой путь языком продолжает, на животе останавливается, всасывает, покусывает, руками ягодицы жмёт. Он разрешения спрашивать больше не намерен, теперь хочет Юнги или нет, а они по правилам Чонгука играют. Пуговица на брюках улетает вслед за всеми остальными, омега их стянуть помогает и в поцелуй увлекает, тоже руками тело исследует. Укусы на шее оставляет, в ключицы вгрызается и спину царапает, поскуливает, но не просит, и Чон бы рад поиздеваться, но и сам держаться уже не может. Он стаскивает Мина со стола, животом на него укладывает и с себя одежду снимает. Медленно. Будто нарочно всё же решил над течным, изнывающим от желания императором поглумиться. Чонгук знает, что ему отныне не жить. Пусть его помилуют, но запах и прикосновения он не забудет, дрожащие ресницы и громкие жалобные стоны навеки в сознании отпечатались, во снах теперь этот образ приходить будет. Он себе хочет забрать парня с запахом, который словами не описать, да только там, за дверью долг лежит и на нём и на Юнги, ничто им быть вместе не позволит. Но прямо здесь и сейчас их души воедино. Альфа грудью к молочной спине прижимается, свой жар ему передаёт, а затем отстраняется, вид перед собой тоже запомнить себе обещает, половинки в стороны разводит. Император, тот, что людей сам казнил, своим мечом им головы от тела отделял, сейчас открыт перед ним, так как ни перед кем и никогда. Его смазка по стройным бедрам стекает, Чонгук её на пальцы собирает и пробует. Приторный настолько, что в пору удавиться. Он вводит в него один палец, наблюдая за тем, как омега охает и руками за края стола цепляется. Добавляет второй и двигать начинает, стоны вперемешку с хрипами слушает. Чуть растянув, вновь прижимается, за ушком целует и уже только после медленно входит. Тихий вскрик и побелевшие костяшки пальцев омеги сами за себя всё говорят, ему несколько неприятно, но он молчит. Он военачальник, а не ясновидец, не должен угадывать состояние горделивого парня под собой потому, чтобы проучить, привыкнуть не позволяет, сразу двигаться начинает. Руки на талию кладёт, цепляется так, что синяки точно останутся. Юнги сначала жмурится, слёзы на дерево под собой роняет, кровь с прокусанной губы к ним отправляется, а затем расслабляется и подмахивает, стонет звонко. Просит быстрее и глубже. Знает, что потом сам себя за это возненавидит, но молит не останавливаться. — Я хочу видеть твои глаза — рычит на ухо мужчина и выходит, чтобы развернуть омегу к себе лицом. У него губы опухшие, искусанные, глаза красные и дыхание сбитое. Мальчик перед ним - скульптура, которую ничто испортить не сможет, красота его неоспорима, завораживающа. Чонгук его на руки поднимает, на член насаживает, на весу трахает. Между телами и сантиметра нет, ближе уже некуда, а омега всё сильнее его в себя вжимает, ногами талию охватив. У них поцелуи с каждой стадией новые, они больше не сражаются, друг другу нежность свою отдают, сердца на месте удерживают, чтобы те местами не обменялись. Нельзя. Юнги кончает первым и кусает чужое плечо до крови, чтобы не закричать. Следом за ним альфа, еле успев из омеги выйти. Отпускать крошечного правителя из рук не хочется, да он и сам не желает слезать. Руки на ягодицах, горячие дыхание в ключицы и щекочущие нос угольные волосы, всё это кажется таким правильным. Они знают, что стоит сейчас отойти на шаг и дальше будет трудно. Император ещё несколько секунд так сидит, чуть сильнее его к себе жмёт и отпускает, слезть собирается, но встречает преграду, в виде сильных рук альфы, который наотрез его отпускать отказался. С разумом ругается, войну всему миру объявить собирается. Но омега руками упирается и выпустить приходится. — Я тебя убью. Ты ослушался меня дважды — хрипло произносит Юнги — Ты обращался ко мне неуважительно… — А ещё я те… Вас, мой Господин, трахнул. Это мы тоже обсудим? — скалится Чонгук, наблюдая за изгибами тела омеги, который нагнувшись, одежду подбирает. — Нет. Этого никто и никогда обсуждать не будет. Между нами ничего не было, если поползёт хоть один слух, я, сам лично, сыграю роль твоего палача и умрёшь ты настолько мучительно, как никто и никогда на тот свет не отправлялся. — злится Мин, натягивая брюки и попутно вспоминая, что на них больше нет пуговицы. — Ого. За статус боитесь, мой Господин? — вопрос остаётся проигнорированным. — Одевайся и уходи. Послезавтра я жду тебя на совете. Будь добр, сделай так, чтобы о твоей измене родине я больше никогда не вспоминал. Послужи мне верностью. — говорит и отворачивается. — Да, мой Господин. — Альфа натягивает на себя одежду и покидает кабинет. Чонгука здесь больше нет. А запахом его пропиталось всё, даже человек посреди комнаты стоящей. От него теперь ночным лесом пахнет, теми самыми сумеречными мечтами тысяч людей. Сегодня они не остались вместе. Через месяц им придётся сражаться рука об руку, но хватило и одной ночи, чтобы понимать друг друга с полуслова. Они победят. Потому что быть иначе и не может. Сегодня и завтра они не вместе, но послезавтра у трона встанет то, что поможет им империю сделать сильнейшей во всём мире, взор и одобрение всевышнего на неё обратить — любовь императора и его военачальника.