My Van

      Утром холодно. Экран почти разряженного телефона показывает пять утра. В окне сплошное фиолетовое пятно, пустую от усталости голову заполняет шум движущейся машины, а водитель, стараясь не шуршать пустыми упаковками из-под чипсов, рискует разбудить добрую половину фургона. Один уже не спит. — Утро. — Марк «продирает» глаза и аккуратно переползает на пассажирское сиденье, рядом с Джэхёном. Тот постукивает указательными пальцами по рулю и изредка поглядывает на почти полный стаканчик с кофе, содержимое которого так и норовит пролиться на чистые штаны и довольно потёртую обивку автомобиля. Ли берёт стакан в руки и делает небольшой глоток. — И тебе, Лимарк, — Чон проводит языком по верхнему ряду зубов, словно смакуя прозвище и взглядом таким надменно-хитрым устремляется прямо в глубину зрачков младшего. Для канадца утро начинается точно с кофе, но оно точно не доброе. Прозвали его так ещё несколько месяцев назад, когда «плавающий» в языке Сычен обратился к Марку, невнятно промямлив его имя, которое в купе с фамилией слилось в одно едкое для младшего слово. Даже пресловутый Донхёк, которому в принципе пофиг на то, что придумал не он, любит выйти из-за угла и ехидно процедить так прямо над ухом «А не наш ли Лимарк тут сидит?». Нет, не ваш, и вообще пошёл бы этот рыжий придурок нахуй. Марк собирает всю свою ненависть к окружающему вместе со слюной, гоняя по всей полости рта, а потом выплёвывает на неровный асфальт обочины. «Сигарета херовая попалась», и все хихикают над тем, что он единственный из компании, кто всё ещё плюётся во время курения. Но единственный Марк знает, что если бы он не плюнул сейчас, то этот харчок оказался бы у кого-нибудь на лице. Скажете, терпила. «Самый хитрый» — ответит канадец. — Меняться будешь? — скорее из жалости спрашивает младший, видя как Джэхён буквально клюёт носом, рискуя приложиться лицом к клаксону, а значит разбудить всех, а значит открыть ящик пандоры снова. — На парковке махнёмся. — заключает Юно и переключается на четвёртую скорость. Марк согласно кивает. Сонный Джэхён рассказывает младшему о том, какую красивую луну он сегодня видел, а ещё о том, как из-за этой луны чуть не врезался в «пердак камаза. Мы бы подохли все, скажи спасибо что я всех спас». Ли угукает время от времени, уставившись в зеркало заднего вида и проверяя сопящие тела на признак бодрствования. Старший несёт всякую чушь чтобы не поддаться дикому желанию отключиться прямо посреди дороги, а Марк отсчитывает метры до заправки. Настигают они её через добрых пятьдесят километров, и оба облегчённо вздыхают, когда пистолет опускается в бак. — Девяносто пятый, помнишь? — как-то слишком тихо произносит Джэхён и передаёт аккуратно сложенные купюры Марку, с маленькой пометкой «на бензин». Скидываются абсолютно все, даже Донхёк, чей источник заработка для всех до сих пор остаётся секретом. — Помню. — деньги в кармане, пакеты с едой в багажнике, Джэхён всё ещё не уходит спать. Стоят они, облокотившись о фургон долго, машину за это время можно было заправить с нуля до полного бака раз десять, но оба как-то в своих мыслях запутались, да и вид безумно красивый. Почти шесть. — Доставай мобильник, будешь меня сейчас фоткать, — заключает старший и чуть отходит от автомобиля, опустив ладони в рукава джинсовой куртки, которая сидёла на нём лучше любого дизайнерского пиджака. На фоне лилового рассвета его черты лица более отчётливые, глаза чёрные-чёрные, а усталый вид придаёт особый шарм, потому снимок получается как-никогда удачным, и Марк точно не собирается его удалять после того, как отошлёт Юно. Архиву нужны красивые лица. Лицо Джэхёна, если быть точнее. — Смотреть не будешь? — Верю. — и снова тишина гробовая, только их силуэты из размытых пятен перетекают в отчётливые фигуры под виднеющиеся лучи солнца. Вот так вот вдвоём встречать рассвет совсем уже неловко. Джэхён лезет в фургон. Марк курит прямо в машине, чуть опустив боковое стекло, ведёт одной рукой и окончательно расслабляется, поддавшись атмосфере обстановки. — Ты смотри, а сейчас не плюёшься, — на переднее сидение переползает Джэхён, который ещё буквально минуту назад лежал на боку Сычена, прикрывшись собственной курткой. До одеяла тянуться лень, особенно через десяток спящих тел. — Я думал ты спишь, — окурок летит в открытое окно. — Бессонница. Марк молчит, прекрасно зная что у Юно проблем со сном никогда не было и не будет (скорее всего), потому позволяет сидеть рядом с собой и донимать бесполезными вопросами вроде «А где мы сейчас едем? А сейчас? " Сопение слышится когда Марк перестаёт отвечать. Старший, скрючившись в некое подобие калачика, расположился на потрёпанном сидении, укрытый всё той же курткой, с чуть приоткрытым ртом, и будь у Марка возможность дотянуться до своего смартфона, он бы сделал из этого новую шутку, чтобы все наконец отцепились от этого ебучего Лимарка и дали ему спокойно жить. Видимо, не в этой вселенной. Первым просыпается Тэиль в районе восьми часов утра. Его «внутренние часы» в любом часовом поясе будут изнурять его бедный немолодой, со слов младших, организм, и он когда-нибудь загнётся от особенностей своего же тела. Марк обменивается с ним пожеланием доброго утра и отчитывается о местоположении относительно дешёвой карты из какого-то ларька и выдохшегося навигатора, который, кажется, третий день подряд показывает одно и то же. Китайская подделка (Сычен мысленно матернулся). Вторым просыпается Тэён, и они с Лунным вместе наводят горячий чай на завтрак из вчерашних использованных пакетиков и шарятся в ящиках на наличие хоть чего-то съедобного. В пакеты с покупками не лезут — точно шумом разбудят Доёна, который чувствителен даже к собственному дыханию и часто посреди ночи выдаёт разочарованное и обозлённое «БЛЯТЬ!», а затем переворачивается на другой бок, где делит подушку с Чону. Марк любит вести машину ночью и спать днём, так что если вы у него спросите про ночные привычки каждого, он разложит всё по полочкам и выдаст даже самые постыдные секретики, которые точно никому, а в особенности самому Марку, знать не дозволено. Даже ночной житель Джонни знает не всё, поэтому «среди своих» Марк считается офицером по шахматному слэнгу. Самым последним просыпается Чону, около часа дня, иногда и позже. Его в своих кругах зовут «принцессой» за привлекательно-индивидуальный вид спросонья, а ещё за любовь к уборке, поэтому на Кима никто не кричит и ничего никто не требует, потому что чистить общий толчок и выстирывать с футболок пятна от кетчупа под силу только ему. Тэиль и Тэён тоже из ряда чистоплотных, но у них есть более важные дела, чем менять пелёнки восьмерым беспризорным детям. Сегодня, кстати, за дисциплиной следит Тэиль.