На ухо и шёпотом

      Ньют знал, что это неправильно. Он знал, что Томас никогда его не поймёт, никогда не примет правду, если она вдруг всплывёт на поверхность. Ньют знал, что нужно держаться от него на расстоянии, нужно гнать мысли о нём куда подальше. Он всеми силами пытался заглушить то щемящее чувство в груди, которое не давало ему спать по ночам, пытался запретить себе думать о Томасе сутки напролёт. Не выходило. Ньют снова и снова, не контролируя себя, искал в толпе глэйдеров ту самую — до боли знакомую — родную высокую фигуру, узнать которую смог бы из сотен тысяч. Снова и снова он искал любой повод для того, чтобы перекинуться с Томасом хоть парой слов, лишний раз хотя бы просто постоять рядом с ним, заставить его улыбнуться, чтобы как всегда растаять от этой улыбки. Снова и снова Ньют повторял дрожащим голосом это безумно нежное и ласковое «Томми», не в силах заставить себя называть его просто Томасом. Что он мог сделать против притягательной силы этих карих глаз и тех едва уловимых, но самых дорогих искорок счастья, порой появлявшихся в них? Как он мог противостоять магнетизму этих тонких и сухих, но, чёрт возьми, таких желанных губ? Каждый раз, когда зов сердца Ньюта брал верх над разумом, он переводил на эти губы свой жаждущий взгляд, через боль подавляя мысли о том, как было бы здорово дотронуться до них рукой, понять, каковы они наощупь, а после и вовсе коснуться их своими губами… Каждый раз, разговаривая с Томасом, Ньют с замиранием сердца надеялся, что тот не заметит эту бездонную тоску, эту отчаянную надежду, это обречённое обожание в его взгляде. Ньют стыдился своих чувств, не признавался себе в том, что они существуют, не принимал свои мысли как что-то естественное. Но, как бы он ни старался это отрицать, чувства были, и поделать Ньют ничего с этим не мог.       Каждый раз, когда Томас убегал в этот чёртов лабиринт, Ньют буквально сходил с ума, весь день думая только о том, как там опасно, как просто там покалечиться, как просто не успеть вернуться вовремя, как просто умереть… Как же часто бросал Ньют беглый взгляд на выход из лабиринта, тревожась о том, что в этот раз могло что-то случиться. Как же долго тянулось время, когда приближалась ночь, а бегуны всё не возвращались, задержавшись из-за чего-то. Как и на этот раз. Вот почему они не могут возвращаться пораньше, а всё, что не успели, сделать в следующий день?! Да и зачем вообще искать этот чёртов выход? Ньют предпочёл бы лучше в безопасности прожить жизнь здесь, чем ежедневно рисковать и искать то, чего, возможно, и вовсе нет.       Время неумолимо клонилось к ночи, врата уже скоро должны были закрыться, а бегуны, в числе которых был и Томас, до сих пор не вернулись. Тревога Ньюта всё нарастала, впрочем, как и остальных ребят — это было видно по тому, как учащались с каждой минутой перешёптывания и косые взгляды на врата лабиринта. Ньют сидел за столом, и его пальцы барабанили по столешнице с бешеным темпом. Парень был готов сию же секунду сорваться с места и броситься на поиски опаздывающих бегунов, он изо всех сил сдерживал себя, чтобы этого не сделать, изо всех сил скрывал свою панику, старался держать себя в руках.       Следующие полчаса были подобны вечности. Наконец, не выдержав, Ньют ударил кулаком по столешнице, сорвался с места и присоединился к небольшой группе глэйдеров, которые собрались возле выхода в лабиринт. Все были напряжены до предела, воздух был словно наэлектризован. Никто из глэйдеров не хотел, чтобы бегуны задержались так сильно, как в прошлый раз — тот самый раз, когда Томас, зная, что рискует жизнью, рванулся в лабиринт на ночь, спасая Минхо. Ещё тогда Ньют впервые понял, как сильно разрывается его сердце от мысли, что Томас может умереть. В ту ночь Ньют не спал. Тогда ещё он не мог понять, почему. Он говорил себе, что так волнуется из-за Минхо, ведь его то он знал гораздо, гораздо дольше. Но это было не так. Не Минхо, а Томас заставил его сердце так сильно болеть в ту ночь. Ночь, которую Ньют до сих пор старается забыть, которой стыдится больше всего, случившегося с ним за его жизнь. Ведь именно в ту ночь он впервые почувствовал то, чего чувствовать не должен.       — Вон они! — крикнул кто-то из толпы. — Наконец-то! — Глэйдеры облегчённо выдохнули, на их лицах стали появляться улыбки. Ньют встрепенулся и, несильно растолкав нескольких парней, метнулся к самым вратам. Оттуда, из лабиринта, возвращались трое. Все были в порядке, на их лицах не отражалась паника, похоже, всё было хорошо. Ньют вдруг понял, что долгое время стоял, затаив дыхание, отчего ему стало не хватать воздуха. Он сделал глубокий вдох и приложил руку к вспотевшему лбу. Словами не опишешь того облегчения, которое Ньют сейчас испытал. Троица вернулась в Глэйд, и ребята тут же окружили столь припозднившихся бегунов, осыпав их вопросами. Ньют был не исключением.       — Что случилось?       — Вы чуть не опоздали!       — Почему вы так задержались?       — Вы в порядке?       Рой вопросов прервал рёв ворот, которые начали закрываться. Ньют вздрогнул, осознав, что ещё буквально полминуты, и было бы поздно. Глэйдеры не стали тут оставаться и толпой направились в хомстед, ибо тут, при таком шуме, разговаривать было невозможно. Ньют шёл последним, он медленно плёлся, немного опустив голову, которая у него разболелась от переживаний. Сейчас он чувствовал себя каким-то растерянным, а одна мысль о том, что Томас мог не вернуться, словно ломала ему рёбра и сжимала сердце в тиски, причиняя непереносимую боль.       — Все в порядке, с нами не случилось ничего, — спокойно сказал Минхо, когда все уже собрались в хомстеде. — Мы задержались потому, что обнаружили нечто новое, что нужно было проверить.       — Вы серьёзно?! — тут же возмущённо воскликнул Ньют, до этого стоявший в самом дальнем углу комнаты. — Ничего не случилось, но вы всё равно позволили себе так сильно рисковать?! — он вышел в центр комнаты и скрестил на груди руки. — Вы могли погибнуть! — бросив злобный взгляд на Томаса, добавил Ньют.       — Но ведь всё хорошо, — начал оправдываться Томас. — Мало того, я ведь уже был в лабиринте ночью. И вернулся.       — У тебя в запасе несколько жизней что ли, что ты позволяешь себе думать, будто любая ночь в лабиринте ничем тебе не грозит? — словно забыв об остальных глэйдерах, продолжал возмущаться Ньют, сделав шаг в сторону Томаса.       — Но я не говорил такого, Ньют. Успокойся… — тот был немного удивлен поведению друга, ведь Ньют редко был таким вспыльчивым.       — Вы трое, — Ньют обвёл бегунов взглядами и снова уставился на Томаса, — вы просто сошли с ума, раз решили, что хоть что-то стоит ваших жизней. Кто вам дал право так рисковать? Неужели это дело не могло подождать до утра? И что же такого вы обнаружили?       — Выход, Ньют, — подал голос Минхо. — Мы обнаружили выход.       Воцарилась тишина. Все в ожидании уставились на Минхо с непониманием на лицах.       — Выход? — потупившись, эхом отозвался Ньют.       — Ну, мы лишь думаем, что это выход, — вмешался Томас. — Это логово гриверов. Место, в котором все они, видимо, спят днём. Но мы считаем, что именно там и есть выход отсюда.       — А я уже было подумал, что вы и вправду нашли выход, — уныло хмыкнул Галли. — Логово гриверов? Серьёзно? И как же в таком случае вы собираетесь выбраться отсюда? Прыгнуть прямо в гущу этих монстров в надежде, что это место является выходом? А если нет? Вдруг эти догадки не более, чем догадки?       — А если нет? — возразил Томас. — Что, если это шанс выбраться отсюда?       — И правда! — крикнул кто-то из глэйдеров.       — А я согласен с Галли! Ведь мы все можем погибнуть, — выкрикнул другой.       — Так что же ты предлагаешь, провести остаток дней тут?!       Завязался спор, каждый старался высказать свое мнение, хомстед наполнился шумом и криками, и в этом хаосе никто даже не заметил, как их стало на одного меньше — Ньют не захотел это продолжать. Эмоции его смешались в полную неразбериху, которая буквально выбивала его из колеи. К этому времени над глэйдом уже опустились сумерки, и Ньют шёл, не разбирая дороги. Шум за его спиной прекратился: видимо Минхо заставил всех замолчать. Но Ньют не стал возвращаться. Злость закипала в нём все больше, заполнив всё то место, которое совсем недавно занимала тревога за Томаса. Какая разница, что они нашли? Они не могут так рисковать собой, не могут! Ньют добрёл до стены лабиринта и упёрся в неё ладонями на вытянутых руках. Глубокий вдох и медленный выдох. Как же сложно унять эту злобу, гораздо сложнее, чем волнение. Но почему он злится? Он должен радоваться, ведь за несколько лет глэйдеры наконец-то сдвинулись с мёртвой точки, так почему он настолько зол? Нет, не зол, он просто в ярости! Но почему, почему, почему?       — Почему?! — Ньют сам не заметил, как выкрикнул это вслух, одновременно ударив со всей силы по каменной стене кулаком.       — Ньют? — услышал он за своей спиной. — Что с тобой?..       То был голос Томаса. Одновременно первое и последнее, что желал сейчас услышать Ньют. Он резко развернулся. Томас стоял поодаль. Видимо только он заметил уход Ньюта. Что отвечать, если Ньют и сам не знал, что с ним? Он непонятно зачем поднял ладонь, словно для удара, но вместо этого лишь сжал её в кулак и разжал несколько раз, затем резко опустив.       — Всё со мной в порядке, — раздражённо бросил он.       — Но я же вижу, что что-то не так, — не унимался Томас. Он сделал несколько шагов в сторону Ньюта, уставившись на него недоумевающим взглядом. — Почему ты злишься?       «Почему я злюсь? — мысленно повторил Ньют этот вопрос. — Да я сам не знаю!»       Мысли путались в голове, силой он заставил себя посмотреть в глаза Томасу, и тут же по телу пробежала дрожь. Почему, ну почему же он так реагирует каждый раз, когда Томас оказывается рядом? Сколько ещё он сможет скрывать свои чувства? Сколько ещё он сможет держаться? Что-то внутри подсказало Ньюту, что теперь уже нисколько. Он больше не может держать это всё в себе, ему больше не хватает на это сил.       — Я злюсь потому, Томми, что ты полный болван, — сорвался Ньют, начав наступать на Томаса. — Я злюсь потому, что ты не понимаешь, как дорога мне твоя жизнь. — Ньют уже не обращал внимания на недоумение Томаса и продолжал делать шаги вперёд, пока не оказался почти вплотную с ним. — Я злюсь потому… — на этот раз он запнулся и сделал паузу, которая значительно затянулась. Повисло молчание, во время которого Ньют, уже не скрывая, пожирал взглядом Томаса. По его взгляду вдруг стало понятно, что он о чём-то начал догадываться. Случилось то, чего Ньют так сильно боялся. Но его это больше не волновало. Его не волновало больше совершенно ничего.       Ньют так и не договорил. Что-то словно ударило его по голове, остановив в последнее мгновение. Словно стоя на самом краю обрыва, он вдруг вспомнил, что вот-вот упадёт. Ньют развернулся, сделал пару шагов в сторону и рухнул на колени. Сорвав пучок мокрой от ночной росы травы, он стал нервно рвать её на мелкие кусочки. Томас сел рядом. Ньют боялся даже думать о том, догадался он обо всём или всё же решил, что ему показалось. Никто не вымолвил ни слова. Ньют рвал траву, а Томас просто сидел и наблюдал за ним. Прошла минута, другая, третья, и вот наконец Ньют не выдержал. Он поднял голову и снова посмотрел на Томаса. Тот всё так же молчал. Его губы были плотно сжаты, а глаза внимательно смотрели на Ньюта. Даже в темноте Ньют видел, какие красивые у Томаса глаза и как привлекательны его губы. Вдруг в голову пришла безумная мысль, но на этот раз она не была тут же вышвырнута, как обычно. На этот раз Ньют решил поддаться искушению, и будь что будет.       Его губы стали стремительно приближаться к губам Томаса, а в следующий миг аккуратно коснулись их. Может, Томас был просто ошарашен, шокирован или сбит с толку, но суть одна — он не стал сопротивляться. Воспользовавшись этим, Ньют с трепетом продолжил поцелуй. Как ни уговаривал он себя прекратить, не выходило. Он впервые поддался чувствам, впервые позволил себе такое и теперь не мог остановиться. Томас не сопротивлялся, но и не отвечал на поцелуй. Заметив это, Ньют очнулся и с ужасом отпрянул, вдруг осознав, что натворил. Ведь он всегда знал, что Томас его не поймёт.       Ньют схватился за голову и зажмурил глаза, чтобы только не видеть перед собой шокированное лицо друга. Друга ли?..       — Что я натворил?.. — шёпотом воскликнул он. — Я знаю, ты не сможешь этого забыть, но молю тебя, прости меня, прости, этого не повторится больше никог… — лепет Ньюта заткнуло внезапное влажное прикосновение губ. От удивления он приоткрыл рот, а Томас моментально воспользовался этим и сразу же углубил поцелуй, проникнув внутрь языком и сплетаясь с языком Ньюта, ошеломлённого сейчас, наверное, гораздо больше него. Ньют был просто в ступоре, однако желания быстро перебороли шок, и он стал отвечать на поцелуй, обхватив руками шею Томаса. Он целовал сначала робко, несмело, словно боясь спугнуть его, а после всё более жадно, более уверенно и нагло. Он не мог поверить в то, что это не сон. Не мог поверить, что случилось то, на что он даже не надеялся. Возможно ли было вообще в это поверить? Сейчас они оба не думали ни о чем, сминая, целуя, кусая губы друг друга. Так нежно, так трепетно, так чувственно, страстно и жадно одновременно. Томас положил руки на талию Ньюта и стал наседать, не разрывая поцелуй, пока не повалил Ньюта на спину, нависнув сверху. Казалось, они никогда не остановятся. Казалось, они забыли обо всём на свете. Как же долго Ньют этого в тайне желал. Как же он хотел, чтобы это никогда не кончалось. А быть может, и Томас тоже?       Наконец, Томас нехотя разорвал поцелуй и немного отстранился. Если бы не темнота, он наверняка заметил бы румянец на щеках Ньюта, появившийся то ли от смущения, то ли от стыда. А вот Ньюту не составило труда увидеть на лице Томаса улыбку, напоминающую ухмылку.       — Ты не договорил, — вдруг прошептал Томас.       — Что? — вздрогнул от неожиданности Ньют.       — Когда ты говорил, почему злишься на меня. Ты не договорил.       На несколько секунд повисла тишина, а потом Ньют вдруг неожиданно вывернулся и подмял Томаса под себя, оказавшись сверху. Он наклонился к самому уху того, коснувшись его губами и обжигая дыханием.       — Я злюсь, — еле слышно зашептал Ньют дрожащим от волнения голосом, — потому что люблю тебя, Томми. — Он немного приподнялся и заглянул Томасу в глаза, до сих пор не веря, что может смотреть в них именно так, как этого хочет.       — А я умирал каждый раз, когда ты называл меня Томми. Потому что думал, что ты никогда не скажешь мне это слово на ухо и шёпотом, — недолго думая ответил тот и, не медля больше ни секунды, вновь впился в губы Ньюта, вынуждая того задрожать от восторга. Теперь всё будет иначе. Теперь им не придётся обоим глушить свои чувства, думая, что они не взаимны. Слившись в поцелуе, они просто терзали губы друг друга, не думая ни о глэйде с его жителями, ни о гриверах, ни о лабиринте и выходе из него — они думали лишь друг о друге, их волновали лишь влажные губы и прикосновения блуждающих под рубашками нежных рук, тепло разгорячённых тел и сбитое тяжёлое дыхание.       Ньют знал, что это неправильно.